Помоги проекту - поделись книгой:
Кстати, мне вспомнился ещё один случай, связанный с отцом Светки.
Однажды, когда я ещё училась в 7-ом классе, в Вельяминово, я возвращалась из школы. И когда я шла перелеском, вдали, в лесу я увидела удаляющиеся две мужские фигуры. Интересно, что можно в пустом лесу делать? И куда они пошли?
Придя домой, сидя за обедом, я стала рассказывать целую историю, которую тут же сочинила. Это было что-то вроде того: – «Иду я из школы по лесу. А недалеко от дорожки, идут двое мужчин и разговаривают. Один говорит – всё равно мы его убьём. Я так поняла, что говорили они – про Светкиного папу. А потом они ушли вглубь леса»…
Я не ожидала, что мама всерьёз примет мой рассказ за правду. Она побежала к Светкиному отцу и всё рассказала. Через некоторое время к нам пришли двое, как тогда говорили, да и теперь тоже – двое в штатском. Мне пришлось им свой рассказ повторить. А потом вместе с ними пришлось пойти в лес и показать то место, где я их видела. Они меня отпустили, а сами ушли в глубь леса – искать следы то ли шпионов, то ли бандитов?!?!
Ну разве можно было быть такой фантазёркой? А я была…
А следующая история – уже не из области фантазий. Была в совхозе у меня любимая подружка – Светка Кулинич. Семья Кулиничей приехала откуда-то из Сибири. Отца у них не было, кажется, погиб на войне. Мама – Анна Сергеевна Кулинич одна тянула четырёх дочек: Светлану, Аллу, Элю и Таню. Светлану коротко звали – Талой. Тала, Талочка, очень красивая девочка. Жили они так же трудно, как и наша семья. А когда мы, дети собирались все вместе, получалась уже целая орава – их четверо, да нас трое. Можно представить, чего только мы не вытворяли.
Мы с Талкой мечтали куда-нибудь вырваться из дома, получить самостоятельность. Мне было пятнадцать, Талка была на год старше меня.
И вот мы поехали с ней в Москву сдавать документы в торговый техникум. У неё документы приняли, у меня – нет. Я не проходила по возрасту… Не хватало одного года…
Вслед за Талкой я тоже стремилась куда-нибудь приткнуться. Поэтому я несколько дней подряд моталась по Москве, тычась, как кутёнок носом – где бы устроиться…
И вот, однажды, еду в трамвае, стою, гляжу в окно. Потом поднимаю глаза и читаю наклеенное объявление о приёме в кожевенно-обувной техникум. Дальше перечислялись все прилагающиеся блага: общежитие, клуб и т. д. и т. п.
Я записала адрес, поехала туда, и подала заявление. Заявление приняли. Вступительные экзамены я сдала средне. Диктант написала хорошо и математику – тоже, химию и физику с трудом сдала на тройки.
Помню заседание приёмной комиссии. Длинный стол в аудитории, за которым сидели все заведующие кафедр. Перед ними по очереди проходили первыми – те, которые набрали необходимое число баллов. Потом те, кто нуждался в общежитии, но получил хорошие оценки, и в последнюю очередь те, которые и в общежитии нуждались, и баллов достаточно не набрали.
Я была в числе последних. Помню, как я стояла перед этой комиссией, скромно потупившись. Мне стали задавать вопросы: где живу, кто родители и т. п. Я отвечала жалостливо, что так мол и так, отец сидит, семья бедствует, идти мне некуда, и дома жить не на что…
Смотрю стали перешептываться. Наконец, один из них говорит: – «Вот вы подали, как все на обувное отделение. Это, конечно, интересно. Но в нашем техникуме есть ещё экстрактовое отделение. Это специальное приготовление экстрактов, которыми дубят кожу, чтобы потом она была пригодна для изготовления обуви. Скажем честно, на остальные отделения все места заняты. Я – заведую экстрактовым отделением. Я могу принять вас к себе. На этом отделении стипендию дают даже с тройками. Какое решение вы принимаете?».
А какое решение мне нужно было принимать, если мне было всё равно, куда меня примут. Лишь бы было общежитие, стипендия. А что будет потом, жизнь покажет.
Так я оказалась студенткой экстрактового отделения кожевенно-обувного техникума. Техникум находился недалеко от Сокольников. Нужно было проехать на трамвае от Сокольников мимо клуба имени Русакова, и ещё несколько остановок до техникума.
Общежитие было в таком же большом каменном здании, стоявшем рядом с учебным корпусом. За зданиями был луг и спуск к какой-то речушке, по берегам которой тянулись огороды. Если ехать дальше на трамвае, то, как ни странно, по правой стороне была улица с деревянными домиками, заборами, малюсенькими огородами и палисадниками. Видно, раньше здесь и была деревня, которую поглотил город, теперь это место стало – Москвой.
Конечная остановка трамвая – (кольцо) была на площади, в конце которой расположился резиново-каучуковый комбинат, а по правой стороне находились Ростокинские бани.
Занятия надо было посещать обязательно. За пропуски и двойки могли снять со стипендии. А стипендия – дело святое. Помогать из дома мне не могли, так как они сами перебивались, как говорится с хлеба на воду. Поэтому стипендия была моим единственным доходом. Девочки, которые приехали в общежитие из деревень, привозили с собой картошку, морковку, варили на общей кухне себе супчики. Я же не только не имела из чего готовить, я и не умела ничего готовить вообще. Кроме того, я не была расчётливой, наоборот, моя беспечность и безалаберность помогали мне проесть стипендию в несколько дней, а потом ходить вечно голодной. Правда, голод переносился легче, чем можно было бы предположить.
В общежитии я жила в комнате, где жило человек 10 девочек. Все они были из одной группы. Среди них была одна девочка – Вера. Вместо одной ноги у неё был протез. С ней у меня связано одно воспоминание.
Иногда я пробовала гадать на картах. В основном, это было так, баловство. Но девчонки часто просили им погадать на них самих, или на тех, кто остался дома, далеко от Москвы. Однажды Вера попросила меня погадать на своего брата, который пропал без вести на войне. Я раскинула карты, и выпало, что он – «на пороге». А буквально на следующий день она получила от него письмо, а потом он сам приехал к Вере. Мы все, как сейчас помню, сидели за столом, и, разинув рты, слушали его рассказы о войне, о госпитале, в котором он долго лечился, и где надолго задержался уже после победы.
Девчонки меня зауважали. От них не стало отбоя – погадай, да погадай. И Вера один раз попросила опять, чтобы я раскинула карты на её отца. Что-то давно от него не было писем. Я раскинула. И четко выпал пиковый туз под королём, пикой вниз, а сверху легла девятка пик. Ну и остальной расклад был не лучше. Я сказала, что ему выпадает смерть. А на следующий день Вера получила телеграмму, что он умер… Я так перепугалась. У меня было ощущение, что именно я виновата перед Верой, что принесла ей такую неприятную весть. Больше я не брала карты в руки, и не пробовала гадать больше никогда в жизни…
Учёба в техникуме меня особенно не заинтересовала. Правда, было всё внове: занятия, зачёты, первая в жизни сессия. Все учились, и готовились к экзаменам. За компанию со всеми и я вынуждена была учить уроки. В техникуме, не как в институте, где читают лекции, а оценки получаешь только на экзаменах, или на зачётах. Здесь спрашивали, как в школе, задавали задания на дом, ставили оценки за ответы. За двойки снимали со стипендии. Поскольку, на нашем экстрактовом отделении стипендию давали с тройками, главной задачей было – не схватить двойку. Каким образом, не помню, но мне это удавалось.
У меня появилось несколько подружек. Самой закадычной была – Тонечка Синельникова. Очень красивая девочка, с чёрными волнистыми волосами. Она была похожа на молдованочку. Мы подолгу могли болтать о чём-нибудь. Вернее, я говорила почти всегда одна, а она внимательно меня слушала. Язык у меня был подвешен правильно, уболтать я могла любого, а поскольку она умела слушать, я и философствовала.
Обычно, мы сидели на подоконнике, в коридоре общежития. Я помню, как я ей говорила, что мне скучно жить, не интересно общаться с людьми. Я объясняла, что, если кто-то что – либо начинал говорить, мне уже сразу же было не интересно слушать, так как я с первых же слов знала, что человек скажет дальше, или что сделает в следующий момент…
Интересно, я что, на самом деле так думала, или рисовалась? Кажется, всё-таки я так и думала…
Часть 12
Инка
Была ещё одна девочка, которая меня заинтересовала своими рассказами о мальчиках. Эта тема для меня была не просто не изведанной, но, точнее сказать, совершенно загадочной, полной таинственного. Звали её Инна Кондрашова. Она была старше меня, и уже встречалась с ребятами, целовалась с ними, и, как потом я стала догадываться, может быть, позволяла себе и большее. Но что означает – это большее, для меня вообще было полной тайной.
Но я помню, что именно в это время я поняла, что из подростковой девчонки я начала оформляться в девушку. Зимой на уроках физкультуры нас не раз водили в Сокольники, на соревнования по лыжам. Пред соревнованиями все участники в обязательном порядке проходили медосмотр. Заключался он в том, что мы раздевались по пояс, и выстраивались в две очереди – к столу, за которым сидели два молоденьких врача. Они выслушивали нас, смотрели в рот – нет ли ангины, и на этом осмотр оканчивался. Когда подошла моя очередь, я немного засмущалась, так как в первый раз стояла раздетая перед молодым доктором. А у меня уже почти оформилась грудь. Я зала, что моя грудь напоминала два упругих, недозревших, но уже налившихся солнечным теплом персика. Когда врач стал меня слушать, я почувствовала на себе его пристальный взгляд. Я поняла, что ему что-то во мне понравилась, так как он несколько раз поворачивал меня к себе ненадолго спиной, а потом опять и опять прослушивал сердце… И вдруг, я поняла, что мне нравится, как он на меня смотрит. И, если сначала – я стояла съёжившись от стеснения, потом я распрямилась, как бы говоря – «ну, на же, смотри, если тебе так хочется»…
Инка, как я её звала, училась не ахти как, а после первого курса она бросила техникум. Жила она с матерью в маленьком частном домике, находившемся на улочке, которая была почти напротив нашего общежития. Дом был на две семьи. Перед домом был палисадник, а с одной стороны дома была открытая веранда, на которой стоял умывальник, столик, и в глубине – широкая скамья, которую при желании можно было бы использовать, как постель. Мать Инки, как мне показалось, особенно воспитанием её не занималась. Инка была, как и я в жизни предоставлена сама себе. Питалась кое-как. Гуляла, сколько хотелось, и с кем хотелось.
Именно она первая стала мне рассказывать о том, что недалеко от её дома находится 1-ое Московское артиллерийское подготовительное училище – 1-ое МАПУ. Что ребята там учатся, также как в суворовском – по десятый класс включительно. Потом они поступают в академию, и по окончании становятся офицерами. Зовут ребят из училища – спецами. Девочек, которые дружат со спецами, называют – спецухами. Но есть ещё и такие, которые с ними живут. Их прозвища – борухи.
В Москве есть ещё второе такое же училище – 2-ое МАПУ. Ребята этих двух училищ соперничают между собой. Часто дерутся. У каждого училища в Москве есть свои места, где они «прошвыриваются» в увольнениях или самоволке. Общеизвестные места – это «Бродвей» на улице Горького и «плешка» – от метро Сокольники до входа в парк.
Но чаще бывают драки между «шпаками» и спецами. Шпаки – это штатские ребята. Иногда между ними бывали такие громкие драки, что даже милиция не справлялась. Шпаки подкарауливали спецов, когда их шло по улице немного – два-три человека. Когда начиналась драка, кто-нибудь из спецов добегал до училища, поднимал своих криком – «наших бьют!», и тогда ребята срывались дружно иногда прямо с уроков, на ходу снимали ремни, накручивали их на руки и в драке били пряжками по чём попало. Страшно.
Инка рассказывала, что познакомиться со спецами не так просто, их в увольнительную отпускают по выходным, и то не всех, и не всегда.
В общем, любопытство моё разгорелось, и я изъявила желание – познакомится с кем-нибудь из спецов. Мы стали прогуливаться около училища. Иногда мимо нас проходили ребята в военной форме, которые спешили в увольнение. Но они на нас особого внимания не обращали.
На новый год в училище было несколько вечеров с ёлками, с оркестром. Несколько, потому что вечера устраивались для разных классов, или подразделений, не знаю, как правильнее их называли. На один из таких вечеров я попала, но не с Инкой, а с какой-то другой девочкой, которая достала два пригласительных. Ёлка была большая, до самого потолка, и стояла посередине большого зала. Все девчонки были нарядные, их приглашали ребята, подтянутые, какие-то торжественные. Оркестр играл вальс. Очень хотелось танцевать, но нас никто не приглашал. Большинство ребят были со своими девочками. Видимо, они все были с ними давно знакомы, и на вечер пригласили их заранее. Мы стояли у стены, а потом решили танцевать друг с другом, как говорили раньше – «шерочка с машерочкой». Паркет был очень скользким, мы в упоении так раскружились в вальсе, что не удержались, поскользнулись, и на виду у всех, загремели на пол посредине танцующих…
Особых знакомств на этом новогоднем вечере мы не заимели. Поэтому в очередной раз, когда мы с Инкой пришли к училищу, решили действовать по другому. У Инки были там не друзья, а просто знакомые. Их можно было вызвать на КПП. Она попросила дежурного кого-то из них позвать. Когда выбежал её знакомый, она с ним сначала просто «поточила лясы», а потом договорилась с ним, что он позовёт кого-нибудь из ребят, которые – «свободные», то есть, ни с кем из девочек не встречаются. И, действительно, он через минут десять выскочил опять на улицу через КПП с двумя ребятами. Мы познакомились. Один из них – Розов Виктор, второй – Володя Пырин. Мы договорились, что они сообщат нам, когда получат увольнительные, и можно будет куда-нибудь пойти погулять.
Виктор Розов
У меня сохранилась фотография Виктора Розова тех лет.
Инка познакомила меня с девчонками, у которых можно было собираться компанией по вечерам. Особенно я запомнила одну из них – Найку Пивчик. Родители её были за границей. Жила она только с сестрой. Сестра вышла замуж и тоже куда-то уехала с мужем. Найка, будучи немного старше нас, жила одна в однокомнатной квартире. Но дом был какой-то старинной постройки, поэтому эта единственная комната в однокомнатной квартире была такой огромной, что заменяла по площади все три. Я была с Инкой пару раз у Найки в гостях. Была музыка, танцы. Потом ребята боялись опоздать из увольнения, поэтому долго не засиживались. Они провожали нас по дороге в училище до общежития.
Кстати сказать, при первом знакомстве с ребятами, я обратила внимание на Розова Виктора. Он был высокий, светленький, симпатичный.
А проходу мне потом не давал – Володя Пырин. Он влюбился в меня с первого взгляда. А я не знала, как от него отделаться. Вскоре через этих ребят, мы перезнакомились ещё со многими другими. На всякие праздники, особенно, когда наступала весна, мы собирались в складчину у Инки на веранде. Было, наверное, и вино. Но я тогда спиртное не употребляла вообще. Меня этот момент застолья как-то не интересовал.
Кстати, один из таких вечеров у Инки мне запомнился особо.
В нашей компании была одна девочка – Наташа. Родители её были в командировке за границей. Жила она с бабушкой. Когда мы собирались справлять первомайские праздники, Наташке захотелось покрасоваться в маминых новых туфлях на каблуках. Она потихоньку стащила их из комода, и потом одела на нашу вечеринку. Туфли ей особо не подошли. Она натёрла в них ноги, поэтому сняла и куда-то засунула, а одела свои, в которых пришла.
Домой она пришла поздно. Бабушка её уже ждала, и закатила ей взбучку, так как уже обнаружила отсутствие туфель. Наташка сначала заупиралась – не брала мол, и всё. Тогда бабулька её побежала и написала заявление в милицию, указав Инкин адрес, и перечислив всех девочек, которые были в тот вечер. Всех по очереди вызывали в милицию для разбирательства. Вызвали и меня.
До милиции надо было доехать несколько остановок трамваем в сторону Ростокина. Приехала в милицию, показала повестку, попросили подождать около какого-то кабинета, потом вызвали туда. В небольшой комнате помещался только стол, за которым сидел следователь. Справа и слева перед столом стояло по стулу, другой мебели в комнате не было.
Следователь стал расспрашивать – кто был на той злополучной вечеринке, что делали. Во сколько разошлись. Я всё объясняла так, как было. В какой-то момент он начал на меня почти что орать. Он кричал, что точно знает, что я взяла туфли, и, если я не скажу – куда их дела, то… И дальше всякие угрозы. Я-то знала, что я не брала, поэтому отвечала нахально, уверенно. В какой-то момент ему надоело на меня кричать, он подписал мою повестку, и сказал, что вызовет ещё, и, чтобы я подумала…
А через день туфли нашлись. Наташка, когда переобувалась, запихнула их под тумбочку умывальника. А здесь, Инкина соседка стала убираться на веранде и нашла их.
Ну, думаю, я теперь повеселюсь. Приезжаю в милицию, а следователя на месте нет. Какой-то другой молодой следователь спросил меня – а что я хочу? Ну, я выговорилась, сказав заодно, что хочу, чтобы передо мной извинились.
Следователь извинился. Я с возмущением сказала, что вызывают в милицию, а сами даже не предполагают, что у бедной студентки, может быть, даже денег нет на трамвай. Следователь предложил мне взять три рубля. Я возмутилась, а он сказал, что у них предусмотрены на дорожные расходы специальные деньги, и чтобы я брала не стесняясь. Ну, я, конечно, взяла…А денег, у меня, действительно не было.
Часть 13
Каникулы
Начались летние каникулы. Нам выдали стипендию за лето. Но, как всегда, мне её надолго не хватило. Ехать в Вельяминово, и работать летом в совхозе мне было не интересно. И вообще я туда приезжала редко и ненадолго. Девчонки все разъехались на лето по домам. Осталось несколько человек – детдомовских, ну и я тоже.
Не знала – куда себя девать. Инка уже работала на резиново-каучуковом комбинате. Поэтому днём я с несколькими местными подружками ходили гулять в Сокольники. Эти девчонки были все из компании спецух, поэтому разговоры велись только о мальчишках и о любви. Для меня пока это были всё абстрактные темы. Некоторые девчонки уже имели опыт первых поцелуев. Те, которые ещё не изведали этого первого сладостного чувства прелюдии любви, приставали с просьбой – научить их целоваться. И, сидя на бревне, «опытные» девчонки демонстрировали процесс «настоящего» поцелуя, натурально целуя друг друга. В общем, «школа» функционировала. Когда время подходило к обеду, девчонки разбегались по домам. Мне идти было некуда, поэтому мы договаривались с Инкой, что в её обеденный перерыв она выйдет на улицу, и мы поболтаем. По дороге я забегала на рынок. В овощном ряду на прилавках горками лежали огурцы. Помидоры в это время, видимо ещё не созрели. Имея Киевский опыт по «добыванию» семечек, мне удавалось от нескольких горок украсть (по другому это не назовёшь) по одному огурцу. Когда Инка выходила на улицу, она выносила с собой завёрнутый в газету свой скудный обед. Мы садились на травку у забора комбината. К её обеду я выкладывала огурцы, и мы съедали всё до последней крошки.
Однажды, или я обнаглела, или потеряла бдительность, но на одном из огурцов дед – продавец меня «застукал». Он стал кричать, но я убегала так быстро, что не слышала его ругани. В этот раз я Инке рассказала про это приключение. Она посоветовала этого больше не делать. Да я и сама пришла к тому же выводу. И не потому, что этот дед там торговал каждый день, а просто эта «игра» мне уже надоела…
Пошла я в отдел кадров техникума, и попросила, чтобы мне подыскали какую-нибудь работу на лето. И хотя, рядом был кожевенный комбинат, работы для меня не нашлось. Но женщина из отдела кадров сказала, что у неё есть знакомая семья, которая ищет приходящую работницу. Нужно мыть полы в квартире, и на веранде, и ещё выполнять какие-то мелкие поручения. Я согласилась. Проработала я в этой семье всё лето. Семья состояла из мамы, папы и сына, который оказался очень симпатичным молодым человеком. Естественно, он стал за мной ухаживать. У него был мотоцикл. И несколько раз он меня катал на нём по ночным улицам – до Сокольников и обратно. Незабываемое впечатление, когда едешь на больших скоростях – ветер бьёт в лицо обжигая. Появляется ощущение полёта…
Но началась учёба, и я вынуждена была эту работу бросить.
Быстро пролетел семестр. Наступал 1951-ый год.
Часть 14
Прощай, техникум!
Шел 1951 год.
После зимней сессии начались каникулы. Стипендию почти всю я раздала за долги, а оставшиеся деньги быстро пролетели, как всегда. Я, как и прежде, домой не поехала. Скиталась по общежитию. Ходила в гости к Инке. Денег много не было. Есть хотелось постоянно. Однажды, придумывая, чего бы пожевать, я, в поисках еды в который раз облазила все тумбочки, проверяя, не осталось ли чего-нибудь съестного. В одном месте, под кроватью стоял ящичек с картошкой. Я взяла несколько штук и сварила… Больше съестного не нашлось…
Каникулы кончились. Девочки вернулись в общежитие. И тут неожиданно разразился скандал. У одной девочки пропал альбом с открытками артистов. Поскольку в комнате, кроме меня, никто не оставался, сразу же обвинения полетели в мою сторону. Подлила «масла в огонь» девочка, которая сказала, что у неё пропало несколько картошек. В общем, скандал был большой. В комнате устроили собрание, скорее, похожее на судилище. Мне было обидно, но картошку-то я действительно взяла.
В порыве обиды я пошла в отдел кадров и забрала документы, бросив учёбу в техникуме.
Надо сказать, что где-то перед экзаменами, к нам в комнату временно поселили на свободную койку девушку, кажется, из Саратова. Она приехала в командировку в наш техникум. Звали её Римма Ожогина. Перед новым годом она уехала. Сопоставив все факты, я предположила, что альбом с артистами увезла она. Она знала про него, рассказывала нам, что тоже собирает открытки…
Придя к такому выводу, я написала письмо (на деревню дедушке) – в милицию города Саратова. В письме я жаловалась на то, что вынуждена бросить техникум из-за несправедливых обвинений в мой адрес. Я обращалась к ним с просьбой отыскать альбом у Риммы, а дальше в письме я давала «советы», как вызвать Римму на признание, или как заставить её показать им альбом…
Наверное, в Саратове не одно отделение милиции, но в какое-то моё письмо попало. А по поводу моих советов – как надо проводить следствие, вероятно, хохота было не мало.
Интересно, что спустя несколько лет, в метро я случайно встретила двух девочек из моей группы. Они рассказали, что вскоре, после того, как я ушла из техникума, пришла из Саратова бандероль, в которой был пропавший альбом.
Девчонки очень переживали, что несправедливо обидели меня, пробовали искать меня через Инку, через паспортный стол Москвы, чтобы вернуть меня в техникум и извиниться. Но, к сожалению, они меня не нашли… А, если бы и нашли, я бы, наверное, всё равно не вернулась, так как понимала, что это – не моё. Пересидела полтора года, и хватит. Надо было искать что-нибудь новенькое.
От той поры у меня сохранилось стихотворение. Хочу сразу предупредить, что поет из меня никакой. Но мои наивные стишки мне не хочется вычёркивать из моего прошлого, также, как иногда бывает жалко выкидывать какую-нибудь старую, но любимую кофточку.
Москва. Сокольники.
Кожевенно – обувной техникум.
НАША ЮНОСТЬ
Вот такие наивные строчки… Я всё ещё оставалась ребёнком, хотя мне уже исполнилось – 16 лет.
Часть 15
Талочка
А что же стало с моей подружкой – Светланой Кулинич, или как её все называли – Талочкой.
Училась она в торговом техникуме хорошо, может быть, даже отлично. Она была очень симпатичная. Жаль, что у меня не осталось её фотографии. Было естественным, что она многим нравилась, но случилось противоестественное – в неё влюбился преподаватель, которому, кажется, было уже около 70 лет.
Был он огромным, полным, если не сказать – толстым стариком. Мне трудно было представить его красивым, для меня тогда все старше 30, уже казались старыми. Но позже мне Тала показывала его семейные альбомы, в которых он на фотографиях в молодости был необычайно красив. Он был из интеллигентной семьи, получил в своё время, еще в начале 19-го века, утончённое воспитание и несколько высших образований.
Ухаживать за Талкой он стал очень осторожно, так как, вероятно, дорожил работой и репутацией. Сначала он предложил ей помощь в усвоении своих предметов. Он занимался с ней после уроков, в техникуме. Кажется, он преподавал – «холодильные установки». Потом он стал назначать занятия у себя в доме. Кончилось это тем, что Талка забеременела. Не знаю, как он уговаривал, чем её прельстил, что обещал? Но главное, как ей не было противно? Может быть, он её изнасиловал? Скорее всего, опоил вином. Но теперь уже было не важно – как он соблазнил её, факт был на лицо.
Анна Сергеевна, мама Талки, встретилась с ним. Талка бросила учёбу, и осталась жить у матери в совхозе. Я видела его, когда он несколько раз приезжал к ним в совхоз. Он привозил в сетках свёртки с едой, гостинцы Талкиным сестрёнкам, и, естественно, ей. Переговоры шли долго. Жениться по каким-то причинам он не мог, так как его сразу же осудили бы за развратные действия, хотя Талочке тогда уже исполнилось 18 лет.
В техникуме каким-то образом узнали о его «шалостях», пригласили его на общее собрание педагогов. Он, конечно, всё отрицал, утверждая, что всего лишь принимал близко к сердцу тяжелое положение её семьи.
И опять он зачастил в совхоз. Длительные переговоры с Анной Сергеевной привели к следующему результату. Он удочерил Свету, прописал у себя, в Московской квартире. Семье Кулиничей он купил козу. В ответ на это, Света написала заявление в дирекцию техникума, что ребёнок, которого она ждет, не от него, а от какого-то молодого человека, который сейчас находится в армии.
Светлана переехала жить в Москву, к новоявленному отцу, а в совхозе все говорили о том, что Анна Сергеевна обменяла дочь на козу…
У Сетки родилась дочка Леночка, а через год – сын Пётр.
На фотографии – Анна Сергеевна Кулинич, её младшая дочка – Эллочка и дети Талки – Петя и Леночка
Такая молодая мама и уже с двумя детишками… А «папа» вскоре отправился на тот свет. Видно, любовные нагрузки и эмоциональные стрессы сделали своё дело.
И тут началось самое интересно. Нашлась мама этого «папы». Ей было 90 с лишним лет. И она претендовала на квартиру, в которой жила Талка. Дело дошло до суда, на котором уже посмертно признавалось, что он был не папой, а отцом ребятишек. Судья встал на сторону Светланы, тем более, что у мамы (Талочкиной свекрови) была собственная квартира…
После окончания суда, вся семья Кулинич переехала к Светке.
Я одна из первых побывала у них в гостях. Квартира находилась на Дербеневской набережной. Если смотреть с берега Москва-реки, то на той стороне бросались в глаза трубы какой-то фабрики, или завода. Если перейти мост, и пройти мимо этих серых промышленных зданий, начинался массив каменных домов, очень старых построек. Нужно было пройти через арку во двор, в середине которого был разбит сквер, со всех сторон окруженный домами, подъезды которых выходили во двор. Дальний дом и угловой подъезд был потом знаком не только мне. У нас, как и у многих из Вельяминовского совхоза, не было в Москве родственников, поэтому при необходимости все совхозные близкие друзья, вроде нашей семьи, всегда спешили переночевать у Кулиничей. Мало того, с их согласия, к ним приезжали и наши некоторые родственники, приезжавшие в Москву.
Квартира была, кажется, на третьем, может быть, на четвёртом этаже. Я не помню, как выглядела кухня, но, когда я первый раз побывала у Талки, увиденное произвело на меня жуткое впечатление. Комната была оклеена тяжелыми на вид, шелковыми обоями, может быть, настоящим шелком. От старости обои стали почти чёрными. И только вглядевшись в них, можно было различить штрихи рисунка с позолотой. На стенах висели в рамах такие же тёмные чьи-то портреты (наверное, его предков), выполненный ещё в 18-ом веке, если не более раннего периода. Кроме портретов, по стенам были развешены ещё какие-то картины. Оттого, что окно, вероятно, не мылось много лет, свет в комнату просачивался еле-еле, и не освещал, а как бы заполнял комнату серым туманом, не в состоянии разогнать, царящий круглосуточно, полумрак.
Поделиться книгой: