Помоги проекту - поделись книгой:
— Всё когда-нибудь случается впервые, — заметила врачиха с философским видом. — Не стоит так переживать. Мы вас обязательно поставим на ноги.
Даша снова упала на подушки и обречённо поинтересовалась:
— Долго я здесь пробуду?
— Шесть недель как минимум. А что тут удивительного? Месяц интенсивной терапии, да и потом надо будет наблюдаться. — Упредив возмущение пациентки, Эльвира Васильевна заявила, поднимаясь: — повторение припадка опасно не только для тебя, но и для окружающих. Мы не имеем права опустить раньше, чем окончательно исключим возможность рецидива.
Очень хотелось плакать. Даша обречённо наблюдала, как затянутая в медицинскую форму пышнотелая женщина выходит из палаты, всхлипнула, услышав щелчок замка, уткнулась локтевой изгиб согнутой руки, протяжно заныла:
— У-у-у-у-у-о-оо-о-аааа…
Сосредоточиться было по-прежнему трудно. Сердце сжималось от мысли о Марике. Рубиновы не станут рисковать, наверняка уволят припадочную няню. Что же это было? Что? Докторша так и не назвала диагноз, он настолько страшен? От стонов или от волнений, разболелась голова. Новый визит застал пациентку сидящей по-турецки и стискивающей ладонями виски.
— Совсем худо? — участливый скрипучий голос принадлежал сухонькой старушке в кипельно-белом халате. Причёска нянечки, доставившей в палату тележку с завтраком, напоминала укрытый снегом куст или горку взбитых сливок, щедро присыпанных сахарной пудрой. Сладкое сравнение не пришло Даше в голову, ей показалось, что у неё в гостях состарившаяся Снегурочка. Та суетливо выставила на тумбочку тарелку с залитой молоком гречневой кашей, накрытый ломтиком белого хлеба стакан киселя, положила салфетку, а на неё — ложку, — подзаправься, сердешная!
Бабка-Снегурка укатила. Едва Даша запихала в себя завтрак, объявилось новое лицо — высокий широкоплечий парень в такой же сиреневой форме, как у Эльвиры Васильевна. Взглянув на опустевшую посуду, парень выхватил из кармана и поставил на тумбочку пузырёк, по дну которого перекатывалась красно-белая капсула.
— Проглоти, — низким голосом произнёс парень и замер с явным намерением дождаться выполнения приказа.
— Ты кто? — У Даши в груди поднялась протестная волна.
— Медбрат. — Парень хмыкнул и повернул пузырёк так, чтобы пациентка увидела надпись на нём: "Захарова, палата № 8"
Девушка вытрясла капсулу на ладонь и пошевелила её пальцем.
— Что это? — взглянула на парня, недовольного её медлительностью, тот молчал. Ждал. — Почему бейджика нет? Как к тебе обращаться?
— Не надо ко мне обращаться. Выпей лекарство, и я пойду. — Перехватив Дашин недоумённый взгляд, назвал себя: — Роман. Пей. Не отрава!
Она пожала плечами и забросила в рот капсулу. Роман поспешно собрал со стола посуду и вышел. Снова щёлкнул замок. С улицы слышалось цвеньканье одинокой птахи. Даша прислушалась. Головная боль отступила, по телу разлилось приятное тепло. Захотелось улыбаться и напевать. Действительно — не отрава! Растянувшись на кровати, Даша подняла глаза к потолку и прошептала:
— Всё будет хорошо! Я быстро поправлюсь и…
Что "И" она не успела додумать, перед глазами поплыли хаотичные узоры. Чудился плеск волн, шорох тревожимой ими гальки, негромко звучала далёкая песня: "О-ой да-а ой да ни да о-о-ой…"
Однообразной вереницей потянулись дни. Тревожные сновидения прерывались головной болью, от неё отвлекало поскрипывание колёсиков — в комнату закатывалась тележка бабушки-Снегурочки, следом появлялся Роман с неизменным пузырьком. Даша ждала медбрата. Красно-белая капсула спасала от нытья в мозгу. Другого лечения Даше не предлагали, Эльвира Васильевна заходила незадолго до обеда, расспрашивала о малозначащих вещах и пропадала на сутки. После полдника полагалась прогулка. Роман выводил Дашу из корпуса и оставлял на одной из скамеек, охраняющих широкую заасфальтированную дорожку. Другие пациенты выходили без сопровождающих. Здесь встречались молодые, но в основном были люди зрелые, по большей части — мужчины. Дашу поначалу удивляло отсутствие стариков и старушек, она объяснила это дороговизной клиники, объяснение было так себе, но девушка перестала разглядывать соседей, прогуливалась по главной аллее, отдыхала на скамье, снова прогуливалась и ждала. Ждала вечера, ждала следующего дня, следующей недели. "Шесть недель, — повторяла себе, — шесть недель, и я вернусь к Марику". Сомнения испарились: раз хозяева оплатили лечение, значит: ждут её обратно. Погода стаяла солнечная, в редкие дождливые дни Даше выдавали шуршащий плащ с капюшоном и силиконовые галоши. В дождь гулялось приятнее. Тёмный от воды асфальт отражал бесформенную фигуру на тонких ножках, по полиэтилену накидки стекали прозрачные струи, в листве тянущихся с двух сторон лип небо шепталось с ветвями. На лавочки никто не садился, гуляющие собирались в просторной беседке в глубине парка и болтали, Даша к ним никогда не присоединялась, ей претило кокетство малочисленных женщин, хмельных от избытка комплиментов. Время превратилось в однородную вязкую субстанцию, приправленную закваской, черпай хоть половником — не убывает. Листья берёзы за окном — единственной Дашиной подруги — из ноготков выросли в подобие детских ладошек и приобрели насыщенный цвет, а девушка всё твердила себе про шесть недель. Она лишилась способности отмерять уходящие дни. Память тоже стала подводить. Тихий час после обеда Даша посвящала воспоминаниям. Флюоресцирующие картинки и беспорядочные звуки, атакующие мозг после приёма капсулы, начинали ослабевать, возвращалась способность сосредоточиться — не полностью, конечно, процентов на десять, но всё же. Лёжа на кровати, Даша устремляла взгляд в потолок, высматривая микроскопические трещинки в тонком слое белой акриловой краски, и заставляла себя представить лицо Марика. Получалось не сразу и чем дальше, тем больше требовалось усилий. Воображаемый мальчик улыбался или плакал, иногда звал её, иногда просил прощения за то, что до сих пор не нашёл. Спустя три-четыре дня вместе с Марком стал приходить другой мальчик, Даша наверняка знала его, но не могла вспомнить имени. Тот, другой, непостижимым образом напоминал её детские фотографии. Незаметно для себя она стала уделять больше внимания второму мальчику и внутренне ликовала, когда он называл её мамой. Час воображаемого общения с ним стал для Даши потребностью. "Кто ты?" — хотелось спросить, но Даша боялась обидеть или спугнуть. "Кто он?" — мысленно обращалась она к Марику, тот смеялся: "Тебе лучше знать, мама!"
— Шесть недель! — как заклинание шептала она, когда мальчики исчезали. — Шесть недель осталось потерпеть, и я их обниму!
Потом Марк стал приходить реже, стоял в сторонке, ожидая, когда мама и его друг наговорятся, а потом и вовсе пропал.
В тот день незнакомый мальчик был печален. Он пожимал плечами на вопросы о Марике. Вздыхал, когда Даша говорила, как рада ему.
— Скоро я не буду тебе нужен, и ты опять от меня откажешься.
— Что ты! Нет! Когда я от тебя отказывалась? Этого не будет! — Даша готова была разрыдаться, она чувствовала: ребёнок прав, ему известно что-то такое, что сама она упустила.
— Ты не виновата, мама, — потупившись, шептал ребёнок, — они тебя заставляют.
Фигурка худенького подростка растворилась, оставив впечатление вечной разлуки. Даша остро почувствовала: он больше не покажется ей, как и Марк. Она теперь одна.
По внутренней связи пришло оповещение — тихий звякающий звук перерастал в булькающий. Следом заскрежетал ключ в замке, Снегурка принесла поднос, водрузила на тумбочку.
— Плачешь опять? — покачала головой. — Пойду Захаровне скажу.
Плакать Даше полагалось по утрам, сейчас уже перебор.
— Нет! Не плачу! — воскликнула девушка, она испугалась, что доктор продлит лечение. Шесть недель она готова потерпеть, но не больше!
Старушка подвинула стакан с какао и блюдце с круассаном ближе к пациентке и наклонилась, подслеповато разглядывая её лицо:
— Выла, я слышала.
Даша быстро провела ладонями по щекам и завертела головой:
— Вам показалось, это я пела.
Взглянула старушке в лица открыто, насколько могла. Та постояла, сцепив руки на животе, собрала накрашенные перламутровой помадой губы в трубочку и протяжно выдохнула:
— Ах ты, сердешная…
Кажется, поверила, — успокоилась Даша и принялась напевать что-то невразумительное на тот случай, если Снегурка подслушивает под дверью. День, действительно отличался от всех предыдущих. Во-первых, голова не прошла после утренней капсулы, Даша старалась не обращать на неё внимания, отвлекала себя, чем только могла. Во-вторых, отменили утреннюю демонстрацию картинок, радужных как бензиновая плёнка в луже. Пришлось соврать Эльвире Васильевне на утреннем обходе. Кто знает — это признаки выздоровления или наоборот. Хорошо бы с кем-то посоветоваться. Снегурка — не вариант, она сразу настучит докторше. Медбрат слишком высокомерен, вряд ли станет беседовать втайне от начальства. Другие пациенты? Даша отставила опустевший стакан и, собрав с блюдца обсыпавшиеся кусочки кожицы круассана, отправила их в рот. Покачала головой — нет, там другие диагнозы. Остальные обитатели клиники передвигались достаточно свободно: ели в общей столовой, общались в просторном светлом холле, играли в бильярд и в шахматы, смотрели телевизор и читали книги.
Никого кроме Даши здесь не запирали. Неужели она опасна? Боль всколыхнулась с новой силой, опять захотелось плакать. Девушка сжала кулаки, закусила губу: держись, Дарья! Сейчас припрётся Роман, нельзя, чтобы он увидел слёзы. Это не Снегурка, мигом настучит докторше. Словно в ответ на Дашины мысли, клацнул замок, и зашелестела открывающаяся дверь. Медбрат вошёл в комнату, заученными движениями достал стул из-за тумбочки, ловко заскочил на него, распахнул окно и обернулся:
— Переодевайся, подожду в коридоре.
Всё как обычно, но в голосе Романа слышались заботливые нотки. Что-то случилось? Бабка донесла всё-таки? Теперь срок лечения увеличат? Переживания мешали, Даша путалась в штанинах джинсов, в шнурках ботинок. Уже выходя, заметила что кофточка надета на изнанку. Пришлось переодеваться.
Парень ждал, прислонясь в стенке спиной и углубившись в смартфон. Он услышал шаги подопечной и, не отрывая взгляда от экрана, пошагал по коридору. Даша поплелась следом. Сегодня она его рассмотрела: высокий, статный, руку держит в кармане, чуть оттопырив локоть, голову слегка склоняет к левому плечу. Аккуратная стрижка — обычная, без изысков. Из-за ворота форменной тужурки выглядывает татуировка, разглядеть её невозможно. До сегодняшнего дня Даша побаивалась медбрата, а сейчас… Он изменился. Движения мягче, взгляд теплее. Или это ей только кажется?
Даша остановилась на крыльце. Палисадник, расположенный с двух сторон горел тюльпанами. Кажется, недавно здесь сверкали нарциссы. Успели отцвести? Подняв голову, Даша подставила лицо солнечным лучам — горячим, почти обжигающим.
— Захарова, — голос медбрата казался ласковым, — идём скорее.
Пациентка послушно побежала за ним. Роман шагал размашисто, смартфон успел убрать, и теперь обе руки были в карманах, локти топорщились, словно расправленные подкрылки. Он миновал лавочки, где привычно усаживалась Дарья, проследовал дальше по аллее и свернул на боковую дорожку.
— Куда мы? — испугалась Даша.
Медбрат шёл, не оборачиваясь, лишь плечи слегка ссутулились. Девушка замедлила шаг: зачем он заманивает её в глушь? Тропа вспучилась асфальтом, испещрённым трещинами, сквозь них пробилась трава, обочина наползла на старое покрытие размокшим мусором: слежавшимися перегнившими листьями, семенами, обломками сучьев. Даша остановилась, оглянулась назад. Почему бы ей не вернуться на знакомую, прилизанную аллею? Там солнце, там скамейки, гуляющие люди… Всё как всегда. Посмотрела вслед Роману. Он удалился метров на десять. Не ждёт, не приглашает идти за ним. Сгорбился ещё заметнее, обмяк, неуверенность в походке появилась. Тряхнув головой, девушка застонала от вспышки боли, стиснула зубы и побежала догонять медбрата.
Тропа привела их к овальной поляне, в центре диковинными зигзагами росли когда-то стриженные, а теперь разросшиеся кусты барбариса.
— Лабиринт, — указал на них Роман, — спрячемся там. Он дождался, когда спутница свернёт в затенённый проход между рядами кустов и прошёл за ней.
Она сцепила руки в замок, прижав их к груди, и напряжённо следила за движениями парня. Тот замер, наблюдая сквозь редкие ветви за дорожкой. Даше ничего не оставалось, как любоваться его безукоризненным профилем.
— Ну? — заговорил он после непродолжительной паузы. — Рассказывай, кому дорогу перешла? — скосил глаза на девушку, растерянно приоткрывшую рот, но не издавшую ни звука, и пояснил свой вопрос: — До сих пор никого не загоняли сюда насильно, не держали под замком и не пичкали несертифицированными препаратами.
— Я… э-э-э… голова раскалывается, — только и смогла выговорить Даша.
— Извини, забыл. Вот. — По-прежнему не глядя на собеседницу, медбрат протянул ей блистер с таблетками: — прими одну, остальные спрячь. Я тебе сегодня капсулу подменил, поэтому и болит.
Даша выдавила таблетку проглотила её, оставшиеся засунула в карман джинсов, и только тогда поинтересовалась:
— Зачем это ты капсулу подменил?
Роман взялся за верхнюю пуговицу своего форменного костюма и, повернувшись к девушке, сделал шаг.
— Не прикасайся! — отскочила она. — Я буду кричать!
Парень даже покачнулся от неожиданности. Брови его взметнулись вверх, а в глазах мелькнуло удивление. Собравшись, он сказал довольно холодно:
— Нужна ты мне больно. Дура.
Даша, почувствовав неловкость, сорвала лист и стала мять его в руках.
— А чего тогда завёл в кусты, да ещё раздеваешься? — она кивнула на пальцы Романа, до сих пор теребившие пуговицу.
— Разуй глаза! — сердито сказал Роман, оттягивая край одежды. — Видишь, что это?
Даша пригляделась и растерянно протянула:
— Камера?
— Вот именно! Я повредил её, чтобы поговорить без свидетелей. Но это в первый и в последний раз. Иначе мне не только «Центра» не видать, как своих ушей, но и вообще — медицину.
Измятый лист барбариса перекочевал в рот, Даша механично жевала, глядя в одну точку, и слушала рассуждения медбрата.
— Не знаю, что ты натворила. Только такое наказание… педофилам в пору или маньякам. Это Эльвирин дисер… Она, конечно, радёшенька. Но вот чем этот эксперимент для тебя закончится, неизвестно. Короче, я в этом участвовать не хочу. — Он помолчал, снова рассматривая дорожку, потом пожал плечами и словно через силу проговорил: — Больше подменять лекарство не смогу. Если поймают… Короче. Сама как знаешь. Я тебя предупредил. Бери в рот, а когда выйду, выплёвывай. Таблетки закончатся, ещё дам. Хотя и так дня через три головная боль отступит.
Рома шагнул к выходу из лабиринта, Даша, прыгнув вперёд, схватила его за одежду:
— Как отсюда сбежать?
— Это без меня, — покачал головой медбрат и, вытянув ткань из Дашиных пальцев, поспешил прочь.
Она смотрела на удаляющуюся спину, теперь прямую и уверенную. Человек сделал дело и может уходить с чистой совестью. А ей-то как теперь быть? Развернувшись, девушка двинулась по узкому проходу вглубь лабиринта. Бездумно сворачивала то направо, то налево и наконец оказалась на квадратной площадке, поросшей мягкой муравой. Тянуло прилечь. Не стала сопротивляться возникшему желанию, растянулась на траве, раскинув руки и устремив взгляд в небо. Там плыло облако, похожее на те, что любил рисовать Марик. По травинке рядом с ухом ползала божья коровка. Чуть в стороне стрекотал кузнечик. Над головой порхала капустница. Сделав круг, бабочка опустилась на Дашины волосы. Вот так лежать и лежать. Тепло. Мягко. Спокойно. Голова не болит больше. Закрыв глаза, вздохнула: остаться бы здесь навсегда!
Глава 5. Всеволод Дружилин
По пути к детективу, с которым Всеволод наконец-то договорился о встрече, он уговаривал себя в правильности выбранной тактики общения и с ним, и с другом. Хотя на первый взгляд она выглядела совершенно неправильной. Прежде Дружилину не приходилось обманывать Анатолия, и не только как товарища, но и как руководителя. Такое было у Севы кредо: не можешь работать честно, не работай. Однако отчитываться о некстати возникших трудностях перед встревоженным отцом сбежавшего подростка казалось, по меньшей мере, негуманным. С другой стороны, проблемы возникли из-за просчётов Дружилина, из-за его самонадеянности и привычки экономить. Собственно, когда дело касалось фирмы, Сева действовал супер профессионально, но личные вопросы предпочитал решать с оглядкой на затраты. Даже если вопросы ставил Рубинов, и деньги были его же. Но ведь и задача сначала представлялась пустяшной! Звонок Анатолия с просьбой найти частного сыщика не стал откровением, Сева предполагал, что мальчишка устроит истерику после отъезда няни, и любящий родитель попытается вернуть ребёнку игрушку. Мог бы и заранее подсуетиться, да отвлёкся на более важные встречи: отфутболивал необоснованные рекламации заказчика. Буквально пять часов промедления повернули ситуацию из положения «за» в позицию «против». Однокашник по академии, на которого Дружилин изначально рассчитывал, схватился за другой заказ и собирался улетать в Новосибирск.
— Чуть бы раньше, Севыч! — говорил он огорчённому приятелю, — но теперь уж я подписался. Ведь знаешь: не давши слово — держись, а давши… Мне и самому неохота в такую даль, да ещё неизвестно, уложусь ли в две недели. Расстроен не меньше твоего.
— Мне-то кого посоветуешь? — Дружилин перевёл разговор в конструктивное направление.
Перебрали общих знакомых. Кое-кто бросил сыскную деятельность, как хлопотную и небезопасную, другие потеряли квалификацию, занимаясь исключительно слежкой за неверными супругами и недобросовестными конкурентами, третьи отчалили в лучший мир. В результате продолжительной, полной ностальгических эмоций беседы у Дружилина на руках оказался сайт детективного агентства, куда его однокашника приглашали работать, но тот, как убеждённый одиночка, отказался.
— Метнись к ним, старик! Они меня заманивали к себе, значит, понимают! Наверняка найдётся крепкий профессионал под твою задачку!
Так он и сделал. Заполнил предложенную форму, как обычный гражданин «с улицы», отправил, получил уведомление, что с ним свяжутся, и продолжил искать по знакомым. К сожалению, прежние нити не сработали. Плата за услуги Агентства показалась Дружилину вполне разумной, что и стало причиной быстрого подписания договора.
Детектив, представленный агентством, раздражал Всеволода с первой минуты знакомства. Пожалуй, знакомством это можно было назвать с натяжкой. Они до сих пор не виделись. И дело даже не в той чуши, которую пришлось наплести Рубинову. Человек, взявшийся за розыски Захаровой, а потом и Марка, с удивительной изобретательностью избегал личных встреч с заказчиком, то есть с его представителем. Дружилину привыкшему решать вопросы, глядя собеседнику в лицо, претило обсуждать столь важные вещи по телефону или электронной почте. Хотя, справедливости ради надо отметить, продвигался этот выскочка в деле довольно успешно. Уж Сева-то в этом знал толк, хоть и не работал ни дня нигде кроме Рубиновской фирмы.
Коровихин Евгений Леонидович — так звали сыщика — категорически отказывался приезжать в офис. У него де с этим трудности. Позже объявил о том, что не намерен видеться, а отчитываться будет через интернет.
— Свидетелей тоже через интернет планируете опрашивать? — поддел его тогда Всеволод. Ответа, разумеется, не получил, детектив перевёл разговор так, что даже поднаторевший в таких приёмах Дружилин не заметил его уловки. И вот первая встреча. И не где-то в кафе или парке, а дома у Коровихина, что тоже было подозрительным. Тем не менее, Всеволод поехал, так и не поделившись сомнениями с Рубиновым. Решил прежде сам всё прояснить.
Покрутившись у девятиэтажек брежневской поры, Дружилин припарковался неподалёку от мусорных баков. Ничего белее подходящего не нашлось, хотя сейчас был разгар рабочего дня. Что же тут творится вечером? Глянцево-белый Рендж Ровер Вилар прощально мигнул, как показалось Всеволоду, с укоризной.
— Надеюсь, я не долго, — оправдываясь, пообещал хозяин.
К невысокому крыльцу вёл пандус более поздней постройки, чем сам дом. Сева отметил это как достижение городских проектов по организации доступной среды для колясочников. Надо же, добрались до московских окраин, — хмыкнул он. В подъезде обнаружился продвинутый подъёмный механизм для инвалидного кресла, с его помощью можно было достичь площадки с лифтом. Тут в голову Севы закралась пугающая догадка: "Уж не наш ли Ниро Вульф7 пользуется этими благами цивилизации?" Впечатление окрепло, когда он вышел на пятом этаже и остановился около нужной квартиры. Придверный резиновый коврик разлиновали многочисленные следы колёс.
— Что за… — чуть не выругался Дружилин, хватаясь за мобильник. Чтобы его не услышали в квартире, спустился на один лестничный пролёт. После непродолжительных препирательств с барышней на телефоне, получил доступ к директору агентства.
— Чем вы недовольны? — удивился тот в ответ на претензии клиента. — Евгений Леонидович превосходный специалист, как я слышал, уже есть подвижки по вашему делу.
— Надо было предупредить, что человек ограниченных возможностей… — не унимался Дружилин.
— Позвольте! — возмутился собеседник, — при заполнении формы на нашем сайте вы не указывали предпочтений при выборе исполнителя! И потом, что это за дискриминация!
— Извините, — сменил тон Всеволод, — ничего такого я не хотел сказать, просто… поймите и вы меня, дело весьма сложное, тут и здоровому человеку не справиться с кондачка…
— Да не было у меня желающих браться за ваше дело, — голос директора стал глуше, и Дружилин представил, как он отвёл руку с телефонной трубкой чуть в сторону и жестами даёт указания секретарше, — никто не взялся, это же не наш уровень. Тем более, вы даже на полицию не надеетесь. Так что благодарите Коровихина за его решимость.
— Почему же… — начал возражать Дружилин, но осёкся и завершил диспут, — я всё понял. До свидания.
Не слушая ответ, нажал кнопку отбоя.
Теперь всё более-менее разъяснилось: детективов, скатившихся до уровня наружного наблюдения и располневших от многочасового сидения в автомобилях с фотокамерой в руках, не привлекали поиски беглецов. Инвалид-колясочник — единственный, кто отважился.
Дверь открыла девочка лет девяти. Отступив, она указала рукой на комнату, где ожидали гостя, и убежала на кухню. Оттуда распространялся запах сильно поджаренного мяса. Дружилин с громким звуком захлопнул входную дверь и прошёл туда, куда его пригласили. В большой светлой комнате с невысокими потолками, с мебелью эпохи развитого социализма и плоским, как вытоптанный газон, паласом его ожидал человек в кресле-коляске с электроприводом. Новое, изготовленное где-нибудь в Германии устройство, контрастировало с обстановкой. Сам хозяин тоже вызвал у Всеволода неожиданные эмоции. Несмотря на то, что мужчина сидел, было понятно, что он высок, строен, молод — во всяком случае, выглядел он не старше тридцати — да ещё обладал вьющимися волосами цвета спелой пшеницы, аккуратно уложенными в асимметричную причёску. Коровихин перехватил взгляд клиента, машинально поглаживающего собственную лысину, и улыбнулся:
— Племяшка колдует, мечтает стать стилистом.
Дружилин послушно уселся на диван, куда указал приглашающий жест хозяина, и уставился на обтянутые тёмно-серыми брючинами острые колени длинных ног детектива. Начинать разговор он не торопился, лихорадочно соображая, как бы половчее расторгнуть контракт с агентством.
— Вы получили мой последний отчёт? — спросил Коровихин и с сомнением покачал головой, когда Всеволод кивнул, — я отправил его минуты три назад.
— Значит, не получил, — сердито ответил Дружилин. — Мне даже оповещение ещё не приходило. А! Вот! — Он почувствовал вибрацию браслета, дублирующего беззвучный сигнал айфона. — Но может, лучше на словах?
— Зачем же на словах? — удивлённо подвигал бровями детектив. — Смотрите сюда.
Он выверенными движениями нажал комбинацию кнопок на пульте встроенном в подлокотник, и зеркало на стене превратилось в монитор. Вернее это был экран телевизора, в спящем режиме выполняющий роль зеркала, в рабочем же демонстрирующий информацию с компьютера.
Поделиться книгой: