Помоги проекту - поделись книгой:
– Но я… это… не смогла бы целыми днями молиться.
Соня усмехнулась. Не знаешь тут, плакать или смеяться. Целыми днями молиться девочка не смогла бы, а целыми днями предаваться похоти, кажется ей отрадней. Куда делась прежняя Агриппина, девушка скромная и богобоязненная?
– Хватит, не будем богохульствовать, а то и я с тобой стала о таком болтать, что услышь моя покойная матушка… досталось бы нам с тобой на орехи!
– Это точно. Мария Владиславна руку тяжелую имела, – сказала Агриппина, но тут же спохватилась и проговорила:
– Справедливая была женщина.
– Мы что‑то в другую сторону ушли, – заметила Соня, которую откровения бывшей служанки не то чтобы коробили, а смущали непривычной вольностью. – Ты говорила о том, что Флоримон отдавал своего слугу внаём. Именно внаём, как сдают, например, карету, за плату?
– Конечно, за плату. Нешто за так? Есть женщины, которые без этого не могут, а муж или помер, или болеет, как вот у меня…
Агриппина пригорюнилась.
– А тебе в замке‑то нравится жить? – решила отвлечь её от печальных раздумий Соня.
– Да в общем нравится. В замке кому ж не понравится? Все так богато, благородно, с нашим домом в Петербурге и не сравнить! Но если приглядеться, видно, что давно к нему рук не прикладывали. Занавески, к примеру, выгоревшие, мебель старая, развалится вот‑вот. Каких этот замок деньжищ потребует, ежели здесь обосноваться как следует! Нет, я бы хотела домик небольшой да ладный, без всяких там ходов и подземелий…
– А чем тебе подземелья не нравятся?
– Подземелье! Вы послушайте, даже слово это какое‑то холодное, страшное: под землей…
– Чего можно бояться в таком замке, как этот?
– Ой, не скажите, княжна! Именно в нашем замке недавно привидение поселилось. Пугает. У нас‑то в Петербурге, ежели эдакое где водилось, люди там жить остерегались. А тут… вроде как положено, чтобы в замках привидения водились. На мой взгляд – не по‑божески это! Ночью спишь, а оно внизу завывает. Нынче вроде примолкло. Дня три, пожалуй, как выть перестало… Я‑то дом в Петербурге помянула не с тем, чтобы его хаять. Наоборот. Дом наш хоть и небольшой был, а ладный да теплый. Вы помните, чтобы мы в нём когда‑нибудь и в лютые зимы замерзали?
А здесь и летом от камня холодом тянет. Особенно в той комнате, что у двери в подземелье. Мне его светлость маркиз показал, пока ещё при памяти был. Всё говорил: дверь, дверь, а для чего эта дверь, не сказал.
Пальцами эдак показал, мол, за дверью лестница вниз. В подземелье, значит… Нет, я бы согласилась в замке жить, но чтобы дерева в нём побольше было, а то от камня одна неуютность…
– Скажи‑ка, – медленно проговорила Соня, не доверяя мелькнувшей в голове мысли, – а давно заболел твой супруг Антуан?
– Аккурат перед тем, как на наших землях стала чужая повозка появляться. Я‑то сперва внимания не обращала: ездит и ездит себе. Всё равно у нас там ничего не растет. Может, тот, кто ездит, себе таким манером путь сокращает. Непорядок, конечно, но ежели это какой сосед, то чего из‑за ерунды ругаться?
Эмиль первый не выдержал. Говорит: «Что‑то сей пришелец у нас ворует». Я рассмеялась – чего у нас можно воровать? Но Эмиль предложил вместе с ним пройтись, посмотреть. Ведь тот ездок не просто так проезжал мимо. Нет, он поставит свою черную карету, или как там она называется, фургон, что ли, и стоит эта повозка, подолгу стоит. И пошли мы посмотреть…
– Среди дня хоть пошли, не ночью? – улыбнулась Соня, поощряя Агриппину, которая морщила лоб, словно случившееся представало перед нею теперь в каком‑то ином свете.
– Понятное дело, дождались, чтобы этот странный ездок опять к нам пожаловал, да и пошли ему навстречу. Эмиль шпагу взял, я – топор…
– Чего ж Эмиль топор не взял? – усмехнулась Соня.
– Французы всё норовят со шпагами ходить. Модно это. Как женщины брошки да бантики носят, так и мужчины – шпаги.
– Но вы же вроде не на прогулку вышли?
– Понятное дело, – с возмущением проговорила Агриппина, – каждый хочет своё добро защитить. Я в тот момент и не подумала, чтобы Эмилю топор отдать. Топор – оружие русских людей…
Вот вам крепостная девчонка! Звучит‑то как: топор – оружие русских…
– Ты смотри, как стала рассуждать! – вслух удивилась Соня.
– Думаю теперь помногу. Аристократы, я ещё в Петербурге нагляделась, часто сидят и думают. Что же им ещё делать, когда всю работу слуги выполняют? Надо и мне привыкать… Так вот, я подумала: ежели этот нарушитель чужих владений что‑то на наших землях прячет, то и накинуться может, от страху‑то… И место выбрал, негодяй, – лучше некуда. Нам и из окна не видно, что он делает, – деревья загораживают, и с дороги его никому не заметно – там низинка. Юркнул в неё, и нет тебя! Сейчас небось ваше сиятельство скажет, что я, как всегда, издалека начинаю.
– Не скажу, – покачала головой Соня. – Даже поощрю тебя. Ту коробку, мной привезённую, что ты отнесла не глядя, можешь принести и распаковать. Я же помню, как ты пирожные, что ела в Петербурге у Григорьевой, расхваливала. Вот я тебе и привезла таких же. Те, что я брала в кондитерской на Невском, французскими назывались. Авось эти не хуже, самими‑то французами испечённые!
Агриппина обрадовалась, опять захлопотала насчет чаю, пирожные выложила. А Соне было вовсе не до пирожных. Она себе вроде как перерыв устроила, потому что от рассказа новоявленной маркизы её стали одолевать самые нехорошие предчувствия.
Теперь, запивая чаем шедевры французского кондитерского искусства, Агриппина не спешила поведать начатую было историю, но Соней овладело нетерпение.
– Рассказывай, – поторопила она, – мне интересно, что там было с тем нарушителем границ чужих владений. Вы хоть в лицо его видели?
– Какое там! Ездил хоть и белым днем, в жару, а всё в черной шляпе, на глаза надвинутой. Лица было не разглядеть. Сбежал он, – проговорила Агриппина с набитым ртом. – Завидел нас, с топором да со шпагой, и дал дёру. За повозкой так и не вернулся. Мы потом её к себе поставили. Думали, придёт назад требовать, но он так и не пришёл. Видно, опасную контрабанду в той яме прятал.
– Какой яме?
– Там в земле яма была вырыта. Этак аккуратно камнями выложенная. Мы с Эмилем не успели её как следует рассмотреть. Тот человек, кажется, только открывать её стал. Бревно, значит, подложил, чтобы крышка не захлопнулась. Эмиль сдуру‑то возьми и это бревно вытащи. Крышка – щёлк, и будто ямы и не было. На совесть сделано. Маркиз Антуан давно делами не занимался, вот и стали появляться в его землях чужие люди…
– И что, вы даже не попробовали в том месте копать?
– Пробовали поковыряться, да что со шпагой и топором сделаешь? Хотели попозже туда сходить с лопатами, до самой ямы добраться, посмотреть, да тут как раз маркиз Антуан заболел, времени совсем не стало… А ещё ко мне с курорта приходили, Эмиля попросили… Нет‑нет, не для тех дел, что я говорила! Там праздник большой намечался, а лакеев не хватало. Вот мы и решили, что лишняя копейка нам не помешает. А тот человек в шляпе больше тут не появлялся. Как я его, у окна стоя, ни караулила, ни разу не видела больше. Испугался, должно… Может, потом как‑нибудь сходим, разведаем, что за яма там у него была. Понятное дело, можно и слугам поручить. Не самой же с лопатой бегать, людей смешить…
– Ты же говорила, у тебя других слуг нет.
– Нет. Дак наймём…
Агриппина помолчала, а потом смущенно призналась:
– Я‑то все забываю, что сама теперь госпожа. Все норовлю схватиться то за тряпку, то за топор, как тогда… Нет, копейка какая появится, я в деревне девчонку подберу, чтобы мне прислуживала или хоть за больным маркизом ходила… А то что ж я за маркиза, коли все сама…
– Не горюй, будут у тебя слуги, – успокоила ее Соня. – И деньги появятся. Господь награждает терпеливых.
– Так‑то оно так…
– А повозка – ну та, на которой контрабанду мужик возил, – открытая была или закрытая?
– Я же и говорю, что закрытая. Эмиль тоже подумал, что у него там контрабанда была. А что еще можно прятать в земле, тем более на краю чужих владений?
«Золото можно прятать, – мысленно ответила на её вопрос Соня. – А если точнее, вывозить его. То, что вы с Эмилем посчитали обычной ямой, было не иначе как люком подземного хода, не будь я Софья Астахова!»
– Думали мы с Эмилем, гадали – чего это он свою яму именно на землях маркиза устроил? Ведь лес поблизости, там бы никто ничего не увидел, не нашёл.
Да потом так и бросили гадать. Ни до чего путного всё равно не додумались… – продолжала говорить Агриппина, которую Соня, по привычке уходить глубоко в свои мысли, слушала вполуха.
«Скорее всего, это был Флоримон. Вот только…
О господи! Выдернув бревно, которым молодой маркиз подпирал крышку люка, Эмиль запер его в подземелье! Но прежде‑то Флоримон люк как‑то открыл…
Может, когда крышка упала, в потайном механизме что‑то соскочило, потому люк и заклинило? Иначе откуда появилось завывающее привидение…»
– Скажи, Агриппина, – осторожно поинтересовалась Соня, – а как долго вы слышали вопли вашего привидения?
– Дня три‑четыре выло, а потом… Вот уж три дня, как его не слышно, – добросовестно припомнила та. – Может, это не наше привидение?
– Как не ваше? – удивилась Соня.
Нет, от этой девчонки можно ожидать чего угодно! Просто голова кругом. Хоть и маркиза, а до сих пор в голове каша по‑российски. Оказывается, привидения бывают «наши» и «не наши»!
– Ну, из какого другого замка. Заблудилось в чужом месте, вот с перепугу и выло. А потом ночью как‑нибудь нашло выход. Или за ним пришел кто из своих…
– Ну и выдумщица ты! – не выдержав, прыснула Соня, но заставила себя собраться с мыслями. Если Агриппина не понимает серьезности случившегося, то придётся Софье заняться расследованием. – Уж если что и нужно проверить, так это подземелье под вашим замком.
– Как это, проверить? – всполошилась Агриппина. – Я и наверху‑то не во всех комнатах была – не по себе мне в них. Какие‑то цветы засохшие, картины со страшными лицами, ровно вурдалаки какие… Так и мнится, где‑то мертвец забытый остался. А уж куда‑то в подземелье спускаться… Да я со страху помру!.. К тому же мосье Антуан так в себя и не приходит… Ох, чего это я, совсем о муже забыла. Надо пойти посмотреть, как он, может, в сознание пришел.
– Я с тобой, – сказала Соня.
– И правда, пойдёмте вместе, Софья Николаевна, мне одной нынче не по себе. Всё‑таки, когда Эмиль дома, чувствуешь себя куда спокойнее.
«Как, однако, странно порой поворачивается жизнь, – думала Соня, идя вслед за Агриппиной к комнате маркиза де Баррас. – Слуга‑насильник, который совсем недавно был для несчастной девушки воплощением ужаса, теперь не только её любовник и друг, но вообще единственная опора в этом огромном неухоженном замке. Понятное дело, она совсем ещё девчонка. Очутилась в незнакомом месте, среди чужих людей, языка почти не знает. Тем более что до сей поры за неё всё время думал кто‑то, разве что за исключением хозяйственных мелочей, а она лишь чужие указания исполняла… Ах, неужто мое сиятельство лучше! Обе мы с нею нежданно‑негаданно в переплёт попали, хоть и каждая по‑своему. Тут с самим чёртом подружишься. Да и я тоже хороша, оставила Агриппину одну. Думала, под присмотром маркиза, такого на вид крепкого старичка, а оно вон как повернулось…»
Несколько недель назад маркиз Антуан де Баррас выглядел достаточно здоровым стариком, несмотря на свои восемьдесят девять лет. Но теперь на постели перед Соней лежала дряхлая развалина. И на вид ему можно уже было дать не восемьдесят девять, а все сто девять лет. Будто в момент из старого Антуана выпустили всю жизненную энергию.
Странно, но жизнь в нем еще теплилась. Как будто не все дела закончил он на грешной земле.
Старый маркиз не пошевелился, ни один мускул на его лице не дрогнул, когда Агриппина склонилась над ним и позвала:
– Мосье Антуан!
– А он не умер? – шепотом спросила Соня.
– Сейчас проверим. – Агриппина сунула руку в карман передника и приложила зеркало к губам старика. – Дышит. Третий день он так. Пробовала лекарство дать – мадам Фаншон прислала, да он губ не разжимает.
Она тяжело вздохнула.
– Бедный мосье Антуан! Такой всё был с виду здоровый, а тут… словно опоил его кто смертельным зельем…
«Зельем!» – отозвалось в мыслях Софьи и тут же пропало. Что за мысль пыталась прорваться в её взбудораженный ум? Она в какой‑то момент действительно подумала, что маркиза отравили. Но кто? Вряд ли Эмиль. Да и зачем ему? И уж тем более не Агриппина.
При всех своих привычках и странностях, она девочка добрая и богобоязненная. К маркизу испытывает чувство глубокой благодарности…
Словно в ответ на Сонины размышления, та, которую лежащий на кровати старик сделал маркизой, женившись на ней, проговорила со слезами в голосе:
– Очнитесь, мосье Антуан! К вам княжна Софья Николаевна приехали, повидаться. Вы же недавно о ней спрашивали. Мадемуазель русская княжна.
Последнюю фразу Агриппина повторила по‑французски, видимо, копируя самого маркиза де Баррас и у неё получилось так похоже, совсем без акцента, что Соня подумала: «У девчонки хороший слух».
Вон как она копирует французское произношение.
Непременно поучу её языку… Странно, о чём только не думается у постели умирающего!»
Погруженная в свои размышления, она пропустила момент, когда Агриппина, до того безуспешно подносившая ко рту больного ложку с лекарством мадам Фаншон, вдруг проговорила:
– Вот молодец, выпил! Ещё глоточек, ещё! Мосье Антуан выздоровеет. Зачем же ему лежать да болеть, когда мы все переживаем да сокрушаемся…
Можно подумать, маркиз понимал то, о чём говорила Агриппина. А она всё щебетала по‑русски, все уговаривала его.
– Здравствуйте, мосье Антуан, – сказала Соня на родном языке больного.
Ресницы его затрепетали, и он с видимым усилием открыл глаза.
– Княжна, – еле слышно прошелестел маркиз, – вы явились на мой зов! Господь услышал мои молитвы.
Он сделал попытку подняться, но это ему никак не удавалось. Агриппина ловко приподняла супруга и подложила подушку под его спину.
– Хорошая девушка, – похожая на гримасу улыбка тронула его губы. – Жаль, что я так стар, не могу оценить… по достоинству.
Внезапно он беспокойно повёл шеей, словно услышал какой‑то тревожащий его звук, хотя Соня могла поклясться, что ничто в замке не нарушало тишину.
– Флоримон! Флоримон здесь.
– Нету Флоримона. – Уж это‑то Агриппина поняла и воспользовалась моментом, чтобы опять заставить маркиза выпить ложечку лекарства. – Откуда ему здесь взяться?
Маркиз, понятное дело, ничего из её слов не понял. Взгляд его снова отыскал Соню.
– Флоримон приходил! Ночью. Заставил выпить… морфий.
– Как – морфий? – не поверила Соня. – Зачем ему понадобилось поить вас морфием?
– Может, и не морфий, но какую‑то отраву, после чего я сделался игрушкой в его руках.
– Что он говорит? – спросила Агриппина – волнение Антуана де Баррас передалось и ей. Те несколько фраз по‑французски, которые ей удалось освоить, пока ещё не способствовали пониманию его бессвязной речи.
– Потом я тебе всё расскажу, – сказала ей Соня и опять заговорила с маркизом на его языке. – Вы показали ему вход в подземелье?
– Показал, но не все хитрости. Просто не успел.
Уж больно любимый сынок торопился. Не рассказал, как открывать потайную дверь изнутри и на что нажать, чтобы люк подземного хода не заклинило. Потерял сознание… Кто принёс меня в постель?
– Маркиз спрашивает, кто уложил его в постель, – перевела Агриппине Софья.
– Так Эмиль и принес. А нашла я. Иду, гляжу, маркиз лежит, не двигается, ну и кликнула Эмиля, – с готовностью ответила та.
– Эмиль… Глупое похотливое животное… – пробормотал старик, поняв смысл её слов. – Но хозяину предан. Помощь порой получаешь оттуда, откуда и не ждёшь… Боюсь, мадемуазель Софи, я не смог защитить ваше золото. Столько лет его караулил, словно пёс, и не устерёг…
– Что поделаешь, – мягко успокоила его Соня, – вы сделали всё, что могли.
– Всё, что мог, – кивнул он, закрывая глаза, – всё, что мог.
Поделиться книгой: