Поводырь

– Попаду! – глаза Нистрама налились яростью, а кулаки сжались так сильно от переполнявшей его злобы, что, казалось, сам себе пальцы сломает.

– Так докажи… Щенок, – наёмник протянул руку.

– По рукам! – воскликнул Нистрам, и они с Велеоном обменялись крепким рукопожатием. Точнее первый с невероятным трудом терпел боль от крепкой, как тиски, руки наёмника.

– Ну, вот! Каждый в трактире теперь свидетель. И это хорошо, а то я думал, ты сольёшься, как трусливая собачонка. Но ты целеустремлённый, и это мне нравится. Что будет дальше, посмотрим. Ну, а пока напивайся, – ухмыльнулся тот, – чтобы быть в дупель, как мы и условились…

Нистрам загорелся азартом.

– Трактирщик, браги!

Боги наши, что тут потом началось! Трактир превратился в настоящий базар, где крики, духота и ор сводили с ума все посторонних. При этом Нистрам, и так с трудом говоривший от вдарившего в голову хмеля, почти без передышки выдул восемь или десять кружек браги, доведя себя до такого состояния, что его сначала вырвало, а потом ещё и качался из стороны в сторону, будто матрос в сильнейший шторм, задевая ещё при этом уголок каждого стола.

Всё это время беспокоившаяся Альма с большой опаской смотрела то на своего суженого, превратившегося в настоящий овощ, то на безучастно наблюдавшего за происходящим Реммета. Тот же не придавал серьёзного значения событиям, отвечая на её вопросы:

– Да ты не волнуйся! Сейчас он напьётся до такой степени, что вырубится. Потом мы его под шумок отнесём спать. Наёмники сами уснут и всё забудут под утро. Да и стрелять здесь трактирщик не позволит. А на улице темно, стрелять там нельзя, кроме как разве что наугад. Так что не волнуйся! Никаких проблем не будет.

Но Альма была испугана так, что успокоиться уже была не в состоянии. Руки тряслись, а голос дрожал.

– Я не знаю, Реммет…

– Да всё хорошо будет! Не переживай!

– Если что поможешь? – она вновь взглянула на инквизитора тем же взглядом, растерзавшим своей милостью его сердце тогда при первой встрече. И вот сейчас снова. И чувствовал Реммет, что лезть в это дело не надо, что ни к чему хорошему ситуация не приведёт, но отказать Альме был не в состоянии.

– Помогу.

– Поклянись своей честью и достоинством, инквизитор! Поклянись богами!

Реммет вздохнул.

– Клянусь честью, достоинством и богами, что помогу.

– Хорошо… – облегчённо вздохнула Альма, кивнув инквизитору. Только эти слова его и успокоили её душу, хотя ещё пару мгновений назад она себе места не находила. Реммет же в очередной раз корил себя и кодекс инквизиторов, что вынужден был помогать людям, которых в мирской жизни послал бы куда подальше, забив и на честь, и на благородство. Но сделать с этим к большому сожалению для себя и счастью для Альмы ничего не мог. Лишь с подозрением глядел на одного из ландскнехтов Велеона, зачем-то выходившего наружу, а потом быстро вернувшегося обратно.

Тем временем Нистрам уже дошёл до кондиции. С трудом стоя на ногах, он в полусознательном состоянии опёрся на стол и куковал, опустив голову. Заметивший это один из наёмников осмотрел беднягу и торжественно объявил, похлопав юнца по плечу:

– Пацан готов к великим свершениям!

– Шикарно! – хлопнул в ладоши Велеон.

Нистрам очнулся и спросил:

– Всё? Мы готовы?

– Разумеется! – отвечал наёмник, потирая руки, – тебя только и ждём.

Тут вмешался трактирщик.

– Стрелять только на улице! – потребовал он.

– Тебя не спросил… – усмехнулся Велеон.

– Если хочешь пальбу устроить, делай это снаружи, но здесь я не позволю.

– Там темно, если ты не заметил.

– Ну, слушайте… Раз так, то, может быть, отменим всё? – пробурчал себе под нос Нистрам.

– Не! – отвечал Велеон, – для чистоты эксперимента здесь будем стрелять, и баста! – и рявкнул он так, что у трактирщика поджилки затряслись.

– Если посмеешь, то я выгоню тебя! – чуть заикаясь от страха, отвечал тот.

– Меня? – усмехнулся наёмник, – я так не думаю.

И вдруг тот человек Велеона, что выходил на улицу, вытащил из-под колета пистолет, нацелив его на трактирщика. Тот опешил от такой наглости, да тут ещё и сам Велеон хорошенько врезал ему по морде. Несчастный грохнулся на землю, потеряв несколько зубов, до того сильным был удар у Пантри. Потом наёмники схватили сына трактирщика и подтащили его к стенке, несмотря на мольбы отца.

– Готов? – спросил Велеон, исподлобья взглянув на Нистрама.

– Да! – отвечал тот.

– Тогда дайте ему ствол.

Наёмники выполнили приказ командира, дали суженому Альмы пистолет, и тот медленно направился ближе к выходу из трактира, встав рядом около двери. По его уверенному и хмурому виду казалось, что готов он идти до конца, но в глазах читалась растерянность. Впрочем, попробуй, да разгадай, что в мыслях у пьяной морды творится. Порою это даже самый великий ясновидец разгадать не сможет, а тут ещё Нистрам так нажрался…

– Он хорошо стреляет? – спросил у Альмы Реммет.

– На трезвую голову с такого расстояния по кувшинам вполне, – взволнованно отвечала она, всё сильнее переживая за своего суженого. Поначалу верила словам инквизитора, мол, Нистрам напьётся до такой степени, что даже стоять не сможет. А вместо этого он, как назло, выглядел со стороны вроде бы крепким, как огурчик, если сравнивать с какими-нибудь алкашами из смердов. Иной раз вообще могло показаться, якобы был абсолютно трезв. Но стоило присмотреться, как тут же становилось понятно, с каким трудом ему даются попытки не упасть на пол, развалившись в позе морской звезды. Потому стоит отдать должное тому, насколько сейчас был упрям в своём желании показать, каков он в деле – Нистрам, сын Ванкреда Парадайса. Такое упорство бы каждому человеку, да в нужное русло. Авось, так и забудут все люди про войны, природные ненастья, болезни и прочие неприятнейшие напасти. А, может быть, все бедствия усугубят.

– Стой ровно и не смей трястись! – потребовал Велеон от сына трактирщика. Тот с трудом старался устоять на ногах, ставших для его отяжелевшего от страха тела двумя хлипкими, тоненькими хворостинками, которые при желании, как может показаться, и взглядом сломать можно.

– Пожалуйста, господин… Помилуйте! – мальчишке было очень тяжело.

– Ровно встал, сосунок!!! – кое-как сын трактирщика успокоился, и Велеон поставил яблоко ему прямо на макушку, потом взглянул на Нистрама и отошёл, добавив, – как будешь готов, стреляй!

В зале настала столь гробовая тишина, что даже было слышно муху, летающую под потолком. Каждый взгляд фокусировался поочерёдно то на Нистраме, то на несчастном мальчике, стараясь буквально словить каждое сокращение мышцы от напряжения. Весь трактир ждал заветного выстрела настолько терпеливо, что никто даже пот со лба не осмеливался вытереть, лишь бы не пропустить выстрел, а моргнуть – это и подавно.

Нистрам, слегка покачивая пистолетом, пытался прицелиться. Тряс голову, чтобы взбодриться, щурился, морщился. Глядя на всё это, Реммет с досадой мотал головой и даже прошептал еле слышно: «Лишь бы осечка…»

И как только, казалось, напряжение достигло своей кульминации, а палец был готов нажать на спусковой крючок, Велеон, глядевший то на Нистрама, то на Альму, вдруг воскликнул:

– Стоп!

Сын трактирщика тут же упал в обморок. Наёмники, увидев это, дико расхохотались, буквально взорвались. И от этой истерики чуть земля не задрожала. Всё накопившееся напряжение выходило из них так резко и быстро, что сдержаться они были не в состоянии.

– Вот слабак… – послышалось где-то в глубине толпы.

И вновь всё осёк Велеон.

– Тишину сделали, волчары!!! – и окинул всех взглядом. Подобрал с пола падшее яблоко, потом, задумавшись, молвил, – я тут сидел и думал, мужики, а не пора ли нам повысить ставки? – все взволнованно навострили уши, – сами посудите. Нашему многоуважаемому (с какой надменностью и высокомерием он это произнёс, можно только удивляться) Нистраму не хватает мотивации, как мне кажется. Поэтому я хочу повысить ставки. Если попадёт в яблоко, заплатим ему пятикратно, если нет, то он нам. Если попытается дать заднюю, заплатит в десять раз больше! – толпа взволнованно загудела, но быстро угомонилась, ожидая очередного слова от Велеона, – по-моему, это хорошая мотивация, но не настолько. Нам нужно что-то действительно интересное, полное азарта и адреналина. А Нистраму источник дополнительной мотивации, чтобы лучше целиться. Согласны?

– Да! – почти хором закричали пьяные наёмники.

– Именно поэтому я прошу, чтобы храбрая леди Альма встала прямо тут у стены с яблоком на голове, в которое и будет целиться наш храбрый и удалой Нистрам, – осмотрел своих, – как смотрите, народ?

Толпа одобрительно заорала, стуча кружками об столы, а Реммет же, заслышав это, предпочёл почитать про себя какую-нибудь коротенькую молитву, ибо после предложения Велеона был уверен, что Нистрам отступить не пожелает.

После такого наглого и бессовестного фактически ультиматума наёмника, на кону стояла не только его честь, но ещё и огромнейшая сумма денег. Очевидно, что Велеон прекрасно понимал степень неплатёжеспособности Нистрама, потому, скорее всего, надеялся содрать эти деньги с его отца – известного богача на многие вёрсты вперёд. Суженый Альмы, наоборот, понимал, что если проиграет, то такую сумму денег просто не поднимет, а если выиграет, то и все украденные для найма ландскнехтов цельдии сумеет отцу вернуть. Так что иного выхода, кроме как рискнуть, Нистрам не увидел, именно поэтому его ответ на предложение Велеона был очевиден.

И пока все веселились, только молодым возлюбленным сейчас было не до смеха, криков или приятных слов для всех трёх богов. Они напряжённо глядели друг на друга, не говоря ничего, старались даже звука не издать. Каждый ожидал первого слова от партнёра, не от себя, будто ступали сейчас по лезвию ножа, боясь оступиться. Впрочем, и без всяких слов по одному только напряжённому и одновременно растерянному выражению лица Нистрама, а также гневу и недоумению, исходившему от Альмы, было понятно, как каждый из них относился к возникшей проблеме. И вроде бы показалось, что девушка не говоря ни слова одним только взглядом сумела отговорить Нистрама и не рисковать. Создавалось такое чувство, что вот уже ещё чуть-чуть, и Нистрам сдастся, согласится заплатить наёмникам, какой бы высокой ни была сумма, но тут же вмешался Велеон.

– Я смотрю, у нашего лордика нет стержня мужского, – схватился ладонью за пах, – раз поклялся, что сможешь это сделать, так сделай. А если ссыкло и трепло, то так и скажи. Никто не будет тебя трогать или осуждать. Но это при условии, если язык в жопу раз и навсегда засунешь и заплатишь нам бабки, про которые уговор был. А будешь и дальше выёбываться, морду тебе разукрасим так, что мать родная не узнает. В этом ты уж не сомневайся, – прищурился, – или погоди-ка… Быть может, твоя дама сердца вставать не хочет? Так ты заставь! Кто у вас там мужик? Ты или она? – рассмеялся, – хотя, чего я спрашиваю… Раз уж она тебя из передряги вытаскивала, а не наоборот, то тут всё ясно – ты баба. Выходит, что выбор очевиден, да, малец?

Даже подумать страшно, какая буря бушевала в этот момент в душе у Нистрама. Лицо его перекосило от ярости и боли, ибо он и в страшном сне представить не мог, что родившись сыном одного из самых известных лордов западных королевств, будет во взрослом возрасте терпеть такие унижения от вонючего, грязного, мерзкого, аморального и крайне невоспитанного ландскнехта, по которому проклятый Маггот в своих подземных темницах боли и ужаса плачет. Парень озлобленно взглянул на Велеона, потом на Альму и повелевал ей вполголоса:

– Встать к стене!

Та ушам своим поверить не могла, потому трясущимся от растерянности тихим, слабым голоском переспросила:

– Что?

– Встань к стене! – произнёс он громче.

– Нистрам, что ты такое говоришь?! – по щеке её пробежали первые слёзы.

– Живо!

– Пожалуйста, Нистрам, успокойся!

– Я приказываю тебе! – чётким командным голосом продолжал он.

– Прекрати! Не надо!

Парень прорычал, будто лев:

– Ты клялась в верности мне. В верности и послушании, как жена послушна мужу! Так?

– Нистрам, я…

– Встать к стене, сука!

– Что?! – в истерике закричала Альма.

– К стене!!!

Тут вмешался Реммет.

– Нистрам! – тот озлобленно покосился на инквизитора, – Ради всего святого, возьми себя в руки! Хочешь этого или нет, но ты не попадёшь с такого расстояния в столь маленькую цель, как бы тебе ни хотелось обратного. Главное, запомни, что отступить не стыдно. Хуже потом будет переживать последствия, поверь…

– Не говори мне о последствиях, инквизитор! – огрызался Нистрам, – у меня при любом раскладе всё будет плохо. Но если не рискну, единственным выходом будет петля на шее. А я смогу попасть, так что не отговаривай!

– Ошибаешься. Выход всегда есть.

– Эй! – возмутился Велеон, – закрой-ка свой хлебальник, церковник! Не мешай котёнку становиться истинным львом, достойным сыном отца. И не препятствуй ему в праве воспользоваться своими яйцами, которые тебе отрезали после таинства, и дать шанс мальчишке доказать нам, что он настоящий мужик, а не размазня! – посмотрел на Нистрама, – не слушай инквизитора, дружище! Настаивай на своём и будешь красавой в глазах мужиков! – кивнул на своих.

Глаза юноши тут же загорелись огнём.

– К стене, – он ледяным взглядом посмотрел на Альму без малейшей нотки сочувствия и сожаления с лицом каменным, да настолько, что, казалось, вся его любовь, все чувства к ней исчезли в доли мгновения. Какой-то неведомо откуда взявшейся морозной стужей повеяло от Нистрама в этот момент. Такой, которая вытрясла из бедной девушки всю душу, после чего та тут же успокоилась, а слёзы перестали течь по её щекам бурной рекой, смывавшей до этого момента всё на своём пути. После Нистрам добавил остывшим голосом с ноткой лёгкой хрипотцы лишь одно короткое, – живо…

Альма, недолго думая, спокойно ответила:

– Как пожелаешь…

Поднялась со скамьи и, нахмурившись, двинулась к стене, попутно разглядывая любопытные лица остальных наёмников, которые уже поспешили сделать свои ставки на точность выстрела и в умах своих пожалеть бедняжку, которую скоро заберёт к себе бог смерти.

И, разумеется, на попадание никто не поставил. Некоторые догадки были связаны с тем, что прострелит в несчастной девушке Нистрам, промахнувшись: голову, ногу или живот. Остальные вполне логично предполагали, что пострадает сегодня только стена трактира.

Когда Альма встала подле Велеона, тот с широкой ухмылкой на роже подал ей яблоко, а она в ярости схватила его, потом развернулась к Нистраму, гордо вытянула спину, приподняла подбородок и поставила спелый зелёный плод на голову. Что всех поразило в этот момент, так это то, что девушка дышала спокойно, не тряслась, не дёргалась, а взгляд её прекрасный источал такую болезненную печаль, что некоторые наёмники сразу отвернулись, почувствовав, как сжалось сердце у них в груди. Ещё бы! Такая красота может погибнуть…

И вот Нистрам взвёл курок. Наступила тишина, какой и на кладбище не услышишь. А тут даже шум в ушах был различим с тем, какой бывает только тогда, когда мочками уха прикроешь слуховые каналы, дабы исключить любые посторонние звуки.

Так и ожидали все развязки в полном напряжения зале таверны, а она предательски долго не наступала. Нистрам и так, и сяк целился, но сконцентрироваться для меткого попадания не мог.

– Отступи, Нистрам, – чуть слышно произнёс Реммет, но всё было без толку.

Парень собрался, сконцентрировался, успокоился, удивительным образом смог перестать раскачиваться из стороны в сторону. Прицелился. Вздохнул и выдохнул в момент нажатия на курок.

Выстрел!

Упавшее на землю яблоко без намёка на попадание прикатилось к ноге Велеона. Тот подобрал его, откусил внушительный кусок и, усмехнувшись, самодовольно произнёс:

– В яблочко!

Бездыханное тело Альмы с простреленной головой упало на пол. Лишь губы её дёргались в предсмертной агонии, алая кровь залила всё лицо и пол, глаза закатились, а дыхание спустя пару мгновений прекратилось.

Нистрам поначалу даже не понял, попал ли он или нет. На долю секунды обрадовался, когда упало яблоко: думал, что как всегда метко положил в цель. Но стоило только Альме упасть, как тут же ошарашено уставился на её тело. Губы с руками задрожали, а ноги будто набили ватой. Даже сейчас он толком не осознал, что убил свою любовь. В голове возникли глупые мысли, мол, а вдруг это неудачная шутка его возлюбленной? А, может быть, потеряла сознание от волнения? Или ещё хуже: вдруг это галлюцинация от опьянения?

Трясущимся голосом он прошептал:

– Альма… – уронив пистолет на пол, двинулся к ней под аккомпанемент из смешков, хрюканья и настоящих истерик людей Велеона, которые, увидев гибель девушки, не смог сдержать смеха, глядя на Нистрама, всё быстрее возвращавшегося из пьяного бреда в обыденную для всех реальность. И чем ближе подходил, тем сильнее была истерика от осознания того, что только что случилось, – Альма!

Остальные наёмники с грустью сняли шляпы, положив руку на сердце. Лишь Велеон и тот наёмник, что принёс пистолет, испытывали восторг от происходящего. Они оба ставили на выстрел в голову.

Продолжая выкрикивать имя Альмы, Нистрам ринулся к ней, пал на колени, в ужасе, заливаясь горькими слезами, обнял её бездыханное тело и начал жалобно выть, захлёбываясь в собственных соплях. И выглядел он так жалко, что у ландскнехтов это вызвало ещё больший хохот.

Не меньше Нистрама в этот момент из-за смерти девушки переживал, пожалуй, только Реммет. Сидел, горько горюя за бедняжку, даже не подозревавшую, что спасение её возлюбленного обернётся позже смертью от его же рук. Тех самых, что готова была целовать днями и ночами, не переставая испытывать к нему безумную любовь. Закрыв глаза, инквизитор начал читать коротенькую молитву за упокой и трогать себя ладонью в тех местах, где были переломаны кости полубога Идвенса, казнённого дикими мурайшитами Молотом боли за свою веру и полубожественное естество. Когда закончил, то встал и собирался, было, уходить, но, взглянув на униженного и жалкого Нистрама, у которого из носа вытекла длиннющая сопля, и наёмников, кидавшихся в него обглоданными костями, разжалобился и понял, что более в стороне оставаться не может. Поэтому вышел на улицу.

А в трактире после рокового выстрела творилась настоящая вакханалия, будто армия Маггота вырвалась из своих замурованных богами подземелий наружу и решила свести бедного Нистрама с ума. Он сидел весь бледный, казалось, уже протрезвевший, держал на руках окровавленную голову Альмы и гладил её пропитанные гемой волосы. Закончились уже и слёзы, и глотка его охрипла от диких завываний, он просто сидел весь холодный, глядя в никуда и слушая лишь хохот и восторженные крики наёмников Велеона, разбогатевших сегодня на порядок. Тот же никак не унимался, упиваясь собственным моральным уродством: бросил съеденное наполовину яблоко, глянул на беднягу Нистрама и воскликнул: