Женский клуб

Кристина села в кровати и с удовольствием потянулась. Самочувствие было прекрасное, настроение лучше некуда, энергии хоть отбавляй, а жизнелюбия легко хватило бы на пятерых. Она буквально слышала, как душа поёт и с удовольствием расправляет занемевшие крылья. Кристина прислушалась: музыка звучала вполне реально, хотя и довольно приглушенно.

– Костин телефон! – вдруг осенило её, и она бросилась вниз по лестнице. В этом доме они с мужем жили всего полгода, и она все ещё не до конца освоилась с его планировкой и размерами. – Ах, Костя, Костя! – лихорадочно искала она телефон, ориентируясь на тихую, едва доносившуюся мелодию. И как она её вообще расслышала в спальне на втором этаже? – Вот что значит работать без выходных, – крутилось у неё в голове, – Никогда ещё за четыре года их семейной жизни не было такого, чтобы он, уезжая на работу, забыл бы что-нибудь. Вчера он опять вернулся поздно, очень уставший, хотя и довольный, что важный для их организации контрактс французами всё-таки состоялся. Теперь Костя летит в Марсель для оформления завершающего этапа сделки по поставке гидроизоляционных материалов.

Наконец она обнаружила телефон в прихожей, который, оказывается, соскользнул в отверстие между подушкой коридорного диванчика и его подлокотником. – Так вот почему Костя забыл его, – догадалась Кристина, – Он его просто не увидел. Видимо, пока муж обувался, положив телефон рядом с собой, он сюда и юркнул. Пока она его искала, а потом доставала, звонки, разумеется, уже прекратились. Кристина стояла в растерянности и смотрела на дисплей умолкнувшего аппарата. Увидела два пропущенных, от некоего абонента, обозначенного в Костином телефоне под литерой «Е». Кристина не знала, что следует делать в таких случаях. У неё не было такого опыта. Мужу своему она доверяла полностью и безусловно. Точнее, ей даже и в голову бы не пришло, что может быть как-то иначе. Ведь если нет доверия, зачем тогда жить вместе?! Тем более что Костя за всё время, что они женаты ни разу не дал ей повода не то, чтобы для ревности, но даже для лёгкого сомнения.

– А вдруг это Костя?! – всполошилась она, – Ну да, – чуть ли не с облегчением выдохнула Кристина, – Обнаружил, что телефона нет, и сейчас звонит ей с чужого, чтобы удостовериться, что он его не потерял. Кристина нашла в его телефонных контактах «Е», нажала кнопку вызова и прошла в холл. Ей ответили с такой скоростью, будто только и ждали, когда же она позвонит. Кристина не успела сказать ни единого слова, и даже не до конца сформулировала про себя обращение к неизвестному, она только знала, что оно должно было быть коротким, понятным и лаконичным, чтобы не отвлекать коллегу мужа отвлеченными и пространными разговорами о забытых дома телефонах. То, что звонок был с Костиной работы, у неё сомнений не вызывало. А кто же ещё мог звонить в 9.13. и 9.27. утра, если не сам Костя, разыскивающий свой телефон или сотрудник их компании, чей номер был в списке контактов мужа? Так вот, едва только Кристина, приоткрыла рот, чтобы назвать себя, как совершенно неожиданно телефон нежным, женским голосом запел ей прямо в ухо:

– Котик, – именно так почему-то обратилась к ней незнакомка, – Привет… Хотела сказать, что сегодня вряд ли получится, – видимо говорившая находилась в дороге, до Кристины доносился шум улицы, гул двигателя и резкий звук клаксона, из-за которого несколько слов она не разобрала, – … сколько же кретинов на дороге и тупых овец! – с негодованием в голосе комментировала дорожную ситуацию неведомая женщина, – Котик, – снова ласково пропела трубка, – У меня сегодня вечерний эфир, да и потом нужно будет задержаться у Карапетяна по поводу того интервью с Гариком…

– Кристина стояла посреди своего большого, роскошного холла, оформление которого она, как и всю прочую обстановку в доме разрабатывала лично, хотя и в тесном соавторстве с модным дизайнером, и совершенно не знала, что говорить и самое главное, что делать, – Ну не сердись, любимый, иначе не видать мне Франции, ты же знаешь, босс ни за что не отпустит, пока я не подчищу хвосты… А мы же с тобой не хотим этого, правда? Уверена, мы с тобой хотим одного и того же, например устроить нечто ещё более грандиозное, чем та сентябрьская Барселона, я права, Котик? – женщина медленно, протяжно выдохнула и продолжала, – Хотя вчера, ты не был моим Котиком, – в этом месте повисла настолько значительная, наполненная определенным смыслом пауза, что Кристина вдруг подумала, что если бы её можно было попробовать, то на вкус, она напоминала бы шоколадный ликер.

–Ты был настоящим тигром…– Кристина могла поклясться, что услышала, как эта особа сладострастно застонала. В ужасе, Кристина отключила телефон и с омерзением швырнула его в кресло, до которого так и не дошла.

– Вот интересно, а что же теперь делать?– задала она себе дурацкий, к тому же, совершенно бессмысленный вопрос. Почему-то ей казалось, что необходимо срочно начать действовать, ну или хотя бы что-то предпринять. Но вместо этого она села на самый краешек чудного, обтянутого белой итальянской кожей дивана, (предмет её не слишком тайной гордости), и слегка раскачиваясь, попыталась собраться с мыслями. – Итак, что мы имеем? – изо всех сил пытаясь не терять самообладания, размышляла она, – У мужа есть любовница, – Боже мой, как же это пошло и мерзко! – вслух перебила она себя, и, обхватив руками живот, закачалась сильнее. – Так вот, – с усилием взяв себя в руки, продолжила она через некоторое время, -И длятся эти отношения не меньше года, в Испанию, по делам фирмы, он действительно летал прошлой осенью.

– Какой молодец, – подумала Кристина, – Да, этого у него не отнять, умеет Котик совмещать полезное и приятное. Рационализаторскую составляющую его личности отмечала даже мать Кристины ещё до их свадьбы.

– Ну вот, собственно, и всё! – подвела она невесёлый итог своего короткого персонального совещания, – Эта «Е» телеведущая или редактор программы, одним словом, какая-то фифа из ящика. Лицо, скорее всего, медийное, и, наверняка, очень привлекательное. На другое бы Костя и не взглянул. Кристина тяжело поднялась и направилась к лестнице. Взбиралась она медленно, как старуха, грузно наваливаясь на перила. На предпоследней ступеньке Кристина остановилась и добавила про себя:

– Ах да! Чуть не забыла, у нашего Котика с этой «Е», судя по её весьма недвусмысленным замечаниям, отличный секс! В спальне Кристина остановилась напротив большого и вычурного зеркала, довольно искусной подделке, выполненной в стиле ампир. Кристина с неудовольствием смотрела на отражающуюся в нем бледную молодую женщину, в розовой шелковой пижаме и длинными спутанными волосами. Сзади неё была видна неприбранная двуспальная кровать, а прямо за её левым плечом выглядывала подушка Кости. Схватив её с каким-то гортанным звуком, Кристина, что есть силы, метнула несчастную с лестницы. За спиной она услышала оглушительный звон разбитого стекла, но, не оборачиваясь, удовлетворенно кивнула и вернулась в комнату. Проходя мимо зеркала в ванную, Кристина намеренно отвернулась, чтобы даже мельком не видеть своего отражения. С самого детства ею твердо была усвоена одна из незыблемых аксиом, встроенная намертво, благодаря матери, непосредственно в подкорку: любые затруднения разрешаются гораздо эффективнее не столько на свежую голову, сколько на чистую. Одеваясь после душа, она услышала, как подъехал к дому Костя. Беспорядочно заметавшись по комнате, в лихорадочном намерении спрятаться, и получить столь необходимую зачем-то ей сейчас отсрочку, Кристина безмолвно и неистово взывала неизвестно к кому о помощи и защите. Она понимала, что не может видеть своего мужа, и уж тем более, разговаривать с ним. По крайней мере, сейчас, когда всё это навалилось на неё так внезапно, болезненно и остро. Она услышала, как Костя поднимается по лестнице, и не придумав ничего лучше, с каким-то остервенением и ненавистью принялась снимать постельное бельё. Костя остановился в дверях со своей подушкой в одной руке, а телефоном в другой, и пару секунд внимательно смотрел на жену, яростно сражающуюся с пододеяльником и старательно избегающей его взгляда.

– Ты решила заняться уборкой? – с улыбкой спросил Костя, протягивая ей подушку, – Вот это я подобрал внизу, она лежала на черепках греческой вазы, которую мы привезли с тобой из свадебного путешествия.

– Да… – Кристина тяжело дышала и заставила себя взглянуть на мужа. Костя, стройный и высокий, в чудесном синем костюме-тройке, безукоризненно уложенными волосами и чуть тронутым нездешним загаром красивым лицом, смотрел на неё с легким, доброжелательным высокомерием положительного киногероя.

– Да…– снова повторила она, почему-то не допуская даже мысли о том, чтобы выяснить отношения прямо сейчас. Позже она много размышляла об этом, но разумного объяснения так и не находила. По какой причине, недоумевала Кристина, она не сообщила мужу, что ей все известно в то же утро, когда он вернулся за своим телефоном? Почему молчала, как дура, как маленькая, испуганная девочка? Что помешало ей устроить грандиозный, образцово-показательный скандал в классике жанра, с подробным и шумным выяснением всех обстоятельств подлейшей этой истории, как поступила бы на её месте любая другая нормальная женщина? Ничего этого Кристина не сделала, и самое главное, даже не знала почему. Возможно, испугалась того, что за этим может последовать. И что надо будет принимать какое-то решение, а она не чувствовала себя готовой к этому. А может в глубине души надеялась убедить себя, что это неправда, что не было этого проклятого звонка, разрушившего своим треньканьем её семейную жизнь. Или просто Кристина была настолько ошарашена этой ситуацией, что впала в эмоциональный ступор. И подсознательно выбрала самую безопасную в данном случае выжидательную позицию, для того, чтобы собраться с мыслями и силами для принятия оптимального решения. У неё не было ответа. Вместо этого, она с усилием, как будто каждое слово причиняет ей нестерпимую боль, проговорила:

– …Хотела вынести одеяло… и подушки на солнце,… день будет жарким, но нечаянно уронила одну…– Кристина чувствовала, как её щеки из бледно-розовых делаются пунцовыми. Врать она, конечно, так и не научилась, но сейчас её мама была бы ею довольна, подумала Кристина. Ведь, положа руку на сердце, мать всегда считала единственную свою дочку весьма простоватой и не в меру наивной.

– Ты что-то забыл? – невинно спросила она. Муж озабоченно кивнул:

– Телефон забыл, представляешь? Пришлось вернуться, столько всего успеть нужно, а без телефона никак. Интересно, почему он выключен, я вроде…,

– Мне никто не звонил? – поднял он глаза на жену, – Нет, – ни моргнув глазом, опять соврала Кристина, – Но может я не слышала, я сегодня что-то не очень хорошо себя чувствую, прости, но мне нужно загрузить бельё. Кристина с охапкой белья попыталась обойти его, – Я помогу, – сделал шаг навстречу к ней Костя, – Нет, – громче, чем хотела, вскрикнула Кристина, и закусила губу. Ей стало страшно, что он может случайно коснуться её, а это было бы сейчас невыносимо. В прямом смысле. Кристина боялась, что в этом случае она просто закричит.

– Всё нормально, – взяв себя в руки, медленно и тихо сказала она, – Ты и так задержался, я справлюсь… Костя с удивленным сочувствием какое-то время смотрел на неё, и затем произнес:

– Ты действительно что-то неважно выглядишь, малышка, – в его голосе звучала искренняя озабоченность, – Бросила б ты эту всю затею, – глядя на охапку белья в углу, сказал Костя, – В субботу придет Алёна и все сделает, а ты бы лучше позвонила своему доктору. Кристина, сжав кулаки, так что её длинные ногти наполовину вонзились в ладони, медленно подняла на него глаза. Костя в это время сосредоточенно вглядывался в засветившийся экран телефона и потому не мог видеть тяжелого, немигающего взгляда, каким смотрела на него сейчас его жена. Кристина вдруг подумала о том, что если он немедленно не уйдет, то всё это сохраняемое ею из последних сил эфемерное, зыбкое и трагикомическое псевдо спокойствие лопнет, как мыльный пузырь. Костя, нахмурившись и убирая телефон, во внутренний карман пиджака, глянул на неё, – Крис, я, правда, волнуюсь, обещай, что позвонишь врачу, – опустив голову, она кивнула, – Всё, малыш, нужно бежать, – он посмотрел на часы, подарок её отца, в честь его назначения год назад руководителем отдела, – О, у меня намечаются проблемы…Постараюсь быть не очень поздно, в любом случае, я позвоню…Он с ласковой улыбкой посмотрел на неё. Кристина снова испугалась, что сейчас по привычке, он захочет поцеловать её, поэтому, отворачиваясь, резко и поспешно выпалила:

– Пока…Удачного дня, милый… – выдавила она и тут же внутренне содрогнулась. – Милый?! – ехидно-вопросительно передразнила она себя, – Серьёзно?! Фу, да что со мной такое сегодня…

Ей стало легче только, когда муж вышел из дома, и она услышала звук отъезжающего автомобиля. Это было новое чувство, до сих пор неизвестное, а потому тревожное и настораживающее. Кристина с отвращением швырнула постельное бельё на пол. Она спустилась вниз, постояла в холле, затем вышла во двор. Черный доберман, гладкий и блестящий, как антрацит, тут же бесшумно подбежал к ней, подрагивая от радости и нетерпения поджарыми боками и тонкой спиной. Собака удовлетворенно фыркнула, лизнула Кристине руку и с бесконечной преданностью, смотрела на неё глубокими и влажными темными глазами с фиолетовым отливом. Она рассеянно погладила узкую вытянутую голову, от чего животное пришло в абсолютный восторг, граничащий с экстазом, с еще большим азартом перебирая в ритме вальса изящными и стройными, длинными лапами. Вопреки его ожиданиям, Кристина никак не реагировала. Она смотрела куда-то вперёд невидящими глазами и стояла, как изваяние. Пёс был настолько растерян явным нежеланием хозяйки играть, и её полной отстраненностью, что устав бодать её ладонь своей головой, начал тихонько скулить, припадая на передние лапы.

– Не сейчас, Грант…– рассеянно проговорила Кристина и вдруг развернулась, толкнула стеклянные двери, пробежала через холл, немного задержалась в прихожей, кинула что-то на ходу в свой рюкзак и выскочила из дома.

Оставаться здесь она просто не могла. Это ей стало понятно как-то сразу и окончательно. У неё сформировалось устойчивое, переходящее в уверенность ощущение, будто прежняя она куда-то подевалась, а вместо неё появилась другая, новая Кристина, пугающая её саму до чёртиков, раздираемая противоречивыми чувствами, к тому же притворщица и лгунья. Кристина опасалась, что теперь она такой и останется, потому что это и есть она настоящая.

Было непривычно и страшно. И самое главное, совершенно непонятно, что с этим делать. Кристина так никогда раньше не поступала. То есть, она не могла до сегодняшнего дня представить ситуацию, при которой она вдруг сломя голову, выскочила бы из дому неизвестно для чего и куда. И даже не представляя при этом, как, например, она будет добираться до города или куда там она собралась. Потому что, по крайней мере, до сих пор, Кристина всегда знала, что и зачем она делает, так как имела привычку, ещё со школы, заранее планировать все, что намерена была реализовать. С другой стороны, и причин для такого спонтанного поведения у неё, собственно, никогда и не возникало. У Кристины вообще до этого телефонного звонка жизнь текла спокойно и размеренно. Из добрых, заботливых и сильных отцовских рук, она плавно и органично попала в ухоженные, и не менее бережные руки мужа. Да и в целом, по жизни, как-то так все складывалось гладко да удачно, без материальных или каких-нибудь там социально-психологических затруднений, словом, без особых неприятностей и проблем. Ничего особенно и не желая, Кристина всегда получала то, что ей было нужно, причем, как правило, своевременно и, зачастую, в гораздо большем объеме. Хотя специально ничего для этого не делала. Просто бывает же так, что живёт себе человек в своё удовольствие и всё. Особенно не напрягается, но и воду не баламутит.

Выйдя из маршрутки возле какого-то торгового центра, Кристина пошла вдоль широкой, многолюдной улицы, почти не ориентируясь во времени и пространстве. Кристина не очень поняла, как и на чем она приехала в город. Ей раньше никогда не приходилось пользоваться общественным транспортом. Если Костя не мог её отвезти, она звонила водителю отца – Руслану или вызывала такси. Да и эти меры были временные, так как через пару недель она получает права. И значит, скоро будет ездить сама, куда только захочет, ведь в гараже стоит белоснежный джип, её собственный! Подарок Кости на 25-летие любимой жены. Здесь мысль будто споткнулась о какую-то невидимую, но болезненную преграду и она криво усмехнулась.

Сейчас Кристина помнила, что шла по дороге, когда рядом с ней остановилась газель и несколько человек вышло. Другие, напротив, стали заходить внутрь. Какая-то девушка, стараясь обойти её, чувствительно царапнула руку Кристины пряжкой своей объемной сумки. Она вздрогнула, будто на время проснулась и на секунду замешкавшись, поднялась в газель следом за ней. Как и сколько они ехали, Кристина не запомнила совершенно. Она просто снова очнулась, когда на какой-то остановке люди стали шумно выходить. Оплатив проезд, она автоматически вышла с остальными. Сейчас Кристина почти бессознательно двигалась куда-то среди людей, скорее по инерции, отстранённо и равнодушно. Она не узнавала ни эти витрины и здания, ни улицу, ни район города, в котором прожила большую часть жизни, училась и даже, пусть и недолго, работала. Она смотрела без всякого любопытства по сторонам, не узнавая ничего. И была этому почти рада. То есть, если бы в данный момент она была бы способна вообще что-то чувствовать, то, скорее всего, это напоминало бы чувство удовлетворения. От того, в первую очередь, что она сейчас далеко от своего дома, в незнакомом месте, где никто её не знает и всем, фигурально выражаясь, плевать с высокой горочки, почему она здесь, что с ней случилось, куда она направляется и о чем думает. А думала Кристина о самых разных вещах. Но в основном, конечно, о себе и своей жизни. В толпе людей думать почему-то было легко и даже приятно. Мысли, усиленные воспоминаниями и подкрепленные собственными умозаключениями, текли плавно и ненавязчиво.

С самого детства Кристина была послушным ребенком, почти идеальным. Умненькая, здоровая, симпатичная малышка. Ну просто мечта любого родителя. Она и являлась, хоть и отстроченной, но все же, в конце концов, воплощенной в жизнь мечтой своих родителей. Дело в том, что Кристина была не только единственным, но и поздним ребенком в семье. До неё у матери было несколько выкидышей. Поскольку случались они уже на довольно поздних сроках, было известно, что все они являлись особями мужского пола. Врачи говорили о какой-то патологической несовместимости. И о том, что виноват отрицательный резус-фактор матери. А некоторые констатировали некую генетическую аномалию. И советовали подумать об усыновлении, дескать, время идет, почему бы не осчастливить какую-нибудь милую крошку. Тем более, прозрачно намекали Кристининым родителям, уж кто-кто, а вы-то можете себе это позволить. Позволить они, конечно, могли, но не хотели. То есть не хотели чужого, а хотели своего, личного. Доктора, вздыхали, разводили руками, и не очень уверенно советовали не оставлять попыток, потому как чудеса иногда все же случаются и приглашали через некоторое время пройти ещё один оздоровительный курс. А кое-кто пространно рассуждал о смене партнера и иллюстрировал свой рассказ успешными примерами внедрения этого метода из собственной практики. После девяти лет нерезультативного лечения, безуспешных попыток и оплакивания четвертого по счету выкидыша-мальчика, родители Кристины оказались на Украине, в Тернопольской области, недалеко от Свято-Успенской Почаевской Лавры. Советская манекенщица польского происхождения, Инесса, мать Кристины, от кого-то узнала, что вблизи этого места находится целебный источник святой Анны, помогающий бездетным парам обрести долгожданное родительское счастье. Отец Кристины с женой не спорил. Выслушал её и кивнул со словами: «Значит, съездим». В селе, где они остановились, Инессе посоветовали сходить к бабке Христе, которая была местной знаменитостью, считалась уникальной знахаркой и ведуньей. Бабка Христя, увидев Инессу, сердито замахала руками и выкрикнула:

– Зачем ты пришла ко мне? Десятый год все ходишь по разным местам, да всё просишь. А того не знаешь, что не о том ты просишь, – бабка Христя сверкнула из-под платка недобрым глазом, и уже тише сказала:

– Не там ты ищешь, смекаешь, девонька? И не у тех… Ступай с Богом…– она повернулась спиной к ошарашенной гостье, явно давая понять, что разговор окончен. Инессу предупреждали о непростом характере знахарки, но к такому приёму даже решительная и уверенная в себе Инесса не была готова. Она растерянно переступала с ноги на ногу, будто выжидая чего-то.

– Ну чего стоишь, иди, говорю, – бабка Христя искоса посмотрела на Инессу, и медленно покачала головой, – Ох, и упертая ты, как я погляжу, – она замолчала и с сомнением разглядывала молодую женщину, как бы прикидывая, стоит ли ей сообщать информацию, которой она располагала или нет, – Говорю же, нечего тебе у меня делать, считай, что вымолила, да только зря ты, Яся, на алтарь-то материнский всю душу свою выложила, как бы и не раскаяться потом,– живой, карий глаз Христи, которым она косилась на Инессу, вдруг заволокло, словно матовой пленкой и он потух, безжизненный, наполовину прикрытый таким же неподвижным, будто мертвым веком. Но Инессу поразило вовсе не это, а то, что Христя обратилась к ней почти забытым домашним именем, каким звала её только покойная бабушка в детстве, самый близкий и родной для Инессы человек. Никого в своей жизни она так не любила, как её. Она почувствовала, что на глаза наворачиваются слёзы, но тут Христя вдруг встрепенулась, сверкнула ожившими глазами и зычно провозгласила:

– Только раз наполненная будешь, – сердито посмотрела на Инессу, и повторила громко и раздельно, как маленькой:

– Только один раз, поняла? А затем пустота – загадочно проговорила она уже тише, – Пустота внутри тебя, Яся, и пустота снаружи, – бабка Христя забормотала совсем тихо, – Девка у тебя славная выйдет, да только и она пустая будет. Через год захочешь приехать сюда, но тебе скажут, что я умерла. А ты все одно, приезжай, Яся, и тёзку-крестницу мою привози, ведь смерти нет, Ясенька, это люди по неразумению своему так считают, да только неверно это, а теперь иди, устала я, – Христя почти упала в кресло, откинула голову и замолчала. Инесса тихо вышла. Ровно через девять месяцев у Инессы с мужем на свет появилась здоровая девочка, которую в честь бабки Христи, нарекли Кристиной. Однако в процессе родоразрешения Инесса едва не умерла. У неё началось маточное кровотечение прорывного характера, вследствие чего этот орган, пришлось удалить. А через год они приехали в то село, чтобы крестить свою трехмесячную дочь. И крестной матерью Инесса видела только бабку Христину. Но почему-то совсем не удивилась, и даже не расстроилась, когда ей сказали, что Христя умерла этой весной. Инесса кивнула и улыбнулась. Крестной матерью стала хозяйка домика, который родители Кристины снимали, когда приезжали сюда. Это было не так уж важно для Инессы, кто формально был вписан в крестные её отвоёванной у судьбы дочери. Главным было то, что она не просто верила, а точно знала, кто ею является на самом деле.

За полгода до рождения Кристины, тридцатисемилетняя Инесса оставила работу. Как позже выяснилось – навсегда. Сначала из-за того, что они с мужем опасались выкидыша, затем необходимо было восстановиться после тяжелых родов, да и ребенку несмотря на целую команду нянечек, гувернанток и помощников по хозяйству, необходимо было материнское внимание, ну а потом… Потом Инесса решила, что поздно, и она вышла, как говорится, в тираж, что было, отчасти, правдой. Век манекенщиц, как известно, недолог, да и выглядела она уже далеко не так сногсшибательно, как ещё совсем недавно. Но определяющим было то, что Инесса изменилась не столько внешне, сколько внутри. Что-то надломилось в ней после того, как она лишилась матки. Или даже окончательно сломалось. Из энергичной, остроумной и яркой молодой женщины она медленно, но верно превращалась в раздражительное, желчное и слезливо-мстительное существо. Дочь свою она любила, но какой-то странной, болезненной любовью, выражавшейся, в основном, в тщательном, многоаспектном анализе недопустимого с точки зрения матери стиля одежды дочери, её прически или манеры поведения. Самые большие изменения произошли в её отношениях с мужем. Инесса по-прежнему любила его, а нуждалась в нем даже гораздо больше, чем раньше, но что-то стало между ними, что не позволяло, не только приблизиться, но хотя бы поговорить по душам. Она изводила его своей подозрительностью и ревностью, которые по мере того, как их дочка росла, приобретали совсем уж космические масштабы. Он же в ответ морщился, как от боли, угрюмо молчал, иногда беззлобно огрызался, а если приходилось совсем туго, просто уезжал из дома. Когда Михаилу, отцу Кристины однажды стало ясно, что прежней его Инессы уже никогда не будет, он с болью в сердце, о которой никто и не догадывался, принял это. Тяжело, мучительно, но принял и смирился. Это было похоже на то, как если бы ему пришлось ампутировать часть собственного тела, в котором началась гангрена. Очень страшно, невыносимо больно, но необходимо, если хочешь жить. Михаил хотел и потому сделал это. Это как в бизнесе. Он был успешный предприниматель и отлично знал, что далеко не всегда стройные и экономически привлекательные бизнес-проекты остаются такими же при их реализации. И чтобы оставаться на плаву, нужно уметь отличать цельные зерна от плевел. И вовремя отсекать последние. Он обладал волчьим нюхом на убыточные и заведомо провальные идеи. Иначе он не стал бы легендой при жизни. И не прошел путь от машиниста башенного крана, до совладельца крупнейшего предприятия. Инесса никогда ни в чем не нуждалась, у неё было все, что она хотела, кроме него. Её он от себя отсек раз и навсегда. И больше никогда не разрешал себе ни думать, ни рассуждать на эту тему. Странно, но никому из них не пришла в голову мысль о разводе. Никогда. Даже после того, как у Михаила, чуть ли не вполне официально появилась вторая семья. Наоборот, Инесса после этого успокоилась, как-то доброкачественно что ли, поутихла, как будто услышала долгожданную весть, и может, наконец, заняться своими делами. Она стала иногда консультировать в Доме моделей на добровольных началах и относилась к этому занятию очень серьезно. Однако когда муж предложил ей открыть собственную такую школу и предлагал себя в качестве спонсора, Инесса отказалась наотрез. По своей привычке, укоренившейся в последние годы, смерив его долгим, ничего не выражающим взглядом, никак не объясняя и не комментируя своё решение, она просто высокомерно удалилась с гордо поднятой головой.

Кристина всё шла и шла по улице, не чувствуя ни усталости, ни желания понять где она находится и куда, собственно говоря, идёт. Она шла и боялась остановиться. Ей казалось, что тогда в голову полезут совсем другие мысли. И случится что-то непоправимое. Что именно Кристина не знала, но была уверена, что лучше не останавливаться. Идти сколько получится. Или сколько сможет. Она шагала и думала, что самая большая странность заключалась в том, что вопреки семейной обстановке в частности, и здравому смыслу вообще, она никогда не чувствовала себя в родительском доме несчастной или ненужной. Благодаря огромной любви и заботе отца, требовательной, но искренней привязанности матери, а также собственному легкому характеру, Кристина очень бы удивилась, если бы ей кто-то сказал, что с их семьёй что-то не так. Несмотря на внешнюю холодную отстранённость матери, и постоянную занятость отца, ей было хорошо в их доме. Кристина никогда не чувствовала себя чем-либо обделенной. С раннего детства она крепко-накрепко усвоила, что мама не здорова, а потому огорчать её чем-либо ни в коем случае нельзя. Тем не менее они прекрасно ладили и Кристина не находила ничего особенного в том, что её мама не столь эмоциональна, открыта и чувствительна, как у некоторых её школьных подруг. Инесса скорей обратила бы внимание на беспорядок в одежде дочери, чем на её душевные переживания. Кристина осознала это ещё в дошкольном возрасте и приняла, как должное. Ей не только не приходило в голову устраивать из этого трагедию, а наоборот, льстило серьёзное отношение матери, к ней, как равной. Кристину искренне восхищал стоицизм Инессы, которую самому раскрепощенному воображению не под силу было бы представить хлопочущей матерью-наседкой. Более того, Инесса всегда считала недопустимым сюсюканье и тисканье, даже если речь шла о собственном младенце. На этот счет, няньки, допускавшиеся к уходу за малышкой, жестко инструктировались Инессой лично.

Неожиданно улица кончилась, и Кристина вынуждена была остановиться. Она огляделась: справа расположился какой-то громадный промышленный объект, даже через дорогу, выглядевший устрашающе, а слева, где она и находилась, тротуар резко и бесцеремонно заканчивался уродливым кирпичным забором, резко уходящим в сторону. Становилось жарко, Кристина пожалела, что не купила воды, пока была такая возможность. Она посмотрела на бледное небо. Раскаленный белый шар слепил прямо в лоб.

– Сейчас около двух часов, – машинально отметила она. Часы Кристина забыла, а телефон не взяла намеренно. Она почувствовала, что очень голодна и вспомнила, что ничего не ела со вчерашнего вечера. Кристина решила поискать кафе, бистро или что-то в этом роде, чтобы купить воды и перекусить. Она ещё раз оглянулась, вздохнула и пошла вдоль кирпичного забора, свернув за ним в какой-то переулок.

Как только Кристина возобновила движение, воспоминания её потекли в том же порядке, в котором их на время прервал кирпичный забор. Мысли её, словно благородные воспитанницы пансиона в церкви, не нарушая общего порядка, чинно и смиренно дожидались своей очереди на исповедь.

Настоящим другом Кристины был отец. Даже сейчас, глядя на запылённые носки своих кроссовок, поочередно вплывающие в поле её зрения, вспоминая отца, она улыбалась. Умный, добрый и сильный. С детства он казался ей всемогущим, или, по крайней мере, наделённым какой-то волшебной силой, что выгодно отличало его от всех остальных людей. Да так оно, по сути, и было. Полное и абсолютное принятие, вот что всегда она чувствовала глядя на него. Это излучали его глаза, когда он слушал пламенный и аргументированный спич шестилетней Кристины, целиком и полностью доказывающий необходимость приобретения щенка. Это звучало в интонации его голоса, когда он своей восьмилетней девочке объяснял, почему нельзя без разрешения брать деньги со стола в его кабинете, даже если ей с её подружкой Катькой нестерпимо захотелось мороженого. Это было в наклоне его головы и крупной белой руке, с редкими веснушками, которой он расписывался в её школьном дневнике, с жирной двойкой по физике на его странице. В этом и была его сила, которая передалась и ей тоже. Хотя и не сразу, а постепенно, в размеренно-поступательном ритме осознания своей значимости и уникальности. Когда на тебя снисходит понимание того, что тебя любят не за что-то, а просто, потому что ты есть. И ты вдруг открываешь для себя, что всегда это знала. Просто знание это, как диковинный подарок, до поры до времени стояло в темном уголке твоего сознания, да ещё и прикрыто было тканью, как памятник накануне открытия. И вдруг, в самый обычный день, или вечер, когда ты бежишь в прихожую сломя голову, потому что папа вернулся после недельного отсутствия, это чувствуется наиболее остро. Или вообще не вовремя, когда ты наскоро знакомишь отца со своим одноклассником, который пришел к тебе, чтобы готовиться к проекту по биологии, – где-то на заднем плане твоего сознания это снова мелькает. А может это было, когда отец с дурацким выражением лица сидел в твоих наушниках, покачивал головой в такт непонятной ему музыки, изображая удовольствие и заинтересованность… И ты понимаешь, что вот сейчас, в эту самую минуту, что-то происходит… И бесшумно ниспадает ткань, как пелена с глаз. И одновременно высвечивается спрятанный подарок, который называется любовь. И ты чувствуешь радостное удовлетворение и благодарность. И ты понимаешь, что и раньше это знала, потому что это было всегда. Возможно ещё до твоего рождения. Эта любовь снизошла на тебя, задолго до того, как ты стала узнавать его среди других людей. Она стала жить и в тебе. Благодаря отцу и его любви. Потому что такова природа этого чувства. Если оно есть, то проникает во все сферы жизни и заполняет собой окружающее пространство. И проникает во все дела и мысли. И ты чувствуешь себя защищенной и очень сильной. Потому что ты пропитана ею вся. Ты если захочешь, можешь даже светиться. Или светить. И ты идешь по жизни и преподносишь себя миру, как драгоценный и неисчерпаемый дар, которым можно и нужно делиться, чтобы не расплескать. И ты заряжена этим настолько, что в состоянии излучать самостоятельно флюиды любви и счастья.

На какой-то миг Кристине до такой степени захотелось увидеть отца и молча прижаться к нему, что у неё защипало глаза. Она почти физически ощутила, какой груз свалился бы с её души, если бы уткнуться сейчас в тёплое, родное плечо и зареветь. Как в детстве, горько и жалостно. Но она знала, что не сделает этого. Ведь тогда ей пришлось бы всё рассказать ему. А этого нельзя допустить ни в коем случае. Не только потому что он перенёс этой зимой микроинфаркт. И уж, конечно, не из-за того, что её отца и мужа связывает общий бизнес. Хотя Кристина знала, что у них сложился великолепный тандем. Это был как раз тот случай, когда опыт, мудрость и деловая хватка, не противоборствовали, а шли рука об руку с конструктивной амбициозностью, инициативой и обоснованно-интуитивным пониманием конъюнктуры современного рынка. Нет, она не станет ему ничего говорить по той простой причине, что это ничего не изменит. Увы. А вот испортить в состоянии очень многое. А ещё это сделает отца несчастным, или, как минимум, усложнит ему жизнь. Она это знала. Потому что и у неё в отношении отца было абсолютное принятие. Таков уж у этого механизма обоюдный, взаимно-ответный принцип действия. Причем это распространялось на все стороны жизни. Ведь невозможно, если говорить о безусловной любви, за что-то любить, а за что-то нет. Или вот это я в тебе принимаю, а это, извини, меня не устраивает. Видимо, поэтому Кристина и в другой семье отца считалась родным человеком. Была в отличных отношениях с его гражданской женой, искренне привязана к брату Мишке.

– Нет, – опять подумала Кристина, – Я большая девочка и должна разобраться с этим сама, особенно сейчас, в самом начале, – она медленно выдохнула и остановилась, – Ну или хотя бы попытаться.

Кристина унеслась мыслями так далеко, что чуть не прошла большой магазин, который располагался входом на одной улице, а боковой стороной – уже на другой. Наверное, поэтому он и назывался «Перекресток». Она с неудовольствием посмотрела на такую же кирпичную кладку здания, в которой был выполнен, и тянувшийся чуть ли не с километр, порядком надоевший ей забор. Никаких кафе не было и до этого, поэтому Кристина решила, что лучше не рассчитывать на то, что в ближайшее время ситуация изменится. Вышла она из магазина через несколько минут с пачкой влажных салфеток, ванильной булочкой, питьевым йогуртом и бутылкой воды. Кристина оглянулась в поисках места, куда можно было бы присесть. Не обнаружив ничего похожего, она пошла вдоль тихой немноголюдной улочки, пока не разглядела унылую детскую площадку, расположенную вблизи нескольких близнецов-шестиэтажек, взирающих на окружающий мир окнами-глазницами с поразительно человеческим выражением христианского смирения. У самого входа на лавочке сидела молодая женщина с коляской и разговаривала по телефону, а на бортике песочной коробки примостился малыш лет четырех и за неимением песка, ковырял совком прилегающий к песочнице участок замусоренного грунта. Кристина с невозмутимым видом прошла мимо женщины, мимо её сына, прямиком к лавочке с противоположной стороны, которую заприметила ещё раньше. Чувствовала она себя довольно неловко. Ей даже показалось, что женщина подозрительно на неё глянула. – Действительно, – про себя согласилась с ней Кристина,

– Какого черта взрослой женщине находиться на детской площадке, если с ней нет детей? К тому же Кристина не могла вспомнить случая, чтобы она ела на улице. Даже в студенческие годы. Исключения составляли разве что пикники, так ведь это совсем другое. Но сейчас она очень устала и проголодалась. А ещё немного расстроена. Так, самую малость. И поэтому ей было почти всё равно. На самой площадке её встретила целая семейка разновеликих, тронутых коррозией горок и скрипучие, даже на вид, тяжеловесные качели, с погнутой арматурой вместо ручек. После того, как Кристина протерла лицо и руки, она почувствовала себя лучше. Только от длительной ходьбы с непривычки гудели ноги. Она доела булку, запила её йогуртом и подмигнула малышу с совком, который время от времени украдкой её разглядывал, пока его мать, все ещё не прекращая разговора и прижимая к плечу телефон, не оборачиваясь и выкатывая коляску к центральной шестиэтажке, не позвала его. Мальчик ещё раз строго посмотрел на Кристину, старательно вытер руки о желтые брючки, затем со всей силы швырнул совок в пустую песочную коробку и побежал за женщиной. Кристина смотрела им вслед и почему-то впервые за последние несколько лет, совсем не жалела, что у них с Костей нет детей. Хотя с другой стороны, может и эта история с «Е» не возникла бы, будь у них ребенок. В тот же момент, Кристина представила насмешливое лицо своей подруги Вероники, и даже услышала её голос: «Да ты что! Кого и когда останавливали дети?» Кристина не помнила, по какому случаю высказывалась Вероника в тот раз, но было бы интересно послушать, что она думает по поводу того, что произошло с Кристиной сегодня утром. Ведь у неё всегда имелось независимое и оригинальное мнение практически по любому вопросу. Причем высказывала Вероника его резким, безапелляционным тоном не слишком заботясь о том, интересуется им вообще кто-нибудь или нет. Кристина внутренне содрогнулась, представив на минуту Веронику, – нет уж, спасибо, знает она, чем закончится эта дружеская поддержка и участие. В результате её логически выстроенной, хитроумной и аргументированной системы доказательств, Кристина же ещё окажется и виноватой. И в этом подходе Вероника очень напоминала Инессу. Во всем остальном эти две незнакомые друг с другом женщины были классическими антиподами с диаметрально противоположными взглядами и различным отношением к жизни. Но в данном случае, если бы вдруг Кристине пришла в голову дикая идея рассказать им о том, что случилось, они, скорее всего, хоть и отличным друг от друга способом, путём разных умозаключений и автономных фактов, пришли бы в конечном итоге к одному и тому же выводу: виновата сама. Слишком доверяла и была равнодушной к делам мужа, не занималась ни своим развитием, ни профессиональной карьерой, и стала попросту неинтересной, он устал от постоянных и, главное, безрезультатных походов по врачам в её фанатичном и исступленном желании забеременеть.

– А самое отвратительное, – продолжала размышлять Кристина, прочерчивая на утоптанном клочке земли, оставленной кем-то на скамейке веткой аккуратный треугольник, – Самое мерзкое и отвратительное, – с неведомым до сих пор, каким-то мазохистским удовольствием, смакуя каждое слово, думала она, – Это то, что они не говорят прямо, но о чем нередко прозрачно намекают.

– Кристина вдруг закашлялась, сделала большой глоток воды и, отбросив ветку в сторону, напряженно выпрямилась. – То, что Костя женился на ней по расчёту, – с совершенно неестественным для неё мстительным злорадством, высказала она, наконец, то главное, что время от времени неявной, свинцовой тенью пыталось наползти на безоблачный и радостный горизонт её жизни. Иногда в самое неподходящее время. Когда, например, муж, извинившись, резко встаёт из-за стола, чтобы удалённо ответить на внезапный телефонный звонок. И смутное подозрение ледяным противным коготком, возьмёт да и царапнет где-то в области сердца. А иногда невесомая ревность прозрачным мотыльком замельтешит, задергается в окне, когда поздним вечером его всё нет и нет. То вдруг беспричинное лёгкое сомнение, тёмным зверьком, ступая неслышно мягкими пушистыми лапами, заберется к ним прямо в спальню…

Так что, она и раньше, причем без чьей-либо помощи, иногда предполагала такой вариант. Думать об этом и до сегодняшней истории было неприятно и страшно. Но сейчас такие мысли были особенно болезненны. Несмотря на это, Кристина, испытывая какое-то странное, мучительное наслаждение, продолжала развивать эту тему, заставляющую её сердце внутренне сжиматься от боли.

– Конечно, по расчёту, – продолжала она терзать себя, – Потому что не любил меня никогда… Он и на вечеринку к Денису напросился тогда, чтобы только познакомиться со мной. Потому что знал, кто мой отец. Он ему был нужен. Мой отец, а вовсе не я. А я так, бесплатное приложение, ненужный бонус, который приходится терпеть, чтобы заполучить желаемое. Тоненький и слабый голосок справедливости пытался доказать, что всё это время, что они женаты, Константин был прекрасным мужем. Заботливым, внимательным и чутким. Что вряд ли было бы возможно, если бы она была ему безразлична или, тем более, вызывала антипатию. Она слышала этот голос, но не слушала его. Сейчас ей казалось, что таким образом она пытается успокоить себя. А, кроме того, это лишь доказывает, насколько Константин превосходный актёр. И это гораздо хуже. Потому что возникает вопрос, что же тогда за человек её муж, которого, судя по всему, ничего не смущает? С кем же она живёт? Ведь нормальный человек не может хорошо себя чувствовать в подобных обстоятельствах. Кристина представила своего мужа, с его правильными и мужественными чертами лица положительного киногероя и непроизвольно передёрнула плечами.

Хотя, задумавшись, она вынуждена была признать, что повода заподозрить или упрекнуть мужа в чем-либо у неё не было. Совершенно искренне ещё вчера она назвала бы его любящим. Любила ли сама? Она с легкостью всегда отвечала положительно. Причем, совершенно не обманывая на этот счёт даже саму себя. Она точно знала, что шанс встретить такого же, как отец, практически равен нулю. А кроме отца, который возвышался отдельно, были ещё все остальные. Среди всех остальных, Костя был лучшим. Он понравился ей сразу. И гораздо больше, чем кто-нибудь другой. Для Кристины это значило очень много. И она прекрасно отдавала себе в этом отчёт. Вряд ли ей можно было рассчитывать на что-нибудь большее. Уже после того, как они поженились, Кристина поняла, что её муж чем-то сильно напоминает отца. Она тогда решила, что это лучшее, что с ней могло произойти, и вздохнула с облегчением.

Солнце из обжигающего и злобно-раскаленного белого шара незаметно стало превращаться в тёплый, нежно-оранжевый сосуд. Сейчас в нём было что-то удивительно домашнее и родное, хотя и слегка подзабытое. Прикрыв глаза, Кристина сидела, откинув голову и боясь пошевелиться. Она чувствовала, как ласковый, медовый, исцеляющий тело и душу свет наполняет её всю без остатка. Багряные и янтарно-апельсиновые сполохи играли бликами по всей правой стороне её лица, шеи и руки, нежно подсвечивая, как будто изнутри золотистым сиянием. Сквозь опущенные ресницы, солнечный диск ей напоминал старый оранжевый торшер, который она видела у бабушки, когда в детстве приезжала с родителями к ней в Одессу.

Глянув прищуренным глазом на закатное солнце, Кристина подумала, что сейчас, наверное, около шести часов. И скоро домой вернётся Костя. Мысли её после небольшого сумбурного замешательства и некоторой расфокусировки, в едином порыве сделали новый вираж и опять плавным течением вернулись к мужу и утреннему происшествию. – Вот он приедет с работы, ведь «Е» сегодня не может, – лениво думала Кристина, – А меня и нет, – в размеренном медитативном темпе думала она, – Станет вспоминать, где я могу быть вечером в четверг. Он знает, что вождение у меня по вторникам и пятницам, а тренажерный зал – среда и суббота. Сначала, понятно, он не станет беспокоиться, мало ли, в парикмахерской или на маникюре, а может с Вероникой в кафе засиделись. Хотя обычно я всегда предупреждаю о своих планах, да и не ушла бы никогда, ни с того, ни с сего. Даже не приготовив ужин. Тут её размышления, прервала отчаянная мысль, которая выбилась из общего порядка, виртуозно совершила предательский и дерзкий разворот и, нарушив, тем самым, хрупкое равновесие и целостность, заметалась в голове:

– Я настолько предсказуема и скучна, что при общении со мной он, скорей всего, из последних сил борется с зевотой. Во мне нет ничего интригующего и заманчивого. Меня не нужно завоёвывать и добиваться. Я удобна и незаметна, как стоптанные домашние тапочки, которые за время носки притерлись и приняли форму ноги хозяина. И при этом всём, я ещё и умудрялась ощущать себя вполне счастливой женщиной.

– Разве я виновата, что практически всё в моей жизни складывалось, как нельзя более кстати и самым, что ни на есть наилучшим образом?… – думала Кристина. И это было действительно так. И дома, и в школе, затем в университете и на работе, везде Кристине было хорошо. Так уж, видимо, она была устроена. Подлое, низкое и лживое не то, чтобы от неё отскакивало, она возле него просто не задерживалась. Старалась отстраняться от этого, как от чего-то, что не стоит её внимания, усилий и времени. Зато всё положительное, Кристина не только сохраняла, но каким-то образом могла аккумулировать и распространять. Родители ни в чём не ограничивали её свободу, и может быть, поэтому у неё никогда не возникало желания проверить, насколько далеко пролегают её границы. Ей ничего запрещалось, но она ничего и не нарушала. Кристине всегда доверяли, но ей и не приходило в голову как-нибудь этим воспользоваться. Ей жилось легко и приятно, может быть в этом её вина? Возможно, пришло время платить по счетам? У Кристины не было ответа, да и откуда бы ему было взяться, если никогда в жизни окружающий мир не представлялся ей ни враждебным, ни опасным. Она дружила с ним и принимала его. Так же, как и людей его населяющих. Как и себя, в том числе.

Всё получалось легко и складно, без скачков и надрыва, как в великолепно срежиссированной и до мельчайших деталей отрепетированной пьесе. И её это вполне устраивало. И даже нравилось. И возможно, если бы её спросили (до сегодняшнего утра, разумеется), чего она хочет, она улыбнулась бы своей милой, детской улыбкой, от которой на левой щеке у неё образовывается прелестная ямочка, и подсвечивается взгляд голубых, наивно-распахнутых глаз, и пожала бы плечами. Хотя, быть может, такая жизнь её устраивала, лишь потому, что никакой другой-то она и не знала. Вот и привыкла думать о ней, как о единственно верной и правильной.

У неё, конечно же, были друзья. То есть, строго говоря, это были не то, чтобы друзья в непосредственном значении этого слова, а скорее, люди после лёгкого, ненавязчивого общения с которыми оставалось приятное, чаще всего мятное послевкусие. Вот, пожалуй, и всё, что можно было сказать по этому поводу. Кристина усмехнулась, она представила себе недоумённое лицо любого из них, если бы она сейчас вдруг позвонила и сообщила, что хочет приехать.

– Нет, ничего не случилось, – нарочито бодро ответила бы Кристина на осторожный вопрос, – По крайней мере, ничего особенного…Просто я случайно узнала, что у мужа есть любовница. Причем, уже давно, – здесь Кристина может даже хихикнет, дескать, какие пустяки, – Ещё, знаешь, так смешно получилось, – как ни в чём ни бывало, скажет она, – Я, возможно, ещё долго ничего бы не знала, если б он вдруг не забыл телефон, – внутри у Кристины стало холодно и пусто, как на заброшенной и неотапливаемой даче, – Понимаешь, захотелось вдруг, чтобы кто-нибудь оказался рядом… – скорее уже обращаясь к самой себе, добавила она, – Кто-нибудь кому не всё равно…

Кристина помотала головой, как бы избавляясь от наваждения, усмехнулась и подумала, что какая только чепуха не придет в голову теплым июньским вечером, после того, как выяснится, что у твоего мужа есть другая женщина, а ещё о том, как хорошо, что она не взяла с собой телефон. Со стороны железных качелей, раздался отвратительный, ржавый скрип. Возле них она увидела парня с девушкой. Обоим не больше шестнадцати. Оба щуплые, среднего роста и крайне невыразительной, будто наполовину стёртой внешности. Парень, усмехаясь, что-то рассказывал своей подруге, которая легко уместила своё худосочное тельце на детской качели. Ногой он лениво отталкивал сиденье при его приближении. На то время, когда железный стульчик приближался к нему, издавая царапающий душу, металлический скрип, парень на несколько секунд умолкал. Тогда он либо отвернувшись, длинно сплевывал, либо злыми, припухшими глазами-щелками напряженно оглядывался по сторонам, будто кого-то высматривая. Девушка, не глядя на него, и как будто даже не слушая, курила, низко опустив голову. От обоих вполне отчётливо исходила постепенно нарастающая тревога, ещё более усиливающаяся из-за противного скрипа. Смотреть на них, было почему-то неприятно, и Кристина отвернулась. Она подумала, что необходимо уже что-то предпринять. Хотя бы на ближайшую перспективу. Например, решить вопрос с ночлегом. О том, чтобы вернуться домой, не могло быть и речи. Такой вариант она даже не рассматривала. Кристина раздумывала, что лучше: узнать, как добраться до центра города, который она хорошо знала и снять номер в гостинице или попросить кого-нибудь вызвать такси. Сейчас она уже пожалела, что не взяла телефон. На неё навалилась страшная апатия и усталость, не хотелось ничего: не шевелиться, не думать, никого не видеть и не слышать. От этих мыслей её отвлек капризный детский голос, принадлежавший девочке, увлечённо и настойчиво карабкающейся по деревянным ступенькам, располагавшимся с противоположной стороны горки.

– А я все равно поеду! – с вызовом сообщила девчушка грузному мужчине, обречённо направляющемуся к дочери.

– Слезай, Ева! – тяжело, с посвистом выдохнул он, – Здесь грязно, ты испачкаешься. Малышка с вызовом посмотрела на отца сверху и демонстративно уселась на самом краю спуска:

– Поеду всё равно, всё равно, ещё раз – всё равно, – уверенно и звонко, с удивительно чётко прозвучавшей взрослой, капризно-женской интонацией, пропела девочка. Кристина прикрыла глаза и увещевательный голос мужчины и задорно-испытывающий его дочери, стали отдалённым фоном, будто говорили они через несколько слоёв ваты.

– Странно, – рассуждала Кристина, – Зачем же ты сюда притащился с ребёнком, если переживал, что твоя Ева испачкается? Е-ва…– прошептала Кристина по слогам, – Может «Е» в Костином телефоне, это Ева?

Почему-то вспомнилось, как однажды пришла к отцу в кабинет, чтобы сообщить о том, что Костя сделал ей предложение. Не знала, как начать, смущалась. Они поговорили о том, о сём, о какой-то незначащей ерунде, пока она, наконец, не решилась:

– Пап, я тебе сказать хотела… Отец посмотрел на её сверкающие глаза, и предательски-румяные щёки, усмехнулсяи произнёс:

– Я был бы очень рад… По-моему, вы с Костей – отличная пара.

Да уж, отличная пара, ничего не скажешь. Но только, видимо, не с ней. Кристина открыла глаза и перестала моргать, остановившимся взглядом зацепившись за припозднившуюся стайку птиц, отправляющихся на ночлег в ближайшую лесополосу.

– А может это мне за то, что я приняла сторону отца, – промелькнуло неожиданно в её голове, – Вот жизнь и меня поставила в такие же условия, в которых когда-то оказалась, и до сих пор живёт её мать. Мол, не угодно ли, милочка, на собственной шкуре ощутить, что значит предательство близкого человека. Кристина растерянно моргнула несколько раз подряд, и снова прикрыв глаза, подумала, что никогда и не принимала ничьей стороны в отношениях родителей, и уж, тем более, не предавала. Для этого она слишком уважала их обоих. Но так уж вышло, что ей очень нравилась умная, ироничная, элегантная Тоня. С ней было здорово, всегда ярко и празднично. Тоня сама была человек праздник. И профессия соответствующая – ландшафтный дизайнер. Глядя на неё: лёгкую, искрящуюся, юную, – Кристине не верилось, что Антонина старше её на целых 10 лет. Иногда они встречались и устраивали безумный шопинг. Сезонное паломничество, как называла эти мероприятия Антонина. Кристина любила ходить с ней по магазинам, у Тони был отличный вкус. После каждого такого марафона обязательно ехали ужинать в какое-нибудь уютное место. Часто к ним присоединялись отец с Мишкой. Кристина на секунду задумалась, кто же Антонина её отцу? Новая пассия? Так они вместе уже, дай бог памяти, лет семнадцать или восемнадцать. Жена? Так он всё ещё женат на её матери. Любовница? Она с негодованием скривила губы, – у них взрослый сын.

– Загораете? – Кристина вздрогнула и открыла глаза. Перед ней стоял молодой человек, примерно одних с нею лет и ободряюще, радостно улыбался. Она нахмурилась и бессознательно поправила рюкзак, собираясь встать. Парень, очень натурально изобразив на своём лице отчаяние, каким-то умоляющим жестом, протянул к ней руки:

– Я напугал вас, простите, – прижав левую руку к груди, и опустив голову, он всем своим видом изображал смирение и покорность, – Я просто невоспитанный осёл, но в качестве своего оправдания должен заметить, что вы тоже отчасти в этом виноваты. Кристина, подняв вопросительно брови, с удивлением посмотрела на него.

– Ну, конечно, посудите сами: нечасто на этом скудном и удалённом от центра горизонте появляются такие девушки, как вы, – он, чуть заметно, кивнув головой в сторону лавочки, небрежно обронил: «Вы позволите?», и, не дожидаясь ответа, сделав изящный полукруг, бесшумно опустился рядом. Только окончательно придя в себя, Кристина, наконец, догадалась, что это всего лишь обыкновенный подкат, и притом, далеко не самый удачный.

–Да, – пронеслось у неё в голове, – Теряю хватку, раньше такие вещи просекала моментально. Удивлённое выражение с её лица исчезло, и уступило место скучающему, но она всё равно почему-то не торопилась уходить. Парень снова заговорил, и она коротко взглянула на него. Русые волосы, спортивного телосложения, глаза светло-голубые и почти круглые, отчего кажется, что он всё время чему-то удивляется. Лицо открытое, простое и улыбчивое. Отдельно взятые черты хоть и не совсем правильные, но в результате их объединения получается именно тот образ, под который лучше всего подходит определение – «обаятельный».

– Нет, я серьёзно, – между тем продолжает он, – Может, день такой сегодня, вы, случайно, не знаете, что там по поводу солнечного противостояния или лунного затмения, ничего не слышали? Объясняю: я сегодня вечером, по предварительной, заметьте, договорённости, зашёл в гости к другу, – незнакомец совершенно непринуждённо принялся рассказывать слегка обескураженной Кристине, подробности своего насыщенного дня, словно она была его соседкой по лестничной клетке, с которой он к тому же учился в одном классе.

– Так вот, – как ни в чём, ни бывало, живописал он, – Мой друг, видите ли, вчера предложение сделал одной милой барышне, и к нашему всеобщему удивлению, она его приняла. Вот вы недоверчиво так на меня смотрите, а между прочим, больше всех это согласие поразило самого жениха, честное слово! Если бы вы увидели его выражение лица, то сразу бы поняли, как и я, что уж на что, на что, а на это мой бедный друг никак не рассчитывал.

Молодой человек понизил голос до шепота, – Хочу заметить, если позволите, напрасно вы не даёте волю эмоциям, например, сейчас вы хотите рассмеяться, но изо всех сил удерживаетесь от этого, я прав? А вам известно, что это вредно для здоровья? И вот, значит, мы собрались небольшой, но очень дружной компанией, чтобы так сказать, поздравить товарища, хотя кое-кто предлагал, наоборот, выразить сочувствие, а быть может даже соболезнование, – парень говорил быстро, с едва уловимой насмешливостью в голосе, которая, впрочем, легко компенсировалась его открытым взглядом и широкой улыбкой:

– О, вот вы, наконец, и улыбнулись, – восторженно и громко воскликнул он таким радостным тоном, будто много лет только этого и ждал, – А у меня, именно сегодня, представляете, очередная годовщина развода, и вся пикантность ситуации как раз в том, что никто тоже не знает, что следует в этом случае делать, радоваться вместе со мной или огорчаться, – он замолчал, по-прежнему улыбаясь, и довольно бесцеремонно её разглядывая. Взгляд его прищуренных, смеющихся глаз, был нахальным и вызывающим, но не казался ей неприятным. «Вставай и немедленно уходи!», – услышала она тревожный внутренний голос. Но не было на это почему-то, ни сил, ни желания. Он неожиданно вскочил с места и Кристина снова вздрогнула:

– Виноват! – резко выдохнул он, – Разрешите представиться, Сергей, – вытянувшись по стойке «смирно», одновременно щёлкнув каблуками, он резко опустил и вскинул голову. Кристина снова улыбнулась, протянула ему руку и назвала своё имя. Ладонь у него была сухая и тёплая, а рукопожатие сильным и, вместе с тем, мягким. И это тоже понравилось Кристине.

– Боже мой, а я уже переживал, что в нашем мире действительно нет ничего совершенного и по этой причине вы лишены голоса, – не унимался он, снова усаживаясь рядом с ней. Кристина рассмеялась и махнула рукой.

Сергей округлил свои и без того круглые глаза, всем видом изображая неподдельное удивление и заинтересованность:

– Что вы делаете? – в фальшивом изумлении покачал он головой.

– По вашему совету – даю волю эмоциям, – в тон ему ответила Кристина, – и оба прыснули со смеху. Ей определённо чем-то нравился этот парень, его показная дурашливость, неприкрытое мальчишеское восхищение ею, в купе с уличной бравадой не только подкупали, напоминая о чём-то милом и приятном в прошлом, но и позволяли не думать хоть какое-то время о больном и тяжёлом настоящем.

– Так вот, Кристина, – а знаете, у вас и имя под стать вам, звучное, редкое, красивое, – Хочу вернуться к тому с чего начал, что день сегодня какой-то особенный, не находите?

– О! Ещё как нахожу! – со злой иронией в голосе ответствовала она. Сергей впервые без тени улыбки, пристально на неё взглянул. Поскольку Кристина явно не намерена была развивать эту тему, он, как ни в чём, ни бывало, продолжил:

– Значит, как я, по-моему, уже говорил, собрались мы, три верных товарища, находящиеся, правда в разных статусах гражданского состояния, то бишь, я, к примеру, как вы уже знаете, разведён, Гриша, как вам опять же известно, находится со вчерашнего дня на положении жениха, причем второй раз уже за свою не особенно сознательную жизнь. Он наклонился к её плечу, и Кристина ощутила лёгкий коньячный запах. Её это удивило, он выглядел совершенно трезвым. Она повернулась к нему и встретилась с его взглядом. Он смотрел прямо на неё. Изучающе и абсолютно серьёзно.

– Простите великодушно, иногда я делаюсь слишком болтлив, – совсем другим, внезапно охрипшим голосом, сказал он, – Особенно если хочу впечатлить человека, который мне интересен… – мужчина пристально вглядывался в неё. Его глаза были совсем близко от лица Кристины, но не это пугало и завораживало одновременно. Странно, но она никак не могла определить какого они цвета. Цвет глаз, словно намеренно ускользал. То казался светло-голубым, то свинцово-серым. Вот сейчас, например, он был темно-лиловым и обманчиво-спокойным. Его напряжение и порыв выдавали стальные искорки-сполохи, которые она заметила у самых зрачков. А ещё этот его взгляд, остановившийся на ней, трудный и испытывающий… Глаза на неподвижном лице Сергея, как будто проживали свою отдельную жизнь. Кристина видела в них помимо своего отражения, ещё что-то такое, чему не могла дать ни объяснения, ни даже названия. Она не выдержала и отвернулась.

– Ну, разве же это не глупо? – мягко спросил он. Она не глядя на него, пожала плечами:

– По-моему, нисколько. Он шумно выдохнул:

– Я очень рад, если вы и правда, так считаете. И как ни в чем, ни бывало, словно и не было этого весьма недвусмысленного противостояния взглядов, этой многозначительной паузы и неловкого молчания, продолжал:

– Вот скажите, что заставляет неглупого, в общем-то, интеллигентного человека, с двумя высшими образованиями, он на секунду остановился, глядя на насмешливо-жалостное выражение её лица, и со смехом пояснил:

– Я сейчас не о себе, Кристина, я о новоиспеченном женихе, моём друге Грише, если позволите, – Так вот, что, хотел бы я узнать, толкает людей вроде него, снова наступать на одни и те же грабли?

– Может об этом лучше спросить непосредственно у него? – вздохнула Кристина.

– Спрашивал, – с жаром подхватил Сергей, – Он отмахивается с видом оскорблённого достоинства, как от назойливой мухи. Он снова перешёл на шёпот, – Это ещё что, у меня есть приятель, который женился недавно в третий раз. Представляете, ему ещё нет тридцати, а у него скоро родится четвёртый ребёнок. Поэтому, учитывая эти обстоятельства, я готов предположить, что такие люди и сами не знают ответа. Возможно, это такое, знаете ли, своего рода небольшое помешательство, то есть привычка жениться, или выходить замуж, вы согласны? По моим скромным наблюдениям, определенный процент людей, и, поверьте не такой уж маленький процент, страдает этим недугом. Где-то процентов сорок, наверное. Примерно двадцать процентов, таких, как я. Мы с женой поняли, что отчебучили невероятную глупость, уже через полгода со дня свадьбы. Благо, что у нас обоих хватило мозгов, как можно быстрее это недоразумение, очень точно именуемое браком, исправить, и облегчённо перекрестившись, отправиться дальше самостоятельно в противоположных направлениях, искренне рассчитывая никогда более не пересекаться. Как я уже говорил, сегодня ровно третья годовщина со дня моего развода, хотя я предпочитаю называть это другим словом, например, свободой, и мне ни разу, представляете, Кристина, ни разу, не пришла в голову шальная идея создать новую ячейку общества. Сергей медленно и шумно выдохнул, глядя на неё. Сейчас его взгляд был совсем другим, ласковым и проникновенно-вопросительным.

– Рада за вас, – проговорила она, – Послушайте, Сергей, если вы таким завуалированным образом, пытаетесь выяснить замужем ли я, то спешу удовлетворить ваше любопытство, да, у меня есть муж. Выпалив это, Кристина тут же мысленно обругала себя: «Умница, конечно! Браво, гордая ты наша! Теперь осталось только сочинить правдоподобное объяснение, какого чёрта тогда ты, замужняя женщина, делаешь уже несколько часов на детской площадке в чужом дворе? А это, скорей всего будет весьма не просто…»

– Ладно, вы меня раскусили, – улыбнулся он, – Не буду скрывать, что самые мрачные опасения мои подтвердились, хотя не только это. Он сделал паузу, выжидательно глядя на неё. Кристина расстроенно молчала, думая о своём. Сергей вздохнул и с видом человека, которому не остаётся ничего другого, снова заговорил:

– Ну как же, я ведь вам говорил, что нас трое друзей? Мы, если так можно выразиться, довольно яркие представители трёх противоположных, даже, наверно оппозиционных направлений. Про меня и Гришу, вы уже слышали, а вот, третий – это Володя, он давно и основательно женат. И, представьте себе, на одной и той же женщине. Так вот, – усмехнулся Сергей, – Оставшиеся сорок процентов, по моей статистике, занимают как раз такие, как Владимир. Они стараются, во чтобы то ни стало, сохранить брак. И неважно, чем они при этом руководствуются. Поступают ли они так ради детей, (по крайней мере, они часто оправдываются этим), или не хотят терять жилплощадь, а может так им просто удобнее, не в этом суть, вы только вообразите, люди годами живут, оставаясь при этом друг другу совершенно чужими. Их уже ничего не связывает, они всё это поняли давно, (где-то вскоре после свадьбы), но они упорно продолжают жить вместе и гордо нести впереди себя знамя священных уз брака!

Он снова замолчал, с победным видом глядя на неё, как человек, который только что, легко и непринуждённо выиграл громкое пари. Кристина, засуетилась, явно собираясь уходить, и нехотя откликнулась:

– Вы простите, но я совершенно не понимаю, зачем вы мне всё это рассказываете и, какое это имеет отношение ко мне, и вообще…

– Я сейчас всё объясню, – горячо остановил её Сергей, извиняющимся жестом, касаясь руки Кристины, – Бог с ними, с моими приятелями, не о них, собственно, речь. Просто в какой-то момент, мне надоело слушать их медовые речи о семейных ценностях, и о том, как тяжело нам, бедным одиночкам. И, знаете, я, в несколько расстроенных чувствах, вышел проветриться на балкон. Кстати, попутно, я размышлял, кажется, о том, что, слава богу, в нашей жизни нет ничего в достаточной степени постоянного. Вы понимаете, Кристина, всё течёт, всё меняется, и это, в общем-то, здорово. То есть, что я хочу сказать, – заторопился он, видя её нетерпение, – Что, следуя этой логике, наше положение и жизненная ситуация в любой период времени может измениться. Например, я могу однажды стать, как и Владимир, примерным мужем и заботливым отцом, а он или Гришка, который сейчас парит в облаках, в предвкушении заоблачного мещанского счастья, под давлением определённых жизненных обстоятельств и метаморфоз, напротив, стать закоренелым холостяком или даже женоненавистником. Кристина с улыбкой покачала головой:

– Какое глубокое наблюдение!– язвительно сказала она. А главное, какое оригинальное! Особенно, мне понравилось, что всё течет и все меняется, – она с вызовом глянула на него, – Да вы просто сам капитан очевидность. Сергей рассмеялся:

– Вы правы, – примиряюще ответил он, – Честное слово, тогда, на балконе, мои размышления казались мне гораздо более убедительными, а теперь я и сам вижу, что это какая-то бодяга. Но я вовсе не об этом всю дорогу пытаюсь сказать. Кристина устало вздохнула:

– Ну, так говорите же, наконец, потому что мне нужно идти, – Сергей вдруг несильно сжал её руку:

– Послушайте, не нужно вам никуда идти, – он приблизил своё лицо к ней, и на этот раз глаза его были огромные, чёрные, лишенные зрачков. Кристина так растерялась, что не нашлась, что ответить. А Сергей, не выпуская её руку, продолжал вполголоса, с грудным, бархатно-требовательным придыханием:

– Стоя на том вон балконе, на третьем этаже, и размышляя о жизни, я вдруг увидел на детской площадке молодую женщину, красивую, нежную, но невероятно печальную и как будто потерянную. Она сидела неподвижно, с закрытыми глазами и таким отрешенным лицом, как будто явилась не из этого мира.