Я (не) согласна

Марианна Красовская

Дочери Галлии. 4. Я (не) согласна

Глава 1. Пролог

— В монастырь, — негромко произнес отец.

Я застыла в кресле: допрыгалась.

— Кирьян! — умоляюще воскликнула мама. — Это невозможно! Это убьет Стефанию!

— В монастырь, в пансионат Пресветлой Матери, — ровно повторяет отец. — Это не обсуждается. Можете собирать сундуки.

Мы с мамой еле слышно выдохнули. Ну, это еще ничего. Это не навсегда. Я уж боялась, что меня в монахини постригут. Где я и где монахини? К тому же выбраться из монастыря сложно: они обычно строятся в каких-нибудь пустошах или на горных вершинах. Попробуй, сбеги оттуда. А тут всего лишь пансион. Неприятно, конечно. Но это не навсегда. Может, оно и к лучшему. Если меня отошлют из столицы, то рано или поздно скандал уляжется, и все забудут этот… конфуз.

Ох, ну ладно. Попалась я совершенно глупо. Кто же знал, что лорд Стерлинг-старший — завсегдатай борделя? Да кому вообще могло в голову прийти, что он разглядит среди прислуги "новенького"? Я в доме утех госпожи Розалии три месяца подрабатывала, и никто ни разу не обратил внимания на худого горбатого мальчишку. А этому подавай с изюминкой! Одно радовало — меня просто в пансионат сошлют, а его такой скандал в семье ждал — нескоро сплетники угомонятся.

В комнате стало ощутимо холодно, я поежилась. Оказывается, всё это время отец не спускал с меня глаз. Наверное, предполагалось, что я склонюсь перед ним и хотя бы попрошу прощения, а я даже не сразу заметила. А что я сделаю, если я совсем не оборотень? Я ж девочка, хотя порой и сама в этом сомневаюсь. Была бы мальчиком — другой разговор. Мальчики всегда зверя отца наследуют. У меня же от папеньки только наглость. Я опустила голову, чтобы хоть как-то сделать вид, что расстроилась. Жаль, слёз выдавить не получилось, а без слёз — какое раскаяние?

Отец мной недоволен, это понятно. Пансионат — это хороший способ укрыться от его гнева. Да и вообще — новый опыт.

Мама опять плачет — она, наверное, думает, что отец позорит меня своим решением. С ее точки зрения так и есть. Она ведь принцесса, дочь короля. Я, выходит, тоже принцесса. А теперь мне придется ехать в монастырь Пресветлой Матери и жить там среди сироток и дочерей простолюдинов. Мне нравится эта мысль всё больше и больше. Про высший свет я писала, про бордель — писала. Теперь будут заметки о пансионате и сиротских судьбах. Думаю, это интересно!

Отец жестом отсылает меня прочь, я почтительно приседаю в реверансе и покидаю гостиную. Мама остается — будет умолять и плакать. Она такая — привыкла, чтобы всё было, как она хочет. Совершенно не понимаю, для чего они с отцом вообще поженились. Ни любви, ни какой-то теплоты в их отношениях нет. За отца мне обидно. Он заслуживает чего-то большего, нежели капризную и плаксивую жену, которая не упускает случая напомнить о своем происхождении. Мне иногда хочется ей рассказать, что люди из низших слоев общества ничем не отличаются от принцев и принцесс. У них даже кровь такого же цвета. Но, боюсь, за такие слова можно и пощечину схлопотать.

Я с трудом вытащила из-под кровати дорожный сундук, маленький и невысокий. Если я правильно понимаю, в пансионате будет не до нарядов и драгоценностей. И особых удобств ждать не стоит. Поэтому самое главное — это теплые шерстяные чулки, войлочные полусапожки, утепленные панталоны, нижние рубашки и шали. И конечно среди белья увесистыми стопками ложатся шесть толстых тетрадей в кожаных обложках. Мои записки.

Платьев, подумав, взяла только два и самых простых: коричневое шерстяное в клетку и синее с кружевным воротником.

Вот и всё, прощай, дворец, прощай, моя любимая комнатка. Я была здесь счастлива.

Горничная принесла ужин — ясненько, мой арест еще в силе. В столовую меня не зовут. Не больно-то и хотелось. Куда приятнее забраться с тарелкой в кровать, зажечь под пологом маг-светильник и уткнуться в новый роман. Книга невероятно увлекательна: про леди-ловчую, которая расследует очередное преступление в столице. Подождите, леди Маргарет проникает в королевский дворец в форме горничной? Автор что, был пьян? Он вообще представляет систему безопасности? Да у нас все горничные со специальными браслетами! И снять их может только наш, дворцовый маг! Нет, учитывая характер леди-ловчей, она могла этого мага соблазнить и украсть или выпросить у него браслет… И книга стала бы только интереснее… Но на минуточку нашему магу почти девяносто. Похихикав над нестыковками, я принялась читать дальше, но увы — глаз постоянно цеплялся за глупости. Лже-горничная заигрывает с гвардейцем? Серьезно? Уволят обоих. Сразу. Проникает в библиотеку? Да ладно! Заходит незамеченной в кабинет главы службы безопасности? Это к папочке Кирьяну что ли? Е-рун-да! Захлопнула книгу в гневе. Нет, напишут же!

Дура эта ваша леди Маргарет! Надо было переодеваться в гвардейца. Мужчине легче затеряться во дворце, да и магический жетон легко снимается через голову. Нет, я бы написала гораздо лучше! И напишу когда-нибудь! Жаль, на ближайшие четыре года я буду заперта в четырех стенах! Но мечтать-то мне никто не запретит, правда?

В дверь постучались, и я быстро вскочила с кровати, спрятала книгу под подушку и поставила пустую тарелку на столик. Вовремя! В комнату вошла ее высочество матушка в сопровождении нашего лекаря, господина Цверга.

— Господин лекарь проведет твой осмотр, Стефания, — так ласково сказала матушка, что я поняла — не к добру.

— Благодарю, я чувствую себя совершенно здоровой, — холодно ответила я.

— Тебя вчера привезли из борделя, — напомнила мать. — Ты ведь помнишь о своем супруге?

— Нареченном супруге, прошу заметить! — вспыхнула я.

— Это неважно, — отмахнулась ее высочество. — Супруг уже никуда не денется… Если ты нас не опозоришь.

— Мама! — я в возмущении прижала ладони к пылающим щекам. — Мне четырнадцать! Что ты такое говоришь!

— Я ничего не говорю, но лекарь тебя осмотрит.

— Ни за что!

— Я не спрашивала твоего согласия. Господин Цверг, прошу.

— Я проведу осмотр наедине, — строго сказал лекарь, вызывая у меня смутную благодарность. — Выйдите, ваше высочество.

— И не подумаю, — отрезала мама, скрестив руки на груди. — Приступайте.

Лекарь — невысокий пожилой мужчина с белыми пушистыми волосами — покачав головой, подошел ко мне и положил ладонь на плечо.

— Не волнуйтесь, леди, — тихо сказал он. — Интимный осмотр не требуется. Я же маг.

Молча, пылая ненавистью, я вытерпела унизительную процедуру. И в самом деле, ничего страшного: лекарь просто поводил руками вокруг меня — но сам факт, что мои слова подвергли сомнению!

— Миледи, без всякого сомнения, невинна! — заявил господин Цверг.

Мать коротко кивнула головой и молча удалилась, даже не потрудившись извиниться.

Господин Цверг по-доброму улыбнулся мне:

— Я знаю тебя с того момента, когда принял тебя в родах, Стефа. Ты чистая и умная девочка, хоть и взбалмошная. Ты ведь понимаешь, что без тщательного осмотра невозможно определить, девица ты или нет? Но мы никому про это не расскажем. Это будет наш маленький секрет. Удачи тебе, Стефа. Я верю в тебя!

— Спасибо.

Поддержка лекаря дала мне сил. Даже плакать перехотелось. Зато теперь меня оставят в покое, я надеюсь. Матушка уж точно не придёт, опасаясь моих криков.

Немного подождав, я вытащила из глубин шкафа мужской костюм: рубашку, бриджи, куртку. Выглядит всё потрепанным, но ткань хорошая и сидит прилично. Сама перешивала. Где нужно — вата подложена: в плечах и ниже пояса. В чулках несколько слоев пряжи, чтобы лодыжки казались мускулистыми, а не девичьими. Быстро переоделась, волосы в специальный карман на спине спрятала, достала кошель и открыла окно, но вылезти не успела.

— Далеко собрался, сынок? — поинтересовался отец, заглянувший ко мне.

Проглотив все ругательные слова, вертящиеся на языке, я спрыгнула с подоконника и опустила голову. Вот теперь отец и ремень вправе достать. Это было самое настоящее фиаско.

Глава 2. Одиночество

Пейзажи Галлии скучны и однообразны. Ёлки, кусты, кусты, поля, ёлки. Постоялые дворы похожи один на другой: спасибо давно усопшему Иерониму II, который очень любил всё стандартизировать. Король-зануда — вот как я его называла. Он выпустил невероятное множество декретов и стандартов, которые загоняли в рамки всё на свете: и дома, и лавки, и размер окон в карете, и высоту каблуков, и бес знает что еще. Даже улицы городов имели строго регламентированную ширину: чтобы могли разъехаться две телеги. А ширина телеги должна быть не больше, чем два лошадиных крупа — в телегу более двух животных не запрягали. Так и получается, что столичные улицы до сих пор строят, ориентируясь на ширину задницы давно подохшей лошади.

— Выпрямись, Стефания, — одернула меня мать.

У меня задергался глаз. Какого беса, матушка? Мы едем без остановок почти шесть часов! У меня всё тело будто иголками покалывает! Почему я не могу сесть, как мне удобно? Тем не менее, приходится держать спину прямо — спорить с ее высочеством не каждый сможет. А если сейчас начать пререкаться — до самого монастыря мне будут читать морали. А хуже этой поездки может быть только поездка под непрерывный маменькин бубнеж. Поэтому бес с ней, с моей пятой точкой. Голова важнее.

Глаза сами собой закрывались, но расслабиться я боялась. Вдруг во сне не так сяду или слюну пущу? Маменька меня тогда совсем изведёт. А между тем, поспать бы не помешало — ночь выдалась бурная.

Вопреки моим страхам отец не стал ругаться, а напротив, вызвался сопроводить меня по моим архиважным делам. Отец вообще порой ведет себя очень странно.

— Я понимаю, что тебе нужно попрощаться с подельниками, Стефа, — сказал он. — Но я бы на твоем месте положил деньги в банк, а не отдавал в сомнительные руки.

— Как ты себе это представляешь? — удивилась я. — У меня документов нет. А в банке непременно удостоверение личности спросят. А мне, на минуточку, четырнадцать. Я до двадцати не имею права открывать счет.

— Ты меня удивляешь, — вздыхает отец. — Неужели ты не удосужилась купить липовые документы? Так нельзя, Стефа.

Я пытаюсь понять, серьезно ли он говорит, или смеется надо мной.

— Много у тебя накопилось?

— Двести тридцать двойных империалов, — я не хвастаю, нет, но лицо у отца вытягивается.

— Ты банк что ли ограбила? На эти деньги можно дом с садом купить!

Я скромно опускаю глаза.

— Заработала.

— В доме утех?

— В том числе.

— И каким образом, можно спросить? — к чести отца, на его лице лишь любопытство.

А матушка бы уже в обморок упала.

— Уборка. Обслуживание номеров. Подготовка листовок.

— А! — светлеет лицо отца. — Так это твои стишки!

И он продекламировал с выражением:

— В мраке ночи красным светом фонари сверкают,

Дом веселья одиноким двери открывает.

Всех, кто жаждет серых будней позабыть досаду,

Завлечет в свои чертоги радости-отрады.

— Мои, — признаюсь я. — Не шедевр, но заплатили неплохо.

— Но не двести же империалов!

— Пап, ну давай ты не будешь мне финансовую ревизию устраивать! — взмолилась я. — Уверяю, я за любую монетку могу отчитаться! И лекарь меня уже осматривал!

— Ты меня удивляешь, Стефа, — фыркнул лорд Браенг. — Ты в борделе три месяца работала. Неужели не увидела, что там женщине не обязательно даже раздеваться, чтобы заработать?

— Па-а-ап! — простонала я. — Давай закроем эту тему! Я же не могу с тобой об этом разговаривать!

— Смотреть, значит, могла, — неожиданно жестко ответил отец. — А разговаривать мы стесняемся. Ладно, закрыли тему. Пошли положим твои деньги в банк.

— Какой банк, закрыто всё! Ночь!

— Центральный банк, Стефания. Круглосуточный.

— А у нас есть круглосуточные банки? — с удивлением спросила я, едва успевая за его широкими шагами.

— Для главы королевской службы безопасности — есть. Стефа! Ты как ходишь? Что ты семенишь? Расправь плечи, подбородок вверх. Шагай широко. Если уж берешься изображать парня, делай это с умом! И бедрами не раскачивай! Если ты так в борделе ходила, неудивительно, что лорд Стерлинг клюнул!

Словом, прогулка с отцом прошла весело и познавательно.

Гораздо интереснее, чем поездка с матерью и ее камеристкой в одной карете. Но, как говорит мой друг Ларри, "попался ловчим — притворись мертвым". Вот я старательно и притворялась хорошей девочкой. В конце концов, официальная версия гласит, что в борделе я была только однажды, и только среди кухонных работников.

Путешествие было мучительным. Если бы только мама позволила хоть разок пройтись пешком! Но нет, это совершенно недопустимо: леди ездят в карете и точка. На своих ногах только оборотни передвигаются, да и то оборачиваться нынче считалось в столице дурным тоном. Мы ж, оказывается, не звери. Мы ж люди. Вот только бордели у нас в полнолуния переполнены.

Если отец расстраивался, что я нисколько не оборотень, то маму печалило, что и маг я так себе. Обычно бывает: сильный зверь — мало магии. Много магии — слабый зверь. У моей кузины Виктории, которая, к слову, не кузина, а племянница, хоть и старше меня на пару лет, огненный дар ого-го какой, а переворачиваться она может только в полнолуние. А мне и здесь не повезло. Ну и ладно, не больно-то мне нужна эта магия. У меня есть мозги, а это гораздо ценнее.

Рано или поздно всё плохое заканчивается, и вот мы уже трясемся на неровной горной дороге, а впереди — мрачный замок с подъемным механизмом ворот. Что-то мне подсказывает, что оборотню здесь развернуться негде — наверное, стена в три человеческих роста. Это не пансионат, господа, это самая настоящая тюрьма. И бежать уже поздно.

Карета с грохотом въезжает во двор по подъемному мосту. Копыта лошадей звонко цокают по оббитым железом доскам. Я читала историю замка Святой Елизаветы. Здесь каких-то восемьдесят лет назад окончила свою жизнь невеста мятежного принца Доминиана. Окончила, признаться, славно и куда более весело, чем жила до этого — возглавив ополчение во время войны с Франкией. Именно монашки вышли на последний бой, защищая детей со всего Предгорья, которые укрылись здесь, в замке. Вышли с вилами, лопатами, рубелями — из оружия в монастыре были лишь топоры для колки дров. И франкийцы отступили было, склонившись перед их мужеством… но командир приказал убивать всех. Тогда еще не святая, а просто безумная Елизавета, довольно сильный маг огня, видя, что солдаты колеблются, спалила командира к бесу, разумеется, погибнув сама. Маг, употребивший свою силу для убийства, погибает мучительной смертью. Франкийцы ушли. Дети остались живы. Елизавету причислили к лику святых. В замке открыли сначала детский приют, затем, когда сирот больше не осталось, — пансионат для девушек.

Интересно, государство оказывает достаточно финансовой помощи этому заведению? Или, как в моих любимых романах, здесь по утрам вода для умывания покрывается ледяной корочкой, а кормят воспитанниц исключительно пшенкой на воде?

— Леди Стефания?

А? Что? Да, выхожу. Просто ноги затекли и задница… пардон, нижняя часть спины онемела.

Почетный конвой остается снаружи, а наша маленькая процессия с ее высочеством во главе следует в замок за послушницей в черном балахоне.

Внутри неожиданно уютно. Стены обшиты теплыми дубовыми панелями, на полу ковер, везде горят маг-светильники. Настоятельница в белой кике встречает нас с мягкой улыбкой.

— Приветствую вас в моем монастыре, госпожа Бригитта, госпожа Стефания!

А ловко она обозначила правила! Не ваше высочество, а просто «госпожа». Действительно, монастыри — такое место, где все равны. Впрочем, некоторые всё же ровнее. Как, например, настоятельница и сестры-наставницы.

— А косы придется обстричь, — неожиданно заявляет настоятельница, оглядев меня с ног до головы. — Здесь нет служанок, ухаживать за ними некому. Кроме того, такие роскошные волосы — первый шаг к греху тщеславия.

Я растерянно поворачиваюсь к матери. Как это косы обстричь? Мои косы? Они же до колен длиной, моя гордость, моя красота! Ни у кого таких нет — ну, кроме кузины Виктории.

— Это невозможно, — резко говорит мама. — Волосы останутся.

— Выход сами найдёте? — приподнимает брови настоятельница. — Надеюсь, ваша дорога обратно не будет тяжела.

Мне захотелось похлопать в ладоши. Так ее высочество еще никто не унижал.

— Возможно, до пояса, — нехотя сдается матушка.

— До плеч, — качает головой настоятельница. — Как у всех.

Почему-то меня крайне забавляет всё происходящее. Мне кажется, что всё это происходит не со мной. Это какой-то другой девочке сейчас обрезают волосы — с натужным скрипом ножниц; другую девочку заставляют переодеться в коричневое форменное платье и белый чепец; не меня проводят светлыми длинными коридорами в спальню с четырьмя кроватями и всего двумя шкафами.