Помоги проекту - поделись книгой:
— Что тебе, мой добрый Дамиан? — Пока испанский моряк рассказывает о приближающейся опасности, глаза молодого Араго загораются весельем.
— Спасибо, Дамиан! Я век не забуду твоей услуги. Но сейчас мы их проведем и посмеемся.
Дамиан — штурман лодки-мистики, которую испанское правительство отдало в распоряжение Араго. Честный моряк готов был проводить французского ученого к судну, уверяя, что дон Мануэль де Вакаро, командующий этой славной посудиной, доставит его в Барселону, занятую, как известно, французскими войсками. Там он будет в безопасности.
...Они спускались вниз по боковой тропе, нагруженные корзинами и ящиками с приборами, когда из-за поворота показалась группа преследователей, направляющаяся в Клоп-де-Галазо.
— Эй! Куда направляетесь? Идемте с нами. Надо расправиться с французским шпионом, который живет над портом!..
Они явно приняли Араго и его спутника за местных крестьян. Молодой ученый тут же ответил:
— Правильно, земляки! Задайте ему хорошенько! Что с ним церемониться! А нам некогда, пора выходить в море. К утру мы привезем вашим хозяйкам полные лодки свежей рыбы...
Ай да Араго! Ну и молодец! Не испугался, не растерялся. Он даже подзадоривает своих преследователей, точно игра с опасностью доставляет ему удовольствие. И как здорово он говорит на местном наречии. Не без труда они разминулись с вооруженными людьми на узкой горной тропе. И вот — порт. Мистика качается у мола. Тускло светит фонарь, привязанный на корме.
— Дон Мануэль?! — Теперь Араго понизил голос. Здесь, на молу шутить было не время. — Дон Мануэль... — На палубе показался офицер. — Соблаговолите, сеньор, доставить меня и моих друзей в Барселону...
Молодости свойственно ошибаться. Особенно в оценке людей. Араго был уверен, что дон Мануэль де Вакаро был предан ему. Но тот оказался на стороне патриотов. И хотя знал, что Араго не является французским шпионом, а занимается научной работой, тем не менее быть пособником француза в это опасное время не решился. Он не только отказался сняться с якоря, но и повысил голос, чтобы привлечь внимание зевак, коротающих время на берегу.
Некоторое время спустя заглянувший в каюту матрос испуганно сообщил, что толпа, собравшаяся на молу, требует выдачи француза. У Араго оставался один выход — сдаться в плен и, вернувшись в Пальму, как можно скорее добраться до крепких стен замка Бельвер. Там он будет в безопасности от суда толпы...
С немалыми трудностями вместе со слугой перебрался он с мистики в шлюпку, чтобы водным путем добраться до Бельвера. Когда Араго спрыгнул в нее, по ноге у него текла кровь.
— Пустяки! — отмахнулся он. — Кто-то из портовых бродяг хотел пошарить у меня за пазухой. И когда я отказался от этой чести, ткнул меня кинжалом в бедро. Ничто так не возбуждает труса, как сознание безнаказанности.
Матросы, которые успели полюбить молодого человека, дружно навалились на весла, и скоро перед ними встали стены замка...
— Мне не раз приходилось видеть людей, — заметил Араго, — опрометью бежавших из тюрьмы. Не являемся ли мы первыми, кто спешит прибегнуть к ее гостеприимству?..
Так он оказался под сводами Бельвера, где встретился еще с одним пленником-французом. Это был бедняга Бертемье, злополучный посланник императора Наполеона. Когда он помогал перевязывать Араго, то заметил у того под рубашкой довольно толстую пачку исписанных листов бумаги.
— Что это? Уж не заключается ли причина вашей раны в том, что вы не пожелали расстаться с этими бумагами?
— Вы правы. Это дневники. В них все результаты работы, проделанной нами здесь. Я должен доставить их в Бюро долгот в Париж...
Медленно тянулись дни заключения. Чтобы развеять скуку, Бертемье расспрашивал Араго о сути его научных изысканий.
— Скажите, мсье Араго, какая нужда заставляет ученых вновь и вновь перемеривать злосчастный меридиан? Ведь его уже измеряли. В прошлом столетии были две экспедиции: одна — к экватору, другая — на север, в Лапландию. Так что меридиан измерен...
— Да, но в туазах...
— Ну и что, чем они вам не по нраву?
— Это основная французская мера длины, равная шести футам, или семидесяти двум дюймам, или восьмистам шестидесяти четырем линиям. В качестве его эталона узаконена была железная линейка, изготовленная механиком Ланглуа в тысяча семьсот тридцать пятом году. Копии этой линейки и брали с собой перуанская и лапландская экспедиции.
— Эти измерения, кажется, оказались не совсем правильны?
— Да, шведы нашли ошибки в расчетах северной экспедиции и предложили их исправить.
— В чем же было дело?
— А в том, что в Англии в это же время основной единицей длины считается ярд, равный трем футам или тридцати шести дюймам. В России — сажень, разделенная на семь английских футов. А в Германии, раздробленной на многочисленные княжества, основа длины — фут вообще лихо меняется от границы к границе. Такое же положение было и с другими единицами измерений. Это запутанное состояние побудило депутатов Национального собрания потребовать от короля создать смешанную франко-английскую комиссию для выработки единой системы мер. В тысяча семьсот девяностом году Бонне предложил в основу мер длины положить одну десятимиллионную долю четверти земного меридиана — квадранта. Двадцать шестого марта тысяча семьсот девяносто первого года сие предложение было узаконено Национальным собранием и новая единица получила название
— В чем же они измеряли дугу меридиана?
— В туазах. Они вели триангуляцию между Дюнкирхеном и Барцелоной. События революции тысяча семьсот девяносто второго года остановили работы. Деламбер уехал в Париж, а почтенный Мешен скончался от истощения сил. Национальный Конвент еще до окончания работ принял в тысяча семьсот девяносто третьем году временную величину метра в четыреста сорок три целых четыреста сорок три тысячных линии перуанского туаза. И для окончания этой работы была назначена большая комиссия. Через шесть лет она дала свои рекомендации и окончательная длина метра была установлена в четыреста сорок три целых двести девяносто шесть тысячных линии...
— Так что же?
— А то, что работы по измерению дуги четверти меридиана закончены не были. Их следовало довести до конца. Для этой цели сюда в Испанию отправились мы трое: Био, я и испанский комиссар Родригес — наш верный друг, не оставляющий в беде товарищей... Мы выехали из Парижа в начале тысяча восемьсот шестого года. По дороге посетили станции Мешена и исправили погрешности в его измерениях... Потом мы разделились. Био уехал в Париж за приборами, а я остался и вел триангуляцию в пограничных районах Каталонии, Валенсии и Арагона... Боже, как не любят друг друга жители этих трех королевств. И лишь общая ненависть к французам объединяет их.
Араго вздохнул. В душе он не одобрял императора. И когда слушал рассказы о том, как войска Мюрата, вступив в Мадрид, жестоко расправлялись с патриотами, сочувствовал восставшим. Но он был француз и любил свое отечество, ставя его интересы выше других.
Майоркские друзья и думать забыли об Араго после его ареста и заключения в замок. Лишь комиссар Родригес да верный штурман Дамиан навещали его, скрашивая безрадостное существование. Родригес время от времени приносил испанские газеты и журналы. Он же позаботился и о том, чтобы доставить в замок геодезические приборы французского ученого. Однажды, просматривая свежий номер какого-то журнала, Араго расхохотался.
— Смотрите, смотрите, мсье! Это, право, заслуживает внимания. — И он прочел описание казни, состоявшейся в Пальме. Казнены были двое французов. Один — гугенот. Он отказался от напутствия католического священника и даже плюнул святому отцу в лицо. Другой — человек приличный и позволил себя повесить без осложнений. Первого звали Бертемье, и он являлся адъютантом французского императора. Другого — Араго. Автор статьи даже сокрушался, что молодой астроном пошел по пути шпионажа под прикрытием научных занятий и способствовал вступлению французских войск в Испанию.
— Все это вовсе не смешно, — покачал головой Бертемье. — Если пресса заговорила о нашей казни, она может исполниться в любое время...
— Что вы предпочитаете, — спросил Араго у него на следующий день, — качаться на виселице или утонуть?.. По мне — вода предпочтительнее. Я предлагаю бежать из замка.
Комендант согласился выпустить «на прогулку» астронома и двух-трех французов с ним. Но дальше он умывал руки. Спасибо верным Родригесу и Дамиану — они взялись зафрахтовать рыбачью лодку и в назначенное время ждать на берегу.
Беглецы долго шли в темноте по петляющей тропе, пока не вышли на каменистую дорогу, ведущую к стоянке лодки. Ящики с приборами больно врезались в спины, но Араго и слушать не хотел о том, чтобы что-нибудь бросить, оставить на произвол судьбы.
— Нет, нет, мсье. Эти приборы доверены мне, и я должен, понимаете, должен сохранить их...
Было уже за полночь, когда сзади послышался стук копыт. Несколько всадников догоняли идущих.
— Эге-гей, сеньоры! Не многовато ли у вас добра? — закричал один из них. — Сейчас настали трудные времена, и богатые должны делиться.
Отдайте-ка нам лишнее подобру-поздорову...
— Вот так так! — проговорил Бертемье, вытаскивая тощий кошелек. — Это разбойники. Слава всевышнему, они освободят нас от поклажи...
Араго выступил вперед.
— Мы охотно удовлетворим вашу просьбу, сеньоры. Мне, однако ж, говорили, что я могу путешествовать спокойно в горах...
— Как ваше имя, сеньор?
— Дон Франциск Араго.
— Ступайте с богом, сеньоры.
И всадники скрылись. Странная ситуация. Какие связи могут быть у французского ученого с испанскими рыцарями большой дороги? Бертемье поднял на него вопросительный взгляд. Араго расхохотался.
— Это был презабавный случай, мсье. Однажды темной дождливой ночью в двери моей хижины, устроенной высоко в горах, возле площадки для наблюдений, сильно постучали. Я спросил кто там. Голос из-за двери ответил, что таможенный стражник, которого застала непогода, просит приюта на несколько часов. Я открыл и увидел перед собой красавца мужчину, с ног до головы увешанного оружием. Он лег у очага и уснул. А утром, когда настала пора ему уходить и мы прощались, глаза его вдруг заблистали. Я оглянулся и увидел местного судью-алькальда и двух его помощников альгвасилов — полицейских, поднимающихся по склону горы.
— Благодарю за гостеприимство! — сказал мой гость. — И лишь забота о вас не позволяет мне тут же убить моего злейшего врага. Прощайте, сударь! — И он с легкостью дикой козы запрыгал по скалам прочь от моего убежища.
Пришедший через некоторое время алькальд долго допытывался, откуда я знаю человека, выбежавшего из моей двери. И под конец допроса заявил, что это был атаман всех разбойников его округа. Следующей ненастной ночью мнимый таможенный стражник снова посетил меня. И мой слуга, старый отставной солдат, который слышал о подвигах этого человека, решил той же ночью его убить. Мне пришлось вскочить с постели и схватить ретивого служаку за горло. «Не с ума ли ты сошел, — прошипел я, не желая будить своего гостя. — Разве мы полицейские? Ты убьешь атамана, а его товарищи не дадут нам кончить нашей работы...»
Утром, когда взошедшее солнце разбудило нас и пришло время прощаться, мой гость сказал, усмехаясь:
— Я все слышал ночью. И благодарен вам еще раз, тем более теперь, когда вы знаете, кто я такой. И поверьте мне, что моя благодарность здесь — в горах — будет вам лучшей защитой до границы Валенсии... Слово он свое, как видите, сдержал...
Между тем показался берег и качающаяся на волнах барка с матросами на борту и добрым Дамианом возле причала. Продолжая играть роль слуг Араго, беглецы покорно погрузили ящики с приборами на палубу. Сами поднялись следом. И как только подул ветер с гор, матросы подняли парус, и Дамиан взял курс на Алжир.
Переход прошел почти без происшествий. Во всяком случае, если они и были, то казались настолько незначительными по сравнению с пережитым, что вспоминать о них не стоило. В Алжире французский консул достал всем подложные паспорта и, превратив в купцов, устроил на корабль, отправлявшийся в Марсель...
Впрочем, на этом злоключения Араго далеко не закончились. Через трое суток плавания корабль, на котором находились мнимые купцы, вошел в воды Лионского залива. Скоро конец затянувшегося путешествия — Марсель, затем Париж и Бюро долгот... В этот момент за кормой раздался выстрел, и ядро из пушки неизвестно откуда появившегося испанского корсара пробило паруса и, оборвав ванты, шлепнулось в воду. Снова плен и опять — Испания...
После невероятных испытаний, выпавших на его долю, Араго пытается еще раз достигнуть Марселя на сандале — маленькой лодке, служащей для перевозки грузов. И снова неудача. Тогда он, нагрузив свои приборы на мулов и подговорив местных торговцев, отправляется в Алжир сухим путем. Чтобы не потерять головы, он прикидывается христианином, готовящимся перейти в магометанство. И добирается до места. Однако новый правитель — дей Алжира — объявляет войну Франции и по обычаю всех французов тут же обращает в рабство.
Было еще много приключений, прежде чем Араго добрался до французского берега. «От Алжира до Марселя, — пишет он в своей автобиографии, — доезжают ныне в четыре дня, я ехал одиннадцать месяцев, правда, останавливаясь там и здесь поневоле... По окончании карантина я сперва отправился в Перпиньян, к моему семейству... а потом вскоре уехал в Париж, где представил комиссии долгот мои наблюдения, сохраненные мною среди опасностей и треволнений продолжительного странствования.
Через несколько дней по моему возвращению, 18 сентября 1809 года меня выбрали академиком, на место Лаланда. Всех избирателей было пятьдесят два, я получил сорок семь голосов... Тогда мне было двадцать три года».
Между прочим, если вы, мой читатель, человек внимательный, то наверняка заметили, что, рассказывая о градусных измерениях, я все время говорил об измерениях меридиана. А почему не было рассказов об измерениях по параллелям?
Потому что они оказались гораздо более сложными. Лишь в XIX веке были предприняты по-настоящему большие и серьезные работы в этом направлении. Ученые Англии, Бельгии, России и Германии построили пункты триангуляции по 52-й параллели от Хаверфордвеста на британских островах и до русского города Орск на реке Урале.
Позже, ближе к середине XIX века, немецкий математик Карл Фридрих Гаусс заметил, что меридианы Земли вообще должны иметь неодинаковую длину. И сама наша планета, вследствие неравномерности распределения масс в ее недрах, скорее всего должна иметь фигуру, несколько отличающуюся от правильного сфероида. Правда, его соображения особенного внимания не привлекли.
Между тем градусные измерения все накапливались и накапливались. Особенно много их было сделано в России, а потом в СССР. В 1940 году форма Земли даже получила широко распространенное название «эллипсоида Красовского», по имени советского ученого, руководившего этими работами.
Однако фигуры вращения плохо подходили для точного описания Земли. И когда форма нашей планеты была окончательно уточнена с помощью искусственных спутников, все исследователи вернулись к специальному термину «геоид», предложенному еще в 1873 году английским ученым Листингом.
Слово это произошло от греческого названия земли — «ге» и греческого же слова «еидос» — вид. Если буквально перевести на русский язык, то получится, что фигура Земли — землеподобна. Как это понять?..
Геоид. В принципе это не просто фигура нашей планеты. Это фигура идеализированная, без учета гор, впадин. Такая, какой она была бы, будь на Земле всемирный потоп. И при этом на планету не должны действовать никакие космические возмущения, ни солнечное, ни лунное притяжения, чтобы никаких приливов, никаких отливов в океане не намечалось. Потому что только тогда затопившая Землю вода будет иметь поверхность всюду перпендикулярную направлению силы тяжести. А оно, оказывается, вовсе не обязательно всюду устремлено точно к центру. На что же такой геоид похож?
Когда электронные счетные машины по данным искусственных спутников обсчитали земную поверхность, оказалось, что она немножко напоминает грушу. Северный полюс чуть-чуть приподнят, южный — вдавлен. Нашли вмятины в Азии и в Северной Америке, нашли бугры в Атлантическом и Тихом океанах.
Глава четвертая
КАК ЛЮДИ ИЗУЧАЛИ СВОЙСТВА СВОЕЙ ПЛАНЕТЫ
Какие свойства могут быть у планеты? Пожалуй, прежде всего — сила тяжести. Действительно, не испытывай предметы на поверхности Земли ее притяжения — давно улетели бы в космос.
Можно характеризовать Землю плотностью, давлением в любой точке внутри планеты, упругостью, внутренним теплом и магнитным полем. Свойства не существуют в отдельности от вещей. Только в нереальном мире чудес, куда попала некогда девочка по имени Алиса, могла существовать улыбка кота... без самого кота. Знать свойства Земли людям совершенно необходимо.
Возьмем самое первое — силу тяжести. Могла бы развиваться наука, ну хотя бы механика, что по-гречески означает искусство построения машин, если бы Галилей не заложил ее основы, не установил бы законы свободного падения тел? Если бы Ньютон не открыл основной закон классической механики, который вы с успехом изучаете в школе? Наконец, изучение распределения силы тяжести по поверхности планеты позволило ученым не только лучше представить себе строение земных недр, но и отыскивать полезные ископаемые.
Все науки и все исследования людей родились из жизненной необходимости общества. Конечно, немалую роль сыграла и природная любознательность рода человеческого, но главным стимулом была все-таки необходимость. И уж, конечно, понять устройство своей планеты и ее историю людям никогда бы не удалось, не постигни они те самые свойства, которые объединяют Землю с другими планетами и отличают ее от них.
Вот о том, как люди изучали перечисленные свойства Земли, я и постараюсь рассказать вам в этой главе.
Мы рождаемся и живем на Земле, считая, что все окружающее нас
Прежде всего — изначальная масса вдвое больше, следовательно, и ускорение силы тяжести на поверхности в 1,38 раза больше нормального. Все стало тяжелее, все приобрело дополнительный вес.
Поделиться книгой: