Кто Я?

– Маменька рассказывала, что есть брат старший. Но потерялся он давным-давно. Наверное, сгинул уже, раз нет от него вестей.

Меня это даже немного разозлило:

– А тебе маменька не говорила, что это они его бросили?

– А Вам-то это откуда знать?

– Так я ведь сама из Сидозера. И Андрейку вашего знала и деда Захара. Через две недели будет ровно девять лет, как твоего деда Захара не стало. Андрейка там точно будет на могиле. Могу проводить показать.

– Да, конечно. Маменька очень хотела его перед смертью увидеть. И мне тоже хочется.

– Тогда я за тобой через десять дней зайду, да в дорогу.

– Я буду ждать. А как Вас зовут?

– Я, как и ты, тоже Маруська.

– Хорошо баба Маруся, до встречи.

Я был в предвкушении, что наконец-то кровиночка будет рядом. Ладно, родители… Она то ведь ни в чём не виновата передо мною. И я смогу быть для неё опорой.

Вечером, после того, как я доставил заказ на офицерскую улицу, решил пройтись по Английском саду. Только для приличия придумал себе хорошие сапоги, лёгкое пальто и фуражку. Не в своём же тряпье на люди показываться. Там, сидящую на лавочке и читающую книгу я встретил её. Она была прекрасна и я не смог оторвать своего взгляда от этого прекрасного создания. Небольшая чёрная шляпка аккуратно сидела на её голове, прикрывая уложенные волосы. Из-под причёски красовались золотые серёжки в виде ракушки с сапфиром в середине. У сапожника, у которого я работал, были изысканные манеры. Именно у него я научился немного грамоте, манере общения, умению вести себя в обществе и с дамами.

– Добрый вечер. – начал я: сегодня прекрасная погода, а Вы ей даже не наслаждаетесь.

– И Вам добрый вечер. – оторвала свой взгляд, закрыв книгу и осмотрела меня всего девушка: Я тут каждый день ей наслаждаюсь. А вы?

– А я тут впервые. Позвольте представиться – Андрей Алексеевич… Андреев…

– солгал я.

– Купцы Андреевы Вам не родственниками приходятся?

Из всех Андреевых я знал только одного, кто построил в Сидозеро церковь:

– Александр Семёнович мой дядюшка.

– А что ж вы не у своего дядюшки на балу? Мой папенька с маменькой туда уехал. Абатуров Евграф Фёдорович и Наталья Андреевна. Вы с ними знакомы?

– Нет, не имел чести быть представленным. Но вы ведь тоже не там. – улыбчиво подметил я.

– Я не могу сказать, что рада присутствовать на подобных вечерах.

Я обрадовался:

– Так и я сказал дяде, что плохо себя чувствую.

Наши взгляды пересеклись, и девушка сразу потупила взгляд и опустила глаза. Я понимал, что смотреть так, как это делал я, просто неприлично. Поэтому с трудом себя превозмог, выпрямился:

– Могу я узнать Ваше имя?

– Елизавета Евграфовна.

– Елизавета Евграфовна, простите меня ради бога за мою бестактность.

Лиза подняла глаза на меня:

– Простите, но мне нужно идти домой.

– Я могу Вас проводить? На улице стемнело.

Она отрицательно покачала головой:

– Я Вас не знаю. Если Вас официально представят моим родителям, тогда возможно. Да и к тому же я живу рядом. – она указала в сторону улицы Офицерской.

Она пошла, на прощание обернувшись:

– Прощайте Андрей Алексеевич. Доброго Вам вечера.

– Прощайте. – ответил я. Вряд ли состоится ещё одно свидание. Я не Андреев и меня представить некому её родителям. Я просто смотрел ей вслед.

Из кустов мелькнули тени, а затем послышался крик о помощи Лизы. Я метнулся к ней. Над её телом склонился мужчина и пытался отстегнуть серёжку, но увидев меня, дёрнул за неё, порвав мочку уха и поднялся. Добежать до него мне не удалось. Пятеро, появившихся из ниоткуда мужчин, схватили меня и начали бить. К ним присоединился и этот шестой. Я с силой сжал кулаки и напрягся, чтобы вырваться от них, но произошёл щелчок и в их стороны от моего тела проскочили молнии. Мужчины упали замертво. В тот же момент пропало и моё красивое обмундирование. Я подбежал к лежащей на земле Лизе. Она смотрела на меня полузакрытыми глазами и пыталась что-то сказать. Из нескольких ножевых дыр обильно сочилась кровь. Я представил перед собой умирающего деда Захара, взялся за её плечи, закрыл глаза и сделал глубокий выдох, как будто бы передавал ей свою энергию. Кровь перестала вытекать из её ран, а некоторые из них просто затянулись. Я еле поднялся на ноги, а нёс раненую, так, словно это меня ранили. Попытки вернуть себе обмундирование не увенчались успехом. Я начал бежать и кричать о помощи в сторону улицы Офицеров. Навстречу мне прибежал мужичок и, увидев на моих руках девушку завопил:

– Елизавета Евграфовна. Боже ты мой. Барыня.

Он выхватил девушку у меня из рук и вбежал в один из домов. Я последовал за ним. В доме был телефон, по которому этот мужчина вызвал доктора и оповестил своего хозяина.

– На неё напали бандиты в саду. – пояснил я.

Состояние Лизы началось ухудшаться. Подоспел доктор, который послушал её и пощупал пульс:

– Она потеряла очень много крови. Я не в силах ей помочь.

Прохор – мужчина, которого я встретил, был прислугой в семье Абатуровых:

– Доктор, не уж-то, совсем никак?

– Есть одно средство, но гарантировать выздоровление я не могу. Ей может помочь вливание крови. И твоя старая вряд ли сгодится.

– А моя сгодится? – предложил я.

– Не знаю, – пожал плечами доктор: но времени у нас нет.

Доктор достал шприц и начал порциями перекачивать мою кровь в тело Лизы. Мне изрядно поплохело после десяти шприцев изъятой у меня крови и доктор прекратил забор. Состояние у Лизы стабилизировалось, и доктор занялся её ранами. Приехали родители Елизаветы Евграфовны и поспешили к своей дочке. Я же незаметно прошмыгнул на улицу и поспешил домой. Теперь мой секрет, возможно, стал известен Лизе. Она жива, а значит, теперь мне придётся держаться подальше от неё. А ещё после своих молний я потерял свою силу и уже не мог менять облик.

Несколько дней я провёл в постели в полуобморочном состоянии и сапожник, видя это состояние, старался не тревожить меня понапрасну. Его жена приносила еду ко мне в комнату и сразу уходила. Прошло две недели, прежде чем я пришёл в себя. Вечером ко мне в комнату вошёл сапожник:

– Андрей, расскажешь мне, что с тобой случилось?

Я, было, начал рассказывать, что спас девушку от нападения бандитов, но он меня перебил:

– А за что тебя полиция ищет?

Я пожал плечами. Тогда он продолжил:

– Я слышал, что ты представился родственником купца Александра Семёновича Андреева. Ко мне приходили из полиции вчера, и мне пришлось рассказать, откуда ты родом. Уж я не знаю, что ты натворил на самом деле, но я сказал, что ты пропал той самой ночью, когда вернулся. Я не хочу подвергать свою семью трудностям и поэтому сегодня ночью ты должен уйти от нас. Жена собрала тебе немного еды на дорогу. И вот немного денег.

Я, понимая ситуацию, покачал головой:

– Я всего лишь хотел произвести впечатление на девушку.

Сапожник оглядел мою одежду:

– В таком-то одеянии?

Настала ночь. Я вышел из двери здания, которое очень долгое время считал своим домом. В руках была котомка с едой, вещами и немного заработанных денег. Куда теперь мне пойти? Раз они нашли меня тут, то и в родной деревне смогут найти подавно. Нужно идти в большой город, в Москву, например. Где никто меня не знает, где я больше никому не раскрою своего секрета. А что за сестру, то держась от неё подальше, я ей меньше наврежу. Я знаю, где её искать. За то время, пока я добирался до Москвы, ко мне опять вернулась моя способность менять облик. Это спасало меня от голода. Я менял своё обличие на деток и с жалостными глазами просил покушать. Всегда срабатывало безотказно. В Москве, на какое-то время, я стал помощником у гончара.

Прошла революция, сменилась власть и наконец-то закончилась первая мировая война. Я попытался найти сестру в Петербурге, но что я смог узнать, только то, что Андреевы сбежали во Францию, а о сестре совершенно ничего не было известно. Я вернулся обратно в Москву. В больших городах было очень много беженцев с западной части России. Я устроился работать на завод, получил своё первое свидетельство о рождении. Хоть и липовое, и год рождения не тот и место рождения давно разрушенная деревня, но зато моя первая официальная бумага. Только вот в чём загвоздка: после своих двадцати пяти лет жизни я перестал стареть. Каждые десять лет мне приходилось менять район проживания и работу, а вместе с этим делать утерю своих документов и сбрасывания своего возраста до двадцати пяти лет.

К началу Великой Отечественной войне я уже работал на 537 патронном заводе наладчиком и ни как не подозревал, что могу попасть на фронт. Но так случилось, что во время рабочего дня пришли военные и забрали всех нас мужчин и отвели к составу паровоза идущего на фронт. Менять внешность при большом количестве народа я не стал, зато на первой остановке пошёл в туалет и тут же обернулся бабулькой. На следующий день вернулся я на завод и сделал удивлённое лицо:

– А где все мужики?

Начальник завода подошёл ко мне и удивлённо спросил:

– Так тебя же с ними забирали! Сбежал? Испугался?

Я и вправду испугался тогда. Не хотелось умирать. Вдруг я родился для какой-то другой цели? В чём моё предназначение?

– Я выходил на остановке в туалет, а когда вернулся поезд уже ушёл. – начал я.

– Так тебе в военкомат, милок. – сказала выходящая ко мне старенькая инструментальщица: Все мужики уже на фронте. А ты чем их хуже.

Меня это подстегнуло. Я закинул свой рабочий пиджак за плечо и направился в военкомат. Да, я считал себя лучше других, в какой-то степени. Я уникальный, но это моя страна тоже, как и у всех остальных. И хоть я не знаю, где моя сестра, но за неё я готов встать на защиту Родины. В военкомате мне ничего не предъявили, сам ведь пришёл. Определили меня в 268 стрелковую дивизию РККА и в конце августа 1941 года после обучения стрельбе и рукопашному бою отправили на выручку Ленинграду. К тому времени военная машина Германии была уже на подступах к этому городу. Как хорошо, что я оказался именно на этом родном для меня направления. Может мне удастся встретить свою сестру… После неудачных боёв, я всё же остался жив и невредим. Ни одной царапинки. Погибло очень много товарищей. В арсенале нашей дивизии были только разномастные винтовки: английские, американские и даже японские, патроны которых друг к другу не подходили. И в перестрелках, после того, как в своей винтовке заканчивались патроны, её приходилось бросать и подбирать другие у убитых в бою товарищей. После отступления и перегруппировки войск я попал в 8 армию РККА, которую опять же отправили на подступы к Ленинграду. Казалось, бои не прекращались ни на минуту. Смутьянов, которые пытались агитировать, чтобы сбежать с фронта выводили к окопам и расстреливали. Что поделать, законы военного времени. 15 сентября началась вторая волна немецкого наступления на Ленинград. Артиллерия, танки и авиация противника выдавливали нашу военную группировку от Ленинграда в сторону финского залива. А пока нас не окружили, я и десяток бойцов под руководством младшего лейтенанта Сафронова отослали за подмогой, в Ленинград. Связи с остальными частями армии на тот момент не было, оставалась надежда только на нас. По пути приходилось усиленно отстреливаться от наступавших врагов. Точно не помню, как всё произошло, но я споткнулся и упал, когда весь мой отряд накрыло взрывом от пушечного выстрела. Я подошёл к телам товарищей. Оторванные руки, ноги, пробитые осколками тела. Истекающий кровью лейтенант пальцем показывал мне на его сумку-планшетку. Так он и умер в этой позе. Я подобрал её. Дымка от снарядов и туман не давали разглядеть моё местоположение. Я стащил всех погибших в одну воронку, собрал военные билеты и присыпал погибших землёй. Притащил несколько камней и отметил место. Перестрелки стихли, и в тишине было слышно, как ко мне приближается какой-то транспорт с звучавшим из него немецким говором. Я откинул винтовку в сторону и обернулся грязной маленькой старушкой. Приближающийся ко мне транспорт оказался грузовой машиной с полным кузовом немецких солдат. Машина поравнялась со мной и остановилась. Из кузова высунулся солдат и навёл на меня ствол винтовки. Я смотрел, не отрываясь, прямо на него. Он прицелился в меня и произнёс громко:

– Пух!

Выстрела не последовало. Солдат рассмеялся, рассмеялись и остальные в кузове. Затем он постучал по крыше машины, и она поехала дальше. До Ленинграда я шёл в виде старушки и только перед постом принял свой вид, поднял руки вверх с сумкой лейтенанта. Меня отвели в командование, и я рассказал, где находится оставшаяся часть 8 армии. Наверное, это их и спасло. Командование связалось с балтийским флотом и те поддержали своим огнём оставшихся возле города Ораниенбаум солдат.

Меня оставили в Ленинграде для обороны города. Кольцо вокруг города сомкнулось, и мы все оказались в глубокой блокаде. Было и холодно, и голодно, и сил не всегда хватало. Даже в окопах засыпали. Да, было и такое… Но мы выжили и защитили свой город. 1944 год ознаменовался окончанием блокады Ленинграда. Салюты были… Говорят… За день до торжества меня контузило залетевшим от врага в мою сторону снарядом. Как мне позже сказали: «В рубашке родился». Опять же ни одной царапины. В тот день меня привезли в госпиталь города без сознания. Позже я очнулся. В голове гудело, всё тело ломило. Я не мог открыть глаза, резало от любого света. Размазано слышались голоса. Прежде чем я снова потерял сознание, я услышал сочетание знакомых мне слов: «Маруся Алексеевна». Кто-то звал её помочь. Следующий раз очнулся я уже в поезде. Медсестра обтирала мой лоб мокрой тряпкой.

– Сестра. Маруся Алексеевна… Я слышал это имя в госпитале. У неё фамилия не Волкова случайно? Откуда она?

– Нет, солдатик, не Волкова. Олешко она. Ленинградская. Олешко конечно по мужу, а девичью фамилию я не знаю. Как её мужа на фронте убили, так она в медсёстры добровольцем пошла.

– А детки есть?

– Не успели заиметь, война началась. И родни не осталось никакой. Мать умерла от чего-то, отца в первую мировую убили. Старший брат потерялся. Говорила, что несколько лет ездила в какую-то деревню на могилу к деду, ждала, что он там появится. Не появился…

– А деревня не Сидозеро случайно?

– Да оно вроде.

Тут медсестру старшая по поезду окрикнула:

– Алевтина! Мы тут не справляемся, а она сидит, лясы точит.

– Пойду я. – постучала по плечу меня Алевтина: А ты выздоравливай. Фамилию уже знаешь, если нужно будет, найдёшь сам.

Поезд для раненых, в котором я ехал, направлялся в Московские госпитали. Уже через неделю меня выписали и комиссовали. В военкомате мне вручили заслуженные мною награды: Орден красной звезды, медаль «За отвагу» и ещё одну медаль «За оборону Ленинграда». Всё как положено, с именными книжечками к этим медалям. Вот такой красивый в гимнастёрке с наградами я вернулся на родной завод. Все женщины сбежались на меня посмотреть, а начальник, завидев меня, поприветствовал:

– Ну, здравствуй, Андрей Алексеевич! Ничуть не изменился. Красавец! В полном соку. Женить тебя срочно нужно, чтобы от нас не убежал. – сказал он и приветливо улыбнулся.

А вот меня это немного задело. Да, я не изменился – всё так-же, молод.

Через время сделал я запрос в военкомат про свою сестру. Очень сильно хотелось её найти. Очень надеялся, что это была именно она. На что получил ответ, мол, пропала без вести при освобождении Праги. Что делать, остался я без своей семьи…

Проработал я на заводе до полной победы над Германией, а затем призадумался. В это послевоенное время доверия к людям не особо было, везде данные про людей пробивали по линии НКВД и любого без документов запросто могли объявить шпионом и посадить в тюрьму, если не расстрелять. Я сменил район проживания и место работы. Устроившись на фабрику, я сразу сказал про якобы ошибку в свидетельстве о рождении на десять лет:

– Заметил, только когда уже на фронте был. А сейчас сами знаете, о замене даже заикаться не стоит. Чуть позже сменю.

И начальник понимающе кивнул головой:

– Ясно… Молод был? На фронт хотел? Что ж, похвально.

Занимался я ремонтом фабричных станков и всегда был на особом счету у начальника. Как-то этот начальник мне и предложил сменить свои документы через своих знакомых. А что я? Я и рад был. Заплатил сумму деньгами, и никто никому ничего не должен. А мне снова двадцать пять.

В шестидесятых я приехал в свою родную вымирающую деревню Сидозеро. Из всех домов в поддержании хозяйства остались всего четыре двора. И тех я не знал. Навестил дом, в котором я появился на свет: просел весь, накренился, забор весь завалился, огород зарос высоким бурьяном. Церковь тоже закрытая. Брёвна, из которых она была сложена, закрутило, пошло трещинами, краска облетела местами. Не кому за ней следить. Я перекрестился и вошёл вовнутрь. На алтаре всё ещё оставалась единственная икона Богородицы. Кто-то всё же навещал это место, ставил свечки. Доски с пола местами были сорваны. Наверное, ими и топили местную печку, чтобы согреться. Я еще раз перекрестился и пошёл навестить деда Захара. Встав на колени перед могилой, я положил руки на землю:

– Ну, привет, деда. Как ты тут? Как видишь, я всё ещё живой. Войну прошёл – ни царапинки. Всё вспоминаю, как ты меня по деревне хворостиной гонял. Сейчас вспоминаю и смеюсь. Каким я был сорванцом. А помнишь, как я тебе яйцо под тряпицу засунул в отместку?

Я начал обрывать на могиле высокий бурьян, когда заметил, что за мной сзади наблюдает пожилая женщина. Она подошла ближе, и недоумённо посмотрев на меня, спросила:

– Извините. Я тут подслушала. Это Ваш дедушка здесь лежит, не перепутали?

– Как же я деда Захара перепутаю? Сам его хоронил.

– Родной дед?

Я начал приглядываться к женщине:

– Вы его тоже знали?

– При жизни нет. Но он тоже мой дед.

– Маруся? – разглядывая черты лица, произнёс я.

Она кивнула головой. Тогда я продолжил: