Искусство войны

Shellina, Amaranthe

Искусство войны

Глава 1

Я лежал на спине и смотрел в небо, которое постепенно заволакивало серыми тяжелыми тучами, не оставляя ни единого светлого островка, через который смог бы прорваться лучик света. Прямо как моя жизнь — без единого просветления, сплошная мутная серая хмарь. Грустно улыбнулся, вспоминая, как после тяжелого ранения меня списали и выбросили, как ненужную игрушку; как постепенно все начало катиться под откос, вся моя жизнь, в которой не осталось ничего, кроме всепоглощающей безнадеги. Я лежал и просто смотрел на небо, наблюдая за метаморфозами природы, в которых не было ничего, что не повторялось бы циклично по кругу из раза в раз, изо дня в день, из года в год. Чем дольше я смотрел, тем более зыбкими стали казаться воспоминания, они словно растворялись в этом небесном свинце, словно поглощались им, не оставляя мне даже прошлого. Я уже не помнил ни голоса, ни внешности жены. А была ли она? Или это плод моего воображения, который тянул за собой отголоски других, кажущихся чужими, воспоминаний? Может быть действительно никогда и не существовало этой женщины, которая первой предала меня, из целой вереницы, последовавших за ней близких мне людей. Или я как всегда заблуждался, считая их близкими, хотя они никогда такими не были? Как дальтоники путают зеленым с красным, так и я в который раз перепутал белое с черным, и сейчас я хотел лишь одного — забыть. Все забыть, включая собственное имя, чтобы не осталось ни единого напоминания о том, что я когда-то вообще существовал. Я так сильно хотел все забыть, что теперь, когда моя память словно растворялась и перемалывалась сама в себе, я не тянулся к ней, чтобы остановить этот процесс.

Никогда не думал, что могу рассуждать об обычной грозовой туче, как о чем-то невообразимом, несущим в себе столько тайн и загадок мироздания. Усмехнувшись, на мгновение прикрыл глаза, может мне податься в философы? А что, многие неудачники после полного провала их жизни становились философами, и даже учили других, как можно наилучшим образом спустить то, что тебе осталось в унитаз. Внезапно перед глазами предстал образ какого-то мужчины. Он просто стоял, не совершая ни малейших действий, и чем больше проходило времени, тем больше я удалялся от понимания произошедшего со мной.

А ведь я всего лишь хотел перестать чувствовать себя никчемным инвалидом и еще хотя бы раз послужить своей стране и доказать в первую очередь себе самому, что чего-то еще стою. Последняя картинка, которая промелькнула передо мной, это как накануне вечером мне поступил звонок и равнодушный женский голос оповестил, что меня навестят с рабочим визитом, новый командир нашей части и его заместитель. И чем быстрее тучи затягивали небо, тем более нереальным казались воспоминания о звонке и маленькой квартирке в двенадцать квадратных метров, и об инвалидном кресле, которое я ненавидел так, как ненавидел никого и ничего в своей не слишком-то и длинной жизни. Закрыл глаза, прогоняя наваждение осточертевшей обстановки, которая сопровождала меня последние годы моего жалкого существования, вяло отмечая, как пошел мелкий дождь, и смотреть вверх становилось просто некомфортно, чувствуя при этом, что проваливаюсь в черный сон, словно в густое затягивающее с головой болото, из которого мне уже не выбраться.

* * *

— Ваше высочество, ваше высочество, что с вами?! Вы живы?! — я с трудом приподнял раскалывающуюся голову и мутным взглядом посмотрел в ту сторону, откуда раздавался крик. Ко мне бежал, смешно подкидывая ноги в белых чулках, пожилой господин. Если бы не стоящий в голове гул и не двоение в глазах, я бы точно ответил, что «нет, не живой», и посмотрел, как бы отреагировал господин на этот выпад.

Внезапно до меня дошло, как он ко мне обращался. «Ваше высочество»? Это что, шутка? Я не… а, собственно, кто я?

Паника затмила головную боль и сопровождающее ее головокружение, и я резко сел. Сделал подобную глупость, определенно зря, потому что меня тут же вырвало. В то время, как я освобождал содержимое желудка на мягкую зеленую травку, на которой, как оказалось, лежал, а сейчас стоял на четвереньках старательно блюя, до меня добежал господин в белых чулках и, упав прямо белыми чулками на траву, принялся охать и хлопотать вокруг моего страдающего тела, периодически обмахивая белоснежным платочком.

Когда звездочки прекратили свое кружение вокруг моей многострадальной головы, а в желудке не осталось даже желчи, я сел и вытер рот рукавом. Затем, опираясь частично на землю, частично на все еще причитающего господина, поднялся на дрожащих ногах и, используя все того же господина в качестве подпорки, осмотрелся.

При ближайшем рассмотрении я определил, что нахожусь в центре живописной полянки, окруженной со всех сторон огромными деревьями, включая просто монументальный дуб, из-под корней которого бил прозрачный источник.

Остановив взгляд на холодной, даже по виду воде, я поспешил к источнику настолько быстро, насколько позволяло мое состояние и поддерживающий меня за талию господин. Возле дуба снова упал на колени и приник к живительной влаге. Предчувствия не обманули — вода была восхитительно холодной, настолько, что сводило зубы от холода. После того как изо рта исчез кислый привкус недавней рвоты, зачерпнул воду в горсть и тщательно протер лицо. Вроде немного полегчало, теперь можно и осмотреться получше.

— Ваше высочество, это не засада, вот, Мозес сумел поймать, — я едва успел повернуть голову к говорившему, как передо мной упало явно мертвое тело, облаченное в зеленый кафтан, по-моему, именно так называется этот длинный пиджак, до колен. Хотя, я могу и ошибаться.

Вид тела вызвал подкатывающий к горлу комок, но снова блевать мне категорически не хотелось, поэтому попытался отстраниться от трупа, поднявшись на ноги. Теперь я мог рассмотреть тело получше. Так, дыра в груди, из которой уже не выплескивалась кровь, явно давала понять причину смерти данного индивида даже без аутопсии. Скорее всего, при жизни он был высокий, слишком уж много места под дубом заняло тело. Худощавый, я примерно прикинул размер натянутого кафтана и попробовал мысленно надеть его на себя — нет, я вряд ли влез бы в этот предмет одежды, и это же относилось и к штанам. Переведя взгляд дальше, увидел длинные белоснежные волосы, заплетенные в сложную косу, бог ты мой, неужели прирезали девчонку? Не удержавшись, дотронулся до косы и тут же отдернул руку, рефлекторно сунув в рот порезанный палец, похоже, в волосы вплетено что-то сильно острое. Нет, девчонки подобные украшения, насколько я знаю, не носят. Что там дальше? Дальше шло немного вытянутое лицо с длинным прямым носом, тонкими бледными губами и уже поддергивающимися мертвенной пленкой, бывшие ярко-зелеными чуть раскосые, глаза. Длинные уши с сильно заостренными кончиками и немного вытянутыми мочками, хоть украшений, способных так их оттянуть, я не заметил…

Так. Стоп! Мой взгляд снова переместился на уши парня, сейчас очевидно, что парня. Заостренные? Сильно захотелось протереть глаза, но я не стал этого делать. Что это? Точнее кто? Заигравшийся до степени косметической хирургии толкиенист? Но почему тогда тот, кто называл меня высочеством, позволил кому-то по имени Мозес зарезать несчастного заигравшегося ребенка?

— Ваше высочество, с вами все в порядке? — мужик, который швырнул передо мной тело, приблизился и я смог, наконец, его рассмотреть. Не слишком высокий, плотный, затянутый в броню воин, вооруженный полуторником… Затянутый в броню? Я все-таки протер глаза. Броня, да и сам мужик, также, как и тело на траве никуда не делись, а значит, нужно что-то отвечать.

— Капитан, ты что не видишь, что его высочество не в себе, — от немедленного ответа меня освободил господин в чулках, за что я ему был в этот момент очень благодарен. — Его высочество головой изволили удариться, когда падали с убитого этим длинноухим отродьем жеребца.

— А я говорил, что нужно шлем носить, тогда и не ушиб бы голову до потери дара речи, — проворчал капитан и негромко добавил. — Хотя обычно его не заткнуть, так что хоть какая-то польза от ушастых все-таки имеется.

М-да, не слишком-то почтительное отношение капитана к моему высочеству, но с данным феноменом я разберусь попозже, мне бы вспомнить, чье я вообще высочество и почему меня хотят убить толкиентисты. Стоп. А причем тут высочество и заигравшиеся толкиенисты? Насколько помню, если конечно это были действительно реальные воспоминания, то монархии не было уже давно, по крайней мере, официально, поэтому называть меня так могли только в двух случаях: либо это играет со мной мое воображение, подкидывая несуществующие фортеля, либо я действительно нихрена не помню, даже собственного имени.

— Я в порядке, капитан, — голос звучал глухо, и слова произносились медленно, словно мне рот набили манной кашей. Как будто я говорю на иностранном языке, и мой речевой аппарат еще не приспособился быстро произносить вроде бы знакомые звуки. — Кто это? — неловко указал на тело.

— Да какой-то одиночка, видимо, охотник. Увидел наш отряд и решил проявить инициативу, — усмехнулся капитан. — Нам бы побыстрее пересечь границу, ваше высочество. Длинноухие в нашем Гроумене совсем уже чувствуют себя как дома. А ведь досюда еще не должны были докатиться слухи про то, что столица пала.

— Не говори ерунды, капитан, — сердито отмахнулся от слов воина господин в чулках. — Всем известно, а мы на себе убедились, насколько мощные маги у завоевателей, что для эльфийского выродка стоит создать вестника? Хорошо еще, что им, скорее всего, неизвестно, что его высочество принц Бертран жив и практически покинул страну.

— Да, скорее всего, неизвестно, иначе здесь не протолкнуться было бы от рейнджеров, спешащих порадовать их поганых Лордов головой последнего Клифанга на серебряном блюде.

— Капитан Гастингс, лошадь для его высочества готова, прикажете трогаться? — к нам подбежал молодой парнишка, так же, как и капитан упакованный в броню — а именно в пластинчатый доспех. Забрало его шлема было поднято, что позволяло разглядеть совсем юное безусое лицо парня.

Капитан с сомнением осмотрел меня. Видимо у него возникали определенные сомнения насчет того, а смогу ли я вообще куда-то ехать, да еще и верхом. Я как никогда разделял его сомнения, но здесь, похоже, приказы раздавал как раз капитан Гастингс, несмотря на мое высочество. Внезапно мой взгляд упал на господина в чулках, который все еще поддерживал меня за талию, не позволяя завалиться на землю. Да что со мной не так? Почему я на ногах не стою? Подумаешь, головой стукнулся. Как будто я мало башкой в своей жизни бился, чтобы так раскиснуть, как кисейная барышня, ей богу. Так. Собраться, мать твою, ты же офицер! О как. Я офицер? А высочество? А что высочество не может быть офицером? К горлу подступил очередной комок, который я с трудом сглотнул, не давая выплеснуться наружу.

— Капитан, может быть, его высочество пока со мной поедут в телеге, — с сомнением в голосе протянул господин в чулках. — Это конечно неправильно, но что сейчас вообще правильно? А там Криспин сможет его попользовать, видишь же, его высочество сейчас на троне усидеть не смогут, не то что в седле.

— Его высочество и так на троне не смог усидеть, — грубо перебил господина капитан. — Но ты прав, Бакфорд, нам нужно двигаться быстро, а быстро его высочество вряд ли сможет, так что… Мозес! Где ты, каналья?!

— Я здесь, господин капитан! — Мозес, похоже, тот самый, который убил киллера-толкиениста, материализовался прямо рядом со мной и гаркнул так, что я оглох на одно ухо.

— Не ори, помоги его высочеству разместиться в телеге, и двинемся, итак здесь столько времени потеряли.

Мозес с помощью Бакфорда дотащил меня до телеги, которую с полянки не было видно. Зато стало понятно, что я выехал на поляну первым и криворукий толкиенист выстрелом убил моего жеребца, который упал, ну и я соответственно вместе с ним. Добить меня киллеру не позволили, вон он лежит почти невредимый под дубом, если, конечно, не считать дыры от удара мечом в груди. За это я благодарен вот этому здоровяку, на котором сейчас повис. Грудь здоровяка была затянута в металлический панцирь, а вот остальных элементов доспеха я не наблюдал. Такое могло произойти, если его застали врасплох, и он просто не успел надеть доспехи полностью, а учитывая его далеко не стандартную фигуру, подобать что-то из трофеев, не имея под рукой грамотного кузнеца, Мозес попросту не смог. Я еле передвигал конечностями, чем не помогал, а скорее мешал своим верным спутникам. Собравшись с духом, я посмотрел себе под ноги и заметил, что правая нога совершенно не двигается и тупо волочится по земле. Как такое могло произойти? Боли в пораженной конечности я не чувствовал, но ощущал, на уровне подсознания, что двигаю ею, хотя по факту я просто прыгал на одной ноге, чем заставлял морщиться Мозеса, который что-то бурчал себе под нос про высших зажравшихся сыночков, которые готовы умереть от обычного ушиба мизинца. Я хотел было возмутиться, что это не совсем верное определение моего положения и отказ ноги имеет под собой более глубокую причину, нежели элементарный ушиб. В голове вертелось что-то такое, связанное с нервно-мышечной памятью, но точку приложения своим мыслям мне найти не удалось.

Телега стояла прямо за дубом. На хорошо утоптанной дороге. Вообще-то дорога огибала полянку, а не пересекала ее. И за каким чертями меня туда понесло, ясно же что мы торопимся, к тому же находимся на явно вражеской территории? Это все мне даже сейчас понятно, хоть я и не помню подробностей. Кажется, мое состояние называется амнезией. Частичной, если быть точным. То есть, я помню, что есть такая штука как амнезия, но вот кто мне про нее говорил — не помню, хоть убивай. Хотя в моем положении данные выражения не стоит упоминать и даже о них думать. Желающих прикончить чем-то важного господина в моем лице судя по разговорам и увиденному слишком много, а укромных мест этого леса не хватит, чтобы разместить всех охотников за одной конкретной головой.

Мозес сгрузил меня прямо на тюки с чем-то мягким. Бакфорд снова суетился, стараясь уложить как можно более комфортно. Похоже, что он личный слуга моего высочества и единственный заботится, чтобы его господину было не только безопасно, но и максимально комфортно. Какая поразительная преданность, я о такой только в книгах про средневековье читал, в сказках, потому что, если исходить из исторических фактов, никогда люди, а тем более слуги, не были преданы своим господам. Что-то меня несет в неведомые дали, а в своих рассуждениях я с каждым разом все больше путаюсь, потому что диссонанс с реальностью и моими всплывающими отрывками воспоминаний ничего кроме тошноты и головной боли не вызывали. И ни на сантиметр не приближали к самому главному для меня ответу: кто я такой, стрелу эльфийской матери в… хм.

— Криспин, осмотри раны принца, останавливаться мы не будем, — негромко произнес капитан, который шел за нами. — Мне не нравится его правая нога. Надеюсь, ты сможешь найти более вескую причину, почему его высочество перестал нормально ходить, потому что в удары в голову такой силы, чтобы отказала избирательно одна конечность, я на своей памяти еще не встречал.

Я с трудом приподнялся на локтях, чтобы осмотреться. Только сейчас я сумел рассмотреть весь отряд, среди которого не нашлось второго такого же идиота, как я, и из которого ни один из порядка тридцати рыцарей, а назвать эту толпу закованных в железо мужиков на лошадях как-то по-другому у меня язык не поворачивался, с тропы не свернул и на злополучную полянку не поперся. И что меня все-таки туда понесло?

Телега тронулась, а на мой лоб легла восхитительно прохладная нежная, явно женская ладонь.

— Я не вижу и не чувствую никаких серьезных повреждений у его высочества, — низкий, слегка гортанный женский голос заставил меня приоткрыть глаза, которые я прикрыл, борясь с накатывающей волной головной боли.

Прямо перед моими глазами оказался весьма соблазнительный женский бюст, едва прикрытый кружевом этого как его… по-моему корсажа.

— Криспин, ты же видишь, с ним явно что-то ни так, — я с трудом оторвал взгляд от прекрасного зрелища и покосился на заламывающего руки Бакфорда.

— Я ничего смертельного не чувствую, — упрямо повторила женщина, лица которой я пока не видел. — Но я не целитель, я простая знахарка. Хотя, ты прав, с ним что-то происходит. Вот что, — через секундную паузу произнесла она. — Сейчас его усыплю. Иногда сон является лучшим лекарством.

Она протянула вторую руку, отчего ее грудь колыхнулась, притягивая мое внимание, и положила ладонь мне на глаза. Не успев возмутиться тем, что меня никак нельзя усыплять, я же еще ничего не вспомнил, как мои глаза под теплой ладонью закрылись, и я провалился в темную пустоту.

Глава 2

Я проснулся от того, что телега резко остановилась. Исчезло умиротворяющее покачивание и это ощущение вырвало меня из навеянного сна, который жутко раздражал реалистичностью картинок, очень быстро сменяющих друг друга. Эти картинки сливались в одну сплошную ленту, разобрать что-то в которой не представлялось возможным. Лишь изредка мне удавалось сосредоточиться на каком-то одном образе из череды предстающих передо мной, но этот момент длился совсем недолго, и снова начиналась бесящая меня мельтешня. Наверное, эти картинки должны мне были о чем-то напомнить, но никаких воспоминаний в голове чудесным образом не всплывало, и образы так и остались всего лишь образами, словно вырезанные из незнакомых мне картин. По крайней мере, своего имени я так и не вспомнил. Лишь по разговорам моих людей смог сделать вывод, что зовут меня Бертран Клифанг, вот только, что-то мне подсказывает, что у высочества не может быть столь короткого имени, да и не ощущаю я его своим. Словно пытаюсь натянуть на себя рубашку, которая по непонятным мне причинам внезапно стала безнадежно мала. Хорошо хоть пришел в себя в окружении верных, хоть и не слишком почитающих меня людей, которые в большинстве своем предпочитали не обращать на меня внимания. Это было не слишком приятно, но вполне терпимо, учитывая обстоятельства. Все было бы гораздо хуже, если бы мое возвращение из беспамятства произошло в плену у врага или в одиночестве под тем самым дубком, под которым меня нашел Бакфорд. Это был бы просто блестящий номер, учитывая, что враги, скорее всего, знали бы, кто я, а я не только не знал этого факта, но и даже не догадывался, что они самые что ни на есть враги. Телега окончательно замерла на месте. всхрапнула лошадь и, судя по легкой вибрации, переступила с ноги на ногу. Глаза я не открывал, кроме того, постарался выровнять дыхание, чтобы никто не увидел, что я уже не сплю.

— А кто тут у нас? — впереди раздался издевательский голос, особым образом коверкающий слова. Я уже где-то слышал подобные интонации, так обычно разговаривают уголовники. В голове сразу же возник вопрос — откуда я это знаю? Откуда, вашу мать через колено, я — принц крови знаю, как разговаривают уголовники?! И что им вообще доспелось тормозить своих же, практически на границе с воинственно настроенной армией врага. Уголовники, что с них взять, ни чести, ни совести, ни обычного понимания прописных истин.

— Вы кто, убогие? — несмотря на то, что капитан произнес это спокойным, немного насмешливым тоном, я ощутил в его голосе напряжение. Это была незапланированная и ничем не обоснованная задержка, которая могла в итоге вылиться в целый ушат неприятностей, и это не только капитан понимал. Я, например, тоже слегка напрягся.

Стараясь не привлекать внимание, нащупал на поясе ножны с кинжалом, которые заметил еще в то время, когда Мозес тащил меня к телеге. Пальцы сжались на рукоятке. Теперь нужно было вытащить его как можно незаметнее. О том, чтобы привыкнуть к оружию, которое я не знал, и проверить его баланс, речи не шло. Оставалось только надеяться, что это не обычная аристократическая игрушка. Правда, в этот момент в голове словно по щелчку образовалась ехидная мысль: а почему я не должен знать и владеть собственным оружием? Мышечная память сделает свое дело, если в нее вкладывались, хоть какие-то усилия, разумеется.

— Мы отпустим господ рыцарей в полном здравии, если они соизволят оставить на этой замечательной тропинке свои доспехи, оружие и ценности. Ах да, еще телегу со всем содержимым, — говоривший явно ерничал, мне почему-то захотелось встать и набить ему морду, по-простому, без затей. Как в обычной уличной драке, ведь сама ситуация к этому располагала. Однако выпячивать свои желания на первый план все же не стоило, нужно поступить по уму и довериться профессионалу в этом вопросе. — Хотя, нет, тело из телеги и сморчка можно выбросить, а девку оставить, — и он заржал, а со всех сторон ему вторил смех луженых глоток.

— Я предлагаю другой вариант, — капитан пока еще говорил спокойно, но напряжение в голосе заметно усилилось. — Вы сейчас быстренько убираете с нашей дороге это дерево, а мы делаем вид, что вы просто криворукие лесорубы. Тогда никто из вас не пострадает.

— Переговорщик из тебя, все же никакой, — судя по голосу эти самые переговоры доставляли уголовнику удовольствие, отступать он явно не желал, продолжая идти по задуманному плану. Сидящие в телеге Криспин и Бакфорд никакого волнения не высказывали. Неужели такие стычки на дороге в порядке вещей? Да уж, система правопорядка тут явно на высшем уровне.

— Дерево само с дороги не уберется, — спокойно повторил капитан, не обращая внимания на провокацию со стороны оппонента.

— Рыцарь, вас много, и вы сила, — говоривший прекратил ерничать и сразу же перестал напоминать мне уголовника. — Но нас больше, вы окружены и не сможете развернуться на этой тропинке, чтобы сомкнуть строй, поэтому давайте разойдемся миром: вы поделитесь с бедными погорельцами, у которых проклятые длинноухие сожгли деревню, чем можете и поедете дальше, так уж и быть, бабу свою можете с собой забра…

Он недоговорил, потому что в этот момент произошло сразу две вещи: у кого-то из разбойников не выдержали нервы, или просто руки устали держать натянутый лук, но откуда-то из кустов вылетела стрела и вонзилась прямо в круп запряженной в телегу довольно флегматичной лошадки. Я видел это сквозь ресницы, которые оказались на удивление длинными и густыми. Но я точно помню, что у шатенов они редкие и довольно блеклые, а я вроде бы шатен, хотя вот именно сейчас я в этом не уверен, как не уверен в тех знаниях о цвете волос и толщине ресниц, откуда бы мне мужику знать о таких бабьих тонкостях, только не нужно мне говорить, что я принц немного не правильный, на буфера Криспин я любовался с явным удовольствием, а уж как руки чесались потрогать.

Лошадка, какой бы флегматичной она не была, такого надругательства над собой не выдержала. Стояла она до того, как предательская стрела ранила ее в самое святое, у поваленного дерева, перегородившего дорогу, и основательно объедала его, предоставив вести переговоры людям. Но как только стрела воткнулась ей прямо в… хм, то она сразу же почувствовала боль и уязвленное самолюбие. Издав истошное ржание, она поднялась на дыбы, наглядно продемонстрировав, насколько она сильное животное, потому что на пристегнутую к ней телегу ей было в этот момент наплевать. Проделала она этот маневр так резко, что Бакфорд и Криспин не удержались и выпали из телеги прямо на дорогу, а пока поднимались, эта зверюга без разбега скакнула через препятствие, да так, что умудрилась протащить за собой телегу. Вот что значит правильная мотивация. Только вот мне от этого было не слишком весело. Телегу мотнуло, затем подбросило, а следом взбесившаяся скотина с места понеслась галопом. Все случилось настолько быстро, что никто не сумел отреагировать. Только я сел и успел заорать. А еще я успел вытащить кинжал и с силой метнуть его в стоящего прямо посреди дороги явно растерявшегося разбойника. Бросок был неудачный: на трясущейся телеге, по движущейся цели, а бандит в это самое время опомнился и решил убежать, да еще и балансировка оружия оставляла желать лучшего. Кинжал вонзился ему в плечо, а пронесшаяся мимо него лошадь вильнула, телегу занесло и бандюган с воплями, перемежающимися стонами, завалился прямо на меня, опрокинув обратно на тюки и вышибив на мгновение дух.

Последнее что я услышал, был рев капитана Гастингса у нас за спиной.

— Аларм!

Лошадь неслась с бешенной скоростью, но умудрялась поворачивать именно в тех местах, где дорога делала повороты. Вот только телеги не были предназначены для подобных маневров. На одном из таких поворотов телегу занесло, и она за счет инерции, созданной ее немаленьким весом, несколько секунд дрифтовала, прежде чем оглоблями врезаться в стоящее близко к дороге дерево. Дерево в отличие от оглобель выдержало, и лошадь, лишенная тяжелого груза, понеслась еще быстрее, показав нам свой хвост. Телега остановилась. Мы с грабителем с облегчением посмотрели друг на друга, и он попробовал пошевелиться. Мы не видели этого обрыва, он был скрыт кустарником. Как только грабитель шевельнулся, телега, как оказалось, зависшая над обрывом одной парой колес, резко накренилась и, сорвавшись в недолгий полет, приземлилась и покатилась под откос, наращивая скорость.

Я вцепился в борта и зажмурился, прощаясь с жизнью. Сильный удар и я ощутил все прелести свободного полета без парашюта. Без чего? Додумать такую умную мысль мне не дало такое же свободное, как до этого полет, падение. Я сумел сгруппироваться и покатился кубарем, закрывая руками свою многострадальную голову. Если меня еще раз по ней приложит, то сомневаюсь, что все воспоминания вернуться и лечение подобным, сыграет на манер верного и действенного лекарства. Единственное, что я мог бы в этом случае, так это гыгыть и мычать на радость врагам моего павшего государства. Ох какая каша в голове, зато она дала мотивации еще лучше сгруппироваться и пережить несколько мгновений, сохраняя конечности в полном комплекте и защитив дурную голову на плечах. Было больно, но, по крайней мере, я себе ничего не сломал, чего нельзя было сказать про горе-бандита, если судить по его вою, постепенно переходящего в поскуливание.

Когда мое кувыркание прекратилось, я растянулся на земле, покрытой как на той поляне мягкой зеленой травкой. Пару минут просто лежал, отмечая про себя боль в правой ноге. Я отмечал то, что нога болит, но никак не мог понять, почему она болит. Как может болеть то, чего уже давно нет? Но ведь нога была! Я сам ее видел! Резко сев, вызвав этим новый приступ головокружения, я переждал, пока мой мозжечок прекратит изображать вертолет, и принялся разглядывать ноги. Ноги как ноги — обе целые и невредимые, довольно длинные и сильные, еще бы, столько на лошади скакать, хорошо еще, что не колесом. На ноги были натянуты бархатные штаны, с кожаными вставками в самых неожиданных местах. Я попытался подвигать сначала левой ногой, что далось мне без особых проблем, а вот с правой вышла заминка: двигаться и подчиняться сигналам из мозга она явно не хотела. Я прощупал каждый сантиметр, но ничего не обнаружил, ни видимых переломов, ни болевых ощущений. Я даже не чувствовал, как прикасаюсь к внешне целой конечности, которая не выглядела атрофированной из-за длительного бездействия. Прикрыв ненадолго глаза, я попытался вспомнить хоть что-то, в частности, была ли у меня нога раньше или ее все же не было. А если ее не было, то почему она есть сейчас? Дьявольщина какая-та. Как же убого чувствовать себя полным кретином, запутавшимся даже в целостности своих конечностей.

Раздавшийся неподалеку стон отвлек меня от самолюбования и самобичевания. Решив оставить на время ногу Шредингера, я рискнул подняться. Медленно встал на ноги, но правая конечность попыталась подвернуться. Я со злостью посмотрел на нее.

— Ну что тебе нужно? Хребет вроде цел, сама вроде на месте, что тебе доспелось? — Стон повторился, и я схватил ногу за бедро и попытался сдвинуть ее с места. К моему невероятному облегчению, нога передвинулась, и я тут же подтащил к ней левую. Еще один шаг, затем еще… создавалось впечатление, что я заново учусь ходить. Я так сосредоточился на таких простых и одновременно сложных движениях, что почти упустил из вида грабителя.

До него оставалось пройти еще шагов шесть-семь, и я уже отпустил бедро, делая неуверенные шаги самостоятельно и без поддержки, когда услышал приглушенные матюки, произнесенные сквозь стиснутые зубы. Значит, мужик пришел в себя, новость, заставившая меня пошевеливаться. Когда я подошел к нему вплотную, он уже сидел, вытащив кинжал из раны, и даже успел заткнуть рану комком из какой-то тряпки, явно вывалившейся из моей злополучной телеги.

— Ну ты и мудак, — я навис над ним, глядя сверху вниз и отмечая только искры ненависти в голубых глазах.

— На себя посмотри, — сквозь зубы огрызнулся молодой еще мужик. — Тоже мне защитнички. Просрали все восемь крупных сражений. Даже я сумел бы если не выиграть, то хотя бы не с такими потерями проиграть, ведь преимущества по местности были изначально на нашей стороне! И план битвы был хорош, кто вообще выпустил эту обезьяну — генерала Сьюита в ставку? — в его голосе послышались истеричные нотки. Я же несколько мгновений разглядывал его перекошенное от боли и ненависти лицо и лишь потом ответил.

— Меня там не было.

— И это тоже вызывает вопросы, знаешь ли, — выплюнул он буквально мне в лицо.

— Во всяком случае, я совершенно точно не дезертир, — по тому, как он вздрогнул, я понял, что попал в цель. Мне нужно было поднять мой кинжал, единственное оружие, которое было сейчас доступно, но только вряд ли этот солдат ставший разбойником, позволит мне за ним потянуться.

— А ты вообще знаешь, что эти твари делают с нашими девчонками?

— Полагаю, тоже самое, что вы делали бы с эльфийками, — я не отрывал взгляда от его лица, буквально заставляя себя не смотреть в сторону кинжала. — Вот только не говори мне, что устроил засаду на такой довольно большой отряд как наш, просто из любви к искусству. Ты что же не понимал, что у вас просто нет шансов? Что вы хотели на самом деле?

— Прошел слух, что под защитой отряда вроде вашего, знахарка хорошая едет. Ничего бы мы вашей девке не сделали, она нам именно как знахарка нужна. Раненных подлечить, да несколько баб рожать собрались, а мы-то чем им поможем?

— Знаешь, врешь ты не очень убедительно, — протянул я. — Знахарка не сможет вылечить раненных и ты это знаешь, собственно как и о том, что бабы, которые рожать собрались, сами могут в этом друг другу помочь и ни одна знахарка без специальных трав и снадобий ничего сделать не сможет, если что-то пойдет не так. Об знаю даже я и ты, тоже. Так зачем вы нас остановили?

— Тебя перед народным судом выставить. Кто-то же должен ответить за ваши «заслуги» венценосные идиоты, — он буквально прорычал свой ответ.

— Ты думаешь, что своим рычанием ты заставишь меня наложить в штаны и заскулить, моля о пощаде? — я покачал головой. — Скулить — это удел слабаков, тебе подобных, я прекрасно слышал твои хлюпанья, как только мы приземлились. Так что, хватит строить из себя патриота, отвечай, сколько тебе заплатили за мою голову и не стыдно ли тебе якшаться с длинноухими, которые «знаешь, что делают с нашими девчонками?» — передразнивая его я сделал небольшой шаг вперед, в надежде, что со стороны покажется, будто я оступился. Глядя на бывшего вояку, который с потрохами продал все свои убеждения и страну, в глаза, в которых плескалось недоумение и затем быстро меняющее его привычная мне ненависть, я понял, что снова попал в точку. Какой я наблюдательный оказывается, черт бы меня побрал. Разбойничек с большой дороги не ответил мне, продолжая прожигать взглядом.

— Ну что же, по-хорошему ты рассказать, зачем вы тормознули наш отряд, не хочешь, твоя воля — значит, будем разговаривать по-плохому.

— «Тормознули», «патриота»? — он недоуменно посмотрел на меня, пытаясь понять значения неизвестных ему слов, но тут же метнулся к кинжалу, лежащему на земле.

Я не стал играть в игру кто быстрее, тем более еще до конца не разобрался, что же творится с моей правой ногой. Но если ходить я еще толком не научился, то удар у меня был поставлен очень хорошо.

Я не хотел его убивать, пока это было ненужно, поэтому в последний момент изменил траекторию удара и тяжелый сапог попал не по подбородку, куда я собственно и бил, а по раненному плечу, быстро и резко, не давая ему шанса опомниться и хоть как-то отреагировать на мои движения. Парня отбросило в сторону, и он, взвыв, схватился за плечо, но тут же вырубился, потому что я ему добавил, зарядив куда-то в район печени. После второго удара разбойник потерял сознание, и я смог нагнуться и забрать кинжал с украшенной драгоценным камнями рукояткой, но жутко неудобный и лишенный даже видимости баланса из-за количества этих самых камней, и поместить в ножны на поясе.

— Ваше высочество! — крик Брафорда заставил меня задрать голову, сложить руки лодочками и крикнуть.

— Я здесь! Осторожно, здесь обрыв!

Из кустов сверху показалась голова верного слуги. Оценив обстановку, Брафорд исчез из поля моего зрения, а когда снова появился, то уже ни один, а с капитаном Гастингсом, с которым они принялись обсуждать способы извлечения моего высочества из этой природной ловушки, в которую я угодил благодаря все еще валяющемуся в отключке дезертиру. Пока они совещались, я решил пройтись по оврагу, собрать вещи, которые еще можно было как-то применить, и заодно получше разработать ногу, потому что, боюсь, больше мне пока телеги не видать, верхом придется ехать и ехать довольно долго.

Глава 3

Как оказалось, я ехал на тюках одежды, которые были навалены поверх действительно ценного груза. Не удивлюсь, если впоследствии окажется, что разбойники охотились не только за моей головой, но и за содержимым моего почившего средства передвижения. На дне телеги, которая не разбилась вдребезги, как мне сначала показалось, врезавшись во что-то по дороге ко дну оврага, что это было, я не разглядел — может камень, а может корни какого-нибудь чересчур живучего дерева, все еще лежало кое-какое оружие, включая мой собственный меч в украшенных драгоценными камнями ножнах. Все остальное вывалилось на землю, к счастью, прямо в тюках и мешках. Практически ничего на рассыпалось и не раскатилось по всему оврагу. Я критическим взглядом рассматривал телегу почти пять минут, и пришел к выводу, что если ее аккуратно поднять наверх, то вполне можно снова использовать, даже не слишком укрепляя.

Пока часть спустившихся в овраг воинов разбирала каким-то чудом оставшийся в телеге груз, а другая часть собирала в общем-то немногие раскиданные по оврагу вещи, я старался им не мешать и только прохаживался взад-вперед, разрабатывая ногу. Я все еще не понимал, почему внезапно разучился ходить, если никаких серьезных ранений не заполучил, а при моих падениях больше пострадала именно левая нога, перестановка которой при ходьбе у меня никаких затруднений не вызывала. Если подобное явление связано с какими-то воспоминаниями, то они никак не хотели проявляться, чтобы я наконец-то перестал задавать себе постоянно уйму вопросов, начиная с самого простого — как же меня все-таки, вашу мать, по-настоящему зовут!

Вообще все это приключение, титул принца, преданные люди, эльфы-завоеватели — воспринималось мною как… я даже не знаю, как сказка что ли. Словно я сплю и вижу интересный сон или проигрываю в воображение сюжет недавно прочитанной книги, ставя себя на место принца Бертрана. Меня совершенно не трогали эти эльфы, которые сейчас хозяйничают на моей земле, да что говорить, мне вообще было наплевать на страну, которую мы со всей возможной скоростью пытались покинуть в такое нелегкое для нее время. Это был стратегически верный шаг, потому что, чтобы начать предпринимать определенные шаги в сторону исправления данной ситуации, нужно было как минимум остаться в живых. Причем оставаться живым желательно было именно принцу, все остальные не слишком годились в такой период на роль знамени. Это понимал я, это понимали мои люди, поэтому, как бы они ко мне не относились, но защищать меня будет до последней капли крови, как бы пафосно это ни звучало. Вот только остаться в живых в родной стране не представлялось возможным ни в каком виде и качестве, именно поэтому мы сейчас так стремились пересечь границу и сделать это как можно быстрее. Но… Именно это самое «но» заставляло меня морщиться, разглядывая связанного и валяющегося без сознания разбойника, и заключалось оно в том, что мне все равно. Именно это и было самым поганым, что я прекрасно осознаю, что мне все равно, где я в итоге окажусь, и что потом буду делать, потому что ничего делать мне как-то не хотелось, никакого желания рвать жопу из-за этой земли у меня не было, и это было неправильно. Так быть не должно, ведь это же моя страна, это мои люди, это моя столица, в конце концов, недавно пала, хоть я и не помню подробностей. Это мой отец погиб, и хоть он был паршивым военным стратегом и, судя, скорее по недомолвкам, чем по открытым высказываниям, королем он тоже был не очень, но это мой отец! Так почему я не хочу мстить за его гибель парням в зеленых кафтанах, или как там на самом деле называется этот длинный пиджак? Почему мне все равно, словно все, что меня окружает, всего лишь декорации в спектакле, куда меня позвали на главную роль, причем в самый последний момент, когда утвержденный на эту роль актер слег с инфарктом? Позвать-то меня позвали, вот только актер из меня не слишком хороший, еще хуже, чем из моего отца военный стратег, никак не могу в роль принца-освободителя вжиться, да просто в роль принца вжиться не могу, как сказал бы один классик: «Не верю!»

— Аккуратно, не хватало еще, чтобы мешок порвался. Тогда мы точно здесь зазимуем, пока все соберем, — раздался сварливый голос одного из рыцарей. Я покосился в ту сторону. Двое воинов довольно бережно несли вроде бы небольшой мешок. Мне их имен не называли, а сам я до сих пор ни черта не помню. Мешок казался небольшим, но несли они его с трудом, хоть надетая на них броня и скрывала напрягшиеся мышцы, по тому, как осторожно они двигались, можно было сделать вывод, что ноша довольно тяжелая. Так что рыцари совершенно не зря опасались, что ткань может не выдержать и порваться под весом содержимого. Ну, в этом нет ничего удивительного — золото тяжелый металл, а капитан молодец, сумел из дворца, или откуда мы бежали, извлечь не только мое высочество, но и большую часть не слишком впечатляющей казны. А откуда ей взяться впечатляющей-то? Война дело дорогое и затратное, хорошо хоть что-то в закромах родины осталось, что можно было в мешках перетаскивать, а не в кошелях на ремнях.

Почему я ничего не могу вспомнить?! Ведь побег из охваченного огнем города, в котором кипел бой на каждой улице — это же не поход в соседний ларек за пивком, такое не забывается. А по-другому быть просто не могло, ведь столица-то все-таки пала. Я сжал руками виски, пытаясь таким нехитрым способом заставить мозг работать. Ничего, ни одного всплеска воспоминаний.

Поняв, что насиловать голову нет нужды, она уперлась и ни в какую не хотела делиться со мной воспоминаниями, я возобновил движение, отмечая про себя, что уже именно иду, и правую ногу не подволакиваю на ходу, а довольно твердо печатаю шаг. На ходу я повертел в руках меч в роскошных ножнах, который еще во время разбора нацепил на пояс в предназначенную для него петлю. Намного подумав, вытянул оружие из ножен, крутанул кистью и чуть не выронил вычурную рукоять. Связки запястья протестующее заныли, словно впервые проделывали такой финт. Я что никогда толком не занимался фехтованием? Или как правильнее — тренировками с мечом? Вот конкретно с этим довольно неплохим бастардом. Заменить рукоять на более удобную, срезать все камни и унести в ювелирку, и получится весьма и весьма впечатляющее оружие. Таким мечам давали имена, о них упоминали в легендах, они сами были легендами, и некоторые особо впечатлительные особы совершенно серьезно думали, что подобные мечи являются одушевленными предметами, что они имеют душу, но высочество я или не высочество? У меня просто обязан быть в арсенале подобный клинок. Стиснув зубы, я снова крутанул кистью, заставляя меч описать полукруг. Звук рассекаемого воздуха, волшебный как та флейта, заставил замереть в восхищении. Великолепное оружие, идеальный баланс, и, если подумать, то и камни не слишком-то и мешают, а наоборот, создают подобие ограничителей для пальцев, чтобы ладонь не скользила. Но почему у меня создается впечатление, что толком я обращаться с этим произведением кузнечного искусства не умею. А ведь я знаю принципы.

Упрямо мотнув головой, я поднял меч, перехватил второй рукой навершие, очень удобно легшее в ладонь и поднес клинок к правому плечу. Вот, из этой позиции очень удобно наносить «Удар гнева» — которым при большом желании можно разрубить тело противника от ключицы наискосок почти до самой печени. А еще из этой позиции можно отбить практически любую атаку.

Левая нога сильно выдвигается вперед, меч опускается к правому боку, словно я хочу вложить его в ножны, только с другой стороны, корпус поворачивается, и вот я уже стою боком к предполагаемому противнику. «Закрытый небенхут» — руки скрещены, что дает эффект сильно сжатой пружины, которая готова разжаться в любой момент, именно в тот, который мне будет нужен. Очень эффективная стойка, единственный минус — она подходит только для опытных мечников, потому что практически полностью открывает для атаки голову и бок. Я знаю ее, и мой разум отдает четкие команды моим рукам и ногам, чтобы они заняли полагающееся им место. Я — опытный мечник? Или все-таки нет?

Правая нога неуклюже сдвигается назад, и я словно слегка приседаю, поднимаю меч и мягко укладываю его сильной частью клинка на предплечье согнутой левой руки, практически на локтевой сгиб. Правая рука практически вжимается в гарду, левая поддерживает рукоять за навершие, готовая в любое мгновение протолкнуть меч вперед. Иоахим Мейер называл эту стойку «ключом ко всему». Она позволяет отбивать любые атаки и наносить любые удары и уколы, практически по всем направлениям.

Делаю сильный выпад. Вот! Я все это помню. Я все это умею, или умел, когда-то раньше. Я не помню, кто такой Иоахим Мейер, и почему он столько хороших слов мне говорил, возможно, это мой учитель, но я же все это умею! Только почему-то мое тело не согласно со мной. И даже этот выпад вызвал болезненные ощущения в суставах и мышцах. Да что же это такое, вашу маму восемь раз?!

С силой вогнав меч обратно в ножны, я пошел по дну оврага, пытаясь привести в порядок разбегающиеся, словно тараканы по кухне, когда включили свет, мысли. Солнце практически не пробивалось сюда сквозь растущие по краю оврага деревья, создавая этакую вечную затененность, дающую прохладу даже в отсутствие ветерка.

Постепенно разгоряченная голова начала остывать и я остановился. Внезапно пришло осознание, что я довольно далеко ушел от места аварии. Настолько далеко, что уже не слышу переругиваний моих рыцарей и отборных матов руководившего сбором добра капитана Гастингса, которые перебивали даже причитания Барфорда, раздающееся фоном сверху, потому что спуститься в овраг по веревке, учитывая его возраст, мой верный Барфорд не смог.

Громко выматерившись, я развернулся, чтобы пойти уже в обратном направлении, но тут прямо передо мной сгустилась тень. Стало совсем темно, настолько, что я перестал различать даже стену оврага, расположенную в паре метрах от меня, и мне это ни черта не понравилось. Нахмурившись, я на ощупь отступил к стене оврага, прислонившись к ней так, чтобы защитить спину и вытащил из ножен меч. В наступившей локальной темноте, а темнота была локальной, потому что я прекрасно видел, как буквально в десяти метрах от того места, где я стоял, тьма отступала, и овраг продолжал жить своей обычной дневной жизнью, неярко вспыхнули камни на рукояти создавая незнакомый мне тускло мерцающий узор. Словно это была не рукоять меча вовсе, а лампа, которая горела все тусклее, из-за того, что начали садиться батарейки.

Сложно принимать правильные решения, когда совершенно не ориентируешься в окружающей обстановке и не понимаешь, чем то или иное действо может закончиться. В окружающей меня тьме, которая становилась все непроницаемей, начали раздаваться какие-то невнятные шорохи, всхлипы, чьи-то бормотания. Сияние, исходившее от камней, ничуть не рассеивало мглу, а делало ее еще более жуткой. Все это давило на психику, заставляя делать беспорядочные выпады в сторону каждого шороха, и все больше и больше вжиматься спиной в земляную насыпь, превратившуюся со временем в монолитную стену.

Именно в этом состояла моя ошибка — я понятия не имел, что подобные, кажущиеся незыблемыми, стены таких вот многовековых оврагов могут скрывать в себе опасности пострашнее непонятных страшилок, скрывающихся во тьме, и пока только пугающих, но не причиняющих никакого вреда.

Возле лица пронеслось нечто, опалившее кожу щеки потусторонним холодом и заставившей замереть на месте жутью. В это же самое время стена, на которую я опирался, внезапно, словно растворилась за моей спиной, лишив тем самым опоры и хоть какого-то чувства защищенности, и я провалился внутрь, нелепо взмахнув руками. Упав на спину, чудом не зарезавшись при этом собственным мечом, я покатился куда-то вниз по накатанной горке, со все больше и больше нарастающей скоростью. Так как упал я спиной вперед, то катиться мне пришлось головой в неизвестность. Чем могут закончиться подобные покатушки, я прекрасно осознавал, и принялся ерзать и извиваться до тех пор, пока мне не удалось развернуться, чтобы в случае чего удариться все-таки ногами, потому что когда-нибудь этот спуск все-таки закончится. Горка уходила круто вниз, и я ехал, все больше наращивая скорость, даже не пытаясь тормозить, чтобы не переломать руки. Никогда не любил американские горки, что бы ни значило это развлечение.

Так как никого из моих воинов поблизости не наблюдалось, и я при всем желании не смог бы перед ними сейчас потерять лицо, показывая свою слабость, то решил не скромничать и громко заорал, выражая криком свой протест против такой несправедливости этой гребанной вселенной в целом, и моего какого-то кармического невезения в частности.

Как я и думал, все когда-нибудь заканчивается. Вот и мой сумасшедший спуск подошел к своему логическому концу. Постепенно гора становилась все положе, скорость моего передвижения соответственно замедлялась, и в просторную подземную пещеру я вкатился уже совсем медленно. Проехав по инерции еще пару метров, остановился, стараясь унять колотящееся сердце и прижимая к груди меч. Немного успокоив сердцебиение, огляделся: попал я в большую пещеру с высоченными потолками, теряющимися у меня над головой в вышине. Сталагмиты и сталактиты как в любой уважающей себя пещере росли сверху и снизу, хотя откуда растет сталактит, а откуда сталагмит, я не смог бы ответить с первой попытки даже под страхом немедленной гибели.

Прошло, судя по ощущениям, минут десять, прежде чем я почувствовал холод и определенный дискомфорт, а также небольшое жжение в том месте, на котором сидел. Медленно поднявшись, я протянул руку назад, чтобы оценить ущерб и тут же подпрыгнул, потому что кожу на заднице защипало от простого прикосновения… Кожу на заднице?! Сунув меч в ножны, я судорожно стащил с себя штаны и едва не взвыл: мой ошеломляющий во всех смыслах этого слова спуск не остался без последствий — штаны сшоркались до приличной такой дыры, неудивительно, что я, судя по всему, еще и задницу расцарапал.

— О, сэр рыцарь решил сразу же продемонстрировать мне свои возможности, — раздавшийся сзади грудной женский голос заставил отбросить пришедшие в негодность штаны, и резко развернуться, выхватив меч. Вот только я упустил из вида, что штаны снимаются не только сзади. — Хм, я впечатлена, тебе есть чем гордиться.

Передо мной стояла белокурая красавица, облаченная во что-то полупрозрачное и воздушное. Ее взгляд был прикован к… я почувствовал, что краснею. Однако проснувшееся чувство опасности никак не хотело успокаиваться, поэтому я продолжал держать меч в правой руке, левой рефлекторным жестом попытавшись прикрыть пах.