Помоги проекту - поделись книгой:
Неизвестно. Кратко рассказываю им о происшедшем. Внутренне же сам недоумеваю – откуда на меня посыпались такие прелести жизни?
Жил, не тужил, никого особенно не трогал, и за один вечер жизнь переменилась: побит-переломан, а на другой день здоров как бык; беги куда подальше, а там встретят неизвестно кто.
Как в страшной сказке.
Во время рассказа даже ущипнул себя украдкой – нет, не сплю.
Ребята будто после репетиции одновременно выкидывают сжатые кулаки.
Раз-два-три!
У Федора выпадают «ножницы», а у Вячеслава «камень». Проигравший идет к дверям, слегка покачиваясь, как моряк при качке.
– Пойдем, поможешь убраться во дворе! – командует Вячеслав и следует за вышедшим Федором. – Да не дергайся ты так, время ещё есть!
За стеной слышится шум ревущего мотора и треск дерева.
Что это? Федор пытается убрать машину?
Пока мы укрываемся дождевиками и надеваем галоши, шум мотора и визг металла немного отдаляется. Федор смог вывезти «девятку» из разрушенного сарая! Или у него золотые руки, или «девятка» ещё может себя показать.
Вячеслав прихватывает по пути мой больничный халат и ящик с инструментами. Мы выходим под моросящий дождь. Вячеслав сует в руки фонарь, более похожий на прожектор. Я тут же щелкаю переключателем, и большой круг света вырывает из тьмы острые щепки, куски шифера, блестящие осколки стекла.
– Уличный свет включать не будем, чтобы соседям глаза не мозолить. Ты по окнам не шарь лучом, а то можем привлечь вертушек раньше времени, – бурчит Вячеслав.
Кого привлечь? Вертушки? Вертолеты, что ли?
Я послушно упираю луч в землю.
Крыша сарая облокотилась углом в землю и по ней стекает струйка дождевой воды. Раздолбанная в пух и прах «девятка» всё-таки выехала на улицу, теперь красуется клоками сена в окнах и торчащими из дверей обломками досок. Бедная, она будто дрожит под дождем, на бортах живого места нет. Машине самое место на автомобильном кладбище, на постаменте с табличкой: «Она спасла человека!»
– Ничего себе, она ещё и ездит!
– Федоруза, дуй в Ковров, или куда тебя там тянет. В общем, чем дальше – тем лучше! Обратно на попутках доберешься. Мы пока приберемся! – Вячеслав повышает голос и закидывает больничный халат на заднее сиденье.
Федор в ответ машет рукой и давит на газ. О полы наших дождевиков стучит фонтан грязи из-под колес, покрывает с головы до ног. «Жигули» виляют задом и начинают набирать скорость на мокрой дороге.
– Вот же засранец, не может без понтов! – произносит Вячеслав вслед машине. – Ну, чего встал? Давай забор поднимать.
– Так на машине нет тормозов, он справится?
– Федя родился с рулем вместо погремушки, да и по жизни не тормозит, так что не переживай. И раз-два, взяли!
Вячеслав умело прибивает ворот на место. Мы быстро поправляем второй створ, меняем брус на воротах. Я старательно убираю зону надворья, насколько возможно очищаю от щепок.
– За Федора не волнуйся, у него на машину рука набита! – выдыхает Вячеслав и улыбается. – Осталось только рожу набить.
После уборки крепыш выносит плотный пакет и вдоль калитки струйкой течет красный порошок, размываемый мелким дождиком. Как будто молотый кирпич рассыпает.
– Что это такое?
– Наша охранка, от тебя след отобьет. Сгреби мусор под сарай, чтобы не бросался в глаза, – Вячеслав продолжает сыпать. Старательно, чтобы не пропустить ни одного участка.
За нашими передвижениями сверху внимательно следит деревянный дракон. Дождь нимало не смущает земноводное.
Радушный хозяин высыпает весь пакет, и, по его указанию, я связываю валяющуюся на земле веревку. С толстой тесьмы, идущей по всему забору, уныло свисают красные мешочки. Они болтаются, словно ленточки на груди у людей с октябрьской демонстрации. Грязная тесьма выскальзывает из рук, концы ни в какую не хотят соединяться. Приходится пару раз перекрестить концы и связать бантиком.
– И это вся охранка?
– Да, она. Теперь живо в дом!
Дождевики занимают привычные места на вбитых в стену крючьях. У Вячеслава с лица не сходит угрюмая озабоченность. Кивнув мне на стол, юноша берется за другой край, и вместе мы еле-еле сдвигаем эту махину в сторону.
Внизу под половичком-дорожкой, усыпанной крошками и рыбной чешуей, оказывается небольшой люк. Дверца сливается с полом, и я бы ни за что не нашел, если бы Вячеслав не потянул за неприметный рычажок. Четыре половицы беззвучно скользят в сторону, и перед нами открывается черный зев. За четырьмя ступеньками темнота…
– Давай лезь, и сиди тихо. Вертушки уже рядом, – Вячеслав кивает в темноту подпола.
– Какие… – мои слова прерывает долетевший издалека знакомый вой.
– Вот такие. Давай! – Вячеслав гостеприимно хлопает по плечу.
Я рыбкой ныряю в темноту, едва успев зацепиться на лету за ступеньку.
В пятки ударяет ледяной пол. Я теряю равновесие, и ступени бросаются к многострадальной пятой точке. Под руку попадаются клубни картошки, рядом стеклянно звякает. Люк тихо встает на место, я остаюсь в полной темноте. Зато живой… пока.
Шуршит дорожка, обиженно грохает стол, и в сторону двери тянутся тяжёлые шаги. Вячеслав что-то урчит себе под нос, из подпола не разобрать слов. Или это не слова? Снова вспоминается рычащее: «Беги!»
Тишина как в космосе: доносится шорох от кроликов, слышится тонкое жужжание последних комаров, урчит голодный желудок. Но что там происходит наверху? Я ерзаю на болящем копчике и томлюсь в неизвестности, пока не слышу близкий вой, приглушенный стенами и землей.
Я невольно дергаюсь, под рукой хрустит и лопается банка. Кожу обжигает боль, и я зажимаю царапину другой ладонью. К руке прилипает что-то скользкое, слегка пахнущее уксусом.
Маринованный грибок!
Я осторожно слизываю. Восхитительно холодный, в меру перченый и ароматный, он проваливается в голодное нутро, как в жерло ненасытного вулкана. Желудок урчит громче, протестует такому обилию пищи: за последние двое суток я завтракал в общаге, да закусывал перед дискотекой. Кишки тихонько постукивают друг о друга. Осторожно цепляю пару грибков из лопнувшей банки и обращаюсь в слух.
На улице слышится угрожающее рычание, будто стая псов замерла перед прыжком на беззащитную жертву. «Преследователи» подходят к дому вплотную.
Что против них сможет Вячеслав?
Сейчас перемахнут через красную полосу, мешочки на заборе и аппетитно позавтракают гостеприимным хозяином. А там и меня найдут, рядом с разбитой банкой. И основное блюдо, и гарнир…
Страшно, даже поджилки потряхивает, но вместе с тем накрывает какая-то веселая злость – не дамся так просто, отдам жизнь подороже. Надо бы ещё грибок уцепить, если помирать, так хоть не голодным. Но что это?
Вячеслав подает голос. Из подвала не слышно, о чем говорит, но тон спокойный и уравновешенный – так разговаривают психологи со своими пациентами. «Больные» же отвечают рычанием, сквозь которое можно разобрать членораздельные звуки.
Так эти твари ещё и разумны? И слово: «Беги!» мне не послышалось?
Информация об оборотнях, почерпнутая из книг и видеофильмов, падает лавиной, погребает под завалами знаний. Умные и почти неуязвимые, и очень сильные и т.д. и т.п. Из игры? Или это лишь совпадение?
Воспоминание мелькает вспышкой – игра! Троекратный договор!
Эх, много бы я отдал, чтобы услышать разговор. Напрягаюсь, поворачиваюсь в сторону разговаривающих и…
– Да, он заезжал сюда. Даже сломал ворота – видите царапины? Но потом сдал назад и уехал в сторону Коврова. Так что спешите – может, ещё успеете догнать. А-а-а-э-э-эх, – Вячеслав зевает так смачно, что у меня самого челюсть тянется вниз.
Ого, да я как «Большой Ух» из мультика – звуки раздаются четко и ясно. Даже прерывистое дыхание трех особей слышится так, будто они находятся на расстоянии вытянутой руки. Вот тут, рядышком, протяни руку и упрешься ладонью в мокрую шерсть…
– Ты врешь! Запах врага витает тут! Капли крови ещё не смыты дождём! – фразы выплевываются как лай, короткие, отрывистые, смазанные рычанием.
– Говорю же вам – он уехал. Ко мне какие претензии? Мы ещё поболтаем или вы всё-таки побежите догонять? А что запах здесь, так я встретил чувака фирменной двоечкой за разбитый забор, вот кровь и осталась.
Хвастун! Но пусть. Ложь иногда бывает во благо.
– Мы хотим проверить, убери охранку!
– Не я охранку ставил! Чего тупите, будто сами не знаете, что не могу её убрать. Давайте вожака, вот тогда и поговорим. Пусть он смотрит, рвет охранку и потом отвечает за ваш беспредел. Но пока вы носитесь туда-обратно – ваша жертва уйдет ещё дальше.
– Вы постоянно нам мешаете! Ну, ничего – скоро это прекратится. Приходит наше время!
– Поясни-ка? Что ты хочешь этим сказать? – спокойный голос «психотерапевта» не повышается ни на децибел.
– Скоро узнаешь. Прощай, берулька! Но если обманул нас, тогда до скорой встречи! – рычит «пациент».
Судя по чавканью лап по мокрой земле, оборотни пускаются следом за уехавшей машиной. Вячеслав стоит на улице, что-то бормочет под нос, затем в сердцах произносит: «Тьфу на вас, вертушки неадекватные!»
После такого выплеска молодой человек пробует приподнять крышу сарая. Трещит ломающееся дерево, скрежещут выдираемые гвозди, натужно кряхтит Вячеслав. Через несколько секунд раздается глухой удар о землю и шаги к дому, сопровождаемые недовольным ворчанием:
– Ну вот, опору снес, теперь надо в лес тащиться да сухостоину искать. Эх, принесла же его нелегкая, и вертушки обнаглели вконец. Не дают спокойно отдохнуть, да за жизнь поговорить. А потом ведь так натурально удивляются: и чой-то я такой нервный стал? То Иваныч гоняет, то ремонт сарая на голову свалился. Поневоле нервным станешь, прям аж глаз дергается.
Мне стало стыдно от созданных неудобств, но кто же знал, что зверюга испортит тормоза? Если бы мог предвидеть, чем всё обернется, то не пошел бы на эту злосчастную дискотеку. Лежал себе в общаге, видел бы сны про этих оборотней и знал, что утром проснусь, и всё будет относительно хорошо.
Над головой слышатся тяжелые шаги, и в сторону отъезжает люк. Небольшая полоска света вырывает из тьмы контуры картофельной клети.
– Не дыши ещё полчаса. Похоже, они не до конца поверили, – шепчет Вячеслав.
Полоска света пропадает, когда крышка скользит на привычное место. Жалобно стонет кровать, когда принимает на себя тушку Вячеслава.
Ну что же, придется ждать. Надеюсь, недолго, а то игра в партизана-подпольщика утомляет. Несколько пахучих грибков в рот. Может, если тут пошуровать, то ещё что-нибудь съестное найдется? Да не видно ни зги – непроницаемая темнота. Половые доски настолько плотно подогнаны друг к другу, что не остается ни щелочки.
Через пять или десять минут сверху раздается храп. Замечательно! Лучшей маскировки и придумать нельзя! Пока тут сижу, как испуганная мышь в норке, Вячеслав спокойно дрыхнет. Храп набирает обороты, можно только позавидовать такому хладнокровию. Рядом бродят оборотни-людоеды, а он и в ус не дует.
Молодец!
Хоть бы кроликов покормить не забыл, они-то ни в чём не виноваты.
Так, есть время обдумать. Что я имею на данный момент? Врагов в виде оборотней – это минус, помощников в лице двух пьяных парней и здорового мужика – сомнительный, но всё же плюс. Оборотни почему-то преследуют меня – очевидный минус, но я ещё живой и это огромный плюс. И мысли из недавних снов, с ними непонятно: то ли плюс, то ли минус. Что это за сны?
Стараюсь рассуждать логически и рационально, чтобы не заорать от всего навалившегося. Шевелю конечностями: от переломов и ушибов нет и следа. Тоже фигня какая-то произошла – почему я так быстро восстановился?
Что же нужно оборотням от меня? Невольный свидетель существования созданий из легенд и сказок? Вряд ли кто-то поверит моему рассказу. Скорее мои слова отнесут к бредням и посоветуют чаще закусывать. Что-то ценное? Кроме халата да потерянных тапок и нет ничего.
И ещё этот Голубев со своей непонятной ревностью. И Юля… Увидимся ли мы еще?
Океанским прибоем наверху заливается Вячеслав Михайлович. Мне бы так, а ещё лучше взять и проснуться в общаге. Вынырнуть бы из объятий Морфея на своей продавленной кровати, улыбнуться таракану на будильнике и прошлепать тапками до туалета, чтобы смыть остатки дурного сна. Так же, как делал до этого много раз. Увы, сейчас в кромешной темноте слушаю переливы громкого храпа и думаю – как быть дальше.
Да ещё и этот сон. И почему мне мать с отцом в такой ситуации приснились?
Родители погибли в автокатастрофе, как рассказывала тетя Маша. Она всегда твердила, что отец являлся примером для подражания, а от матери никто не слышал плохого слова. И что я должен быть таким же, а не лазить по соседским огородам и не ругаться с мальчишками в голос.
Тетя Маша рассказывала, как наша машина слетела с дороги и перевернулась в овраге. От удара закоротило проводку, и машина загорелась. Отец с матерью не успели выбраться, а меня нашли неподалеку, израненного и лежащего без сознания. Я этого не помнил почему-то, словно ластиком стерли из памяти целый кусок. Как в «Джентльменах удачи» – здесь помню, здесь не помню.
Причем здесь оборотни? И тот, с белым пятном – во сне и наяву. Казалось, что голова лопнет от количества накопившихся вопросов.
Так, в полной темноте, слушая храп, доносящийся сверху, и думая как дальше быть, я провожу неизвестно сколько времени. Может час, а может быть и пять. Пока не слышу, как в оконное стекло дзинькает камушек.
Наезд
В темноте полностью теряется ощущение времени. Минуты превращаются в часы. Секунды ползут так медленно, словно время, которое пролетает при солнечном свете, в темноте отыгрывается за столь пренебрежительное отношение.
В детстве мы играли в космонавтов и запирали одного из друзей в подвале дома на полчаса – проходили «испытание космосом». Я помню своё испытание. Помню, как выключился свет, и в темноте исчезло переплетение сырых труб. Серые стены с упавшими кусками штукатурки, закопченный потолок – всё ушло в безграничное «нигде» и бескрайнее «никуда».
Я осознавал, что рядом распределитель, лишь протяни руку и нащупаешь ржавый вентиль холодной воды. Осознавал, но казалось, что сидишь один посреди немыслимой вселенной. И нет ничего, ни стен, ни потолка, лишь один уходящий в бесконечность бетонный пол. Многие из ребят не выдерживали испытания, с криками бились в железную дверь, требуя освобождения.
Ну, что в этом такого?
Посиди полчаса, помурлыкай под нос песенки и всё – выходи на солнышко и щурься, пока не привыкнешь. Нет, фигушки, в темноте разыгрывалась фантазия, и ночные кошмары выползали наружу.
Страхи, бледнеющие днем, в кромешной тьме наливались реальной осязаемостью. И боишься протягивать руку, чтобы нащупать вентиль. Страшно. Вдруг наткнешься на когтистую лапу, или положишь ладонь на острые клыки? Страшно идти по стенке – чтобы не встретиться с холодным скользким телом, которое сразу заключит в липкие объятия. Далеким кусочком разума я понимал, что это лишь воображение, и ничего нет, но справиться со страхами очень трудно.
Такие мысли приходят и сейчас, но теперь чудища реальны, и они ищут именно меня.
За несколько часов зрение адаптируется, и я могу различать отдельные предметы в кромешной темноте. Длинный ряд банок подпирает стену, сваленная горой картошка издает пряный запах, в соседнем углу белеют кочаны капусты. Четыре бадейки с клюквой и несколько пузатых банок с жидкостью дополняют картину. В целом – хороший и добротный подвал.
В стекло ещё пару раз тренькает, потом гудит Федин басок и дребезжит женский голос.
– Григорьевна, да отвяжи ты эту веревку!
– Чогой-то я её отвязывать-то буду? Не я завязывала, не мне и развязывать.
– Да мы со Славой поспорили, что я смогу войти, не касаясь веревки. А о том, что её может потрогать кто-то другой – договора не было.
– Ой, мальчишки, все игры у вас какие-то дурные. Пора ужо детишек нянчить, а вы всё с верёвочками играетесь. Вон, глянь-ка, как Маринка с соседнего дома глаз на тебя положила. Так и прыгает к окну, когда на мотоциклетке проезжаешь. Ты чего мокрый какой?
– Да знаю я, Григорьевна, про Маринку. Вот просплюсь и сразу же сватов пошлю. Сейчас же отвяжи веревку, жалко, что ли? Вспотел я сильно, пока с тобой разговаривал, оттого и мокрый. Вот.
Поделиться книгой: