Долг стрелка

Брилл невольно вскрикнул и задрожал как лист. Картина сразу исчезла. Тени пропали, осталась лишь ровная поверхность стены.

Барлоу с усмешкой наблюдал за своим гостем.

— Ну? — наконец спросил ученый.

— Это просто трюк! — огрызнулся Брилл. — У вас здесь спрятан проектор. Я видел лицо Чингисхана на старинных китайских монетах, да и вы тоже видели его. Такое нетрудно подделать!

Но, произнося эти слова, он смущенно сознавал, что по его спине стекают струйки холодного пота.

— Я и не ждал, что вы мне поверите, — резко ответил Барлоу, восседающий на диване, как разодетый в шелка Будда.

В тусклом свете неприятные изменения в нем стали заметны еще отчетливей. Лицо его стало почти уродливым, но Брилл все еще не мог облечь свои ощущения в слова.

— Меня мало интересует, верите вы мне или нет, — спокойно продолжал Барлоу. — Я знаю, что это был Чингисхан. Нет, не призрак, не привидение, не воскресший мертвец, а собранные воедино его мысли, впечатления, мечты. Они так же реальны, как и сам человек. Это и есть человек! Ведь что такое человек без его чувств, эмоций, ощущений и мыслей? Тело Чингисхана превратилось в прах много столетий назад, но бессмертные составляющие его существа покоятся в этих стенах. Когда они материализуются на видимом уровне, они, естественно, принимают вид физического тела, из которого исходили. Я сидел здесь часами и наблюдал, как великий хан становится все более отчетливым, пока стены, комната и время не начинали пропадать и здесь не оставались только он да мой собственный разум. Только они казались мне реальными. И в один прекрасный миг я ощутил, как он слился с моим собственным «я». Я стал понимать его мечты, его воззрения. Секрет его силы. Всем великим завоевателям — Цезарю, Александру, Наполеону, Чингисхану — природа дала силу, которой не обладают обычные люди. И я накапливал эту сверхъестественную силу, с помощью которой Чингисхан, рожденный в шатре кочевника, покорял армии, города, империи!

Барлоу возбужденно поднялся и вышел в коридор, плотно закрыв за собой лакированную дверь.

— Ну и что же дальше? — поинтересовался Брилл, следуя за ним по пятам.

— Я тоже стану завоевателем! Мое «я» впитывает все оставленные им следы! Я стану императором Азии!

— Какая чушь! — возмущенно фыркнул Брилл. — Мне надоело слушать про ваши воздушные замки. Я хочу знать одно: вернетесь ли вы со мной в Америку, к Глории?

— Нет. Вы привезете Глорию ко мне!

— Что?

— Да, я так решил! Она прекрасно вписывается в мои планы. Она верная жена и, если я ей велю, обязательно сюда приедет!

— Она слишком верная жена, — огрызнулся Брилл, — иначе уже давно развелась бы с вами! Да, она приедет, но не потому, что любит вас. Родители заставили ее выйти замуж, когда она была еще почти ребенком, а вы обращались с ней, как с собакой! Но в ней слишком развито чувство долга, поэтому она и послала меня на поиски пропавшего мужа. Мы с ней всегда любили друг друга. Я надеялся, что найду вас мертвым. Мне жаль, что вы живы! Но Глорию я не повезу в эту забытую богом долину! Да и как же китаяночка, Лала Цзу? У вас хватает наглости…

— Замолчите! — властно взревел Барлоу. — Вы привезете мою жену!

— Ах, вы!..

Брилл подскочил к нему, сжав кулаки.

Но прежде, чем они успели сделать хоть одно движение, к ним из-за занавески бросилась стройная фигурка. Это была Лала Цзу, и ее прекрасные черты были искажены яростью.

— Я все слышала! — пронзительно завизжала она, обращаясь к Барлоу. — Ты не привезешь сюда другую женщину! Ты не бросишь меня ради ее! Я убью…

С гримасой ярости Барлоу сильно ударил женщину по лицу открытой ладонью, сопровождая свой удар гортанными звуками, смысла которых Брилл не понимал. Три худощавых тонкинца тенями выскользнули из коридора, схватили Лала Цзу и, невзирая на ее крики и сопротивление, потащили к выходу. До Брилла и Барлоу донеслись звуки ударов и рыданий, слабеющие по мере того, как китаянку утаскивали все дальше.

Весь вид Барлоу был воплощением восточного гнева, и Брилл, глядя на него, почувствовал, как волосы на голове от ужаса встают дыбом.

— Теперь я понял! — заорал он. — Я с самого начала почувствовал в вас перемену! У вас монгольский акцент! Ваши глаза начали косить, ваша кожа приобрела медный оттенок… Эти следы, о которых вы бредили, проникли в вас и начали вас менять! Проклятье! Вы становитесь монголом!

На лице Барлоу появилось неистовое, дьявольское ликование.

— Да! — рявкнул он. — Я же говорил, что проникаюсь эманациями, исходящими от Чингисхана! Я буду вторым Чингисханом! Его личность заменит мою, потому что она сильнее! Как и он, я буду завоевывать мир! Я больше не буду сражаться с монголами, потому что стану одним из них. Они станут моим народом! Все азиаты станут моим народом! Я сделаю подарок монгольскому вождю и заручусь его дружбой. Вы вернетесь в Америку и привезете сюда маленькую дурочку, на которой я женился в минуту слабости. Она красива и будет моим подарком Тогрух Хану, монгольскому вождю!

Брилл с криком подскочил к нему. Каждый нерв его мускулистого тела был напряжен от примитивного желания бить, рвать, колоть… Силач-ученый встретил его гортанным ревом.

Брилл вряд ли чувствовал достававшиеся ему удары. В красном тумане слепой ярости он отбросил Барлоу назад, снова и снова молотя чугунными кулаками ненавистного врага, пока тот не ударился об угол стола. Брилл упал на него и впился пальцами в бычью шею Барлоу. С губ ученого сорвалось тревожное, бессловесное рычание, он попытался оторвать от своего горла цепкие пальцы Брилла. Из разорванного горла Барлоу на руки Брилла хлынула кровь, язык ученого вывалился, глаза его начали стекленеть.

В комнату ворвались люди, но обезумевший от ярости Брилл вряд ли слышал их крики и чувствовал удары. Тогда кто-то догадался оглушить его, ударив рукояткой пистолета по голове, и свет в его глазах померк.

Брилл пришел в себя с ясным пониманием того, что случилось, и горячим желанием возобновить поединок. Но он был связан по рукам и ногам и прикручен к стулу. Кровь из раны на голове стекала ему в глаза. Он помотал головой и увидел перед собой Барлоу. Увидев, как ему удалось изуродовать ученого, Брилл злобно оскалился. У Барлоу был сломан нос и, по крайней мере, два ребра. Лицо его напоминало морду освежеванного быка, а единственный здоровый глаз сверкал злобой.

— Убирайтесь! — прохрипел ученый своим слугам, задыхаясь от гнева, и бесстрастные тонкинцы выскользнули из комнаты.

Оглядевшись, Брилл решил, что находится в лаборатории Барлоу. В просторной комнате было полно научных приборов, в огромных стеклянных банках хранились чьи-то останки, и Брилл невольно содрогнулся при мысли о том, кому они принадлежат. Он снова взглянул на Барлоу, которого, казалось, покинул рассудок.

— Вы надеялись найти меня мертвым, — бессвязно бормотал ученый, — чтобы, вернувшись, жениться на моей жене! Что ж, я пошлю вас к ней! Видите то чучело обезьяны? Точно так же вы будете выглядеть через час! Смейтесь, невежественный безумец! Меньше месяца назад эта обезьяна была человеком, таким же умным и развитым, как и вы. Я открыл явление дегенерации, в результате которого человек превращается в зверя, от которого произошел. Я бы мог пойти еще дальше и довести его до состояния протозоя, из которого все мы родом. Но вас я оставлю обезьяной! Этот экземпляр умер, но вы будете жить, чтобы скакать по веткам и нечленораздельно бормотать в зоопарке или в цирке…

Его голос сорвался на пронзительный крик:

— Безумец! Вы хоть понимаете, о чем я говорю? Вы станете зверем! Грязной, волосатой, блошливой человекообразной обезьяной! Я пошлю вас своей жене с наилучшими пожеланиями, ха-ха…

Все произошло так быстро, что у Брилла помутилось в глазах. Из-за занавески выскочило гибкое, свирепое, как тигр, существо, размахивая сверкающим стальным кинжалом. Раздался звук удара и мучительный хрип Барлоу. Лицо его стало похожим на маску, он неуверенно качнулся и упал. Руки, высунувшиеся из широких шелковых рукавов халата, судорожно заскребли пол. Брилл содрогнулся, взглянув на эти желтые руки, каких не бывает у белого человека. Мертвый Барлоу стал совсем не похож на себя, его черты сделались чужими и неестественными.

Лала Цзу стояла над убитым, крепко сжимая в руке кинжал и неотрывно глядя на Брилла. Он тоже завороженно уставился на нее. Это милое, бездумное, юное создание могло убить его с тем же хладнокровием, с каким только что прикончило любимого человека. Дети капризов, прекрасные танцовщицы, часто бывают страстны, изменчивы и жестоки.

Вдруг Брилл инстинктивно вскрикнул, предупреждая китаянку об опасности: за ее спиной из-за портьеры выглянуло чье-то лицо. Один из тонкинских слуг разглядывал мертвое тело хозяина. Лала Цзу с пронзительным возгласом бросилась на слугу с поднятым кинжалом, но тонкинец исчез, и в коридоре раздался его резкий крик. Девушка в нерешительности остановилась.

— Освободи меня, девочка! — заорал Брилл, пытаясь разорвать путы. — Я помогу тебе!

В мгновение ока она разрезала веревки. Джим обшарил глазами комнату, ища оружие, и взгляд его остановился на огромной монгольской сабле, висящей на стене. Брилл сорвал ее в тот момент, когда тонкинцы бросились на него с кинжалами. Схватив тяжелое оружие обеими руками, он поднял саблю над головой и принялся рубить направо и налево. Острое лезвие легко отсекло голову одного из слуг, другой завопил, когда его рука отделилась от плеча, остальные в страхе отступили и с криками бросились прочь из комнаты. Брилл смотрел им вслед, с отвращением думая об устроенной им резне, но тут Лала Цзу потянула его за рукав.

— Они отправились за пистолетами! — пронзительно закричала она. — Нас перестреляют, как собак! Бежать из дворца бесполезно, спрятаться можно только здесь!

Он последовал за ней по коридору. Сзади уже началась пальба. Казалось, весь дворец пришел в движение; Бриллу даже послышались хлопки выстрелов за стенами дворца — впрочем, в этом он был не совсем уверен. Маленькие ножки девушки быстро семенили по мраморному полу и, наконец, привели к винтовой лестнице. Лала Цзу без колебаний поднялась по ней. Лестница кончалась под величественным куполом.

Вслед за танцовщицей, задыхаясь от усталости, поднялся Брилл. Преследователи были ближе, чем казалось. Когда он добрался до верхней площадки и оглянулся, тонкинцы уже приближались с такой безудержной отвагой, что один из них в азарте бросил свой пистолет в лицо Бриллу. И зря. Смертоносная сабля Брилла опустилась на его голову, и череп разлетелся пополам, как яичная скорлупка. Тело покатилось вниз по лестнице, вызвав панику в рядах преследователей. Тонкинцы открыли беспорядочный огонь, но пули лишь изрешетили стены. Никто не решался приблизиться к Бриллу, боясь попасть под смертоносный удар, а тот стоял, обливаясь потом, сжимая в руке спасительную саблю.

Вдруг за стенами дворца поднялся шум. На лестнице стало неестественно тихо, и в этой тишине отчетливо стали слышны выстрелы и вопли большой толпы снаружи. Лала Цзу закричала и показала в центр площадки под куполом.

Там, на платформе, стоял прибор, похожий на огромный телескоп, труба которого выглядывает из амбразуры. Заглянув в маленькое окошко за телескопом, Брилл как на ладони увидел перед собой весь город и долину. И еще он увидел судьбу, предназначенную Хору. По склону с перевала мчалась целая орда всадников, с гиканьем и криками стреляя в скот и поджигая хижины. Передовой отряд уже осаждал огромные ворота дворца, пустив в ход такой древний и безотказный прием, как таран. Огромным бревном враги разносили в щепы драгоценный мрамор и дерево. Несмотря на все преграды, созданные Барлоу, монголы все же прорвались в долину Хора!

Внизу, во дворце, возобновился шум, и Брилл снова поднял саблю, готовясь к отражению атаки, но ее не последовало. С лестницы донеслись чьи-то пронзительные голоса, и Лала Цзу, прислушавшись, повернулась к Бриллу.

— Они говорят, что монголы скоро возьмут ворота и перережут всем глотки. Они умоляют вас спасти их, потому что думают, что вы тоже белый волшебник. Они говорят, что один монгол сумел забраться на скалу и застрелил часового на перевале, прежде чем тот успел повернуть рукоятку и загородить проход. Их так много, что они не испугались даже пауков! Их привел Тогрух Хан, который не боится магии белого человека. Они клянутся, что будут верно служить вам, если вы спасете их от монголов!

— Как же я могу их спасти? — недоуменно спросил Брилл.

— Я покажу вам!

Китаянка взяла его за руку и потащила к огромному аппарату на платформе.

— Господин всегда говорил, что воспользуется этим, если монголы прорвутся в долину. Смотрите, эта штука, как пушка, нацелена на ворота. Господин показал мне, как заставить ее работать!

— Сперва пусть они поклянутся, что не причинят нам вреда, — потребовал Брилл.

Китаянка тут же окликнула кого-то, и на ее крик явился насмерть перепуганный горожанин. Между девушкой и горожанином завязалась оживленная беседа, а внизу звучали дикие крики, раздавались тяжелые удары, и сквозь общий шум прорывались чьи-то торжествующие голоса.

— Что все это значит? — не выдержал Брилл.

— Тонкинцы хотели нас убить, но люди Хора перебили их и клянутся вам подчиняться. Не бойтесь, они сдержат слово. Скорее, ворота начинают подаваться!

Танцовщица говорила правду. Несчастные охранники, пытавшиеся удержать ворота, кинулись врассыпную, ворота распахнулись, и всадники устремились в них, предвкушая добрую добычу. Брилл прицелился и нажал на кнопку. Он ожидал взрыва и отдачи, но ничего подобного не произошло. По воротам и по собравшейся возле них орде хлестнул вырвавшийся из сверкающего дула длинный синий луч.

Результат оказался ужасающим. Сначала ничего не было видно за пеленой дыма, потом поднялся страшный крик. Ворота заполнила почерневшая масса горящих тел, которые только секунду назад были людьми и лошадьми.

Этот луч не сжег, не расщепил, а с помощью некоей ужасной силы отправил в вечность все живое, что было в воротах, после чего прорезал широкую полосу в столпившейся снаружи орде. В первые мгновения все оставшиеся в живых оцепенели, а потом с безумными криками погнали своих коней на перевал, отчаянно пытаясь покинуть проклятую долину.

Брилл безмолвно наблюдал за происходящим. То, что случилось, ужаснуло его самого. Наконец Лала Цзу коснулась его руки.

— Люди благодарят вас за освобождение и просят взойти на трон Хитон Хана, перешедший к Ак Хану, которого вы убили!

— Которого я убил? — переспросил Брилл. — Ничего себе! Ладно, скажи людям Хора, что я благодарю их от всей души, но мне нужны только лошади, еда и фляги с водой. Я хочу выбраться из этих мест, пока монголы не опомнились, и как можно скорее вернуться в Америку. Меня там кое-кто ждет!

Она дьявол

Снаружи, там, где рассвет только что рассеял клубы тумана, наплывавшего со стороны Тихого океана, море было спокойным, но в каюте «Нахальной девки» бушевал тайфун. Тайфун этот вызвал капитан Харриган, извергавший начиненные серой богохульства и расставлявший знаки препинания тяжелыми ударами волосатого кулака по столу. В этот утренний час он осыпал проклятиями и угрозами Рахиль О’Шейн, которая в ответ верещала, не умолкая. Эта парочка так шумела, что не услышала криков на баке.

— Заткнись! — взревел капитан.

Он был широким, как дверь; распахнутая нижняя рубашка выставляла на всеобщее обозрение мускулистую грудь, волосатую, как у обезьяны. Бакенбарды капитана топорщились, глаза сверкали от ярости. Его вид мог напугать любую женщину, даже не знавшую, что перед ней Билли Харриган, контрабандист, охотник за жемчугом и (если подворачивался удобный случай) пират.

— Заткнись! — повторил Билли. — Пискни еще раз, еврейская сука, и я так тебе врежу!

Будучи по природе человеком импульсивным, он тут же перешел от слов к делу, яростно взмахнув похожим на киянку кулаком, но Рахиль ловко увернулась. Она была стройной и гибкой, с кожей цвета слоновой кости, пушистыми черными волосами и темными глазами, в которых горел дьявольский огонек. Ее фигурка была столь грациозна, что захватывало дух.

— Свинья! — завизжала она. — Только попробуй, тронь меня хоть пальцем!

Но слова эти были пустым обещанием: за последние недели Харриган не раз дотрагивался до нее пальцем, не говоря уж о кулаке, шкворнях и веревках. Но Рахиль не собиралась сдаваться.

Подражая капитану, она оперлась на стол и начала ругаться на трех языках.

— Ты всю дорогу от Брисбейна обращался со мной, как с собакой! — яростно выпалила она. — Я тебе, видишь ли, надоела! И это после того, как ты заставил меня бросить хорошую работу в Сан-Франциско…

— Я заставил?!

Столь жуткое обвинение заставило капитана поперхнуться.

— Ну, знаешь ли! Ты наглая лгунья с Барбари-коаст! Вспомни нашу первую встречу в ту ночь, когда ты забралась к нам на борт в последнюю минуту перед отплытием…

Вспомни, как, стоя на коленях, ты умоляла взять тебя в море. Еще бы — полицейские подозревали, что именно ты прирезала макаронника в притоне на Уолтер-стрит, где ты работала дешевой шлюхой…

— Не смей! — завизжала Рахиль. — Я всего лишь танцовщица, но это не дает тебе права меня оскорблять! Я была с тобой честна, а ты теперь…

— А теперь я устал от твоих стенаний, — объявил капитан, глотнув из прямоугольной бутылки и фыркнув по-лошадиному. — То, что ты вытворяешь, слишком даже для такой мягкосердечной тряпки, как я. В первом же попавшемся порту я пинком вышвырну тебя за борт. И попробуй только еще раз надерзить мне, чертова кошка! Тогда я продам тебя первому встречному папуасу.

От этих слов Рахиль вспыхнула, как спичка. Она опять завелась, и некоторое время каюта дрожала от неистовой женской брани, заглушавшей даже рев Харригана.

— И куда же мы направляемся? В каком порту ты собираешься выбросить меня за борт? — спросила она, немного успокоившись. — Мне бы хотелось это знать. Да и команда интересуется, куда мы плывем! Ты ничего не говоришь о курсе с тех пор, как мы покинули Брисбейн. Там мы не взяли никакого груза, а теперь болтаемся невесть где. Никто, кроме тебя, не может точно сказать, где мы находимся, а ты только лакаешь спиртное да мусолишь лоции!

С этими словами Рахиль сгребла лоции со стола и стала размахивать ими перед носом капитана.

— Отдай! — яростно взревел он, стараясь ухватить бумаги.

Женщина проворно отскочила, чувствуя, что ее трофей представляет для капитана большую ценность и по-женски пытаясь воспользоваться этим преимуществом.

— Не отдам! Не отдам, пока ты не пообещаешь прекратить ко мне придираться. Назад! Если дотронешься до меня, я вышвырну бумаги в море!

Учащенное дыхание и гнев, которым она пылала, делали ее неотразимой. Но в данный момент капитану было не до женских чар.

С ужасным ревом Харриган бросился вперед, его кулак с грохотом обрушился на стол. Рахиль вызвала бурю сильнее, чем хотела. Девушка отпрянула, бешено отбиваясь от капитана лоциями.

— Отдай! — продолжал вопить капитан.

Он кричал, как грешник, попавший в ад; волосы его встали дыбом, глаза выкатились из орбит.

Рахиль в ужасе взвизгнула. Она слишком растерялась, чтобы отдать то, что требовал капитан, и тем самым восстановить мир. Вместо этого она отскочила назад, но споткнулась о стул и упала на спину с новым пронзительным воплем, взбрыкнув оголившимися ножками цвета слоновой кости. Но Харриган не обратил внимания на столь впечатляющее зрелище: упав, Рахиль отчаянно взмахнула руками, лоции выскользнули из ее хватки и полетели в открытый иллюминатор.

На мгновение Харриган застыл, а потом, схватившись за голову, бросился к иллюминатору. На баке что-то загрохотало, но Билли Харриган и Рахиль не обратили на это внимания. Капитан, выглянув из иллюминатора, успел заметить, как лоции исчезают в воде. Вой его затмил все звуки, издаваемые им ранее. Рахиль поднялась и в полном молчании привела в порядок одежду. Однако ее прелестные глазки округлились, когда она поймала полный ненависти взгляд обернувшегося к ней Харригана.

— Ты нарочно выбросила их! — задыхаясь, взревел он. — Миллион долларов прямо в чертов иллюминатор! Да я тебя…

Он прыгнул вперед. Рахиль отпрянула, но недостаточно быстро, и капитан успел ухватить женщину за платье на плече. Раздался пронзительный визг, треск рвущейся материи, и Рахиль метнулась к двери, но уже без платья, которое осталось в руках Харригана. Капитан рванулся за ней, но от страха на ее точеных ножках словно выросли крылья. Рахиль выскочила в дверь и успела захлопнуть ее прямо перед носом капитана. Женщина попыталась было удержать дверь, но в разумности этой идеи беглянку разубедил огромный кулак, который, пробив филенку, задел миниатюрный носик танцовщицы, так что у нее искры брызнули из глаз и потекли слезы. Рахиль жалобно вскрикнула, отпустила дверь и бросилась бежать, стремясь как можно быстрее выскочить из кают-компании — ослепительная фигурка в туфельках и розовой рубашонке.

За ней пулей вылетел капитан Харриган — завывающее чудовище с налитыми кровью глазами и всклокоченными волосами. Его единственным страстным желанием в тот миг было вытереть палубу от бака до юта этим гибким полуобнаженным телом.

Охваченные противоположными чувствами — яростью и страхом — Билли и Рахиль совершенно не обращали внимания на царивший на палубе шум, пока перед их глазами не возникла картина столь удивительная, что даже Харриган застыл как вкопанный.

Рахиль успела прошмыгнуть по палубе незаметно для сгрудившейся на шкафуте толпы. Только добравшись до вантов, она приостановилась и обернулась, чтобы посмотреть, что за зрелище задержало Харригана.

Окруженный кольцом изрыгающих проклятия моряков, помощник капитана Бак Ричардсон дрался с незнакомцем в мокрых штанах — кстати сказать, то был единственный предмет туалета невесть откуда взявшегося задиры. То, что мистер Ричардсон с кем-то дрался, было неудивительно; необычным было то, что его, грозу тысячи портов, великолепного хвастуна и задиру, лупили, словно пыльный ковер. Его противник был здоровяком с широченными плечами, гибкой талией и мускулистыми руками. Мокрые темные волосы незнакомца прилипли ко лбу, голубые глаза сверкали от восторга, губы кривились в дикой ухмылке, хотя на них проступила кровь.

Противник мистера Ричардсона дрался с отвагой, которая ужаснула даже повидавших многое моряков. То и дело ныряя вперед, наклонив голову, он наносил помощнику капитана страшные удары. Но незнакомец действовал не слепо, как разъяренный бык, а с широко открытыми глазами, в отличие от мистера Ричардсона, один глаз которого совершенно заплыл. Чужак молотил несчастного забияку, словно молотобоец — наковальню. Ричардсон уже истекал кровью, как недорезанный поросенок, и выплевывал крошево зубов. Он пыхтел, словно морская свинья, в его единственном глазу горел огонь отчаяния.

Харриган разинул от изумления рот.