При критическом прочтении эта книга все же обретает высокую значимость в изучении философии Аристотеля. В труде Рэндалла дается краткое и всеобъемлющее изложение, в котором так нуждаются и которое так ищут многие люди, но не могут найти. Особой ценностью книга обладает для студентов колледжей, поскольку дает им отправную точку и ясное резюме обширной философской системы, а также способна помочь им усвоить смысл тех вопросов, которые фрагментарно и непонятно преподаются на курсах по философии Аристотеля.
Книга профессора Рэндалла еще более важна в культурном плане – как шаг в верном направлении, как признание того факта, что великий целитель, необходимый нашей умирающей философской науке, – это Аристотель и что выйти из интеллектуального хаоса настоящего мы можем только с помощью
«Очевидно, – пишет профессор Рэндалл, – что Аристотель не сказал всего; но без того, что он сказал первым, все остальные слова были бы бессмысленны, и об этом не стоит забывать».
3
К молодым ученым
Айн Рэнд
Мы живем в мире, где каждая социальная группа борется за собственное разрушение и делает это быстрее, чем ее противники могли бы надеяться, где каждый индивид – враг самому себе, а все человечество на сверхзвуковой скорости мчится в пропасть Темных веков с ядерной бомбой в одной руке и кроличьей лапкой в другой.
Самый страшный парадокс нашей эпохи состоит в том, что разрушение человеческого разума, мышления, логики, знания и цивилизации совершается во имя и с согласия
Понадобились века и тысячи страниц, чтобы довести нашу культуру до ее нынешнего состояния банкротства, – и еще тонны бумаги должны быть исписаны, чтобы разоблачить, оказать сопротивление и предотвратить полный интеллектуальный коллапс. Однако из всех смертоносных теорий, которыми вас сейчас разрушают, я хотела бы заострить внимание на самой опасной и важной: якобы существующей дихотомии науки и этики.
Вы слышали об этой теории так часто и из такого количества источников, что многие из вас воспринимают ее как должное, как аксиому, как абсолютную истину, которой научили вас те, кто говорит, что абсолютных истин не существует. Эта доктрина о том, что наука и этика (или знания и ценности человека, его тело и душа) – две отдельные, противоборствующие стороны существования человека и что он зажат между ними как коварный и вечный предатель.
Наука, говорят вам, это область разума, а этика – область высшей силы, ставить под сомнение которую слабый и ненадежный человеческий интеллект не способен. Какой силы?
Прежде чем согласиться с этой доктриной, точно определите, о чем она говорит. (Помните, что этика – это система ценностей, которая руководит предпочтениями и действиями человека, определяющими цель и направление его жизни.) Она указывает, что
Начиная с платоновского «Государства» все этатисты и коллективисты с тоской смотрели на муравейник как на социальный идеал. Муравейник – сообщество взаимозависимых насекомых, где каждый вид или класс физиологически способен выполнять лишь одну функцию: одни – дойные коровы, другие – труженики, немногие – управленцы. Долгое время планировщики коллективизма мечтали о том, чтобы создать идеальное общество методами евгеники, выращивая людей так, чтобы разные касты могли физически выполнять только заданную функцию. В таком обществе
Устраивает вас такая перспектива?
Я не утверждаю, что эта цель когда-либо будет физически достигнута. Я говорю о том, что она уже достигнута политически и интеллектуально. Политически – среди ваших так называемых коллег в Советской России, интеллектуально – в разуме каждого индивида, который соглашается с дихотомией науки и этики.
Я уверена, что многих из вас сфера науки привлекла именно такой дихотомией: чтобы убежать от истерического, мистического, субъективистского, эмоционального хаоса, в который современные философы превратили этику, и чтобы найти ясную, понятную, рациональную и
Вы не нашли ее: не потому, что она не существует, а потому, что она не может быть найдена без помощи ясной, понятной, рациональной и
Ни один человек или группа не может жить без системы ценностей. Если измерять уровень ее необходимости, то я бы сказала, что именно
Если вы не задумывались над этим вопросом, то отошлю вас к роману «Атлант расправил плечи», где есть персонаж, созданный в качестве предостережения, но с огромной надеждой, что оно окажется лишним. Его имя доктор Роберт Стэдлер.
Многое из произошедшего за последние месяцы демонстрирует критические последствия дихотомии этики и науки.
Если бы профессиональный военный стал киллером, сказав, что его новая работа всего лишь бизнес и что он не обязан знать, кто и для каких целей пользуется его услугами, его встретили бы шквалом возмущения и назвали моральным уродом. Однако он не смог бы сотворить и доли тех ужасов, которые совершили заносчивые ученые-аскеты, просто передавшие математические вычисления в руки Н. С. Хрущева, Мао Цзэдуна и их американским копиям и которые объявляют себя сторонними наблюдателями, не прочитав ни одной газеты с 1914 г.
Именно поэтому мир переживает кошмар, превосходящий любой фильм ужасов или научно-фантастическую книгу: два советских спутника вращаются вокруг Земли якобы как триумф передовой науки, в то время как здесь, на Земле, истекающий кровью и молящий о помощи маленький мальчик лежит у подножия Берлинской стены, застреленный за попытку бежать и оставленный там примитивными монстрами из доисторических времен – советскими лидерами.
Нет, это не худшее зло сегодня на Земле. Есть и серьезнее: сознание западных ученых, готовых сотрудничать на цивилизованных условиях с теми коллегами, кто отстаивает одностороннее разоружение.
Если вы только начинаете научную карьеру, вам необязательно разделять вину этих людей, но вам необходимо возродить честь науки.
Есть только один способ, чтобы достичь эту цель: принять моральный принцип, гласящий, что никто не должен слепо жертвовать разумом в пользу убийц, что никто не должен пособничать Аттиле, производя оружие для завоевания мира, любому Аттиле – реальному или потенциальному, отечественному или иностранному.
Есть лишь один путь воплощения указанного принципа. Всю историю человечества, за несколькими исключениями, государство присваивало себе «право» управлять людьми при помощи физической силы, то есть терроризируя и разрушая. Когда возможности террора и разрушения достигают сегодняшних масштабов, то именно размах насилия должен убедить каждого индивида в необходимости уничтожить понятие диктатуры вместе с мнимым «правом» физически навязывать свои идеи или желания другим, если человечество, конечно, хочет выжить. Это означает, что люди должны установить свободное от принуждения общество, в котором государство будет играть роль полицейского, защищающего
Капитализм не принуждает личность или нацию к коллективистскому рабству мирового правительства. Так называемый Единый мир – это лишь «одна голова, готовая для удара». Капитализм оставляет людям право защищать себя и не дает никому политических средств применять силу или начинать войну.
4
Кто решает в этике?
Айн Рэнд
Есть вопросы, которые надо подвергать сомнению, тем самым добираясь до их основания, ведь они контрабандой, через неверные предпосылки, проникают в умы беспечных слушателей. Пример подобного вопроса: «Кто создал Вселенную?» Или: «Вы все еще бьете свою жену?» Название этой статьи тоже относится к их числу.
Вопрос «Кто решает в этике?» проявляется по-разному, как прямо, так и косвенно. Обычно он задается в следующей формулировке: «Кто решает, что – хорошо, а что – плохо?»
Изучающие объективизм обычно его не задают, хотя они слышали его от других и не понимали его природы. Однако я была поражена, увидев вариант этого вопроса в разделе интеллектуального вооружения: «Будет ли интеллектуальным плагиатом согласиться с философскими принципами и ценностями и использовать их, если они открыты другим человеком?»
Хотя процитированный вопрос не похож на оригинальную формулировку, но он тот же самый, так как возник благодаря одной и той же фундаментальной ошибке.
Природа ошибки станет понятна, если задать такой же вопрос в сфере физических наук: «Кто решает, что хорошо или плохо в электронике?» Или: «Будет ли научным плагиатом согласиться с медицинскими принципами и терапевтическими техниками и использовать их, если они открыты другим человеком?»
Очевидно, что источник таких вопросов – вид концептуального вакуума, который возникает при отсутствии понятия «
Объективность – метафизическое и эпистемологическое понятие. Оно имеет дело с отношениями сознания и бытия. Метафизически объективность – это признание того факта, что реальность существует независимо от сознания любого, кто ее воспринимает. Эпистемологически объективность – это признание того факта, что сознание воспринимающего реальность (человека) должно обрести знание о реальности при помощи особого метода (разума) в соответствии с определенными правилами (логикой). Это означает, во-первых, что, хотя реальность неопровержима и в любом контексте только один истинный ответ, истина недоступна человеческому сознанию автоматически и может быть открыта только через мыслительный процесс. Во-вторых, что нет ни замены такому процессу, ни способа избежать ответственности за его осуществление, ни коротких путей, ни особых откровений избранным и что нет и не может быть «высшей инстанции» в вопросах, имеющих отношение к человеческому знанию. Метафизически единственный арбитр – реальность; эпистемологически это индивидуальный разум. Первая – судья для второго.
Понятие объективности содержит в себе причину, по которой вопрос «Кто решает, что – хорошо, а что – плохо?» неверен. Никто не «
Кто «решает», как правильно собрать автомобиль, вылечить болезнь или прожить жизнь? Любой, кто стремится обрести подходящее знание и судить ради самого себя и на свой страх и риск. Где критерий его суждения? В разуме. Где его критическая опора? В реальности. Если он ошибается или уклоняется, кто его наказывает? Реальность.
Понадобились века (и влияние Аристотеля), чтобы обрести неустойчивое основание для понятия объективности в физических науках. Насколько оно неустойчиво, можно судить по тому факту, что большинство людей не может распространить это понятие на все человеческое знание, включая так называемые гуманитарные науки, то есть науки, изучающие человека. Относительно всех гуманитарных наук, сознательно или подсознательно, выраженно или неявно, многие обращаются к эпистемологии дикарей, то есть к субъективизму.
Субъективизм – это убеждение, что реальность – это не жесткий абсолют, а жидкая, пластичная и неопределенная сфера, которую можно изменить полностью или частично сознанием воспринимающего, то есть его чувствами, желаниями или прихотями. Эта доктрина утверждает, что человек – существо особой природы, который при взаимодействии с вселенной особой природы может жить, действовать и достигать своих целей в отрыве от фактов реальности либо в противоречии с ними, то есть в отрыве от собственной природы и природы вселенной. (Это «смешанная», умеренная или усредненная, версия субъективизма; чистая, или «крайняя», степень субъективизма не признает понятия тождественности, то есть того факта, что человек и вселенная вообще обладают особой природой.)
Мораль веками была монополизирована мистиками, то есть субъективистами. В современной философии эта монополия возрождается и утверждается неомистиками. Противостояние между двумя доминирующими школами этики, мистической и общественной, выступает простым противостоянием личного и общественного субъективизма: один заменяет объективное сверхъестественным, а другой – коллективным. Оба яростно настроены против внедрения объективности в сферу этики.
Таким образом, в отношении этики как науки большинству людей особенно трудно усвоить понятие рациональной,
Субъективизм – контрабандная предпосылка, лежащая в корне обеих формулировок вопроса нашего обсуждения. Может показаться, что двум версиям вопроса присущи противоположные цели. По сути, они – две стороны одной субъективистской медали.
Тот, кто спрашивает «Кто решает, что – хорошо, а что – плохо?», является субъективистом, который думает, что реальность управляется человеческими прихотями, и который стремится избежать ответственности независимого суждения либо через цинизм или слепую веру, либо через отрицание всех моральных стандартов или поиски «авторитета».
Но и человек, который спрашивает «Будет ли интеллектуальным плагиатом согласиться с философскими принципами и ценностями и использовать их, если они открыты другим человеком?», это не самостоятельный ум в поисках независимости от других, каким он хочет казаться. Он усвоил понятие объективности не лучше, чем первый: он – субъективист, который видит реальность как состязание прихотей и хочет, чтобы она управлялась
Исходя из этой предпосылки, он должен разводить огонь через трение двух палочек (если он сможет этот способ открыть), поскольку он не Томас Эдисон и не может признать электрический свет. Он должен считать, что Земля – плоская, потому как Христофор Колумб опередил его в освидетельствовании ее шарообразной формы. Он должен защищать этатизм, так как он не Адам Смит. И он должен отвергнуть законы логики, так как он не Аристотель.
Разделение труда в обретении знания, тот факт, что люди могут передавать знания и учиться друг у друга, – одно из величайших достижений человечества. Только субъективист, который уравнивает
Возможно, лейтмотивом такого мышления выступает желание не сбрасывать со счетов идеи остальных, а присваивать их. «Плагиат» – понятие, относящееся не к принятию идей, а к их
Вопрос «Будет ли интеллектуальным плагиатом согласиться с философскими принципами и ценностями и использовать их, если они открыты другим человеком?» стоил упоминания только в качестве вопиющего примера субъективизма – той его степени, в которой идеи не принадлежат реальности и не имеют с ней никакой связи в уме субъективиста. Вопрос лишь иллюстрация того, насколько понятие объективности чуждо многим людям и насколько человечество в нем нуждается.
Заметьте, что большинство современных коллективистов, якобы отстаивающих человеческое братство, благотворительность и сотрудничество, подвержены субъективизму в гуманитарных науках. При этом разум и, следовательно,
Субъективистский вопрос «Кто решает?» в политике возникает в разных вариантах. Он приводит не внушающих доверия защитников свободы к утверждению о том, что «воля народа», или большинства, – единственное одобрение в свободном обществе, что выступает противоречием в терминах, поскольку такое одобрение представляет доктрину безграничной воли большинства.
Ответ здесь, как и в других морально-интеллектуальных вопросах, один: никто не «решает». Разум и реальность – единственно верные критерии в политической теории. Кто определяет, какая теория верна?
Теории, идеи и открытия не создаются и не совершаются коллективно: они являются результатами деятельности индивидов. В политике, как и в других сферах человеческой деятельности, группа может лишь принять или отвергнуть теорию или продукт: сама она не участвует в его создании. Участниками являются те, кто выбирает конкретную область деятельности, исходя из своих амбиций и возможностей. Когда люди свободны, иррациональные теории способны держать пальму первенства лишь временно и лишь благодаря бездействию мыслителей, то есть тех, кто стремится к истине.
В политике, как и в других сферах, не утруждающие себя мыслительной деятельностью люди просто балласт: они по умолчанию соглашаются со всем, что есть у интеллектуальных лидеров. В соответствии со своей способностью мыслить люди следуют за человеком, который предлагает лучшую (то есть наиболее рациональную) идею. Этот процесс происходит не мгновенно, не автоматически и не конкретно, и именно таким путем распространяется знание, и такова модель прогресса человечества. Тот факт, что ни одна диктатура не смогла долго продержаться без жесткой цензуры, – лучшее доказательство мощности идей и разума для людей с разным уровнем интеллектуального развития.
Число последователей идеи не имеет отношения к ее истинности. Большинство может ошибаться так же, как и меньшинство или один человек. Голосование большинства «за» не является эпистемологическим обоснованием идеи. Голосование лишь верный политический инструмент внутри строго и конституционально ограниченной сферы действий для выбора способов воплощения основных общественных принципов. Однако сами принципы не определяются голосованием. Кем же они определяются? Фактами реальности, которые вскрывают мыслители, выбравшие сферу политической философии. Такой была модель величайшего политического достижения в истории: Американской революции.
Здесь важно отметить эпистемологическую значимость свободного общества, где стремление к истине защищено свободным доступом человека в любую сферу деятельности. (Свободный доступ не означает гарантию успеха, финансовую поддержку или всеобщее принятие и согласие; оно означает отсутствие навязанных ограничений или барьеров.) Свободный доступ предотвращает формирование принуждающей «элиты» в любой профессиональной среде и внедрение «монополии на правду» со стороны любой жаждущей власти банды. Он же защищает свободный рынок идей и держит все двери открытыми для разума любопытного человека.
Кто «решает»? В политике, этике, искусстве, науке, философии –
5
Психология психологизации
Айн Рэнд
В некоторых местах романа «Атлант расправил плечи»[8] я затронула вопросы, которым сейчас хотела бы уделить больше внимания и дать теоретическое обоснование.
В одном из таких отрывков описывается сцена, где Хэнк Риарден, пытаясь понять поведение своей жены, размышляет, что ее постоянный, злобный сарказм рожден «не желанием заставить его страдать, а признанием в
Стремясь быть справедливым, он наделяет ее презумпцией невиновности и подавляет предупреждения собственного разума. «Его охватил мутный гнев; голос, которому он пытался не дать воли, кричал с отвращением:
Риарден был безвинной жертвой популярной игры со множеством вариантов и последствий, где ничего нельзя назвать безвредным. По сути, она состоит из замены философии психологией.
Сегодня многие используют психологию как новую форму мистицизма: как замену разуму, познанию и объективности, как способ избежать ответственности за моральное суждение в роли судьи и в роли обвиняемого.
Нет мистицизма без утверждения непознаваемого, которое открывается лишь избранным и скрыто от остальных; это делит людей на тех, кто чувствует вину, и на тех, кто на этом наживается. Эти группы меняются местами в зависимости от обстоятельств. Когда его обвиняют, мистик плачется: «Я ничего не мог поделать!» Когда он осуждает других, то заявляет: «Вы не в состоянии знать, а
Однажды сила, превосходящая человеческое сознание, уже была взята за эталон для предопределения судьбы, сверхъестественной воли, первородного греха и так далее; теперь эту роль играет собственное подсознание индивида. Правила игры остаются теми же: утверждается, что желания, убеждения, чувства и
Так же как для иррационального человека аргументация становится рационализацией, моральное суждение – монотонным повторением проповедей, психологические теории превращаются в психологизацию. Общий знаменатель, как скрытый мотив, здесь – извращение познавательного процесса.
Суть психологизации состоит в презрительном отношении или, наоборот, оправдании индивидуумов на основании их психологических проблем, реальных или выдуманных, при отсутствии фактов или в пику им.
Как наука психология едва делает первые шаги. Она все еще готовится стать наукой и находится на стадии наблюдения и сбора материала, из которого в будущем получится научное знание. Эту стадию можно сравнить в истории философии с досократическим периодом. Психология еще не нашла своего Платона, не говоря уже об Аристотеле, чтобы систематизировать свои материалы и задачи и определить свои базовые принципы.
Добросовестный психотерапевт любого направления знает, что задача диагностировать проблемы индивида необычайно трудна. Один и тот же симптом у разных людей нередко говорит о разных проблемах, если исходить из целостного контекста и взаимодействия исходных предпосылок. Необходимы многочисленные специальные исследования, чтобы выдвинуть обоснованную гипотезу.
Однако требование тщательности к постановке диагноза не останавливает психологизаторов-любителей. Вооруженные даже не толикой знаний, а непереваренными слоганами, они врываются без спроса и ставят диагнозы направо и налево. Высокомерие и претенциозность – верные спутники психологизатора: он не просто нарушает границы разума своей жертвы, он утверждает, что понимает ее лучше нее самой, знает о ее мотивах больше, чем она сама. С безрассудной безответственностью, которой позавидовал бы самый старомодный мистик, психологизатор приписывает своим жертвам мотивы, служащие его целям, и игнорирует любые отрицания. Поскольку он имеет дело с великим «непознаваемым», место которого раньше занимала жизнь после смерти или экстрасенсорные способности, а теперь человеческое подсознание, все правила логики, доказательства и факты лишены силы, и поэтому можно все (что и влечет психологизатора к такому мошенничеству).
Вред, который он причиняет своим жертвам, невозможно измерить. Люди с психологическими проблемами крайне смущены и легко поддаются внушению; не в силах понять собственное внутреннее состояние, они часто думают, что любое объяснение лучше, чем ничего (и это огромная ошибка). Так психологизатор достигает успеха и сеет новые сомнения в их головах, увеличивая их чувства вины и страха и усугубляя их проблемы.
Незаслуженный статус «авторитета», высказывать произвольные утверждения, пугать людей или манипулировать ими – самые безобидные мотивы психологизаторов. Основной мотив гораздо хуже. Заметьте, что психологизатор редко находит позитивные или добродетельные элементы в подсознании своих жертв; чаще всего он обнаруживает грехи, слабости, недостатки. Он ищет возможность уязвить и вынести негативное моральное суждение не на основании объективных свидетельств, а на почве непостижимых, недоказуемых, непереводимых на язык действий процессов в подсознании человека. То есть ищет возможность подорвать мораль.
Основной мотив большинства психологизаторов –
Подрыв морали психологизатором ведет к следующей проблеме: примеряя на себя роль Великого инквизитора, ответственного за психологическую чистоту остальных, он вводит себя в заблуждение, что так он демонстрирует свою преданность морали и что ему самому нет необходимости применять моральные принципы к собственным действиям.
Именно эта позиция объединяет его с другим, более явным и более модным сегодня типом психологизатора – циником-филантропом. Циник превращает психологию в новую, «научную» версию детерминизма и посредством непостижимых жаргонизмов, созданных из понятий самых случайных теорий, заявляет, что человеком управляют слепые силы собственного подсознания, которое он не способен ни понять, ни контролировать, что он ничего не может поделать с позывами своего подсознания, что ни от кого ничего не зависит, что никого нельзя осуждать или презирать и что мораль – суеверие и потому можно все.
У такого типа психологизаторов есть множество версий, которые варьируются от грубых циников, утверждающих, что все люди от рождения свиньи, до сочувствующих циников, говорящих, что всё должно быть прощено и что мораль можно заменить любовью.
Заметьте, что оба типа психологизаторов, инквизитор и циник, меняются ролями в зависимости от обстоятельств. Когда инквизитора просят объяснить причину его собственного действия, он вскрикивает: «Я ничего не мог поделать!» Когда циник встречает высоконравственного человека, который не желает легко прощать, то первый извергает такой же поток обвинений, ненависти и злобы, как и инквизитор, забывая, что высоконравственный человек, предположительно, ничего не может с собой поделать.
Общий знаменатель остается неизменным: уклонение от познания и, следовательно, от морали.
Психологизация не ограничивается любителями, действующими в небольших масштабах. Иногда профессиональные психологи выходят в публичное пространство. Примером инквизиторского типа психологизаторов является группа психологов, оклеветавших сенатора Барри Голдуотера в 1964 г.: они нагло поставили диагноз человеку, с которым не были лично знакомы. (Сенатор проявил огромную смелость, когда возразил им и, невзирая на их грязную злобу, подал в суд, который выиграл. Верховный суд вынес надлежащий вердикт [Goldwater v. Ginzburg et al. 396 U.S. 1049].)
В качестве примера циника-психологизатора можно привести психологов, стремящихся защитить любого убийцу (например, Серхана Серхана[9]), утверждая, что он не мог ничего поделать, что вина лежит на обществе или окружающей обстановке, родителях, бедности, войне и так далее.
Такие заявления подхватываются любителями и комментаторами, предлагающими подобные высказывания в качестве оправдания ужасов, совершенных политическими активистами, бомбистами, университетскими хулиганами и другими. Утверждение, что бедность выступает психологическим корнем всех зол, – типичный пример психологизации, чьи пособники игнорируют тот факт, что тягчайшие преступления были совершены выходцами из обеспеченных семей.
Встречаются и смешанные типы: например, в психологизированных биографиях исторических личностей, авторы которых толкуют мотивы людей, умерших сотни лет назад, с помощью грубых, опошленных версий новейших психологических теорий, сами по себе являющихся неверными. Есть множество фильмов, объясняющих действия убийцы тем, что деспотичная мать не целовала его перед сном в шестилетнем возрасте, или указывающих на причину фригидности девушки в том, что однажды в детстве она сломала куклу, символизирующую ее отца.
Теперь посмотрите на известного драматурга, которого в интервью спросили о том, почему все его пьесы плохо заканчиваются. Он ответил: «Не знаю. Спросите моего психиатра».
Обман философствующих мистиков зиждется на утверждении, что человек не в состоянии познать внешний мир, тогда как мошенничество психологизирующих мистиков предполагает, что человек не в состоянии определить собственные мотивы. Конечная цель везде одинакова – разрушение человеческого разума.
Психологизаторы не ограничивают себя принадлежностью к одной психологической школе. Они берут из каждого психологического направления или теории то, что им подходит. Они побираются на обочинах любых движений. Они существуют даже среди мнимых студентов-объективистов.
Жертвы психологизаторов не всегда невинны. Многих искушает «освобождение» от ответственности за знание собственных мотивов. Многие стремятся переложить тяжкий груз оценки своей нравственности на плечи любого, кто согласится его нести. Даже люди, не принимающие чужой оценки о внешнем мире, нередко превращаются в тех, кто принимает оценку из вторых рук о своем внутреннем состоянии. Конечно, они не пойдут к шаману за медицинским диагнозом, но доверят свое ментальное здоровье первому попавшемуся психологизатору. Не так много вреда причиняет неудача в процессе интроспекции и болезненный хаос психологических конфликтов: по-настоящему разрушителен только страх моральной ответственности.
И психологизаторы, и их жертвы игнорируют природу сознания и морали.
Сознание индивида как таковое недоступно другим: его можно воспринимать лишь через внешние проявления. Только когда ментальные процессы выражаются в действии, они становятся заметны (через заключения) и им может быть дана оценка. В этой точке происходит разделение областей между двумя науками.
Оценка процессов, протекающих в подсознании человека, лежит в области психологии. Психология подходит к подсознанию не с моральной точки зрения, а с медицинской, то есть с точки зрения здорового проявления или дисфункции (когнитивная способность – стандарт здорового состояния).
Оценка идей и действий человека – задача философии.
Философия имеет дело с человеком как с сознательным существом, ведь именно сознательному существу приписываются определенные принципы действия, то есть
Человек с психологическими проблемами – сознательное существо; его когнитивные способности нарушены, замедлены, отягощены, но не разрушены.
Мораль лежит в области философского суждения, а не психологического диагноза. Моральная оценка должна быть объективной, то есть основываться на заметных, очевидных фактах.
Человека нельзя презирать или оправдывать на основе состояния его подсознания. Его психологические проблемы – его личная забота, которые не стоит публично освещать и превращать их в тяжелую ношу для него или охотничье поле для рыскающих психологизаторов. Мораль требует, чтобы людей оценивали и обращались с ними как с ответственными взрослыми.
В этом случае делается допущение, что человек полностью осознает свои действия и слова, которые оцениваются
Если сознание человека повреждено заболеванием, задача психолога – помочь его подкорректировать, так же как задача доктора – помочь вылечить болезнь тела. В задачи инструктора астронавтов или хореографа не входит подстраивать техники космического полета или балета под требования людей с ограниченными физическими возможностями. В задачи философии не входит подстраивать принципы правильного поведения (то есть морали) под требования психологических инвалидов, как не входит давать разрешение психологизаторам превращать такие нарушения в моральную проблему.
Не подсознание, а
В каждый вид психологизации входит ложная дихотомия, чьи крайности представлены инквизитором и циником. Альтернатива здесь не между бездумным, безразличным нравоучением и трусливым, уклончивым моральным нейтралитетом, то есть презрением без понимания или отказом понимать ради того, чтобы не презирать. Все это взаимозаменяемые варианты одного и того же мотива: избежать ответственности познания и моральной оценки.
При взаимодействии с другими индивид неизбежно делает выводы об их характере, куда включается и психологический аспект, поскольку каждая оценка относится к сознанию. Однако человеческое подсознание и его психопатологии должны быть отставлены в сторону, особенно в моральной оценке.