Голос разума. Философия объективизма. Эссе

Всю свою историю Запад пребывал в глубокой нерешительности в ответах на эти вопросы: его величайшие достижения приходятся на периоды, когда оба ответа были «да», но, за редким исключением, философы, как выразители взглядов своих эпох, провозглашали «нет».

Ни индивид, ни цивилизация не способны долго существовать с таким нерешенным конфликтом. Наш век за него платит. И именно наш век должен его разрешить.

9

Религия против Америки

Леонард Пейкофф

Лекция прочитана на Форуме Форд-холла 20 апреля 1986 г. и опубликована в журнале The Objectivist Forum в июне того же года.

Призрак бродит по Америке – призрак религии. Измененная реплика Карла Маркса будет темой моей лекции.

Где я увидел религию? На политическом небосклоне 1980-х гг. появились «новые правые», проникшие в ряды республиканцев при президентстве Рональда Рейгана. Основная часть «новых правых» состоит из ярых протестантов, типичных представителей морального большинства. Они часто объединяются с другими религиозными группами по главным вопросам, включая консервативных католиков наподобие Уильяма Бакли[16] и неоконсервативных еврейских интеллектуалов из журнала Commentary.

Все эти группы пристально наблюдали за поведением «новых левых» и сделали очевидный вывод, что страна приходит в упадок. Они видели, как либералы идеализируют накаченных наркотиками хиппи и нигилистских йиппи; они видели распространение порнографии и сексуальных извращений, шумных и жаждущих власти людей, стремящихся в ряды демократов, чтобы требовать еще больше квот и подачек; они слышали от «левых», как те резко осуждают Соединенные Штаты и сочувствуют Советской России, и они не просто так заключили, что страна приходит в упадок из-за недостатка ценностей, моральных абсолютов и нравственности.

Ценности, возражали «левые», субъективны; никакой образ жизни или государство не лучше и не хуже других; больше нет чего-то абсолютно правильного или неправильного – если, добавляют либералы, вы не верите в вышедшую из моды идеологию наподобие религии. Вот именно, отвечают «новые правые», в этом и заключается подлинный смысл. Они говорят, что есть и абсолютная истина, и абсолютные ценности, которые выступают спасательным кругом для нашей великой страны. И есть только один источник таких ценностей – не земной человек и не его разум, а Бог, как дано в Священном Писании. Выбор, с которым мы сталкиваемся, – это либо скептицизм, упадок и этатизм демократов, либо мораль, абсолюты, американизм на их единственно возможной основе – старомодной, иудейско-христианской религии.

«Религиозная часть Америки просыпается как раз вовремя, чтобы спасти страну, – сказал мистер Рональд Рейган в 1980 г. – Наша сильная сторона в борьбе против тоталитарной тирании – это традиционные ценности, основанные на религиозной морали»[17].

«Религиозные устои, – говорит конгрессмен Джек Кемп, – лежат в основе политической системы. “Неотъемлемые права” на жизнь, свободу и достижение счастья покоятся на вере в то, что каждый человек создан Богом и обладает особой ценностью в Его глазах… Без общей веры в создавшего нас Бога не может быть ни свободы, ни спасения, если большинство соберется отбросить права меньшинства»[18].

Или, как резюмирует свою точку зрения министр образования Уильям Беннетт: «Наши ценности как свободного народа и основные ценности иудейско-христианских традиций идут рука об руку и дополняют друг друга»[19].

Американские политические деятели давно не уделяют внимания формальной набожности. Но «новые правые» здесь отличаются. Кажется, они серьезно относятся к своей религиозности и активно внедряют свои убеждения в политическую сферу. Также они стремятся сделать свои убеждения главными принципами в личных отношениях, в наших искусстве и литературе, в наших больницах и в образовании нашей молодежи. Что бы вы ни говорили, мистер Рейган превосходно выполнил одно из своих предвыборных обещаний: он наделил религиозных приверженцев возможностью определять национальную повестку, которой у них не было в нашей стране многие поколения.

Воодушевление новых республиканцев и те вопросы, которые оно за собой влечет, – вот наш предмет обсуждения сегодня. «Новые правые» – это ответ «новым левым»? В каких отношениях находится иудейско-христианская традиция с принципами американизма? Ведут ли Рональд Рейган и Джек Кемп, как заявляют их последователи, к новой эре свободы и капитализма или к чему-то другому?

Обсуждая эти вопросы, я не буду много говорить о самих «новых правых»: их убеждения широко известны. Я хочу исследовать это движение в широком, философском контексте. Я хочу спросить: «Что есть религия? Как она функционирует в жизни любой нации, в ее прошлом или настоящем?» Конечно, эти вопросы абстрактны, но неизбежны. Только после их рассмотрения мы сможем оценить отношения между конкретной религией, такой как христианство, и конкретной нацией, например американской.

Предлагаю начать с определения. Что такое религия? Что общего между всеми ее разновидностями, западными и восточными, и что отличает ее от других культурных явлений?

Религия подразумевает особый взгляд на мир и соответствующий образ жизни. Другими словами, термин «религия» означает тип (на самом деле предвестник) философии. Религия включает рассмотрение природы знания (что является предметом изучения такого раздела философии, как эпистемология) и реальности (то, что изучает метафизика). На основе своих метафизических и эпистемологических принципах религия выстраивает моральную систему (этику). Таким образом, вопрос начинает звучать так: какой тип философии определяет религию?

Оксфордский словарь английского языка определяет религию как «особую систему веры и богослужения» и как «признание со стороны человека высшей невидимой силы как обладающей контролем над его судьбой и правом на его подчинение, уважение и преклонение».

Основополагающим понятием здесь выступает «вера». Она означает убежденность при отсутствии доказательств. Именно она отличает религию от науки. Ученый может верить в не видимые невооруженным глазом сущности, такие как атомы или электроны, но лишь на основании логических доказательств их существования из наблюдаемых явлений. Религиозный же человек просто верит в «высшую невидимую силу», чье существование он не может логически доказать. За всю историю философии ни одно учение о вселенной не смогло обосновать переход в область сверхъестественного. Пять доказательств бытия Бога, данные Фомой Аквинским, величайшим из всех религиозных мыслителей, признаются многими философами как логически неверные: каждое доказательство было не раз опровергнуто, хотя эти обоснования существования Бога лучшие из когда-либо предложенных.

Многие философы идут дальше: они указывают, что Бог – это атрибут не столько веры, сколько любой религии. Бог, существование которого можно доказать, лишь навредил бы религии. Бог, открытый человеческой логике, научному исследованию и рациональному пониманию, неизбежно стал бы определяемым, ограниченным, конечным и понятийно пластичным, подвластным законам науки и поэтому неспособным творить чудеса. Бог стал бы лишь одним из природных явлений, очередной переменной для ученых, подобно новому виду галактики или космических лучей, перестав быть сверхъестественной силой, повелевающей вселенной и требующей человеческого послушания. Религия основана на истинном Боге не разума, а веры.

Если вы хотите конкретизировать идею веры, предлагаю вам посетить кампусы университетов Лиги плюща[20], где, согласно сведениям из The New York Times, сейчас происходит возрождение религии. Вы надеетесь найти там студентов, яро обсуждающих доказательства бытия Бога или стремящихся превратить древние библейские мифы в нечто согласованное с научными теориями? Наоборот. Студенты, как и их родители, настаивают, что Библию надо воспринимать как буквальную истину независимо от наличия смысла. «Студенты сегодня охотно мирятся с руководством сверху, – говорит религиозный представитель кампуса. – У них все меньше потребности в своей колокольне», то есть в упражнении их собственных разума и способности суждения. Почему? Они рады просто верить. Например, в Колумбийском университете новое студенческое сообщество собирается не для того, чтобы анализировать, а чтобы «петь, молиться и говорить на разных языках». «Люди возвращаются к религии тем же путем, как и уходили», – замечает университетский священник[21]. Это абсолютно верно. Заметьте, что они возвращаются не к логике и разуму, а к вере.

«Вера» определяет метод религии, суть ее эпистемологии; и, как утверждает Оксфордский словарь, вера в «высшую невидимую силу» – основное содержание религии, ее отличительный взгляд на реальность, то есть ее метафизика. Эта высшая сила не всегда представлена личностным Богом: в некоторых религиях она трактуется как некая обезличенная субстанция. Общий знаменатель – вера в сверхъестественное, в некий субъект, атрибут или силу, возвышающуюся над земным миром и контролирующую его.

Согласно религии, сверхъестественная сила – сущность вселенной и источник всех ценностей. Она образует сферу подлинной реальности и абсолютного совершенства. В противовес ей земной мир рассматривается как осязаемый и врожденно несовершенный, даже извращенный, и метафизически незначимый. Согласно большинству религий, земная жизнь лишь эпизод в путешествии души к своему последнему пристанищу, то есть отбрасыванию мирских ценностей для воссоединения с Богом. Выпущенный группой студентов-католиков памфлет гласит, что человек «не может достичь совершенства и истинного счастья на земле. Он может сделать это лишь в вечности, в жизни после смерти… Поэтому все, чем обладает или чего не достает человеку на земле, его привилегии и преимущества не имеют значения»[22]. Несколько месяцев назад Папа Иоанн Павел II в Нью-Дели призвал индийцев к жизни в «аскетизме и самоотречении». Вскоре в Квебеке он осудил «очарование современного мира продуктивностью, выгодой, эффективностью, скоростью и рекордами физической силы». Слишком много людей, говорил он в Люксембурге, «сознательно организуют свою жизнь, основываясь лишь на реалиях этого мира без уважения к Богу и Его желаниям»[23].

Эти послания приводят нас к религиозной этике, сущностью которой выступает вера – вера в заповеди Бога. Здесь добродетель состоит в послушании. Она не касается вопроса осуществления ваших желаний, какими бы они ни были, а относится лишь к стремлению исполнить предписания Творца. Она затрагивает не преследование своих эгоистических целей, будь они рациональны или нет, а готовность отречься от них как служение Господу. Религия проповедует этику самосовершенствования, самоотречения, самопожертвования.

Что препятствует на пути реализации этих этических принципов, согласно религиозным писателям? Грех гордыни. Почему гордость – это грех? Потому что метафизически человек – несовершенное существо. Его интеллект беспомощен в важнейших жизненных вопросах. Его воля не властна над его существованием, которое полностью контролируется Богом. Его тело поддается всем искушениям плоти. Иными словами, человек слаб, уродлив и низок, он – типичный продукт ущербного, иллюзорного мира, в котором живет. Поэтому правильным отношением человека к себе, как и ко всему подлунному миру, должно стать смирение. Для земных созданий, таких как вы и я, «познай себя» означает «познай свою никчемность»: честность влечет за собой самоуничижение, самоотчуждение и самоотвращение.

Религия выстраивает существование человека вокруг веры, Бога и жизни в служении Ему и навязывает презрение к четырем важнейшим элементам: разуму, природе, индивидуальному Я и самому человеку. Религию нельзя отождествлять с ценностями, моралью или философией как таковыми: она символизирует особый подход к философским вопросам, включая особенную моральную систему.

К чему приводит такой подход к человеческой жизни? Необязательно отвечать на этот вопрос дедуктивным методом, поскольку история Запада представляет последовательность религиозных и нерелигиозных времен. Современный мир, включая Соединенные Штаты, – это результат объединения таких периодов, как греко-римская цивилизация и средневековое христианство. Поэтому для понимания Америки необходимо взглянуть на исторические свидетельства этих периодов – на их видение религии и на практические последствия ее деятельности. После такого рассмотрения уже не возникнет проблем с пониманием сути Соединенных Штатов.

Древняя Греция не была религиозной цивилизацией – по крайней мере не по упомянутым ранее признакам. Божества с Олимпа выступали для человека подобием старшего поколения, вредными родственниками с ограниченной властью; они были ближе к инопланетянам Стивена Спилберга, чем к тому, кого мы привыкли называть «Бог». Они не создавали вселенную, не формировали ее законы и не оставляли откровенных посланий или требований жертвенной жизни. Не воспринимались они серьезно и ведущими деятелями культуры, такими как Платон и Аристотель. Большинство древнегреческих мыслителей не признавали священных текстов, безупречной святости или интеллектуального превосходства за пределами человеческого разума, как и не допускали наличия веры. Эпистемологически многие из них были убежденными индивидуалистами, ожидающими от других достижения истины собственными силами благодаря чувственным наблюдениям и логике. За подробностями я отправляю вас к Аристотелю, основному выразителю греческого духа.

Метафизическим результатом такого подхода стала греческая культура. Человек сбрасывал со счетов сверхъестественное, и его энергия направлялась на веселье и жизненные излишества. Присутствовала смутная вера в бессмертие, замечательно высказанная Гомером в «Илиаде», один из героев которой, Ахилл, сказал, что он лучше будет рабом на земле, чем «править среди усопших».

Греческая этика выстраивалась именно на такой основе. Все древнегреческие мыслители соглашались с тем, что добродетель корыстна. Цель морали, по их мнению, в том, чтобы позволить человеку достигать личного совершенства и счастья через развитие его природных качеств и прежде всего его познавательной способности, то есть интеллекта. Чтобы понять, как греки оценивали человека, взгляните на их статуи, воплощающие человеческую силу, славу и красоту, и прочтите у Аристотеля о такой добродетели (да, именно добродетели), как гордость.

Должен заметить, что Платон во многом был исключением из общей тенденции нерелигиозности греков. Однако его идеи стали определяющими значительно позже. Когда философия Платона взяла верх, греческий подход уже себя изжил. Его заменила эпоха христианства.

Интеллектуально период Средних веков был полной противоположностью классической Греции. Один из важнейших философов христианского периода, Августин Блаженный, считал, что вера – основа всей духовной жизни человека. «Я не знаю, чтобы верить, – говорил он, – а верю, чтобы знать». Другими словами, разум – ничто, кроме как прислужник откровения; он – придаток веры и его задача – прояснять религиозные догмы. А если догма не может быть прояснена разумом? Тем лучше, отвечает Тертуллиан, один из первых отцов христианского вероучения. Подлинно религиозный человек, говорит он, радуется поражению своего разума, поскольку это показывает его приверженность вере. Отсюда знаменитый ответ Тертуллиана, когда его спросили о догме про самопожертвование Иисуса Христа: «Credo quia absurdum» («Верую, ибо абсурдно»).

В Средневековье к физической природе относились как к иллюзорной дымке, переходной стадии в божественном замысле и потому мучительной, как к галлюцинации и ловушке: галлюцинации, поскольку люди ошибочно принимают земной мир за реальность, а ловушке – из-за воздействия на человека постоянных искушений, способных навредить его бессмертной душе. Соблазняет же его возможность земного наслаждения.

Какую жизнь требуется вести бессмертной душе на земле? Самоотречение, аскетизм, решительный отказ от искушений. Разве справедливо – отказываться от жизненных удовольствий? Августин Блаженный отвечает так: чего могут хотеть создания, испорченные первородным грехом, создания, «сгорбленные и омерзительные, грязные и покрытые язвами»?

Каковы же результаты двух противоположных способов жизни – древнегреческого и средневекового?

Древняя Греция создала философию, логику, науку, математику и великолепное, прославляющее человека искусство; она дала нам основы современной цивилизации и научила Запад мыслить. Косвенно, через Древний Рим, выстроенный на греческой интеллектуальной основе, она снабдила нас законами и первым представлением о правах человека (впервые о них упомянули языческие стоики). В политическом плане древние государства так и не смогли подняться до общественного строя с полностью сложившимися индивидуальными свободами; ни одна нация до Соединенных Штатов такого уровня не достигла. Однако древние заложили теоретическую основу концепции свободы, а на практике в некоторых греческих полисах и римских республиках многие люди были относительно свободными. И они были куда более свободны, чем их современники в религиозных цивилизациях наподобие Древнего Египта и других.

Каковы результаты средневекового подхода? Темные века получили свое название не просто так. Августин Блаженный боролся со светской философией, наукой и искусством; он считал их мерзостями, которые необходимо отбросить; особенно же проклинал науку как «искушение для глаз». В отличие от многих нынешних американцев, которые ездят в церковь на кадиллаке или включают любимую проповедь на магнитофоне, чтобы не прерывать игру в теннис, средневековые люди относились к религии серьезно. Они создали антиматериалистическое и антиинтеллектуальное общество. Мне не нужно напоминать вам о житиях святых, основных героях того периода. Жития рассказывали о людях, питавшихся желчными пузырями козлов или пеплом, утолявших жажду водой для стирки и спавших на камнях. Так называемые святые решительно противостояли природе, телу, сексуальным отношениям, удовольствию – всем соблазнам земной жизни, и именно за это противостояние были канонизированы согласно законам своей религии. Повсеместная стагнация и ужасающие бедность, безграмотность и невежество, выкашивающие города болезни и продолжительность жизни в пределах 20 лет – все эти экономические и социальные последствия доминирующей моральной системы были неизбежны. «Горе вам, смеющимся ныне!»[24] – говорится в Нагорной проповеди. Ну, здесь можно быть спокойным: у них было мало поводов для смеха.

Как насчет свободы? Изучите исторические сведения о крепостных крестьянах, всю жизнь привязанных к одному месту, их благородных хозяев и всепроникающих указах церкви. Если вы хотите наглядный пример, то взгляните на американских пуритан (средневекового анахронизма, несколько столетий назад пересаженного на девственный континент), которые продолжили устанавливать теократическую диктатуру в колониальном Массачусетсе. Такая диктатура, заявляли они, необходима по существу самой религии. Вы находитесь во владениях Бога, объясняли они каждому несогласному, и поэтому вы – слуга, который должен поступать так, как указывает Всевышний через своего представителя на земле. Кроме того, говорили они, вы с рождения порочны, поэтому диктатура необходима для управления толпой с их греховными импульсами. И, добавляли они, у вас не может быть собственности: богатство, как и другие ценности, – это небесный дар, передаваемый во владение лишь временно и контролируемый, как все остальное, наместником Бога, то есть главой государства. И что с того, если такое положение вещей делает вас несчастными? Вы и не должны быть счастливы в этой жизни.

Увы, нет философской пропасти между мышлением и действием. Последствие религиозной эпистемологии обнаруживается в политике тирании. Если вы не можете познать истину собственными силами, а должны покорно подчиняться когнитивному авторитету, то вы себе не хозяева: вы не можете управлять своим поведением через собственное суждение, а в своих действиях должны быть послушны другим. Именно здесь скрывается причина, по которой исторически (и Айн Рэнд не раз на это указывала) вера и сила всегда тесно взаимосвязаны: каждая требует наличия другой.

Ранние христиане действительно привнесли в мир несколько прекрасных идей, оказавшихся крайне важными для формирования будущей свободы личности. Здесь я должен отдать им должное. Особенно хороша идея о том, что человек как индивид обладает ценностью, что его душа бесценна, и такое представление – большой вклад в западное мировоззрение. Впервые эта идея возникла в постулате, что человек, несмотря на первородный грех, создан по образу и подобию Бога. Такое понимание человека противостоит дохристианскому представлению о том, что определенная группа или народ обладает монополией на человеческую значимость, в то время как все остальные – либо рабы, либо варвары. Однако заметьте: указанная христианская идея, взятая сама по себе, оказалась исторически бессильной. Она совсем не повлияла на то, чтобы освободить крепостных, остановить инквизицию или превратить пуританских старейшин в томасов джефферсонов. Только когда религиозный подход себя исчерпал, когда идея ценности личности смогла вырваться из христианского контекста и войти в рациональную, светскую философию, только тогда она принесла практические плоды.

Что или кто положил конец Средним векам? Я считаю, что Фома Аквинский, представлявший Аристотеля и разум в средневековой культуре. В XIII в., впервые за тысячу лет, Фома Аквинский вернул в западную культуру языческий подход. Разум, говорил он в противовес Августину Блаженному, опирается не на веру; он – самостоятельная природная способность, основанная на чувственном опыте. Его главная задача – не прояснять божественные откровения, а, как говорил Аристотель, накапливать знания о земном мире. Люди, воинственно заявлял Фома Аквинский, должны и применять разум, и подчиняться ему; все, что человек в состоянии доказать при помощи разума и логики, истинно. Сам Фома Аквинский думал, что сможет доказать бытие Бога, и считал веру важным дополнением к разуму. Эти заблуждения не изменили сущности произведенного им переворота, утвердившего концепцию свободы, морально и философски одобряемой, в которой западная культура так отчаянно нуждалась. Его послание человечеству после затяжного испытания верой состояло в следующем: «Все хорошо. Вам больше не нужно подавлять свой разум. Вы можете думать».

Как результат в исторически короткое время происходит мятеж против авторитета церкви, распад феодального строя, начало Ренессанса. Этот термин означает «возрождение», то есть возрождение разума и озабоченность человека земным миром. Как и в период язычества, мы видим светскую философию, естественные науки, прославляющее человека искусство и поиски земного счастья. То были медленные, мучительные изменения, с каждым веком становящиеся все более мирскими, от Фомы Аквинского до эпохи Возрождения и до своей кульминации – XVIII в., эпохи Просвещения. В этот век отцы-основатели Америки получали образование и создавали Соединенные Штаты.

Эпоха Просвещения представляет победу (правда, недолгую) греков-язычников и особенно аристотелевского духа. Основной принцип эпохи – безграничное уважение к человеческому интеллекту и полный отказ от веры и откровений. «Разум – единственный оракул человека», – говорил Итан Аллен[25], который высказывал сугубо атеистические мысли и высмеивал примитивные противоречия в Библии. «Пока мы находимся во власти священников… – говорил он в 1784 г., – в их интересах всегда будет обезоруживать закон природы и разум, чтобы установить несовместимые с ними системы»[26].

Элиу Палмер[27], другой американец эпохи Просвещения, выразился более ясно. Согласно христианству, пишет он, Бог «должен быть свирепым, мстительным тираном, находящим радость в жестокости и наказаниях своих созданий за грехи, которые он же вынуждает их совершать. Он создает миллионы бессмертных душ, которые никогда бы его не оскорбили, ради их вечного мучения». Подобные утверждения, говорил он, преследуют «величайшую цель всех светских и религиозных тиранов, призванную для подавления всех действий разума, для убийства энергии мысли, чтобы таким образом подчинить весь мир их собственному благополучию». «До сих пор думать было преступлением», – замечает Палмер. Сейчас у людей есть шанс: они наконец избавились от «долгой и скорбной ночи» христианского закона и усвоили «безграничную силу человеческого разума», «разума как величия природы»[28].

Аллен и Палмер – радикальные представители эпохи Просвещения, но они ее выразители. Тогда их подход был новым и не особо рьяно применялся отцами-основателями в качестве ключевой, революционной предпосылки. Томас Джефферсон поддерживает этот подход более спокойно и менее провокационно по отношению к религии, хотя сам подход остается тем же. «Хорошо укрепи свой разум, – советует он племяннику, – и призывай на его суд любой факт и любое мнение. Смело ставь под сомнение даже бытие Бога, ведь если он есть, то должен одобрять наличие разума больше, чем слепого страха»[29]. Обратите внимание на философские приоритеты в этом совете: на первом месте стоит разум, тогда как Бог лишь производная, если удастся доказать его бытие. Абсолют, который должен управлять человеческим мышлением, – это принцип разума, и любая идея должна пройти его проверку. Именно в полном отказе от веры заключается нерелигиозность эпохи Просвещения.

Последствие такого подхода – отрицание всех религиозных приоритетов. В метафизике: земной мир считается реальным, значимым, лишенным чудес и подчиненным безличному природному закону. В этике: успех в этой жизни стал главной целью; стремление к аскетизму заменено поиском человека своего земного счастья, которое должно быть достигнуто собственными усилиями и с чувством собственного достоинства, – качествам, ведущим к личностному процветанию. Может ли человек достичь совершенства здесь, на земле? Да, отвечает эпоха Просвещения, ведь у человека есть средство – мощная способность мыслить, необходимая для достижения его целей и ценностей. Человек может и не быть совершенным, но способен свое несовершенство исправлять, потому что он – рациональное существо.

Такими были заповеди того периода: не вера, не Бог и не служение, а разум, природа, счастье, человек.

Многие из отцов-основателей продолжали искренне верить в Бога, но эта вера была рудиментом, остатками прошлого, которые не формировали их способ мышления. Бог, так сказать, был низвергнут. Он стал рассматриваться как сторонний наблюдатель, который не отвечает на молитвы, не дает откровений и не требует самопожертвования. Такая точка зрения, известная как деизм, не может классифицироваться как религия. Деизм – стадия в процессе исчезания религии; это шаг от христианства к атеизму.

Деистская атмосфера возмутила и напугала религиозных деятелей эпохи Просвещения. Например, на церковной службе в 1739 г. проповедник Питер Кларк из города Сейлем, штат Массачусетс, утверждал: «Бывшая строгость религии, проявляющаяся в рвении к порядку и указаниям Евангелия, подвигу наших Отцов церкви, сейчас отринута и многими недолюбливается… и преобладает у нас противоположность пути Божьих людей»[30]. Через 50 лет проповедник Чарльз Бакус из Спрингфилда, штата Иллинойс, говорил, что религии угрожают «превалирующее безразличие» и «насмешки». Человечество, предупреждает он, «подвергается большой опасности быть высмеянным из-за религии»[31]. Священники боялись не просто так, и их описание атмосферы эпохи Просвещения было верным.

Таков интеллектуальный контекст Американской революции. Каждый аргумент в пользу свободы, выдвинутый отцами-основателями нашей страны, противоречил доводам пуритан о необходимости диктатуры. Человек, как говорили отцы-основатели (с подсказкой Джона Локка и других мыслителей), – это рациональное существо, и никакой авторитет не может требовать его слепого послушания ни в сфере мысли, ни в сфере действия. По своей природе человек волен использовать разум и действовать согласно ему, то есть свободен руководствоваться собственным рациональным суждением. Поскольку земной мир чрезвычайно важен, добавляли они, то мотивом любого человеческого действия должен быть поиск своего счастья. Поскольку именно индивид, а не сверхъестественная сила, создает богатство, то человек имеет право на собственность, право хранить, использовать и торговать плодами своего труда. Поскольку человек по своей сути добр, то нет потребности его связывать: не надо бояться свободы рационального существа.

В сущности, так звучало американское доказательство неотъемлемых прав человека. Доказательство того, что разум требует свободы. Поэтому нация индивидуальной свободы, Соединенные Штаты, не могла быть создана в другой, отличающейся в своей философии стране. Необходимо было то, что предложила эпоха Просвещения, – рациональный, светский контекст.

Когда вы ищете источник длительно формировавшейся идеи, вы должны учитывать ее философские основы, а не поверхностные утверждения или заблуждения, на которые можно поначалу натолкнуться. Даже самые благонамеренные люди порой не могут избежать ошибки в определении интеллектуальных корней своего подхода. К сожалению, допустили оплошность и отцы-основатели Америки. Все люди, говорил Томас Джефферсон, наделены определенными неотъемлемыми правами «своим Творцом», что формально привязывает индивидуальные права к вере в Бога. Несмотря на высокое положение Джефферсона, его утверждение (наряду с контраргументами из рассуждений Джона Локка и других) интеллектуально необоснованно. Принцип индивидуальных прав не проистекает и не зависит от идеи Бога как создателя человека. Он происходит из самой природы человека, каким бы ни был ее источник; он вытекает из требований разума человека и его выживания. Как я уже говорил, концепция прав несовместима с представлением о сверхъестественном. Это верно не только логически, но и исторически. В Средние и Темные века вера в Создателя доминировала, и только с упадком религии идея о Боге как об авторе индивидуальных прав возникла как историческая сила, формирующая нации. Какая основа заслуживает доверия в новых условиях – тысячелетняя вера или новая философия? Что выступает подлинной интеллектуальной причиной и защитником человеческой свободы – Бог или разум?

Мой ответ очевиден. Америка основана на моральной системе ценностей – в этом «новые правые» не ошиблись. Но, учитывая философские и исторические свидетельства, нельзя сказать, что в этой системе есть религиозные ценности или идеи. Америка основана на их полной противоположности.

Наверное, вам вдруг стало интересно: «А что насчет коммунизма? Разве он не является логичной, научной, атеистической философией, которая тем не менее ведет напрямую к тоталитаризму?» Кратко отвечу: коммунизм – это выражение не логики или научности, а их противоположностей. Несмотря на антирелигиозное позерство, коммунизм не что иное, как современная производная религии: он соглашается с ее сущностью по ключевым вопросам и просто дает им новую оболочку и прикрытие.

Коммунисты отрицают аристотелевскую логику и западную науку в пользу «диалектического» процесса: реальность, заявляют они, это поток противоречий, разобраться с которыми «буржуазный» разум не в состоянии. Они отрицают само существование человеческого разума, утверждая, что слова и действия не отражают ничего, кроме нелогичных, предопределенных сгустков слепой материи. Они действительно отрицают Бога, но заменяют его светским аналогом – Обществом или Государством, который они рассматривают не как совокупность индивидов, а как непостижимый, всемогущий, сверхъестественный организм, как «высшую невидимую силу», которая управляет всеми людьми. Человек, говорят они, лишь социальный винтик или атом, чей долг – подчиняться этой силе и жертвовать всем в ее пользу. Такой атом не имеет права думать о себе: обязанность индивида – соглашаться и выполнять указания общественных руководителей, потому что именно они – голос Общества, независимо от того, понимает ли он его. Словно Тертуллиан, коммунизм требует от своих последователей веры в буквальном, религиозном смысле. Во всем остальном вывод один: коммунизм – это не новая, рациональная философия, а жалкое, раболепное подражание религии.

Вот почему коммунизм не смог победить на Западе. В отличие от русских, нас не так долго топили в религии – в вере, самопожертвовании, смирении, служении. Мы все еще слишком рациональны и приземлены, слишком индивидуалисты, чтобы подчиниться откровенной тирании. Мы до сих пор защищены увядающими остатками, доставшимися нам в наследство от эпохи Просвещения.

Однако нам осталось недолго, если «новые правые» добьются своего.

В философском плане «новые правые» придерживаются тех же основополагающих идей, что и «новые левые»: религиозность первых выступает разновидностью иррационализма и требований к самопожертвованию и приведет к тому же результату – диктатуре. Это не абстрактный пример моей теоретической дедукции: представители «новых правых» открыто говорят о желаемом результате. Заявляя, что они – защитники американизма, они в то же время ставят своей политической целью чистый этатизм.

Яркий пример – их оголтелая настойчивость на государственном запрете абортов даже в первом триместре беременности. Женщина, по их мнению, не имеет права на собственное тело и, как добавляют наиболее прилежные представители «новых правых», даже на свою жизнь. Ее нужно заставить принести себя в жертву во имя государства, поступиться своими желаниями, жизненными целями и собственным существованием ради сгустка протоплазмы, которое, самое большее, потенциальное человеческое существо, даже неактуальное. «Аборты, – говорит Пол Вейрих, один из основателей Комитета по выживанию в Свободном Конгрессе, – всегда неправильны. Я уверен, что выбор между новой жизнью и уже существующей всегда должен быть в пользу первой. Человек, у которого была возможность пожить, получил ее в дар от Бога и должен уступить место новой жизни»[32].

Другой пример: мужчины и женщины, говорят «новые правые», не должны свободно, согласно собственному выбору и ценностям, вступать в сексуальные и романтические отношения; также законодательно необходимо запретить сексуальные практики, осуждаемые религией. Или: детям, слышим мы, необходимо прививать государственную религию в школе. Например, учебники по биологии должны быть переписаны под государственным надзором, чтобы представить книгу Бытия как научную теорию, стоящую на равных или даже превосходящую теорию эволюции. И, конечно, ритуал молитвы должен быть привит насильно. Разве подобные требования не противоречат Конституции? «Вовсе нет, – отвечает Джек Кемп. – Если молитва произносится вслух, то ей не нужно быть ничем больше, чем простым признанием бытия, силы, авторитета и любви Бога-Творца»[33]. Всего-то лишь, и ничего противоречивого в этом нет!

Или: когда студенты выходят из школы после подобной идеологической обработки, могут ли они самостоятельно находить ответы на интеллектуальные вопросы? Нет, говорят «новые правые». Взрослым запрещается свободно писать, читать и публиковать, исходя из их собственных суждений: вся литература должна проходить государственную цензуру, осуществляемую по религиозным стандартам отсутствия похабного и оскорбительного.

Неужели все эти явления и есть движение американизма и индивидуальных прав? Движение, согласующееся с принципами Конституции?

«Конституция установила свободу для религии, – говорит мистер Кемп, – но не от нее». Это чувство разделяет и Рональд Рейган, и движение «новых правых»[34]. Что станет с интеллектуальной свободой? Разве такие встречи, как сегодняшняя, не попадают под защиту Конституции, ведь отстаиваемая мной точка зрения не отвечает «свободе для религии»? А что произойдет, когда одна религиозная секта решит, что утверждения другой извращают истинную религию? Кто решает, что попадает под стандарт «свободы для религии, но не от нее»? Можете предсказать судьбу свободы мысли и «жизни, свободы и поиска собственного счастья», если мистер Кемп и его приверженцы полностью завладеют судами и конгрессом?

Сейчас мы видим то же средневековое пуританство, но без его оправдания в форме невежества. Мы видим эти воззрения у современных американцев, которые жили не до героического эксперимента отцов-основателей, а после него.

«Новые правые» – это не голос американского духа. Это голос контроля за мышлением, который стремится захватить власть в нашей стране, извратить и отменить Революцию.

Но, скажете вы, разве «новые правые» не защищают право на собственность и капитализм, в отличие от либералов? Нет. Капитализм – это четкое отделение экономики от государства, условие, которое не подумал бы защищать ни один из современных политиков и ни одна группа влияния. «Новые правые», как и остальные игроки на сегодняшней политической сцене, принимают смешанную экономику государства «всеобщего благосостояния», созданную Новым курсом и его правопреемниками: наши консерваторы сейчас лишь торгуются на обочине системы по конкретному закону или поблажке, которая им не понравилась. Здесь «новые правые» движимы сугубо силой традиции. Эти люди не хотят никаких изменений в первоначальном курсе, они просто желают замедлить наступление социализма, заморозив экономический статус-кво. И даже относительно этой крайне ограниченной цели они безоружны и бесполезны.

Если вы хотите знать причину, то я направляю вас к опубликованным черновикам писем за 1986 г. американских католических епископов, которые рассуждают куда более последовательно и философски, чем любой представитель «новых правых». Епископы рекомендуют сделать гигантский шаг по направлению к социализму. Они просят активного присутствия нового правительства в нашей экономической жизни, которое бы следило за правильным перераспределением богатства в пользу бедных как внутри страны, так и за ее пределами. Они просят вмешательства государства в экономику с единственным обоснованием – соблюдения христианских учений.

Возможно, кто-то из вас задастся вопросом: «Если епископы настолько озабочены судьбой бедных, то почему они не превозносят и не рекомендуют капитализм, величайший в истории двигатель продуктивности, делающий всех богаче?» Если вы немного задумаетесь над ответом, то поймете, что епископы никогда не согласятся с капитализмом.

Могут ли они восхвалять получение выгоды одновременно с бескорыстием? Могут ли они проповедовать привязанность к материальной собственности одновременно с тем постулатом, что мирское имущество совершенно не важно? Могут ли они призывать людей жить добродетелью продуктивности и долгосрочного планирования, одновременно сравнивая человека с полевыми лилиями? Могут ли они чествовать риски предпринимательства, одновременно говоря, что большее достается смиренному? Могут ли они прославлять и освобождать творческую изобретательность человеческого разума, реального источника богатства, утверждая веру выше разума? Ответы очевидны. Независимо от бездумных амбиций «новых правых» ни одна религия по своей природе не может взывать или тяготеть к капиталистической системе, если религия честна по отношению к себе. Как не может и освободить человеческую силу для создания нового богатства. Если верующие озабочены бедностью, как того требует Библия, у них нет иной альтернативы, кроме как взывать к перераспределению уже созданного богатства. Вот блага, говорят они. Как эти блага здесь оказались? От Бога, отвечают они, и надо убедиться, что Его щедрость распределена справедливо. Епископы формулируют эту позицию так: «Земные блага – это общественная собственность и… люди должны быть добросовестными распорядителями, а не корыстолюбцами, присваивающими предназначенное для всех»[35].

За подробностями отсылаю вас к указанным письмам: учитывая предпосылки, невозможно ответить на их доводы. Если, как заявляют «новые правые», есть духовное обоснование государственному контролю за сексуальной жизнью человека, то, несомненно, еще больше обоснований должно быть для вмешательства государства в экономическую деятельность. Представление о Библии (или «протестантская этика») как основы капитализма смехотворно как логически, так и исторически.

В экономическом плане, как и во всех остальных отношениях, «новые правые» ведут к тому же, что и их оппоненты, либералы. В соответствии с первоначальными условиями движения они поддерживают победу этатизма в нашей стране и коммунизма во всем мире. Когда свободная нация предает собственное наследие, у нее не остается ни сердца, ни уверенности, чтобы дать достойный ответ иностранным захватчикам.

В интеллектуальной основе Америки есть недостаток – пытаться объединить в политике подход эпохи Просвещения с иудейско-христианской традицией. Какое-то время последняя, заглушенная духом XVIII в., была крайне осторожной, и поэтому Америка смогла набраться сил, созреть и стать великой. Но только на какое-то время. Благодаря Иммануилу Канту, о чем я писал в своей книге «Зловещие параллели: Конец свободы в Америке» (The Ominous Parallels: The End of Freedom in America), основа религии – вера и самопожертвование – была возрождена в начале XIX в., и почти все современные направления философии приняли коллективизм в форме социализма, фашизма, коммунизма или государства «всеобщего благосостояния». Сегодня идеи, находящиеся у истоков Америки, забыты или отброшены. И они не вернутся через обращение к религии.

Где решение? Не в атеизме как таковом, утверждаю я, несмотря на свой атеизм, так как я объективист. «Атеизм» – негативный термин: он означает отсутствие веры в Бога и оставляет широкий простор для веры как таковой. Бессмысленно вести борьбу за негативное, ведь коммунисты тоже говорят, что они атеисты. Ответ «светский гуманизм» также не подходит, хотя мы часто слышим о нем сегодня. Этот термин используется настолько пространно, что практически лишен содержания; его можно совместить с большим количеством противоречащих друг другу воззрений, включая тот же коммунизм. Подобные термины и идеи, оторванные от контекста, бесполезны, чтобы победить доктрины, разрушающие нашу страну. Нам нужна целостная, последовательная философия, особенно в двух важных областях – эпистемологии и этике. Нам нужна философия разума и рационального эгоизма, то есть философия, которая вновь освободит силу разума человека и энергию, присущую его поискам счастья. Ничто больше не спасет Америку или индивидуальные права.

Много хороших людей исповедуют религию, и многие из них придерживаются достойных идей по социальным вопросам. С этим фактом я не спорю. Но их религия – это не решения для наших проблем: это сама проблема. Утверждаю ли я, что должна быть только «свобода для атеизма»? Нет, я не мистер Кемп. Конечно, религия должна быть свободной: никакое философское воззрение, истинное или ложное, не должно подвергаться государственному вмешательству. Однако я говорю, что пришло время патриотам громко обозначить свою позицию и публично назвать те предпосылки, на которых построена Америка, и почему ими не являются ни христианство и ни иудаизм.

Сегодня некоторые отстаивают свободу и признают, что в ее основе лежат идеи, но затем начинают призывать к «практичности». Слишком поздно, говорят они, давать людям философское образование, и поэтому мы должны воззвать к их верованиям, мы должны притвориться, что одобряем религию из стратегических причин, даже если мы не одобряем ее в частном порядке.

Таков совет интеллектуального бесчестия и полной непрактичности. Слишком поздно для стратегии обмана, которая по своей природе дает, да и всегда давала, обратный эффект, поскольку зиждется на утверждении и поддержке тех идей, что должны быть уничтожены и заменены. Пришло время сказать людям неприкрытую правду: надо защищать человеческий разум и нашу землю и выступать против любой версии религии или мистицизма. Пришло время сказать им: «Вы должны выбрать между антиразумом и Америкой. У вас не может быть и то и другое. Выбирайте».

Если для будущего и есть шанс, то этот выбор – единственный.

Часть вторая

Культура

10

Интеллектуальное банкротство нашей эпохи

Айн Рэнд

Первое выступление Айн Рэнд на Форуме Форд-холла 26 марта 1961 г.

Свое выступление сегодня я подготовила, исходя из предположения, что моя аудитория по большей части будет состоять из либералов, то есть моих оппонентов. Поэтому я начну с объяснения, почему я решила перед вами выступить.

Кратко: в 1930-х годах я завидовала либералам, потому что их лидеры инициировали политические кампании, вооруженные не вялыми банальностями, а интеллектуальными доводами. Я не соглашалась со всем, что они говорили, но я бы боролась до конца за их метод: за интеллектуальный подход к политическим проблемам.

Сегодня у меня больше нет причин завидовать либералам.

Многие десятилетия либералы были интеллектуальными представителями Америки если не по содержанию, то хотя бы по форме своих идей, методу и умелой эпистемологии. Они утверждали, что в основе их взглядов лежат разум, логика, наука. И хотя они прославляли коллективизм, их манера была уверенной, с видимой интеллектуальностью, в то время как большинство так называемых консерваторов, якобы защищающих индивидуализм и капитализм, извиняющимся тоном произносили такие примитивные лозунги, что любой второсортный комикс наподобие Li’l Abner нашел бы их позорными. Этот памятник до сих пор можно увидеть в коридорах Нью-Йоркской фондовой биржи, где на дорогих экранах с графиками и моделями гордо красуется: «НАРОДНЫЙ КАПИТАЛИЗМ».

Сегодня два лагеря сближаются и пересекаются. Становится трудно не только отличить Республиканскую партию от Демократической, но и их представителей друг от друга. И пока консерваторы в поиске философской основы для своих взглядов неуклюже идут по направлению к Средним векам, всегда находящиеся в авангарде либералы перескакали своих бывших оппонентов и сейчас с той же целью несутся галопом в Индию V в. до н. э. – к истокам дзен-буддизма.

Какая социальная или политическая группа сегодня стала домом для того, кто хочет быть человеком интеллекта? Никакая. Интеллектуалы (в строгом, буквальном смысле этого слова) сейчас бездомные беженцы, отброшенные назад кризисом, природу которого они оказались не в состоянии определить. Они рассредоточены и разрознены и боятся узнать, что стали бездомными из-за монстра, которого сами же и выпустили, – доисторического пропагандиста грубой силы.

Как защитник разума, свободы, индивидуализма и капитализма, я стараюсь выступать перед интеллектуалами там, где их еще можно найти, и считаю, что больше всего их можно найти среди бывших либералов, чем среди нынешних консерваторов. Я могу ошибаться и хочу разобраться.

«Либерал» и «консерватор» – два пустейших понятия в современном политическом словаре: это резиновые слова, которые можно растянуть настолько, чтобы подогнать к любому желаемому значению и которые может использовать любой с целью быть неверно понятым. В то же время каждый вроде бы интуитивно понимает эти слова, словно они – кодовое обозначение темной, тайной вины, прячущей проблему, с которой никто не хочет сталкиваться лицом к лицу.

Когда целая культура виновна в подобных уклонениях, тому, кто не хочет избегать и уворачиваться, прежде всего необходимо определить проблему, которую люди боятся увидеть. Что прячут в себе термины «либерал» и «консерватор» сегодня?

Заметьте любопытную последовательность в наших интеллектуальных тенденциях. В популярном, политическом применении под термином «либерал» понимается тот, кто отстаивает больший государственный контроль в сфере экономики, а также защитник социализма, в то время как термин «консерватор» подразумевает оппонента государственного контроля или защитника капитализма. Однако исторически значение двух терминов и их использование в XIX в. было иным. Изначально термин «либерал» применялся к защитникам индивидуальных прав, политических свобод, laissez-faire-капитализма и оппонентам авторитарного режима, а термин «консерватор» обозначал того, кто отстаивал власть государства, традиции, установленного политического порядка, статус-кво, то есть оппонента индивидуальных прав. Сегодня уже много раз указывалось на обретение термином «либерал» своего противоположного по отношению к XIX в. значения. Если бы два понятия просто обменялись своими значениями, то интеллектуально подобная рокировка не была бы столь ужасна. Зловещий подтекст имеет тот факт, что в наши дни определенные группы пытаются вернуть понятие «консерватор» к его первоначальному значению, незаметно навязав его общественности, без открытого обсуждения вопроса, надеясь на то, что люди постепенно убедятся: консерватор – это защитник власти, но власти традиционной. Если семантическое искажение будет принято повсеместно, если политическая уловка будет ставить нас перед выбором между либералами-этатистами XX в. и консерваторами-этатистами XIX в., то какая политическая система тихо исчезнет? Какая политическая система уже разрушается посредством уловок без намека на то, что именно разрушается? Капитализм.

Именно масштаб и вредоносность уклонения должны заставить каждого рационального человека остановиться и обдумать проблему. Те, кто сделает это, увидят, что исторические, политические и экономические основы капитализма так и не были опровергнуты и что единственный способ, которым надеются взять верх этатисты, – никому не позволить обсуждать капитализм.

Вот такая проблема скрыта под кажущейся небрежностью сегодняшних политических терминов. Большинство людей этой проблемы не осознают; тем не менее они не ощущают опоры для своих политических взглядов независимо от того, либералы они или консерваторы, не ощущают ни философского основания, ни морального обоснования, ни действующих принципов, ни действенных методов.

Обратите внимание на степень нынешнего интеллектуального разложения политических дискуссий, сжатие вопросов и дебатов до уровня изолированных, отдельных, поверхностных проблем, не обладающих контекстом и отсылками к базовым принципам, без упоминания основных предпосылок, доказательств, аргументов – ничего, кроме случайных утверждений «за» и «против». В качестве примера обратите внимание на уровень, на котором велась последняя президентская кампания [Кеннеди против Никсона в 1960 г.]. Обсуждали ли кандидаты внешнюю политику? Нет, только судьбу Кемоя и Мацу [двух островов между Китаем и Тайванем]. Обсуждали ли они социальную медицину? Нет, только стоимость и процедуры медицинской помощи престарелым. Обсуждали ли они государственный контроль за образованием? Нет, только вопрос о том, кто должен платить учителям зарплаты: федеральное правительство или штаты.

Сегодня большинство людей избегают осознания того факта, что их бездействие и вялая поддержка антитоталитарной кампании становятся их согласием со всеми исходными предпосылками тоталитарной философии, а все остальное – лишь вопрос времени и степени. Они не знают, как пришли к такому положению, и большинство не хочет принимать предпосылки тоталитарной философии, но они не видят альтернативы и слишком напуганы, и им недостает храбрости найти замену этим воззрениям.

Чья работа – предлагать альтернативу? Кто снабжает страну идеями, знанием, политическими теориями? Интеллектуалы. Однако именно интеллектуалы довели нас до такого состояния и сейчас трусливо прячутся, то есть бросают интеллектуальное лидерство тогда, когда оно больше всего необходимо.

Когда интеллектуальное разложение достигает абсурдных крайностей, где располагаются, с одной стороны, заявление консерваторов, что США – продукт традиции поклонения, а с другой – такие политические обозначения, как «тоталитарный либерал», пора остановиться и осознать, что нет больше интеллектуальных сторон, философских лагерей и политических теорий, нет ничего, кроме серой толпы дрожащих этатистов. Именно они торгуются о том, насколько быстро мы провалимся в тоталитарную диктатуру, чья банда будет править и кто и кому будет принесен в жертву.

Я бы хотела обратиться к «нетоталитарным» либералам и «нетрадиционным» консерваторам. Сегодня все они – беженцы, поскольку не имеют твердого философского основания своих политических лагерей. Эти лагеря наспех построены на смертоносном разломе, который разверзся широко и уже поглотил низкопробные подпорки. Отпустите их и дайте нам возможность перестроить фундамент.

У этого разлома много философских наименований: душа против тела, разум против сердца, свобода против равенства, практичность против морали. Однако эти дихотомии лишь вторичные последствия, полученные мистиками из одной реальной, основной проблемы: разум против мистицизма или, говоря политическими терминами, разум и свобода против веры и силы.

Позвольте мне дать определения моим терминам: разум – способность воспринимать, идентифицировать и интегрировать материал, предоставляемый человеческими ощущениями; мистицизм – склонность к внечувственным, внерациональным, неопределяемым, сверхъестественным способам обретения знания.

Только три коротких исторических периода отмечены культурным доминированием философии разума – Древняя Греция, эпоха Возрождения и XIX в. Эти периоды стали источниками величайшего прогресса человечества во всех сферах интеллектуальных достижений и эпохами крупнейших политических свобод. Остальная часть человеческой истории была охвачена разнообразным мистицизмом, то есть убежденностью в бессилии человека, в бесплодности и порочности его разума, в обязанность человека руководствоваться иррациональным «инстинктом», или чувством, или интуицией, или откровением, получаемым через слепую и безрассудную веру. Все века, в которых превалировал мистицизм, были временами политической тирании и рабства, правления грубой силы – от примитивного варварства первобытных племен до древнеегипетских фараонов, до римских императоров, до феодалов Темных и Средних веков, до абсолютных монархий в Европе, до современной диктатуры Советской России, нацистской Германии и всех их уменьшенных копий.

Индустриальная революция, Соединенные Штаты Америки и политико-экономическая система капитализма были продуктами и результатами интеллектуального освобождения эпохи Возрождения и в столетия Разума находились под доминирующим влиянием философии Аристотеля, несмотря на атаки платоников. Как же после столь яркого начала Соединенные Штаты скатились до нынешнего уровня интеллектуального банкротства?