Границы безумия

Призрак Марли громыхал цепями[15]. Не знать мне покоя до тех пор, пока я не докопаюсь до истины и не пойму, что она имела в виду.

Растеряв остатки сна, я легла на спину и уставилась в потолок. Вспомнилось, как я впервые заметила Терезу в поезде. Женщина явно была взволнована — нервно постукивала большим пальцем по сумке и дергала уголком рта. Чуть слышно шептала: «Значит, они его не поймали».

Тогда я решила, что она говорит про статью из газеты — про Сэмюеля Кэтлина, того мальчика, которого убили по дороге из школы. Но что, если не так? Что, если статья о мертвом ребенке заставила ее вспомнить про собственного сына. Может, она говорила об Эйдане?

«Значит, они его не поймали».

Не «убийцу». «Его». Словно речь шла о ком-то конкретном.

«Это он сделал. Ты должна кому-то рассказать».

Может ли быть такое, чтобы она знала, кто убил ее сына? Или, по крайней мере, подозревала?

«Значит, они его не поймали. Это он сделал. Ты должна кому-то рассказать».

Сами по себе реплики не были связаны, но за ними могла скрываться целая история. Что, если они имеют отношение к убийце Эйдана Линча — Лондонскому Протыкателю, серийному маньяку, который на протяжении четверти века зверски измывался над жертвами и ускользал от правосудия?

Я вспомнила, какими пятнами пошел Маркус, когда я поведала ему о последних словах супруги. Вслед за этим он сразу указал мне на дверь.

Маркус утверждал, будто не имеет ни малейшего представления, что бы значили ее слова; поведение же его свидетельствовало об обратном. Реакция была очень характерной. Явно говорила о напряжении и страхе.

Не знаю, в чем причина, только Маркус Линч определенно что-то скрывал.

Глава 24

Старший инспектор Фэлкон встал и, дождавшись тишины, заговорил. Он был при полном параде, на плечах блестели серебряные погоны. Полицейские для общения с прессой всегда наводят марафет — ведь в первую очередь они говорят не с представителями средств массовой информации, а с совсем другой аудиторией.

Никто не следит так тщательно за шумихой вокруг расследования, как преступники.

Пресс-конференция — первый шажок к общению с ними, выстрел на стартовой дорожке в игре с самыми высокими ставками. И прозвучать он должен правильно. Отчасти этому способствует внешний вид. А потому я сегодня тоже надела туфли на высоком каблуке и свой лучший брючный костюм от «Макс Мара» — «чтобы пофорсить», как сказал бы Дункан.

Я внимательно слушала, что говорит инспектор, хотя прекрасно знала содержание его речи — сама написала сценарий и объяснила Фэлкону, как вести себя перед камерой. Наше выступление транслировалось в прямом эфире. В ближайшие несколько минут оно прозвучит на всех радиостанциях и телеканалах страны. Шоу должно пройти идеально. Переиграть отдельные эпизоды уже не получится.

— Начните с того, чтобы выразить самые искренние соболезнования семье погибшего. Говорите не спеша и как можно трогательнее. Протыкатель будет смотреть на нас. Называйте жертву по имени — пусть она обретет лицо. Скажите о родных, которые остались у погибшего, — наставляла я Фэлкона перед выступлением. — Убийца всегда пытается лишить своих жертв человеческого облика. Избивает до неузнаваемости. Выкалывает глаза. Мы должны показать, что они — реальные люди. Пусть ему станет тошно от того, что он делает.

— Разве он не руководствуется какой-то своей больной моралью? — спросил Фэлкон, набирая полную грудь воздуха.

— Серийные убийцы — как правило, психически неуравновешенные личности. Однако каждый из них, с кем мне доводилось общаться, демонстрировал, что прекрасно понимает разницу между правильным и неправильным поведением. Поступает по-своему, конечно, но все сознает.

Фэлкон, пожав плечами, вздернул бровь. Переубедить его мне не удалось, однако спорить он не стал и обещал сделать по-моему.

— Когда будете говорить о том, что мы обязательно его поймаем, выдержите паузу и взгляните прямо в объектив, — продолжила я. — Это придаст вашим словам больший вес и значение. Нам надо убедить не только простых обывателей. Убийцу — тоже. Поэтому я хочу, чтобы вы сообщили журналистам о некоей ошибке, которую он якобы допустил. Что он оставил серьезную улику — какую именно, мы, само собой, раскрыть пока не можем. Пусть понервничает. И не забывайте: мы должны выразить ему сочувствие. Хотя это, пожалуй, оставьте мне. У меня выйдет лучше, когда я буду озвучивать психологический портрет. Я же, со своей стороны, скажу, что прекрасно понимаю, как нелегко ему приходится и какие мучения он испытывает. Это позволит преступнику сохранить лицо, обратившись за помощью — может, даже к нам. У нас ведь не глушь; Лондон — огромный город. Под описание маньяка подходит слишком много жителей. Лучше сосредоточиться на упреждающих методах. Надо его выманить.

В общем, инспектор, занявший свое место у микрофона, был прекрасно натаскан — в отличие от меня. Я знала, что надо говорить, но, когда настал мой черед, во рту ужасно пересохло. Пришлось глотнуть воды и откашляться.

— Всем добрый вечер. Как вы только что слышали, я профайлер; меня пригласили помочь Скотленд-Ярду в расследовании. Моя задача в том, чтобы изучить имеющиеся у нас улики, а потом поставить себя на место преступника. Надо узнать его как можно лучше, а для этого — взглянуть на его работу. Увидеть в этих действиях смысл, а потом сделать логический вывод, что им движет. Все мы знаем, что наши поступки определяет характер. Единственный способ поймать преступника — думать как он. По словам Джона Дугласа[16], одного из первых, кто начал составлять психологические портреты в Квантико, «серийные убийцы затевают опасную игру. Чем больше мы понимаем ее правила, тем больше шансов их обыграть».

Преступник убил уже пятерых человек и всякий раз оставлял следы, выдающие его личность. Он действовал стремительно, жертва не успевала дать отпор. Что, в сочетании с размахом насилия — он выкалывал несчастным глаза и калечил гениталии, — свидетельствует о его асоциальном поведении вкупе с серьезными психическими проблемами. Однако он не садист. Все увечья были нанесены посмертно, на телах не оставалось следов пыток — ни тогда, ни сейчас. Это говорит о том, что преступником движет ярость и ненависть, а не стремление манипулировать и подавлять. Он белый мужчина средних лет, не старше пятидесяти. Белый — потому что серийные убийцы, как правило, выбирают жертв той же этнической группы. Возраст мы определяем исходя из того, что он орудует уже четверть века. На момент первого убийства ему должно было быть около двадцати лет. От природы он неопрятен. Желание держать себя в чистоте и соблюдать порядок — проявление самоконтроля, что для него изнурительно и физически, и ментально. Я могу предположить, что он принимает — или вскоре начнет принимать — нейролептики. При этом размах безумия в момент атаки говорит о воздействии наркотических препаратов, скорее всего, стимуляторов. Учитывая долгий период затишья и психическое состояние преступника, по всей видимости, он недавно вышел из тюрьмы или психиатрической лечебницы. В его жизни несколько дней назад случилось сильное потрясение. Нечто очень важное, вызвавшее у болезни рецидив. Это событие заставило преступника сорваться. Скорее всего, трагедия произошла в тот самый день, когда он напал на последнюю жертву. Теперь его мучает чувство вины и раскаяния. Я настоятельно прошу его сделать первый шаг нам навстречу. Я понимаю, как он переживает из-за того, что сотворил, как он боится своих желаний…

Задумавшись, я сделала паузу. Надо не так. Надо более лично.

Я глубоко вдохнула, подбирая правильные слова, и направила взгляд прямо в камеру. Если убийца следит за эфиром, получится, что я смотрю ему в глаза.

— А теперь я хотела бы обратиться непосредственно к преступнику, — заговорила я, нарочно не называя его Протыкателем — утрированным прозвищем, которое придумали журналисты; наверняка оно ему не по душе. — Я знаю, что тебе причинили невыносимую боль и ты не можешь спать по ночам. Именно поэтому ты напал на человека в Кэмдене. Я понимаю, что тобой движет желание отомстить. А еще знаю, что у тебя случилось нечто страшное. В прошлый четверг, верно? Ты потерял работу? Или кого-то близкого? Поэтому теперь ты напуган и одинок. Я тебя понимаю. Хочу помочь. Но для этого нужно, чтобы ты раскрыл себя. Хватит прятаться. Пора с кем-то поговорить. Приходи в Скотленд-Ярд. Найди меня. Я буду тебя ждать.

* * *

— Вы неплохо держались перед камерой, — хмыкнул Найджел Фингерлинг. — Что там за ошибка, которую якобы допустил Протыкатель? — Он наклонился ко мне слишком близко, прищурившись и нервно дергая щекой.

— Без понятия.

Я отодвинулась.

— Но старший инспектор сказал…

— Старший инспектор просто хотел его напугать, вот и всё. Чтобы поджилки затряслись. Протыкатель уже давно не убивал. Прежний азарт схлынул. Он начинает бояться того, что делает. Надо подпитать этот страх, пока маньяк снова не взялся за старое.

— Думаете, возьмется? — У Фингерлинга забегали глаза.

— Судя по уровню агрессии, одним убийством он явно не ограничится. В глубине души все маньяки похожи. Мотивы бывают разными, как и почерк, но всех их объединяет одно: они не могут устоять перед острыми ощущениями. Они как наркоманы — постоянно ищут новой дозы. Считайте, Протыкатель только что вышел из завязки. Вопрос надо поставить иначе — не «если», а «когда».

У Фингерлинга зазвенел телефон. Пришло сообщение. Он выхватил аппарат из кармана, прочел текст и дернул уголками рта. Заметив мой взгляд, снова нацепил маску равнодушия. Значит, получил хорошие новости, но делиться ими почему-то не спешит.

— Старший инспектор прав, Маккензи. — Фингерлинг принялся постукивать пальцем по телефону. — Вы свое дело знаете.

— Благодарю. И, кстати, простите за то, что я наговорила в первый день. Это было слишком.

— Ничего страшного. — Однако он мотнул головой, а значит, обиду все-таки помнил. — Слушайте, а давайте, как здесь закончим, заглянем в ближайший бар? Наведем мосты, все такое… А то начали мы не очень. Не хотелось бы, чтобы это стояло между нами.

— Сегодня, простите, не могу. Я ужинаю с другом.

Джек чуть раньше написал, что нарыл какие-то улики на Эйдана Линча. Узнать все подробности из первых уст — или сомнительное удовольствие сидеть в баре с прыщавым уродом? Выбор очевиден.

Фингерлинг потер торчащую косточку на запястье.

— Хм, торопитесь на свидание, да?

Пэдди, проходивший в тот момент мимо, бросил на него сердитый взгляд и сочувственно посмотрел на меня. Еще один стелется мне под ноги ковриком. Может, я и потеряла мужа, только это не значит, что я сорвусь от любого неосторожного слова в свой адрес.

Я вышла из кабинета, чтобы найти кофе поприличнее. Мобильник остался на столе, рядом с пустой чашкой. Когда я вернулась, он лежал поверх блокнота.

То ли у меня начинается Альцгеймер, то ли мой телефон кто-то трогал.

Глава 25

Рагуил стоял через дорогу от Скотленд-Ярда, поигрывая куском бечевки. Пальцы скользили по веревочной петле.

Над головой сгущались рваные тучи. Будет дождь.

Он облизнул губы — те были липкими от бутерброда с арахисовым маслом, который он съел перед самой встречей. Жаль, что этому уроду Джиму не хватило манер после еды вытереть рот. Так и сидел битый час с крошками бекона на щеке. Рагуила тошнило от одного его вида. И вообще от мяса — он давно уже стал вегетарианцем.

Впрочем, сейчас он думал о другом. В голове крутилась прекрасная Зиба Маккензи с ее огромными и темными, почти черными глазами.

Разумеется, он узнал ее в тот же миг, как только увидел. Женщина из поезда. Та самая, которая утешала в последние минуты его ангела, готовя душу к предстоящему пути.

Сегодня Зиба Маккензи назвалась профайлером, но Рагуил знал, кто она такая на самом деле. Она — спасительница, его ангел. Вспомнить только, как она ухаживала за ранеными в поезде. Как ходила между ними, одним касанием руки даруя покой и исцеление.

Да, она спасительница. Воплощение святого Рафаила.

О том же твердили и голоса.

— Защитница… — шептали они все громче, перебивая друг друга, когда Рагуил из дальнего угла зала следил за пресс-конференцией. — Стражница, — говорили они и произносили еще много слов на чужих языках, которых он прежде не слыхал, хоть и знал, как они переводятся.

Это означало одно: Зиба Маккензи — его новый ангел-хранитель. Господь забрал первую, но вместо нее послал другую.

Она сама так сказала!

«Я тебя понимаю. Хочу помочь».

Как же охватило в тот миг кожу мурашками! Как заколотилось сердце!

Зря он испугался, будто прежний ангел его покинул. Неужто и впрямь решил, что оставила его? Она никогда не бросила бы своего подопечного, не послав кого-то взамен себя…

Рагуил сплел пальцы, складывая веревочную петлю крест-накрест.

— «Господь сохранит вхождение твое и исхождение твое, отныне и до века»[17], — прошептали голоса, и Рагуил кивнул. Он знал, что они не врут.

Увидев на шее у Зибы Маккензи хамсу[18], он уверился окончательно. Его ангел тоже носила браслет со святым символом — амулетом в форме ладони, защищавшим от сглаза. Знак, что в момент ухода она передала свои крылья ониксоволосой Зибе Маккезни, и отныне та будет его беречь. Беречь, вопреки всем гадостям, которые наговорила про него журналистам.

Она не могла поступить иначе. Теперь Рагуил это понимал. Не хватало еще, чтобы в Скотленд-Ярде узнали про ее миссию. Гадкие слова — лишь уловка. Зиба Маккензи нарочно притворяется перед окружающими.

Он подсунул большие пальцы под веревочную петлю. Три параллельных линии. Один миг — и они сплелись кольцами.

Вот очередное доказательство ее святости — то, как усердно она пытается его понять. И как удивительным образом ей это удается. Зиба Маккензи знает не только то, что он потерял своего ангела в день, когда поразил демона, но и то, что им движет жажда возмездия и справедливости. Кровь за кровь. До сих пор никто этого не сознавал.

Зиба Маккензи — она другая. Она видит насквозь. Она очень точно описала его журналистам, хоть услышанное ему и не понравилось.

И глядите-ка, ни разу не назвала его Протыкателем! Пусть она не знает его настоящего имени, и все равно не кличет этим оскорбительным прозвищем.

Рагуил убрал бечевку, снял очки и протер линзы полой рубашки — каждую по семь раз. Вполголоса прошептал семь раз «Отче наш», нацепил очки на нос и почесал руки.

Муравьи вернулись. Он не видел их, но они щекотали кожу своими лапками.

— Хватит прятаться, — шептали голоса вслед за Зибой Маккензи.

Рагуил расковырял подсохшую корочку на губе. Хоть новый ангел-хранитель и понимает его лучше, чем кто-либо другой, однако, не зная всех подробностей, уберечь пока не может.

«Пора с кем-то поговорить», — сказала она, и странное чувство охватило в тот момент Рагуила. Долгие годы он хранил свою тайну, что клубком ядовитых змей сдавливала сердце. Долгие годы никто не догадывался, кто он есть на самом деле.

Было бы здорово наконец явить себя! Сбросить покров тьмы! Вдохнуть полной грудью!

Как же сделать это, не выдав себя?

Он снова вытащил бечевку и торопливо завертел ее, вспоминая слова Зибы Маккензи. Она хочет взглянуть поближе на его так называемую «ра-боту».

Правда, потом она добавила слово «преступление». Зато сперва сказала «работа». Потому что понимает: его деяния — праведная, святая миссия. Еще один знак, что она послана свыше и ей можно довериться.

Его прежнему ангелу, упокой Господь ее душу, не хватало понимания. Рагуил никогда не раскрывал ей свой секрет, а она не хотела вникнуть. Потому и не могла уберечь его в минуты опасности.

Ветер пронзил Рагуила холодом. Он закрыл глаза и прошептал «Отче наш» семь раз подряд, пока не отпустило.

Он давно хотел ей исповедаться, еще когда признание могло все изменить, только уста сковывало страхом. Нельзя повторять ту же ошибку. Если он хочет, чтобы Зиба Маккензи его берегла, надо ей открыться. Довериться. Вопрос лишь в том, как подать знак, что он готов принять ее защиту?

Рагуил посмотрел на парящую рядом с ним Кэти. Та с хлопком исчезла.

«Не надо возводить меня на пьедестал, это нехорошо, — сказала она, когда он принес ей розовые тюльпаны. — Мне теперь неловко».

Что ж, отныне ей не будет ни цветов, ни пьедестала. Кэти ему больше не нужна, у него есть Зиба Маккензи.

— Зиба Мак, — шепнули голоса.

Темная фигура, таившаяся поодаль, подкралась ближе. Шорох гигантских подошв эхом разнесся по улице.

Зиба Мак, ну конечно!

Рагуил убрал бечевку и принялся считать буквы на пальцах. Зиба — четыре. Мак — три.

Три плюс четыре будет семь.

Идеально — очередной знак свыше.

— Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и присно, и во веки веков, аминь, — зашептал он снова и снова, нужное количество раз осеняя себя крестным знамением.

От лба к груди. От левого плеча к правому.

Свободной рукой он раздирал ногтями кожу. Чертовы невидимые букашки!

Мимо прошли двое мужчин в костюмах.

— Глянь, какой урод. — Они ткнули в него пальцем. — Долбаный нарик…

Рагуил разозлился. Его перебили, придется начинать сначала.

Закончив, он посмотрел в небо и улыбнулся.

— Мир тебе, Избранный, — зашептали голоса, и мостовая вздохнула.

С тех пор как он убил в Кэмдене демона, голоса стали гораздо ласковее. На все лады хвалили за то, что он сделал.