Дом в моей голове

– А если серьёзно? – Она вглянула так, чтобы дать понять, что вопрос был не просто в воздух.

Я задумался. Много чего. Найти любимую работу. Получить призвание, которым буду гордиться. Женится ещё раз, вырастить детей.

Мы уже успели дойти до парка и пройти аттракционы, которые были покинуты детворой. Деревья становились плотнее, а людей всё меньше.

– Ты только не смейся, но я хочу быть стендап-комиком. Да, я понимаю, не произвожу впечатления человека с феноменальным чувством юмора. Ну хватит смеяться!

– Да нет, это поддерживающий смех. – Она перестала смеяться и просто улыбалась. – Я бы хотела сказать, что если у тебя будет какая-то программа, захочешь обкатать шутки, могу тебя выслушать и, может, что порекомендовать.

Инга остановилась. Смотрела мне в глаза с достаточно близкого расстояния. Сейчас я смог оценить её примерный рост. Она была немного ниже меня, моих 174 сантиметров.

– Я согласен. Тоже с радостью готов смотреть любые твои работы.

Взял её за руку. Она немного подалась вперёд ко мне, и я сделал то же самое до самого контакта.

Был уже четверг, и третий день мы занимались ремонтом. Сегодня заканчивали клеить обои. Потолочная плитка и новая люстра уже были на месте.

– Ну что, когда покажешь мне свою новую девушку? – в какой-то момент сказал отец, намазывая обои клеем. – Мне надо оценить её, из какой она семьи, чем они занимаются…

– Пап, мы с ней только познакомились, ещё рано. Да и потом, я не особо тороплюсь тебя с ней знакомить. Прости, но ты производишь не самое приятное впечатление. Так было и с Ольгой и её родаками.

– И что со мной не так? Ты меня стыдишься?

– Ты практически сразу начинаешь задвигать людям свои сомнительные убеждения.

Глухая тишина. Я говорю, он говорит. Он бьёт по стене, краснеет. Докапывается. И тут звук включается, звучит мой голос, заглушается его.

– Ты понимаешь, каково это? Когда тебя все сторонятся? Ну, реакция других людей – это проблемой было только тогда. Но сейчас проблема в моей голове. Да и всё это время было в ней. Я боюсь, что сам сорвусь и сделаю что-нибудь похожее. Что кому-то наврежу. Настолько, что мне сложно идти на конфликт. А знаешь, что ужасно? От того, что я пытаюсь всегда быть хорошим, услужливым, я при этом понемногу каким-то волшебным образом становлюсь мудаком! А знаешь почему? Нельзя всегда быть хорошим. Подавление внутренних порывов – это всегда плохо, особенно агрессии, ненависти и всего такого. Это не уходит никуда. Вот ты хочешь ударить кого-то. И прячешь это внутри. Но это не исчезает, не превращается в розовых пони. Эта тьма копится и копится, и кто знает, куда всё это выльется. И ты становишься как ходячая бомба замедленного действия. Что однажды кукуха не выдержит и весь твой гнев, ярость выльется на незадачливых людей вокруг. Ну или другой расклад – будет нескончаемый поток пассивной агрессии. Всё варианты хреновые. И да, я виню тебя за это. Ты мудак и всегда им был. И ты ещё больший мудак, потому что защищаешь своё состояние. Почему ты не можешь просто признать, что тогда был пьяным и ни за что забил бедного парня до смерти? Почему говоришь, что должен был поступить как мужик и поставить его на место?

Отец молчал. Видимо, он не знал, что ответить. Или для того, чтобы ответить, ему надо выпить.

– Мне надо пройтись, – бросил я выходя из комнаты. Проходя мимо кухни, обратил внимание, что телевизор перестал работать и выдавал цветные помехи. На счастье, надеюсь, полностью сломается.

По-быстрому умылся, переоделся и вышел на улицу.

Просто шел по тротуару. В голове всё путалось. С Ингой договорились встретиться через 30 минут у торгового центра поблизости от вокзала и сходить перекусить. Пока просто присел на скамейку. Наблюдал последние лучи заката.

Хотелось просто крушить всё и ломать. Но старался, как всегда, сдерживаться. А может, не сдерживаться? Хоть раз в жизни?

Так я сидел с закрытыми глазами, приложив руки к голове. И тут почувствовал мягкое прикосновение к волосам, легкое поглаживание.

– Ну, успокойся. Бывает. Родители – они такие. – Голос Инги звучал мягко, успокаивающе. Она присела рядом. – Не забывай, в какое время они росли. Они несут в себе ту эпоху. Алкоголь, пропаганда, заблуждение, двоемыслие, отсутствие толерантности, но толерантность к насилию. Но тебе не стоит забывать и то, что он тебя любит. Да, по-своему. Постарайся это принять.

А она быстро тут оказалась. Я наклонился в её сторону и положил голову на её колени.

– Я не могу это принять просто так. Пытался.

Мне казалось что это длится бесконечно, пока наш покой не был прерван.

– Эй, мужик, ты что, совсем говноед встречаться с такой толстухой? – Какой-то грубый пьяный голос прорезал момент.

Я резко поднялся. Перед нами стоял какой-то алкаш сорока лет, с перекошенной мордой, которая, видимо, ему казалось усмешкой.

– Извинись, гнида, – спокойно сказал я.

– А то что? Покажешь мне что-то? У тебя есть что? – Он насмешливо посмотрел на меня. И я только ощутил его ужасный запах перегара, от которого в горле начинало першить.

– Андрей, не надо. Просто пошли отсюда. – Инга крепко держала меня за плечо, её голос дрожал.

Нет. Нельзя больше уходить. Надо принять это. Я хочу его ударить. Я хочу сделать ему больно. Хочу, чтобы его харя была расквашена. Хочу, чтобы он молил о прощении, а я бил его и бил. Чтобы его голова лопнула как дыня.

Я резко поднялся. Оказалось, он выше меня на голову и шире в плечах. Он никак не среагировал. Понимал своё преимущество. И оно было – я никогда не дрался.

Просто побежал на него и попытался ударить его рукой с размаха. Он же просто с ноги остановил меня и отбросил. Я отлетел на пару метров и приложился головой к земле. Инга подбежала ко мне, пытаясь удержать.

Он истерично засмеялся.

– Что это было? Какое же ты чмо бесполезное. Ты вообще знаешь, что такое настоящая мужская драка?

Хочу его размазать, уничтожить, заставить замолчать, чтобы он не существовал просто.

Сжал кулаки, пару раз ударил со злости по земле и опять побежал на него.

Мною движет только ярость, слепая ярость, не видящая, не понимающая, что вокруг. Только боль, страдание, хочу видеть его страдания. У меня получается увернуться от удара и сшибить его с ног. Он бьёт меня, пытается сбросить, но, не обращая внимания на боль, то трясу, то просто бью его то по земле, то просто по лицу без разбора.

Через какое-то время прихожу в себя. Он еле шевелится, жалобно просит пощады. Лицо похоже на какое-то месиво. С моих рук капает кровь, причём непонятно, то ли от сбитых в кровь костяшек пальцев, то ли с его лица. И это выглядит не так, как я рассчитывал, что оно будет.

Только что он был левиафаном, которого я хотел уничтожить, испепелить. Теперь это был просто побитый пьяный мужик, который плохо пахнет, выглядит, и ему явно нужно поскорее попасть в травмпункт.

Только что я хотел всем – и в первую очередь себе – доказать, что я могу его побить. Теперь мне было стыдно за своё поведение. Вот, оказывается, какое это чувство.

Я полез в его карман, нащупал смартфон. Разблокировал, приложив его палец, и набрал 112.

– Тут человеку плохо. Приезжайте на Советскую, дом 1, – сказал я, пытаясь изменить голос и оглядываясь по сторонам. Это было какое-то волшебство, но было не настолько поздно, чтобы людей вокруг не было. – в районе первого подъезда. Нет, стабильное, ударился лицом. Просто прохожий. Приезжайте.

Протёр телефон курткой и положил рядом с ним. Инга всё это время стояла рядом и молча наблюдала за моими действиями.

– Ну что, доволен? Ты этого хотел? Осуществилась твоя мечта?

– Нет, – Ответил я грустно. – Пошли отсюда поскорее.

Мы дошли до ближайшей аптеки, где она купила бинт и присыпку. Дальше мы прошли за школу, в которой она училась. Там было пусто, огорожено, и она знала пути прохода.

Присели на советских старых тренажерах, и она начала обрабатывать мои раны.

– Думаешь, тебе одному больно и плохо? – сказала она сосредоточенно, посыпая стрептоцидом костяшку указательного пальца левой руки. – Ты один такой страдалец? Все тебя не понимают. Ты даже не представляешь, насколько это всё фигня. Соберись и пройди просто через это.

Руки жутко болели, во время обработки я дергался, и её рекомендации относились не только к ментальному состоянию.

– Понимаешь, это не фигня. Помнишь нашу первую встречу? Помнишь, как я себя вёл? Я тебя чуть не потерял из-за своей мудаковатости.

– Просто научись с этим жить и не копить. Прости отца и вырасти уже. Взрослый мужик, боже мой.

Она закончила обрабатывать, и мы просто сидели. Она достала из рюкзака бутылку с водой и два батончика-мюсли. Один протянула мне.

Через некоторое время я нарушил молчание.

– А тебя разве не задело, что он назвал тебя толстухой? Это же оскорбительно…

– И что? Меня так зовут с самого детства. Вот прямо тут на этой площадке надо мной измывались. Когда я не могла быстро пробежать стометровку или не могла пробежать достаточно кругов. Проблема в том, что я не ненормальная. У меня нет лишнего веса как такового, такое у меня телосложение.

Она остановилась, глотнула воды. Потом её глаза сверкнули, она что-то вспомнила.

– Ты ведь понимаешь, что девушки из-за этого восприятия себя ненавидят? Некоторые считают, что надо просто взять и отрезать кусок мяса от своего тела, чтобы хоть как-то уменьшить его. Или изводят себя диетами, превращаются в анорексичек. У них прекращаются месячные. Из здоровых они превращаются в больных. И всё из-за того, что общество считает, что только единственный шаблон внешнего вида идеальный, а остальные бракованные и ненормальные.

Я постарался её крепко обнять, ей это было нужно.

– И да, иногда меня это задевает. Тогда когда говорят это не какие-то сторонние люди, к которым я привыкла и просто игнорирую, а те, кто мне нравится, близкие мне. Тогда в поезде ты этого не сказал, но ты об этом думал. Ты думал об этом даже против своей воли, уверена.

– Да, именно так. И мне стыдно за это, – ответил с грустью я.

Она облокотилась мне на плечо и обняла. Я крепко прижал её к себе.

– Знаешь, а выступи на открытом микрофоне. Расскажи всё, что у тебя накипело. Выплесни это на сцене. Чтобы больше не пришлось никого мутузить.

– Ну, раз уж ты это озвучила, мне ничего не остаётся, кроме как согласиться.

Я вернулся домой. Отец был у телевизора на кухне, опять пил. Как только я вошел, он заглушил звук и посмотрел на меня.

– Прости если что… – начал он.

– Не надо, это ты меня прости, – перебил его я. – Ты мудак, каких поискать. Но я тебя люблю, ты мой отец. И ты не хотел плохого для меня. Прощаю тебя и буду сильнее.

Он встал, и мы обнялись. Моё дыхание стало спокойным. Я больше не чувствовал тревоги, мысли не путались.

Мы закончили ремонт прямо к концу отпуска. Конечно, это бы прошло гораздо быстрее, если бы отец не пил и я не проводил время с Ингой. Но первое было таким же неосуществимым, как и второе.

Как я ей и обещал, стал готовиться к открытому микрофону. Придумывал шутки, рассказывал Инге (большую часть она забраковала как неприемлемые) и, что получалось, добавлял в программу.

В воскресенье вернулся в Москву, в понедельник вернулся на работу. И к концу недели записался на открытый микрофон в кафе-клуб у Бауманской. Жизнь налаживалась.

Администратор кафа-бара вышла на сцену. Это оказалась милая невысокая девушка с розовыми волосами. Мне показалось, что я её уже где-то видел. Стала рассказывать об условиях конкурса, призовом фонде (всего-то 4000 рублей), объявила судью, коим оказался неизвестный мне Антон Щеглов. Моя позиция была четвертой, то есть примерно через 15–20 минут выходить. Я был готов. Но недостаточно.

Пришлось торопиться, спрашивая попутно, где находится туалет. Бежал, как только мог, и выплеснул содержимое желудка в бреющем полёте до стульчака. Встал, смыл, вышел к раковине и стал приводить себя в порядок.

– Следующим выступит новичок. Я его никогда не видела ранее, но короткий отрывок программы мне понравился, поэтому решила пустить его к вам. Итак, встречайте – Андрей Богданов!

Я шел, как по рельсам, до сцены, которая представляла собой невысокую арт-инсталляцию, четыре на полтора метра. Гул в ушах. Сильно бьётся сердце. Темнеет в глазах. И внезапно просто начал.

«Здравствуйте, добрый вечер, вы замечательная публика!

Я бы хотел поговорить о психических проблемах и мотивации».

В зале прошел смешок. Я заржал и продолжил.

«Да, скорее всего, по мне это заметно. Знаете, мой знакомый хотел стать писателем. Но потом его брат стал писателем. И, казалось бы, что может больше демотивировать: успешный брат-писатель или то, что брат-писатель неуспешный и хранит на балконе 4000 непроданных экземпляров своей книги?

И важная информация – у меня появилась новая девушка, взамен старой жены. Я бы сказал, что это вдвойне круто, ведь она почти в два раза больше предыдущей».

Послышался гул сопереживаний.

«Нет, не нужно мне сопереживать, те времена уже прошли, и она больше не режет меня своими тощими бёдрами во время секса».

Одобрительный смешок.

«Моя нынешняя – просто душка. У нас полное взаимопонимание и свобода действий. Ведь она составляла мою программу».

Зал был настроен положительно, поэтому я продолжил, посмотрев в памятку на телефоне.

«Интересно, замечали ли вы, что наши квартиры – это настоящий храм безопасности? С кадилом в виде пепельницы на лестничной площадке, которая дымит, и юродивыми, которые живут на первом этаже, и, видимо, никогда не моются, и медленно умирают?

Что, такого в Москве нет? Ну, если отъехать подальше от МКАДа, начинается интересная жизнь, попробуйте как-нибудь – может, понравится. Нет? Ну, в целом согласен, там вам тоже не рады».

Получилось спонтанное препирательство с одним из зрителей, но оно не выходило за рамки выступления. Зал разогревался

«Спасибо, вы замечательная публика. А теперь внимание, очень тонкая корпоративная шутка, и после неё зал будет молчать. В поезде верстальщик, слыша «тэ-дэ, тэ-дэ, тэ-дэ», думает о таблицах».

В зале была звенящая тишина, которую разрезал только заливистый смех одного парня в конце зала.

«О, коллега! Ладно, дальше всё очень серьёзно.

Совсем недавно подрался. Да, спасибо, это по мне видно. И хотел сказать, что это плохо, нельзя так делать. Но можно сделать исключение, если вашу девушку назовут толстой. Нет, не потому что это вопрос чести, а потому что это может спасти обидчику жизнь. Вы же знаете, как дерутся парни и девушки. Мужики спокойно и церемониально побьют друг другу морды, саданут под дых, возьмут в захват, просто руками помахают. Но женщины – нет. Они мстительно и целенаправленно пойдут на уничтожение, прилюдное унижение. И, не дай бог, ты постараешься встрянуть посередине – падёшь первым. Да, я спас того мужика, поверьте».

Подошел к стойке, открыл бутылку воды и глотнул.

«А замечали ли вы, что если при просмотре различных дебатов на федеральных каналах закрыть глаза и только слушать, то в какой-то момент вам начнёт казаться, что там между хрюканьем, визгом и соловьиным улюлюканьем можно услышать человеческую речь? Что, не замечали? Я, к сожалению, тоже. Думал, что кому-то, может, повезёт. Должен же их в конце концов кто-то понимать? Проверю, выступая в следующий раз в доме престарелых. У меня всё, всем спасибо!»