Легенда о золотом кирпиче

– Так ты у нас ламаист?

– Нет, я никто.

Теперь удивился Андрей:

– Как никто? Так не бывает!

– Это у нормальных людей не бывает. А я и правда никто. Я ведь, когда учился, и в церковь ходил, и «Харе Кришна» пел, и какой только дурью не маялся. А потом понял – не мое это все. Не нужна мне групповая психотерапия, как бы ее не назвали. Я сам с усам.

– Так ты не «никто», ты атеист.

– Никакой я не атеист. Атеист не верит ни в Бога, ни в черта, а я в черта все-таки верю.

– Так ты сатанист!

– Ну вас на фиг с вашими ярлыками! Просто черт – образ более ясный, а я то, чего понять не могу, на веру не принимаю. Я согласен, что есть какие-то космические законы и силы, но представлять их в виде деда на облаке – извините! И потом, как врач, я скажу, что религии слишком многое запрещают…

– Как и сами врачи, – встрял Михаил.

Толя только рукою махнул.

– Разговаривать с вами – как с теми сектантами. Уперлись, словно бараны.

– Ну, положим, уперся ты, а не мы, – ответил Андрей.

– Ладно, мужики, хватит языками молоть, – перебил его Миша. – Заткнитесь, покуда не подрались. Все мы пред высшими силами просто букашки. А я вот после войны тоже скорее верю в черта, чем в Бога…

***

Летнее кафе «Березка» и правда оказалось местом приятным. Стояло оно почти в центре, недалеко от гостиницы, из него открывался красивый вид на скверик, торговый центр и переживший смутные времена памятник Ленину. Под тентом из пластика стоял десяток столов, негромко играла музыка. Железный мангал источал аромат шашлыка.

Народу в кафе было мало. Как объяснили Толя и Миша, городская публика была в массе своей небогатой, и пить пиво предпочитала дома, на кухне – так выходили дешевле. Друзья заказали по шашлыку, взяли пивка и соленостей. Сидеть они собирались долго и вдумчиво.

– А помните, как мы в Сосновку ходили? – после очередной кружки прохладной пенной амброзии местного производства спросил Андрей. – В монастырь, на развалины?

– Еще бы! – ответил Мишка. – Я тогда рубашку порвал, мне дома влетело.

– И порвал понапрасну, – усмехнулся Толян. – Сокровищ мы так и не отыскали. Вообще ничего не нашли – только мусор.

– Да откуда там чему взяться! Что могли, сразу вывезли или спалили. Мне дед рассказывал. Сам, конечно, не помнит, но говорят, когда иконы жгли, дым аж из города видели. А потом там мастерские были. Все, что осталось, работяги прибрали. Только вряд ли хоть что-то осталось.

– А вы не слыхали, хоть кто-нибудь что-то там находил? Там ведь рядом пещеры, может, оттуда что доставали? – сказал Андрей.

– Нет, ничего слышно не было. А пещеры – так их же засыпали!

– Так засыпали позже. Может, пока они были открыты…

– Андрюха, брось себе голову забивать. Ты что, за кладом приехал?

– Нет, не за кладом. Но кое-что хочу попробовать поискать. Вот послушайте…

Год назад, лазая в Интернете, Андрей с удивлением обнаружил там название города детства и, что еще удивительней – деревни Сосновки. Заинтригованный случайной находкой, он вначале прочел, а потом и скачал весьма интересную информацию. То, что рядом с Сосновкой был монастырь и пещеры отшельников, он, конечно же, знал. Слышал краем уха и о последнем отшельнике, отце Иоанне – не даром вырос в этих местах. Но дальше речь шла об удивительной, бесценной реликвии – чудотворном старинном распятии, которое хранилось в подземной келье и бесследно пропало после разгрома монастыря. Причем, очень важен тот факт, что крест не был заранее спрятан и не был увезен особистами. След его терялся позднее, и терялся весьма основательно.

– Вот я и хочу попробовать поискать. Все-таки я здесь вырос, знаю и город, и из жителей кое-кого. Вдруг да найду?

Толя и Михаил помолчали. Андрей видел, что друзья отнеслись к его намеренью с недоверием, и немного сердился. Да, видно, надеяться на их помощь не приходилось…

Молчание было прервано неожиданным образом. Возле их столика возникла чья-то фигура, и голос, показавшийся Андрею знакомым, спросил:

– Извините, не помешаю?

Ребята повернулись на голос, и Андрей увидел Сергея, вчерашнего своего спасителя. Одет он был все так же непритязательно, в руках держал откупоренную бутылочку «Хольстена» и тарелку с сардельками.

– Здравствуйте, Андрей! Вы позволите к вам присесть?

– Конечно! Добрый день! Садитесь, пожалуйста, – и, обращаясь к друзьям, продолжил: – Знакомьтесь, это Сергей. Вчера отбил меня у местной шпаны.

– Ну ты даешь! – восхитился Толян, – Только приехал, и уже успел в драку влипнуть! Что-то на тебя не похоже. В детстве ты тихим был, это Минька все дрался и меня подбивал.

– Ну ты скажешь! – обиделся Мишка. – Ничего я не дрался! Так если, иногда, для порядка…

– Ах, бросьте, – махнул рукою Сергей. – Ну кто в детстве не дрался? Да и вчера не драка была, а так, мелкий конфликт. Не стоит и вспоминать. Однако, извините, я невольно подслушал ваш разговор – сидел рядом. Я, знаете, в некотором роде историк, и эта история мне немного известна…

***

Господь сказал, изгоняя Адама и Еву из рая, что в поте лица человек будет есть свой хлеб. А потому работа благословенна. Работа до пота, до устали. Так исполняется воля Божия во искупление грехов. А, кроме того, работа отвлекает и от грехов, и от мыслей греховных, и просто от тревог и забот. Вот и отец Иоанн, ковыряя лопатою сочную землю и шепча молитву Иисусову, позабыл на время о тревогах своих.

А тревожиться было о чем. В последнее время кровь на распятии каждый день появлялась, и во сне он слышал заупокойное пение. Знал подвижник, что жить ему оставалось не много. Знал даже – Господь открыл! – день, в который преставится. И знал, что день этот настал. Даже если бы не видел вчера черный столб дыма, что вырос за лесом там, где стоял монастырь, был бы готов. И ждал бы казни от людей и суда от Господа Бога.

– Слава труду! – прозвучал за спиною насмешливый голос. И монах, воткнув в землю лопату, разогнул затекшую спину и ответил так, как ответил бы на «Бог в помощь»:

– Во славу Божию!

На полянку вышли люди в военной форме. Форма была почти что такой же, какую помнил по прежней жизни отец Иоанн, только все же иная. Или просто сидела небрежней, или поношенной уж больно была? Трудно сказать, столько лет в монашеской кельи… А винтовочки те же. Бессменные, безотказные. Поди, еще лет полста лучше ничего не придумают.

– Бога нет, папаша! – хохотнул один из пришедших, вертлявый и смуглый. – Его в семнадцатом году расстреляли!

Солдатики дружно грохнули смехом. Командир, такой же застиранный, в расстегнутой по жаркой поре гимнастерке, одобрительно покивал. Особенно веселился светловолосый парень – косая сажень в плечах. Он смеялся взахлеб, с подвывом, повторяя: « ага, расстреляли!», и по глуповатой физиономии текли счастливые слезы.

– Бог поругаем не бывает… – смиренно ответил отец Иоанн и взялся вновь за лопату.

– Отставить! – негромко произнес командир, и смех мгновенно прервался, хотя слова эти относились, в общем то, не к бойцам, а к монаху. – Положите лопату, папаша. Грядки вам уже не понадобятся.

– Помирать собираешься, а пшеничку сей, – спокойно ответил отец Иоанн. – И это не из Евангелия, так русский народ говорит. Вы же не против народа?

– Ну-ну, прекратить демагогию! Тоже мне, глас народа нашелся! Мироед! Кровопийца!

– Крови на мне не более чем на вас, и только лишь потому, что когда-то и я воевал. За Россию. А что касается мироеда… Стал бы я грядки копать, на всем готовом живя? Или, быть может, я толще самого хлипкого из ваших бойцов?

Отряд смущено притих.

– Так, – подумал Краснов, – разговор пошел не в ту степь. Как бы он мне ребят не сбил с панталыку!

И громко, зычно – так он тоже умел – крикнул:

– Молчать! Иванов, Зуев, Лузгин – обыскать пещеру! Смирнов, Цыкунов – арестованного под стражу!

Трое красноармейцев кинулись вниз, туда, где чернел в склоне оврага узкий глинистый лаз. Двое, скинув винтовки с плеч, подошли к старику и встали от него справа и слева. Следы поношенных сапогов глубоко вдавились в свежие грядки.

Иван Иванович мерил шагами маленький огород. Да, как-то все выходило нескладно. Ладно церковь в Сосновке – там все же была толпа местных крестьян, которые и за вилы могла схватиться. А монастырь? Два больных старика, которым некуда было податься, и полведра пшена в кладовой. Ну, там хоть иконы сожгли и утварь церковную на телегу сгрузили. И то бойцы пошептались, что, мол, нищих гоняем. Где, дескать, тут мироеды? Мишаня утром все обсказал… А тут! Вообще одинокий старик, и живет под землей, и сам грядки копает. Да, поди, и в келье ничего не найти. И жечь нечего будет. Срочно надо речь произнесть, поднять дух боевой и сознательность пролетарскую. А то вон, Цыкунов что-то хмурится. Ну, да хрен с ним – он вообще с червоточинкой. И Трофимка, увалень деревенский, на монаха смотрит с разинутым ртом… Только что-то ничего на ум не приходит…

Снизу, от входа в пещеру, послышался приглушенный выстрел и какой-то неясный шум, словно ветер внезапно налетел на верхушки деревьев. И крик – тоже приглушенный, неясный, и от того еще более страшный. Солдаты испуганно встрепенулись. Недоумок Трофим побледнел и, забывшись, перекрестился.

Краснов, резко отдав команду, с двумя бойцами помчался на шум, сжимая в руке револьвер. С местными богоносцами надо держать ухо востро. Видел он их третьего дня возле церкви. Таким не в светлом будущем – самое место на лесоповале!

Однако тревога оказалась напрасной. Прибежавши на место, подмога застала у входа под землю всех троих эмиссаров, перепуганных и испачканных глиной.

– Гришка, черт тебя побери! – орали двое на сконфуженного чернявого паренька. – Товарищ Краснов! Он, подлец, что удумал! Там, в пещере, мы крест на стене увидали. Медный, старинный такой. А он, озорник, возьми да пальни по нему из винтовки! Ход и обрушился… Хорошо, щель осталась, а то бы каюк!

– Ах, мать вашу так! – свирепо рявкнул Краснов. – Все вам игрушки! Хоть осмотрели пещеру-то?

– Так точно! Только там нет ни хрена! Даже жратвы не нашли. Один крест да свечки…

– Ну, нет, так нет, – отмяк командир. – Не лезть же снова в завал! Назад – шагом марш! Григорий, ты хоть в крест-то попал?

– Так точно! – расплылся в улыбке Григорий. – Аккурат в середину!

– Ну, за меткость хвалю, а за глупость твою – два наряда вне очереди! А промазал бы – три получил!

На истоптанном огороде Краснов увидел своих бойцов, кучкой толпящихся возле лежащего на земле отца Иоанна. Увидав командира, те расступились. Изо рта старика стекала тонкая струечка крови, глаза его были открыты и смотрели в небо с радостным изумлением. Не успел командир спросить, что случилось, как один из солдат принялся торопливо, испуганно объяснять:

– Он, это… Того… Начал разговоры вести… вредные. Про Бога, про церковь. Ну, Мишаня его и того… К порядку призвал… Вот… Кто ж знал то…

– Ну, варнаки! – хрустнул зубами Краснов. – Вам не в особый отряд, а на большую дорогу! Значит, сопротивление оказал?

– Так точно! – гаркнул сметливый Мишаня.

– Ну что ж, так и запишем.

Бойцы облегченно вздохнули. Никто не заметил, что из кустов на краю огорода за ними следили испуганные глаза…

***

– Конечно, трудно сказать, куда и как пропал крест отца Иоанна, – Сергей задумчиво крутил в руках стакан с пивом. – Неизвестно даже, где схоронили отшельника. Однако вот на что обратите внимание: крест имеет особую примету – след от пули на груди фигурки Иисуса Христа. Значит, в него стреляли, и сделали это, безусловно, при аресте монаха. То есть крест не был отдан кому-то заранее. А если б его забрали красноармейцы, об этой отметке никто не узнал. Тогда бы, скорее всего, распятье пошло в переплавку или сгинуло в дебрях какого-нибудь музея. А тот, кто стрелял, мог пару раз похвастать товарищам, какой он меткач, и напрочь забыть о своем сомнительном подвиге. Но след от пули тесно связан с именем отца Иоанна, а значит, после разгрома монастыря и пещер крест достался тому, кто знал монаха и реликвией дорожил. Быть может, его даже украли у особистов. Так что тут целый роман! И вполне возможно, что распятие до сих пор лежит в сундуке у какой-то бабули, которая даже не ведает, каким сокровищем обладает.

Миша, слушавший Сергея немного нахмурившись, закурил. Андрей с удивлением заметил, что руки его немножко дрожат. Неужели так близко к сердцу принял рассказ о пропавшем кресте? Да нет, скорее всего, дружок попивает. Впрочем, наверное, есть от чего – жизнь у Мишки сложилась из всех троих наименее удачно. Через горячие точки прошел, с женой вот развелся… Пожалуй, запьешь.

Толик смотрел на рассказчика с интересом. Его, кажется, тоже история зацепила. Он глотнул пивка и спросил:

– И насколько же этот крест может быть ценным?

– Смотря как вычислить цену, – ответил Сергей. – Он уже достаточно дорого стоит как историческая реликвия – насколько я знаю, распятие очень старинное. То, что в него стреляли, цену еще увеличило. Это, знаете, след истории, отметка бурного времени. Так что благодаря следу от пули крест можно продать уже за очень хорошую цену. Кроме того, распятие отца Иоанна считается чудотворным, а рана на груди Христа – четкий опознавательный знак. И есть люди, которые отдадут за него уже не очень хорошие деньги, а значительно больше. Что же касается культурной и тем более религиозной ценности этого раритета, тут, простите, я пас. Такие цены деньгами не исчисляются…

Компания помолчала.

– Да, – задумчиво вымолвил Анатолий, – вот так живешь – и не знаешь, что рядом с тобой лежит целое состояние… Вот бы и правда найти этот крест!

– Зачем тебе крест? – поддел друга Мишка, – ты же у нас сатанист!

– Это ты сатанист, а я – я никто!

Сергей посмотрел на ребят с изумлением.

– Братцы, не заводитесь опять! – осадил их Андрей. – Лучше скажите, вы мне поможете?

– Чем сможем – поможем, – кивнул Анатолий. – Только помощи от нас с гулькин нос. Ну сам посуди, Мишка целыми днями работает, а я, кроме того, по два раза в неделю ночами дежурю. Так что старушек шерстить у нас не получится. Вот надо будет яму копать или от врагов отбиваться – мы отгулы возьмем…

– А кстати, – спросил Сергей, – вы как собираетесь распятье искать? Что, правда будете по старушкам ходить или ямы копать?

– Да, собственно, я и сам толком не знаю, – смутился Андрей. – Поговорю со стариками, схожу в музей…

– Это все правильно. Только от стариков, прежде чем вы набредете на нужного, вам предстоит три отпуска слушать про конницу Буденного и освоение целины. А в музее расскажут и биографию отца Иоанна, и поведают о социально-экономической обстановке двадцатых годов, но вряд ли прояснят вопрос о месте нахождения креста. Иначе он бы давно лежал под стеклом в этом самом музее. Лучше всего попытаться выяснить, кто был близок отшельнику в конце его жизни, и отыскать, конечно, уже не их самих, а хотя бы потомков. Распятье, возможно, осело у кого-то из них. Если же оно попало в руки случайного человека и нигде не всплыло до сих пор – шансов практически нет. Только везение и поможет. А вот связи отца Иоанна как раз в музее, возможно, и прояснят. Или в церкви. О ней тоже не забывайте – ведь наш фигурант был монахом.

Друзья смотрели на Сергея с раскрытыми ртами. Первым заговорил Михаил:

– А вы, похоже, в таких делах вовсе не новичок…

– Да как вам сказать, – лениво ответил Сергей. – Я же говорил, что в некотором роде историк. Так что такие вот поиски – правда, гораздо менее значимые – это моя работа.

– А, простите, кем вы работаете? – спросил Андрей.

– Кладоискателем, – беспардонно встрял Анатолий.

– Да, если хотите, кладоискателем, – совершенно серьезно кивнул головою Сергей. Только клады мои – не бочки с маринованным золотом, а просто старье, которое без меня годами пылится в чуланах или вообще выносится на помойку.

– Как это?

– Да вот так. Я коллекционер. Образование кое-какое, конечно, имею, но работаю на себя. Езжу, извините, по медвежьим углам и спасаю исторические реликвии.

– Раньше это не так называлось… – мрачно сообщил Михаил.

– Раньше много чего не так называлось. Но при всем вашем неуважении к моему ремеслу могу гордо сказать, что часть моих находок хранится в музеях. И, заметьте, своих клиентов я не обвешиваю, даю настоящую цену – конечно, с учетом комиссионных и того, что не они ко мне приехали, а я к ним. А скольких бабок я выручил в перестройку, купив у них то, что считалось хламом…

– Ну-ну, благородный вы наш… – подначил Толян.

– На благородство не претендую, – слегка поклонился Сергей.

– Ладно тебе, – внезапно встрял Миша, – каждый зарабатывает, как может. А то мы с тобой самые благородные…