Мой нежный и ласковый зверь

Что тут было говорить, о чем думать?! Необъяснимое появление Кони лучше всего соотносилось с тем, что она ведьма и прилетела сюда на метле, но тогда я еще прочно стоял на позициях материализма и отверг всякую мистику. А дома, глядя на то, с какой жадностью Коня лакает налитое ей молоко, предался размышлениям.

О том, что многие животные возвращаются в родные стены, знают все. Но одно дело — читать об этом, и совсем другое — убедиться на собственном опыте. Одно дело — какой-нибудь спаниель, пробежавший в поисках хозяина из Канзаса в Оклахому, и совсем другое — твоя собственная кошка, прошагавшая ради тебя семьдесят километров. Заокеанский спаниель кажется фигурой нереальной, как ни старайся, не можешь себе представить его конкретно. Коню представлять не надо. Вот она, живая, реальная, отощавшая и взъерошенная, с избитыми в кровь лапами, взахлеб лакающая молоко. Что вело ее сквозь преграды пути, как ей удалось одолеть их? Семьдесят километров асфальта, по которому днем и ночью мчатся пахнущие бензином машины, рвы и насыпи, мосты и хитроумные дорожные развязки, на которых, бывает, пасует и опытный шофер? Как угадывало нужное направление это загадочное и своенравное существо, которое одна половина рода человеческого подвергает ярому гонению, а другая столь же яро обожает? Сколько дней она шла и чего ей это стоило?

Никто, кроме нее самой, не мог ответить на эти вопросы, но, видимо, они представлялись ей маловажными, потому что она не изъявила никакого желания поведать мне о них, а, вылакав досуха блюдечко, удобно устроилась у меня на коленях и безмятежно замурлыкала. Может, это и был ее рассказ о дорожных приключениях, но я не понимал его? И поэтому не мог представить себе страх и отчаяние одинокой кошки, пробирающейся сквозь враждебный для нее мир к единственному дорогому для нее порогу, за которым только и возможно счастье.

Остаток ночи мы спали спокойно, а утром я нашел в почтовом ящике письмо от сестры. Она писала, что довезла Коню благополучно, но та исчезла из дома в тот же день, и ее так и не нашли, как ни искали…

7

Наступил июль, и я заметил, что Коня не прочь свести знакомство с каким-нибудь благородным кошачьим идальго. Это абсолютно не входило в мои планы, и я установил для Кони своеобразный карантин, то есть, говоря попросту, перестал выпускать ее на улицу, рассчитывая, что за неделю любовный пыл у нее пройдет и тогда мы вновь заживем по своим правилам.

Но я недооценил Коню. Закрыв ей доступ на улицу, я был уверен, что этим притушу ее страсти, но, как оказалось, притушить их было возможно только одним — дать им выход, что блистательно и продемонстрировала Коня.

Как и всякий нормальный человек, я люблю вечером посидеть в ванне, поплескаться под душем. Коню эта процедура почему-то всегда ужасно интересовала, и она всякий раз порывалась проскользнуть за мной в ванную комнату. Но поскольку я ее туда не пускал, она во время процедуры сидела под дверью ванной и терпеливо дожидалась, когда я выйду оттуда. Не было случая, чтобы я, открыв дверь, не обнаружил под ней Коню.

Но однажды не обнаружил… Правда, я не сделал поначалу из этого факта никакого криминального вывода, просто отметил машинально, что Кони под дверью нет. Но если нет под дверью, значит, она в одном из своих излюбленных мест — либо на буфете, либо под креслом у окна. Однако и там Кони не оказалось. Это уже было подозрительно, и я позвал ее. Мой зов был для Кони своего рода законом, который следовало выполнять неукоснительно, и Коня всегда свято соблюдала его, но на этот раз он остался без ответа.

Спряталась, что ли, подумал я. Но почему? Может, что-нибудь нашкодила?

Но никакого беспорядка в квартире не было, разбитой посуды нигде не виделось, и вообще все было на своих местах. Все, за исключением Кони. Заинтригованный, я обошел всю квартиру, заглядывая в разные углы, где могла бы затаиться Коня, но ни там, ни там ее не оказалось.

И тут я понял: Кони в квартире нет. От этого как бы попахивало чудом, однако так казалось лишь на первый взгляд. Разгадка же исчезновения из запертой квартиры кошки напрашивалась сама собой, едва я взглянул на открытые окна. Коня всегда любила выглядывать в них, а в последнее время в особенности и, видно, по неосторожности свалилась с карниза. Это тем более согласовывалось с моими предположениями, что на улице шел дождь и наружный карниз, узкий сам по себе, был еще и мокрым. А стало быть, и скользким, чего, наверное, не учла Коня.

Третий этаж современного панельного дома — не так уж и высоко. Вряд ли наберется и пять-то метров, высота для кошки заурядная, так что я даже не подумал, что Коня может разбиться, но все же беспокойство было. Одно дело, когда прыгаешь умышленно, а значит, расчетливо, а если выпадаешь случайно? Мало ли что может оказаться внизу — торчащий древесный сук, битое стекло. Тут недалеко и до серьезной травмы.

Случай предусматривал лишь одно решение — немедленно идти на улицу, разыскать и принести Коню домой. Я быстренько влез в трикотажный спортивный костюм, сунул ноги в кеды и через минуту был у себя под окнами. Полночь — она всегда полночь, даже в июле, и в темноте мало что можно было рассмотреть, однако в одном я убедился сразу же: Коня приземлилась благополучно. Во всяком случае я не обнаружил ее непосредственно под окном, а это значило, что она ушла отсюда без чьей-либо помощи. Но тут же возникла и другая мысль: а если не ушла, а уползла? Может, лежит сейчас где-нибудь в кустах со сломанной лапой.

Ничего не оставалось, как только искать, и я долго лазал по мокрым кустам, шарил, вглядывался, звал. Все напрасно, как говорится, ни ответа, ни привета. В конце концов я решил подождать до рассвета и тогда продолжить поиски, чтобы не тыркаться в темноте, как слепой кутенок.

Выбравшись на тропинку, я пошел к дому и в это время услышал в стороне знакомое мяуканье. Ах ты такая-сякая! Ее ищут, зовут, а она вон куда запропастилась! Я зацокал языком не хуже испуганной белки, призывая Коню к себе. Что она делала там, в темноте, я не знал, но мяуканье слышалось все ближе и ближе, и наконец Коня, еле различимая в тени кустов, подбежала ко мне — цела-целехонька, лишь вся вымокшая.

Я тоже был мокрым насквозь и к тому же не в лучшем настроении — после такой купели предстояло опять лезть в ванну, но сердиться на Коню не мог. Слава богу, что жива, можно сказать, повезло — все-таки с третьего этажа упала, не с первого, и без единой царапинки, так что как было сердиться. Подхватив Коню, я поспешил домой, где мы принялись приводить себя в порядок — Коня вылизываться, а я — выжимать и развешивать мокрую одежду. Надо было, как я говорил, и ополоснуться, и, когда я посчитал дело сделанным и вышел из ванной, Кони в квартире опять не оказалось.

Что, в полном недоумении думал я, опять упала? Но разве можно дважды за сутки выпасть из одного и того же окна? Никакая теория вероятности такого объяснить не могла, и у меня впервые мелькнуло подозрение, что дело нечисто. Это второе падение можно было отнести только за счет умысла, и, как только это пришло мне в голову, все стало на свои места. Напрасно я беспокоился за Коню и рисовал себе страшные картины ее увечья — она не падала, а прыгала специально и с расчетом. Ее действия были вполне ясны и понятны: раз закрыли двери, будем пользоваться окнами. Любовь преодолевает все преграды.

Это было поражение. Чтобы полностью изолировать Коню от улицы, надо было держать закрытыми и окна, но, когда на дворе июль, на это решится разве что большой оригинал. Я им не был, а потому сдался. А подсмотрев раз, как Коня совершала свой поистине фирменный прыжок, проникся к ней совершенным уважением. Она прыгала, как акробат-эквилибрист, — красиво и точно, и не просто вниз, на землю, а немного в сторону, где росли густые кусты сирени. Они амортизировали приземление лучше всякого парашюта, гарантируя Коне успехи на любовном поприще, а мне — новые заботы в самом ближайшем будущем.

8

Как ни странно, влияние Кони на мою жизнь оказалось гораздо большим, чем я это предполагал. Мало было, что у меня появились обязанности, отличные от тех, которые человек исполняет исключительно ради себя, — присутствие в доме Кони заставило меня сделать один важный шаг, о котором я время от времени думал, но на который никак не решался.

А шаг этот состоял в том, чтобы отказаться от услуг редакции и уйти, как принято говорить в таких случаях, на свободные хлеба, то есть стать независимым, но и неоплачиваемым. Тот, у кого хватало духа на такой поступок, отныне должен был сам заботиться о себе и не думать ни о какой зарплате, тем более о тринадцатой.

Трудное это дело — свободное существование, но зато, работая только своей головой, можно выполнить кое-какие планы, которые каждый человек вынашивает в глубине души. Я не составлял здесь исключения и давно уже хотел сесть за книгу, но каждый раз засасывала текучка, а ко всему прочему было боязно отказаться от гарантированного общественного куска.

И вот теперь, когда всякая поездка была сопряжена с дилеммой — ехать или не ехать, я решил: хватит исполнять чужие замыслы, поскольку своих хоть отбавляй. Надо уходить из редакции и садиться за книгу, тогда всем будет хорошо — и мне, и Коне, тем более что она ждала котят, и я не мог покинуть ее в таком положении.

Да, из песни слова не выкинешь: мы ждали прибавления семейства. Я постелил Коне в стенном шкафу, она обнюхала новое место и вроде бы осталась довольна им. Во всяком случае полежала на подстилке, как бы примериваясь к ней. Но когда подошли сроки, сделала по-своему — родила на моей кровати. В тот день меня с утра не было дома, а когда я вернулся, то был поставлен, что называется, перед фактом: четверо котят сосали счастливую, умиротворенную маму, которая, мурлыкнув на мой удивленный возглас, утомленно закрыла глаза.

Я не стал выговаривать Коне за ее самодеятельность, однако перенес котят в шкаф. Коня не возражала, и мы остались довольны друг другом. Но вечером, когда я сидел за машинкой, наша семейная идиллия была нарушена жалобным писком. Сначала я подумал, что котята не поделили мамины соски и сейчас разберутся и замолкнут, но писк становился все громче и жалобнее. Я подошел к шкафу, открыл дверцу пошире и увидел, что котята буквально ползают по Коне, тычутся носами туда и сюда, а Коня облизывает их и находится как бы в некоторой растерянности.

Неужели пропало молоко? А что же еще? Не станут же котята ползать и пищать неизвестно с чего. Я присел и ощупал Конин живот. Так и есть, соски у нее съежились, и в них вряд ли было молоко.

Говоря откровенно, я растерялся. Новорожденные без молока — что может быть трагичнее? И некому показать Коню, уже поздно, и ветлечебница закрыта.

Всю ночь я спал вполглаза. Котята то замолкали, то снова принимались пищать, и так всю ночь. А утром я повез Коню в лечебницу. Там, конечно, была очередь, однако я объяснил положение, и меня пропустили без задержек.

Да, сказал ветеринар, осмотрев Коню, молока нет. Что же делать, спросил я. Котятам всего второй день, и они без молока вряд ли проживут до завтра. Может, попробовать покормить их коровьим? Но ветеринар сказал, что коровье не подойдет, оно слишком жирное, и посоветовал мне заехать в гастроном и купить финскую молочную смесь. Она вполне годится для моего случая, и трудность будет заключаться лишь в том, что котят надо кормить через каждые два часа. Так что, если у меня есть время для этого, то котят можно выкормить.

Время у меня было, и я поспешил домой. Котята были живы, и Коня тотчас улеглась возле них, а я пошел в магазин за молочной смесью. В нашем магазине ее не оказалось, пришлось идти в соседний, где этой смесью был завален целый отдел.

Дома я растворил смесь, сообразуясь с инструкцией, и приступил к своей нелегкой миссии. Кормить решил с помощью пипетки, потому что другого придумать было нельзя. Но и это оказалось нелегким делом. Котенок пищал и ни за что не хотел брать пипетку, так что приходилось выбирать момент и буквально впрыскивать смесь в раскрытый ротик котенка. Он от этого захлебывался и начинал пищать пуще прежнего. Масло в огонь подливала Коня, которая, крутясь возле меня, старалась выхватить котенка из моих рук. Пришлось выдворить ее из кухни и закрыть дверь, но и за ней Коня не успокаивалась, мяукала и бросалась в дверное стекло.

Словом — содом и гоморра. Но все же я накормил котят, хотя измучился, как от тяжелой работы. Через два часа, как предписал ветеринар, хотел повторить кормление, но, открыв дверь шкафа, увидел неожиданную картину: припав к маминому животу, котята сосали! Я потрогал Конины соски и возрадовался — они снова были набухшими, тяжелыми. Неизвестно отчего, но молоко вернулось…

Коня живет у меня четвертый год. За это время мы вырастили с ней двадцать два котенка и почти всех пристроили в хорошие руки. Погиб только один — от скоротечной глазной болезни. Остальные здравствуют и поныне, и первые поколения уже родили своих детей. Жизнь неистребима. И когда я возвращаюсь откуда-нибудь домой, меня у порога встречает Коня. Она вспрыгивает мне на плечо и начинает о чем-то мурлыкать. О чем? Обо всем на свете. И мне становится радостно, что в моем доме живет такой ласковый и нежный зверь.