Хорошая жизнь

Когда Андрей отвернул ручку двери и, распахнув ее, увидел на своем прежнем месте уже другого человека, тоже молодого и хорошего собой, будто бы двойника, он очнулся. Кивнул своему двойнику. Закрыл за собой дверь.

Часом позже он находился в своем новом кабинете (мало чем отличавшемся от старого) и внимательно смотрел на Евгения Капустина. Склонив голову, тот внимательно изучал договор предоставления услуг. Или же делал вид, что изучал? Андрею казалось, что этот странный тип, которого сам он во время прошлой встречи окрестил «типичным неудачником с дешевой «программой», на самом деле готов был подписаться под любыми условиями – лишь бы заполучить заветные эмоции. Теперь он виделся Андрею куда более сложным по структуре своего безумия. Что ж, оттого и доход компании становился только больше. Будьте добры, еще неврозов!

Перед Андреем и командой «специалистов по фантазиям» встала непростая задача: создать условия, в которых клиент (следует заметить, заплативший авансом немалую сумму) должен был почувствовать себя истерзанным акулой в водах Средиземного моря. Разумеется, ни акулы, ни моря, и уж тем более законных оснований умертвить своего клиента в их распоряжении не имелось. Только резервуар с прозрачными стенками, в который вмещалось несколько сотен тонн воды; хорошее освещение; голограммы последнего поколения и, разумеется, стимулирующие препараты. Вещества, вводимые в кровь клиента и способные заставить его бояться, или же храбриться до смешного; плакать, или улыбаться, пусть даже перед глазами разворачивается кровавая бойня.

Когда Капустин поставил заветную подпись под договором, Андрей буквально почувствовал, как с новой силой запустился рабочий механизм. Пройдет всего пара дней, и он будет наблюдать за тем, как Евгения, облаченного в гидрокостюм и похожего в нем на неуклюжего моржа, будет пожирать гигантская акула. Клиент будет доволен, и согласится повторить программу.

– Я хочу, чтобы эта программа была только моей, – говорил после удачно проведенного сеанса Капустин, когда они с Андреем сидели в ресторане за чашкой кофе. – Пусть это будет моя личная порция смерти.

– Как вам угодно, – улыбаясь, отвечал Нечаев.

5.

День близился к своему логическому завершению, когда я закончил работать над очередной главой рукописи. Андрей Нечаев все ближе и ближе подбирался к внезапным открытиям, которые способны были изменить его взгляд на вещи для него привычные и не очень. Он был на пути к тому, чтобы взять управление собственной жизнью в свои руки. Он собирался пойти против судьбы, о которой как-то заикнулся его приятель Герман. Вдвойне жаль, что с такими стремлениями он должен был взять в руки оружие и лишить человека жизни. Должен был по моей прихоти.

Закончив работу, я задумался над тем, какого это: лишить другого человека жизни? Какие причины могут побудить сделать это? Можно ли назвать убийство человека в определенных обстоятельствах благом? Или же это в любом случае злодеяние? Тема, над которой размышляют много лет умы здравые и не очень, не давала мне покоя, ведь окончательного ответа я для себя не находил, а на веру принимать чужую точку зрения не желалось никак. Но должен ли был Андрей Нечаев знать ответ?

Вообще, незнание зачастую – вещь утомительная, но иногда… Иногда незнание и вытекающее из него ожидание – это самая настоящая услада для души. Ничто не решено, и только границы твоей фантазии могут помешать тебе утопать во взбитых сливках иллюзий.

И пусть я не знал, кто она и как она выглядит на самом деле, в своем воображении я уже не одну сотню раз рисовал ее, и наслаждался ее взглядом, и запахом ее волос и ее тела. Я говорил с ней бессонными ночами, лежа в обнимку на смятой постели; зная, что завтра будет только лучше. И пусть фантазии имеют мало общего с реальностью – жить без них попросту невозможно.

Я не знал, кто она такая, потому что еще не до конца прошел процедуру поиска своего «спутника жизни». Смотрел на чернильные пятна – изображения на карточках теста Роршарха, которые показывал мне Специалист.

Мужчину, сидящего напротив меня за столом с набором карточек, не приветствовалось называть психологом. Специалист. А мы – «персонажи», судя по всему, мало чем отличающиеся от тех, которые живут своей жизнью, любят и умирают на страницах книг.

– Тазобедренный сустав, – ответил я, вскользь изучив усталым взглядом очередную кляксу. – Это определенно похоже на переломанный со всех сторон тазобедренный сустав.

Специалист кивнул и положил карточку на стол. Сделал пометку в планшете.

– Хорошо, – заключил он, поправив старомодные очки, хорошо дополнявшие его внешность молодого Карла Юнга. – С этим мы закончили. На сегодня все, Юлиан.

Слышать собственное имя мне почему-то было тревожно. Никогда не думал связывать это с детскими комплексами, но все же полное имя, пусть и не столь явно, ассоциировалось у меня с неким вызовом. Ведь первым, кто так назвал меня, была моя мать.

– И что же вы скажете? – с тревогой спросил я.

Юнг улыбнулся, чуть обнажив ровные белые зубы.

– Вы ведь знаете, что процедуры еще не завершены. Всему свое время.

– Но я уже скоро смогу познакомиться с ней?

– Скоро, – кивнул Юнг и поднялся из-за стола. – Список подходящих персонажей сокращается. Но подбор еще не завершен. Это сложная процедура. Сотни составляющих. Миллионы комбинаций. Так что тут не помешает терпение.

Он протянул мне руку. Последовало крепкое рукопожатие, после которого я ощутил, что сил у меня осталось разве что на следование домой. Чуть качнуло в сторону.

– С вами все хорошо? – чуть нахмурив брови, спросил Юнг.

– Да, все в полном порядке, – махнул я рукой. – Просто недосып.

– У писателей бывают недосыпы? – попытался пошутить Специалист.

– Не чаще, чем у психологов, – съязвил я, но тут же осекся. – Простите. Не хотел вас так назвать.

– Не нужно извиняться! В конце концов, это не нарицательное слово. И уж точно не оскорбительное.

Вместе с Юнгом мы вышли из кабинета и проследовали в сторону лифтового холла. Коридоры складывались в лабиринты, но, как оказалось, нам со Специалистом было по пути.

Обратиться в контору, специализирующуюся на поиске «спутников жизни», меня заставили две причины. Первой из них было желание поскорее избавиться от навязчивого чувства одиночества, возникшего после расставания с некогда любимой мною девушкой по имени Нина, которая однажды решила, что «пора сжигать мосты». Второй причиной стала предрасположенность к меланхолии, не так давно признанной Всемирной Организацией Здравоохранения смертельно опасным заболеванием.

– У вас все симптомы, – сказал мне однажды врач во время планового осмотра. – И с этим не стоит шутить.

Шутить я не собирался, потому последовал совету врача и набрал номер телефона, который был указан на визитной карточке «Спутников жизни».

– Клиентом нашей компании раньше являлись? – сразу же спросила сотрудница контактного центра.

– Нет, – ответил я, замявшись. – А что, к вам кто-то обращается повторно?

– Как правило, нет.

Как правило. Проговорив это про себя, я усмехнулся. Правила окружали меня повсеместно, но только для чего или для кого они служили, правила эти? Для создания новых правил? Для умерщвления свободы человека, от которой этот самый человек как раз тщетно пытается избавиться на протяжении своей жизни; на протяжении жизни цивилизации?

От Средневековья, через Реформацию, к Гитлеру, к капитализму и социализму – все об одном. Человек теряет свободу и желает получить ее. Человек получает свободу и желает избавиться от нее. Все об одном – черном и белом, пусть есть полутона, и есть не слишком плохие поступки и не слишком хорошие. Правила – они для того, чтобы черное было только черным. Белое – только белым.

Думая об этом вновь, я сидел на заднем сидении такси. Возвращался домой после сеанса в «Спутниках жизни». Чуть слипались глаза еще до того, как я сел в пассажирское кресло, и в теплом салоне электромобиля дремота лишь усиливалась, хотя дождь хлестал по стеклу с задором, казался игривым. Дождь шумел, будто тревожный попутчик. Шумел мерным урчанием двигатель. Будто он тоже хотел спать.

Огни города тянулись, словно я смотрел не на реальный мир, но на фотографию, сделанную с большой выдержкой. Это я сомневался в реальности моего мира, или мир сомневался в реальности меня? Сложно было понять. Я слишком привык к правилам, чтобы думать за границами дозволенного. Но мне всегда хотелось заглянуть чуть дальше.

Когда электромобиль остановился у парковочного комплекса, вычурной формой своей привлекающего внимание любого проходящего мимо горожанина, я поблагодарил водителя за поездку и вышел на улицу. Подняв ворот пальто, я поспешил в сторону главных ворот.

Дождь и не думал прекращаться. Казалось, что он будет лить вечно. Размокшие силуэты высотных домой жилого комплекса виделись мне унылыми, будто бы разочарованными в чем-то. Все же, свет в окнах горел, и в том свете разворачивалась жизнь, пусть и лишенная по большей части спонтанности. Но кому она теперь нужна, эта спонтанность?

Это ведь я будто бы застрял в прошлом времени. Наверное, слишком много читал о нем, слишком много думал. Это только мое, сугубо личное – чувствовать себя так, будто родился не в том столетии, не в том месте. Глупо, но так бывает.

Слишком уж увлекся я тем вечером посторонними мыслями. Мало смотрел по сторонам, не опасаясь ничего и никого. Будто оказался в искусственном мире, лишенном опасности. Но вот только блеск холодного металла при свете ночных фонарей вернул меня обратно к реальности. Этот блеск был грубым, но и столь же прекрасным, как я осознал позднее.

– Без глупостей! – прорычал тот, в чьих руках был нож.

Он стоял прямо напротив меня. Лицо его я разглядеть не мог, так как его прикрывал козырек кепки. Черная куртка с капюшоном. Широкие плечи.

– Бумажник и документы! Быстро!

Голос его звучал свирепо, отчего страх, подкативший комом к моему горлу в первую секунду, лишь усилился. Все же, я не мог не заметить, как руки грабителя дрожали. Напряжение? Или что-то другое?

– Они в кармане, – собрав волю в кулак, ответил я, хоть у самого уже ноги подкашивались. – Мне нужно засунуть руку в карман…

Я медленно потянулся рукой во внутренний карман пальто. Чертов дождь бил по лицу. Линии окончательно потеряли четкость. Краски растеклись по полотну.

– Я прирежу тебя, как бродячего пса, если вздумаешь шутки шутить! – прорычал грабитель.

– Но зачем бумажник? Зачем документы?

Я действительно не улавливал смысла происходящего. Добраться до моего личного счета, открытого по «Программе жизни» – того самого счета, с которого я оплачивал проезд в такси, услуги «Спутников жизни» и прочее – было попросту невозможно. Так меня заверили в управлении. Невозможно просто взять и украсть у человека часть его жизни.

В ответ на мой вопрос металл вновь блеснул, но уже около моего горла. Грабитель оказался слишком близко, и меня парализовали страх и отчаяние; неприятное чувство, которое возникает лишь тогда, когда тебе угрожают и заставляют сделать что-то против твоей собственной воли. Это чувство стоит где-то у истоков ненависти, горячей, ничем не погашаемой. Ненависти, которую я ощутил значительно позже.

Бумажник выпал у меня из руки. Это вышло случайно, и этого было достаточно, чтобы нарушить два хрупких взаимосвязанных процесса: унижения и подчинения.

В какой-то момент я увидел глаза грабителя. Даже при скудном освещении и под проливным дождем они казались раскрасневшимися, и взгляд был тяжелым. Нет, это не бездушная машина. Это человек. И он тоже напуган.

Грабитель сделал шаг назад.

– Подними! – приказал он мне.

Стоило ли подчиняться? Мне показалось, что пререкаться с напуганным, но вооруженным человеком – последнее дело, так что я медленно наклонился и поднял бумажник.

В следующую секунду грабитель выхватил его у меня из рук. Он сделал еще пару шагов назад, но рука, сжимавшая рукоять ножа, была готова вытянуться вперед и проделать дыру в моей одежде и моей плоти.

Еще какое-то время он передвигался спиной вперед, глядя на меня, но вскоре развернулся и побежал вперед. Я еще долгое время смотрел ему вслед, не способный сделать хотя бы шаг. Медленно подступала тошнота.

Дождь гремел гроздьями капель по крыше.

Оказавшись дома, я упал на колени, и меня вырвало прямо на пол. До последнего момента я удерживал в себе внутреннюю дрожь, но, оказавшись за дверями квартиры и почувствовав себя в укрытии, я, наконец, сдался.

Я не мог думать о том, что делать дальше. Не осознавал, что следует сразу же обратиться в полицию, пока преступник не залег на дно. Мне в тот момент больше всего хотелось унять дрожь. Я был чертовски напуган.

6.

Загородная трасса вела вниз по склону холма, петляла за небольшим лесом и вновь поднималась по холму вверх – туда, где вольготно располагались особняки обеспеченных горожан. В небе светила полная луна, и томный свет ее мягко касался едва высохшей после ушедшего дождя травы. Вечер медленно сменялся ночью.

За рулем электромобиля был приятель Нечаева – Марк. Он, как и Андрей, сидевший на пассажирском сидении и медленно потягивающий сигаретку, был приглашен на вечеринку в дом Германа.

– Я тебе отвечаю: дело беспроигрышное! – говорил Марк с присущей ему манерой преподносить даже самые обыденные вещи как нечто особенное. – Вложишься вместе со мной – поимеешь огромные деньги, друг!

Что ж, повод в этот раз был более чем особенный.

– И что, этим инсайдерам можно доверять? – спросил Андрей, полный скепсиса касательно предложения приятеля.

– Можно. Даже не сомневайся.

Марк говорил о выгодном вложении в акции крупной компании, которая вот-вот должна была поставить на рынок роботизированные полицейские установки (или РПУ, если сокращенно).

– Звучит как фраза из фантастической книги! – нахмурившись, сказал Андрей, услышав об этом от приятеля.

– Времена меняются. Кто бы мог подумать еще лет пять назад, что вот эта ерунда станет обыденностью, – он указал на свое ухо, в которое был вживлен передатчик. – Согласись?

– Соглашусь, что это ерунда, причем выглядит она дико.

– Слушай, это ведь новая модель, сделанная на заказ. Это, считай, твой отличительный знак. Вот много ли вещей создают людям их индивидуальность? Нет. К примеру, этот имплантат. Он имеет определенную форму, определенный размер. Да на нем штрих-код, который подтверждает, что это часть меня. Индивидуальность, друг мой.

Модификации тела, вроде вживления устройств для разговоров по мобильной связи в ухо, или установки в предплечье мониторов для постоянного доступа к видеоканалам интернета, пришли на рынок гаджет-новинок не так давно, потому еще далеко не все ими пользовались. Но те, кто гонялся за новинками, уже вовсю опробовали такие имплантаты.

– Ты просто старомоден, только и всего, – усмехнулся Марк. – Пойми, скоро и полицейских на улицах не останется. Будут только эти роботы. Провинился – подошел и оплатил свою вину. Черт возьми, да это как исповедаться в церкви! Сейчас и преступности такой, как раньше, просто нет, а содержать целый штат дармоедов-полицейских никто не станет. Это логика, ничего необычного!

– И когда этих роботов планируют устанавливать на улицах?

– До конца следующего месяца. Первичные испытания уже пройдены. Все работает, и работает отлично! Ну а таким молодцам, как мы, остается только сливки снимать!

Андрей затянулся сигаретным дымом, после чего отправил окурок щелчком пальца в темноту проносящегося мимо леса.

– И перешел бы ты уже на электронные сигареты… – покачал головой Марк, поморщив нос. – Хотя и это уже прошлый век!

– Слушай, я не говорю про твои увлечения мужиками, а ты мне не говоришь про мои увлечения сигаретами. Согласен?

– Совершенно разные вещи, друг мой! – запротестовал Марк, и, как показалось Андрею, слишком резко крутанул руль на повороте.

– Это как посмотреть, – Нечаев помедлил. – Слушай, ну а эти инсайдеры – кто они?

– Ты же понимаешь, что я не могу рассказать тебе о них. Скажу только, что отмыл для этих ребят приличную сумму денег, и сделал это качественно. Рука руку моет, все дела.

– Все дела… – повторил Андрей.

Электромобиль, преодолев автоматические ворота, въехал на просторную парковку, по всей площади выполненную из гранитной щебенки. По правую сторону от парковки располагался небольшой парк, устроенный в форме лабиринта. Живая изгородь, высотой не больше двух метров, дополнялась современными скульптурами, а чуть поодаль располагался павильон в форме круга, с узкими колоннами, расположенными попарно.

Сам особняк, в котором Герман устраивал вечеринку, имел два этажа. Выполненный в классическом стиле, являвшийся некогда архитектурным наследием, а ныне – наследием богатой династии, он явно выделялся на фоне других особняков, расположенных в радиусе нескольких километров, все как один оформленных в современном стиле.

Покинув электромобиль, Андрей и его друг оказались у полукруглой лестницы, ведущей к двустворчатым дверям. Через эти двери, непременно попав под оценивающие, вкрадчивые взгляды охранников, гости – шикарные, все как на подбор – проходили в большой зал, где имелись шведский стол, высокий потолок и огромная хрустальная люстра под ним, а еще текли реками выпивка, желания и амбиции. Удачные знакомства прилагаются. Атмосфера всеобщего веселья лилась сквозь окна вместе с ярким светом.

Широкие колонны подпирали балконы. На втором этаже дома, где располагались спальни, свет не горел – комнаты были пусты. Ведь хозяин дома находился с гостями. Он был уже сильно пьян, и, завидев Андрея, начал громко кричать что-то неразборчивое. Будто пытался заговорить со всеми гостями сразу, перемешивая буквы в словах. Но никто так ничего и не понял.

Герман был одет в черный смокинг, две верхние пуговицы сорочки были то ли просто расстегнуты, то ли вовсе оторваны. Небритый, с темными мешками под глазами, он выглядел если уж не совсем болезненно, то как-то не слишком здорово, и если бы Андрей не знал этого человека, то мог бы с легкостью подумать, что тот страдает от какого-то серьезного заболевания.

«Уж точно не меланхолией его заразила скучная жизнь!» – подметил Андрей.

Он прошелся по залу, оставив своего друга где-то позади – тот встретил старого знакомого, и, похоже, решил вспомнить с ним наедине былые деньки. Андрей остался совершенно один в толпе не особо знакомых ему людей. Единственным верным решением в подобной ситуации было добраться до бара и заказать выпивку. Так он и сделал.