Палящее солнце Афгана

– Все понятно.

Около командирской палатки уже «мышковал» командир взвода обеспечения прапорщик Звездин, устанавливая на ящики из-под снарядов, служивших праздничным столом, бутылки с самогоном. Солнце пекло, но в тени палатки и под навесом защитной сетки обстановка позволяла принимать внутрь горячительное. Застолье проходило под «музыку» минометной батареи в сотне метров от них, помогающей сверху, афганской войсковой операции в долине. Не успели пропустить по третьей, как на минометной батареи что-то громко ухнуло и низко над палатками и головами сидящих пролетел какой-то большой, неровный предмет, вращаясь и рассекая воздух как бумеранг. Сразу же прибежал замполит, руководивший стрельбой, и доложил командиру, что мина разорвалась в стволе четырехствольного миномета и троих ранило. Об этом эпизоде упоминалось ранее. Серьезное осколочное ранение в колено получил воин, почти состоявшийся «дембель». Затем замполит закатал штанину и начал выковыривать осколок, застрявший у него самого в коже бедра. Бывает: день начинается хорошо, а окончание его мрачнеет. Всякий человек хрупок – никто не может быть уверен в своем завтрашнем дне.

На обратном пути Валерий после застолья, почувствовал в себе силу водительскую и рвался за руль, но Еремей его не допустил, дабы сохранить транспорт целым. Тогда он отказался ехать на машине и приехал на батальонном БТРе.

Хмельное всегда разрушает внутреннее равновесие, подавляет волю и способность ее управлять чувствами. Эмоции превалируют, и возникает ощущение силы и душевного подъема, но они ложны и обманчивы. Человек в этом состоянии представляет собою соломинку в бушующем океане волн.

Адаптация продолжается. Для человека средних широт жара 40 в тени, в конце мая, непривычна и поэтому невыносима. Все ходят в трусах, женщин никто не стесняется потому, что их нет. Брюки и рубашку одевают только при выходе в город и с наступлением темноты, ибо комары звереют. Количество их увеличилось в разы, особенно гнуса. В комнатах +36, духота, но обнажаться нельзя – съедят. На крыше бочка с водой для душа от зноя не спасает, так как вода нагревается до 60 градусов. Временное облегчение можно найти только, когда солдат окатит ведром воды из колодца. Но это, говорят, только начало лета. Испытание зноем здесь июнь – июль.

С наступлением темноты, когда афганцы включают электричество, на стеклах окна с внешней стороны висят, привлеченные светом, ядовитые пауки-фаланги, угрожающе шевеля мохнатыми лапами. Ваханов всегда затыкал все щели, чтобы они не проникли в комнату, но мыши шныряли по полу беспрепятственно. Переводчики, все из Средней Азии, таких неудобств от зноя не испытывали – у них иммунитет к жаркому климату, а против малярии иммунитета нет и у них. Один заболел, как будто для того, чтобы не нарушился баланс, потому что вернулся из Кабула Мусиенко – диагноз не подтвердился.

Однако физические трудности перенести легче, чем эмоциональные – гложет ностальгия. Поэтому письма – как отдушина, но слишком долго идут. На заданный вопрос можно получить ответ только через месяц. Жена просит Еремея позвонить ей в Пензу. Это осуществимо только из Кабула, а из Лагмана можно позвонить разве только Гульбеддину в Пакистан. Сотовые телефоны еще в стадии изобретения.

Солнечный удар

В середине июня в Пензенской области только заканчивают высаживание рассады помидор, а здесь помидоры уже начали созревать. Как-то получилось, что огород, уборку своего двора Ваханов взял на себя. Возможно потому, что был постарше да и стыдно было «лежать на печи и гладить кирпичи», как остальные. Люди никогда не испытывают угрызений совести от поступков, ставших у них обычаем. Чистота поддерживалась с помощью нескольких солдат охраны, уважительно называющих Ваханова – «товарищ Еремей».

В городке битва с врагом внешним иногда дополнялась борьбой с врагом внутренним. На территории было полно ядовитых змей, разных видов. Во время ночного дежурства было постоянное опасение наступить на нее, поэтому ходили всегда с фонариками и усиленно светили под ноги. Змей, конечно, привлекали «Наташки», вкуснее которых ничего не находили. Но жизнь чешуйчатых, благодаря бдительности «охотников», обычно продолжалась недолго, а одна, хитрая – всегда во время ускользала. Однажды, как бы желая отомстить за гонения на нее, она неожиданно, в выходной день, выползла на стену в бане среди беззащитных голых мужиков. Первоначальный страх быстро сменился праведным гневом, и пластмассовые тазики уже никто не жалел. Добивал змею командующий царандоем Хамиди, единственный афганец, которому «мушаверы» оказывали честь помыться с ними.

На другой день советники хада сообщили печальную весь – ночью на ветке эвкалипта у них повесилась обезьяна. Ее на ночь всегда привязывали на дереве за шею, как собаку, наверно, неудачно прыгнула. Нельзя же думать, что покончила жизнь самоубийством в знак протеста и солидарности со змеей, убитой накануне.

Ваханов собрался лететь в Кабул с отчетом, но из-за сильного ветра в Джелалабаде, «вертушки» не рискнули посетить Мехтерлам. Только через два дня, когда ветер стих, они прилетели и Еремей уже через 20 минут был на военном аэродроме столицы провинции Нангархар. И здесь невезение – самолетов на Кабул нет, но летят два неповоротливых МИ-6. Придется воспользоваться – на безрыбье и рак рыба. Обсуждая вопрос полета в Кабул, прошлись с дежурным офицером по территории аэродрома. Он рассказал, что ночью «духи» обстреляли их фосфорными ракетами. Упало пятнадцать штук и показал воронки. Прожигают даже бетон. Аэродром обстреливают часто. С этим Еремей уже знаком, когда месяцем раньше, ночуя у «кобальтеров» в Шамархейле, он был разбужен и стал очевидцем ночного нападения на аэродром, который в нескольких километрах от поселка. Ночь, раздираемая грохотом взрывов и вспышек рвущихся ракет и снарядов, гудение вверху невидимых вертолетов, молнии огненных линий ракет, трассирующих пуль в разных направлениях, создавало впечатление «последнего дня Помпеи». Осветительные ракеты, медленно спускаясь с парашютом над театром военных действий, на какое-то мгновенье вырывали у кромешной тьмы, часть захваченной ею территории с полями и кустарниками, редкими деревьями и затем все вновь погружалось в темноту. Так продолжалось почти до рассвета.

Шамархейль хотя и недалеко от аэродрома, но ему достается реже. Душманы вымещали свою злобу чаще отключением электричества, поступающего от гидростанции, путем подрывания высоковольтных опор. Считается, что жить здесь безопасней, чем в Кабуле, который нередко обстреливается американскими ракетными снарядами. На машинах, с самодельными подставками для РС, духи спускаются с гор на окраину столицы, делают залп и опять в горы. Одна такая ракета, по словам Кострюкова (он может и наврать) взорвалась на одном из балконов дома, в котором они проживали. И в аэропорту взорвали афганский вертолет, из «шурави» никто не пострадал. Гремели взрывы и в других местах города.

Еремей, приезжая в Представительство всегда останавливался у земляков, проживавших в пятиэтажках, построенных советскими и по советскому образцу «хрущебы». Здесь целый городок таких домов. Селились только представители народной власти, поэтому моджахеды очень полюбили этот полигон для стрельбы.

МИ-6, на котором Еремей уютно устроился под иллюминатором, летит в столицу страны невысоко над горами, медленно, кажется на одном месте, вращая лопастями. Если не думать об опасности быть сбитым, то начинаешь видеть все великолепие и изящество гор, проплывающих мимо. Природа – это великий художник. Даже самая совершенная живопись не заменит созерцания живой красоты. По пути залетели в Баграм, недалеко от Кабула, где дислоцирована советская дивизия и впоследствии погиб от осколка душманской ракеты начальник отдела уголовного розыска Пензенского УВД Михаил Рузляев. Перед отъездом в Афган он очень интересовался предстоящей командировкой, особенно в вопросах материального обеспечения, и часто заходил к Ваханову, уже завершившим афганскую компанию. Возможно одной из причин гибели – ему не хватало романтики. От судьбы не уйдешь: и найдет, и настигнет.

Завершив дела кабульские, Еремей возвращался в Джелалабад также на вертолете, но поменьше – МИ-8. Они летели прямо по ущелью посредине возвышающихся с двух сторон гор, с растущими на склонах деревьями. Посматривая в иллюминатор, Еремей вдруг увидел выше пролетающего вертолета, на ровной площадке горы, афганскую деревню. Отчетливо видны дома и тропинки, ведущие к ним. При желании можно спокойно из автомата расстрелять «вертушку», но жители такого не допускали, зная о неминуемом возмездии.

Из Джелалабада в Мехтерлам найти транспорт всегда трудно, а этот день оказался особенным. В шесть утра Ваханов уже на аэродроме. Плановые вертолеты не ходят – все на операции. Попутного борта тоже нет, и не предвидится, но очень хочется «домой». И вот Еремей пять часов мотается по аэродрому, ожидая оказии. Сейчас самое жаркое время года – на солнце в горах камни накаляются до +75, тень не спасает. В войсковых операциях гибнут солдаты от солнечного удара, иногда до десяти человек в день. Еремей был почти на грани этого, когда несколько раз прошел расстояние, от дежурного к стоянке вертолетов, до которой не менее километра. Почувствовав себя плохо, подставил голову под струю воды из-под крана, не помогало – вода теплая. Ощущение неотвратимости солнечного удара медленно нарастало. Просто безвыходное положение. Интуиция подсказывала, что его сейчас «хватит». В отчаянии вспомнил о ручье, вытекающим из-под асфальта на краю летного поля, где пилоты построили себе баню. Превозмогая себя, поспешил туда. И только минут пятнадцать, просидев в прохладной воде, стал ощущать, что жизнь возвращается. Потом уговорил знакомых летунов добросить до Мехтерлама. Над горами, на высоте трех тысяч метров, ввинчиваясь лопастями в чистый прохладный (+10) воздух, плывут две краснозвездные «вертушки». Передняя летит с головой, торчащей из иллюминатора – это голова Ваханова. Он остывал. Прилетели быстро, так как мужики торопились вернуться, сегодня у них окрошка на обед. Наконец-то «дома». После трудностей и напряжения отдых особенно приятен.

Суеверие – признак невежества

В середине лета в одну из служб поселка приехал из СССР новый работник, мужчина средних лет, интеллигентного вида, несколько вальяжный. «Сырой» как сразу определили его. И от выстрелов вздрагивал, и комары его кусали больше всех, но вида не показывал, бодрился. Однажды «кобальтеры» сидели на лавочке, скрываясь от палящего солнца в тени наринча, а новый товарищ быстро прошел в туалет, сложенный из глины в углу двора и затих.

–У него, надо полагать, уже началась адаптация, – посочувствовали сидящие. И вдруг через минуту, он пулей выскочил оттуда с бледным лицом и даже штаны не успел застегнуть. Споткнулся и растянулся около двери.

– Что случилось? – подбежали отдыхающие.

– Там з-змея! – еле выдавил он.

Потолок туалета был из камыша и хвороста. Сосредоточенный на своей проблеме, товарищ не обращал внимания на шорох вверху, а когда поднял голову – обомлел. С потолка, свесившись, вновь прибывшего внимательно изучала кобра. Когда обстоятельства обрушиваются врасплох, человек на какое-то время становится самим собою, без притворства. Змея, вероятно, не ожидала от новенького такой прыти и постаралась быстро ретироваться. Поиски успеха не принесли.

Жара в Лагмане стала постоянная +40 и не повышается. В прошлом году, говорят, было жарче. Все уже привыкли и не ощущают, только пот ручьями. Свирепствует малярия, и началась эпидемия желтухи. В поселке малярией переболели почти все, некоторые по два раза. Желтухой из «кобальтеров» заболел только один в Джелалабаде, а в бригаде каждый день прибавляется по 3-4 «желтеньких». У советника царандоя в Мехтерламе печеночные колики, вызывали «вертушку» из Кабула. Место здесь гнилое. У второго обострился гайморит – не может дышать. Ваханов уже несколько месяцев, но еще ни разу не болел. Вбил себе в голову, что чистота – залог здоровья. С утра «издевается» над солдатами охраны, заставляя их мыться и наводить чистоту с хлоркой. Свою комнату убирает сам, хотя живут втроем. Солдата заставить можно, но как убедить офицера милиции, обленившегося от жары. Конечно, не род службы определяет человека, а сам человек, в котором природа всходит или злаками или сорной травою. Успеха можно достичь, только своевременно поливая первое и истребляя второе. Трудности быта одинаковы для всех, но воспринимают их все по-разному. Некоторые, слабые духом, даже не выдерживают. У советников царандоя застрелился москвич Василий, прямо на койке, и трое суток –выбрал же момент – в самое жаркое время года, тело его разлагалось в ожидании вертолета из Кабула. Скорее всего, его толкнуло на это не физические, а какие-то душевные страдания. Ни одна религия не приветствует насилие над своей жизнью. Считается, что ее дает человеку Бог и только он имеет право отнять. Самоубийство есть крайняя степень невежества и нарушение гармонии жизни, и тяжка потом расплата за посягательство на ритм космического строя. Надо знать – все может проститься Высшим Разумом кроме трех: самоубийства, кощунства и предательства.

Путь между советничьим поселком и «горкой», как советники между собою окрестили место дислокации советского батальона на плато, был довольно оживленным. Проходил он через центр Мехтерлама, мимо рынка и дуканов. То верх кто-нибудь едет, то вниз спускается.

С горки, высотою 60 метров, далеко просматривается долина Алишанг, по которой разбросаны кишлаки, видно людей. Отсюда, обычно, заинтересованными советниками наблюдались в\операции, проводимые афганскими войсками. В чисто афганских операциях советники непосредственного участия не принимали, а только созерцали. И в этот раз Ваханов полдня провел на горке, контролируя войсковую операцию афганцев, проходившую по оперативным данным курируемого им спецотдела. Потерь не было, захватили 40 душманов. Советский батальон помогал им минометным огнем с горки. Стреляли, как всегда, через городок советников в «зеленку». Опять, наверно, бракованная партия мин. Две не долетели до поселка 50 метров – разорвались в городе, а третью «Василек» «выплюнул» на 20 метров и никого не задело на этот раз. То недолет, то перелет. Когда слишком везет, можно и голову потерять. Однако, в соседней провинции Кунар в этот день не везло: в операции погибло четверо наших воинов – двое от солнечного удара.

За последние три дня в Афганистане упало шесть советских вертолетов. Над к. Суруби, на основной воздушной дороге, сбили большой МИ-6, летевший из Кабула в Джелалабад. Погибло 24 советских. Но падают не только от противовоздушных ракет. В Асадобаде провинции Кунар «не вписалась» в гору «вертушка» из Джелалабадского авиаполка. Пилоты катали девушек и одной дали порулить. Штурман погиб, а командир, замполит полка, в тяжелом состоянии. Летчики, вероятно, как и моряки народ суеверный и верили, что женщины приносят несчастье в мужских профессиях, но пренебрегли. Еремей вспомнил свою морскую практику, когда в Тихом океане, заступив на вахту, стоял за штурвалом теплохода «Бикин», построенным в Германии по заказу СССР. Теплоход, взял груз в Финляндии и, пройдя южным путем через Суэцкий канал, подходил уже к Владивостоку. Капитан – опытный морской волк, как всегда, на судовом мостике. После штормов, перенесенных командой, в Бискайском заливе Атлантического океана и в Индийском океане, Родина встречала полным штилем и голубым небом, без единого облачка. Яркое солнце почти в зените, но не жжет. Нагретая за день водная гладь рождает легкий морской бриз, сводящий на нет усилия солнечных лучей. Из окна рулевой рубки хорошо виден плавно поднимающийся и опускающийся нос судна, на палубе которого между двух брашпилей (лебедки для подъема якоря) загорающую фигуру буфетчицы – единственной женщины на судне. Рядом матрос красит правый брашпиль. Надо сказать, что на судах морского флота по два якоря, но пользуются обычно одним, а второй – запасной. Швартовка судна к причалу – большая ответственность и большое искусство. На «Бикине» капитан предпочитал правый якорь. Буфетчице надоело лежать, и она тоже захотела покрасить, попросив матроса дать ей кисть. Капитан, увидев, что женщина красит лебедку, затрясся от гнева, схватил микрофон громкоговорителя и бас его, как удар грома, разнесся над палубой. Женщина съежилась, торопливо отдала кисть, свернула одеяло и юркнула в свою каюту. Капитан потом еще долго приходил в себя, меряя шагами мостик. Для Ваханова такое поведение моряка, прошедшего, по рассказам, огни, воды и медные трубы, было неожиданным и не совсем понятным. И надо же было случиться – при швартовке к причалу в бухте Золотой Рог, поступившая боцману команда капитана «отдать правый якорь» – не была исполнена, так как якорная цепь не травилась – заело в канатном ящике. Случай редкий, но инерцию груженого судна без торможения якорем не остановить и причал стремительно приближается. Нерасторопность в швартовке наказывается разрушением причала и плавающего средства. Срочно был «отдан» запасной якорь. В этот раз подошли к причалу благополучно, может быть, толчок чуть сильнее.

На предрассудки и суеверие не влияет ни занимаемая должность, ни богатство, ни возраст человека. Часто он становится похож на ребенка, которому сказали, что если черная кошка дорогу перебежала, значит, случится несчастье, а если постучать по дереву, то может и не случиться. Это напоминает сказку, когда воспитательница, чтобы ребенок не убежал, внушила ему, что признаком высокого рода – ходить на одной ноге. Жаль скачущих на одной ноге. В период жизни Святому Сергию Радонежскому задавали вопрос:

– Сбываются ли суеверия?

–Иногда сбываются – отвечал Он – у тех, кто в них верит.

Лишних не брать

Чтобы не оскудел организм без витаминов, каждый день кто-нибудь из кобальтеров с переводчиком по очереди ходят на Мехтерламский базар. Овощи и фрукты иностранные на столе почти ежедневно. Дороговато здесь, но здоровье дороже. Жаркий климат имеет свои особенности. Афганцы все поджарые, худощавые, класс жирных млекопитающих вообще отсутствует. На домашних животных зной тоже влияет. Взрослые лошади мелкие, не выше пони. Коровы еще мельче, а телята с ними – ростом с дворнягу. Вырождающееся царство животных. И народ дремучий, иногда кажется, что не человек, а просто двуногое существо. По базару протекает арык шириною метра два, в котором целый день купаются ребятишки, поднимая со дна годами накопившуюся грязь. Здесь же маленькие дети без штанов ползают по грязным лужам, пока родители занимаются «бизнесом», а чтобы последний имел товарный вид, часто моют овощи и фрукты в мутном потоке и сами тоже едят, не обращая никакого внимания на санитарию. Женщина с грудным младенцем на руках, в конце рынка, ниже по течению, нагнулась над арыком и ладошкой поит мутной жижей дитя. Каждый человек стоит ровно столько, во сколько себя оценивает, а срок жизни прямо зависит от ее качества. Поэтому в Афганистане 30-40 лет жизни считается в порядке вещей. Женщины выходят замуж в 13-15 лет, рано стареют. Вероятно, еще не мало на материках современной цивилизации островков допотопной дикости.

Ваханов вошел в ритм работы. Каждый день в девять утра проводит в с\отделе оперативное совещание. Сотрудников прибавилось до 40 человек. Много информации, которая реализуется афганскими, советскими или совместными войсковыми операциями, а также артиллерийскими или авиационными ударами. На а\удары по крупным скоплениям банд и складам оружия Еремей всегда летал сам, взяв с собою афганца, сообщившего информацию. Если цель важная и нужна работа МИГов, координаты сообщали в штаб войск. Прибывали две наши «вертушки», на каждом крыле которых, подвешена авиабомба 250 кг.

Поднимались над горами, и, вися, чтобы не достал ДШК, на предельной высоте над коричневым каменным морем, позволяли народному мстителю стрельбой из пулемета трассерными пулями показать место, о котором он говорил. Советский МИГ появлялся неожиданно, сверху было видно как в кино, и, молниеносно скользнув беззвучной тенью над горами, накрывал склад. И только после грохота взрыва в черном дыму слышался грозный рев сверхзвукового самолета, но он уже был далеко. Если МИГи не заказывались, действовали по той же программе и прямо над целью облегчали вертолеты на 500 килограммов. Через несколько дней воздушный наводчик, посещал место авиаудара, уже по земле, и сообщал результат его. Летали не реже двух раз в месяц, за полтора года в Лагмане Ваханов успел повисеть над горами – 30 раз. Однажды, доверенное лицо из кишлака Тигавар, рассказал, что в их селе есть склад с оружием банды Мусафы и вызвался показать. Деревня далеко в горах, в труднодоступной местности, но для «вертушек» дорога прямая – долетели быстро, афганец указал строение, кинули. Через неделю появился вновь и сообщил, что склад разрушен, уничтожено несколько пушек, пулеметов, боеприпасы, химические снаряды и ранено трое из банды Мусафы, но попали и в его дом, стоявший недалеко, и все в нем погибли. Ваханов представил, какое горе – гибель семьи, но пострадавший рассказывал это спокойно, и на лице не было заметно каких-либо эмоций. Трудно поверить, что при таком несчастье можно сохранить хладнокровие. В тоже время афганцы – народ Востока – к смерти относятся спокойно, верят в загробную жизнь. Считают, что Аллах взял на небо и особенно не переживают. Однажды пятилетний ребенок на улице Мехтерлама, попал под колеса военной техники нашего батальона. Родители оценили жизнь своего ребенка в 5 тыс афгани – половину магнитофона не купишь.

В провинции Нангархар, недалеко от Джелалабада, по данным разведки, в Черных горах находилась не просто банда, а целый полк душманов. Решили его ликвидировать. Как раз перед операцией Еремей оказался на джелалабадском аэродроме и видел интересное зрелище, когда 82 вертолета нескончаемой вереницей, как стрекозы, летели в сторону этих гор. Один из офицеров, участвовавший в этой операции, после показал Еремею новую гранату для горной местности, ударного действия. Обычная граната после броска взрывается через 4 секунды, а в горах, когда кидают ее вверх, в логово засевших духов, она иногда скатывается вниз. Четыре секунды может оказаться достаточно, чтобы она взорвалась на голове бросившего. Поэтому для горных сражений изготовили гранату ударного действия, взрывающуюся от соприкасания с твердой поверхностью. В этой операции погибло 4 офицера, не считая солдат.

В конце июля первый раз за лето пошел дождь, похолодало до +30, так жить можно. Впервые с вечера, чтобы успеть заснуть, не включали вентилятор. Трудный климатический период, можно сказать, пережили. Переводчик в отпуске – работы меньше. Сообщили приглашение в Кабул на конференцию. У старшего «Кобальта» в Лагмане закончился срок командировки, поэтому летит Ваханов, который исполняет его обязанности. Прибыть на конференцию должны старшие всех служб, весь «генералитет» поселка. Джелалабад как перевалочная база, но до него надо еще «доехать». Опять проблемы с транспортом. Военный советник заказал афганские «вертушки». Их использовали чаще, поскольку наших не дождешься, но с неохотой, так как они летали низко, и опасности было больше. Только к вечеру добрались до Джелалабада, а завтра утром быть в столице. Командир полка, уступая просьбам советников, выделил самолет в ночь и вскоре рев его двигателей, в полной темноте, разнесся над спящими ущельями гор, постепенно удаляясь в сторону Кабула. Еремей первый раз летел ночью, но каких-либо особых впечатлений этот полет в сознании не оставил.

Территории посольств и морских судов в иностранных государствах, являются в международном праве территориями тех стран, кому они принадлежат. И поэтому сегодня три земляка – пензенца: Кострюков, Ксенофонтов и Ваханов, вместе целый день на территории СССР, слушают выступающих в посольстве и обмениваются собственными новостями. Анализировали и обсуждали, и даже критиковали речи руководителей Представительств уже вечером, за ужином, по месту жительства Кострюкова.

На другой день Еремей снова в Мехтерламе. «Фигаро здесь, Фигаро там» и все по воздуху. Иногда в неделю несколько раз. За время службы в Лагмане налетал столько, что иной летчик позавидует. В этот раз торопился на проводы старшего «Кобальта». Проводили, Валерия как положено на Руси, и с ним Ваханову опять лететь в Кабул, чтобы в верхах зафиксировать смену власти.

Из Мехтерлама в Джелалабад и Кабул наземным транспортом практически добраться невозможно. Дороги контролируются бандформированиями и надо снаряжать колонну бронемашин, чтобы благополучно пройти. Но это хлопотно, и должен быть солидный повод, чтобы снарядить. Войсковые офицеры предпочитали передвигаться в колоннах, считая, что по воздуху опасности подвергаешься больше. И были недалеко от истины, судя по сбитым бортам. И еще в подтверждение безопасности наземного транспорта можно привести пример Коли Садомова из Малой Сердобы, единственного срочной службы земляка Еремея. Он имел должность водителя в батальоне. Ходил в автоколоннах, два раза в месяц, не считая войсковых операций. Демобилизовался через два года живой-здоровый. Но у советников выбора не было, им приходилось, по разным причинам, часто летать в Кабул. Поэтому преимущественный способ передвижения – воздух. По сравнению с афганцами, шурави», находились в привилегированном положении: летали и на советских бортах, и афганские летчики никогда не отказывали. Советские редко брали местных жителей, и свои, афганские – с неохотой, но все же перевозили, поэтому к ним всегда собирались толпы, часто значительно превышающие возможности летательного аппарата. И у всех были неотложные дела.

Фактически жители, поддерживающие народную власть, в этих вопросах, были в безвыходном положении. Через кишлаки, контролируемые бандами, им не пройти, а «вертушки» не берут. Вот и на этот раз собралась толпа на три вертолета и стояла в ожидании. Как только прибыли два мушавера, которых ждали, и разместились в салоне, двигатель увеличил обороты. И, когда бортмеханик показался в проеме двери, чтобы втащить трап, толпа яростно бросилась на штурм борта. Лестницу моментально облепили и человек десять, оттеснив пилота, успели проникнуть в салон. Командир, видя растерянность бортмеханика, поднял вертолет вместе с трапом и висящими на нем неудачными путешественниками. Как и с какой высоты кувыркались они, Ваханов не видел, но бортмеханик втащил трап только на высоте 100 метров. Из Кабула летели на другом афганском вертолете, но там бортмеханик прямо вышвыривал лишних.

Мертвая деревня

В конце лета, в один из солнечных дней, со стороны гор за долиной Алишанг раздались до боли знакомые звуки «вертушек», которых не видели уже больше двух недель. Еремей прихватив первого, попавшего на глаза «кобальтера», который с двумя канистрами для керосина, взгромоздился рядом с ним в УАЗе, помчался на «горку». Прибыли к сроку, вертолеты только приземлялись. Вокруг уже стояли ожидающие писем с родины. Пилоты, заглушив двигатели вынесли почту, а один из них громко спросил:

– Из Пензы есть кто-нибудь?

Вопрос полыхнул в сердце Еремея чем-то родным и близким. В Афганистане, как и в других отдаленных от родины точках, всегда ценилось землячество, а в Лагмане, как

назло, ни одного из Сурского края, кроме рядового воина Садомова

– Я из Пензы, – выдохнул Еремей и быстро приблизился к летчикам. Познакомились – командир вертолета Минур был из Кузнецка, а Миша, штурман его, из Терновки, оба из авиаполка Джелалабада. Еремей, как радушный хозяин, пригласил их к себе в гости. Они с удовольствием прокатились по Мехтерламу до советнического поселка, где пообедали «по полной программе» и договорились о будущих встречах.

Прошло две недели. Вернулся из отпуска переводчик. Ваханову снова лететь в Кабул с отчетом, заказали «вертушки» в полку Джелалабада и ждали недолго. Вскоре появились два борта. Командир сразу предупредил, что они сопровождают автоколонну в Кабул, а в Лагман завернули, чтобы захватить советников. Помощь вертолетов нужна автоколонне, особенно при проходе Мертвой деревни. Так окрестили кишлак в километрах 25 от Джелалабада. Остатки этой бывшей деревни, расположены над магистральной дорогой на склоне полукилометровой горы, откуда трасса видна как на ладони. Не было еще случая, чтобы из этих развалин не обстреляли колонну автомашин. Вот и на этот раз у наших летчиков задание: обеспечить проход колонны мимо Мертвой деревни.

Летел Ваханов вместе с советником уголовного розыска царандоя, закончившего двухгодичную службу в Лагмане. Советник лет сорока, небольшого роста, был довольно упитанным, с солидным брюшком. Его кредо было – «для здоровья надо хорошо кушать». Это Еремей выяснял уже в салоне вертолета, над горами. Минут через 15 полета, он увидел в окно, как ведущий вертолет резко вошел в пике, видимо, для обстрела нурсами (неуправляемый ракетный снаряд) Мертвой деревни. Через какое-то мгновение и ведомый, на котором были они, повторил такой же нырок. Ваханов ожидал этого, и не потерял присутствия духа, хотя неприятно, когда пол салона летательного аппарата внезапно уходит из-под ног. Собеседник же побелел в лице, а в глазах застыл ужас. Никогда раньше не приходилось Еремею наблюдать так близко в глазах человека страх смерти. Советник наверняка знал о приметах гибели людей в Афганистане в первые дни пребывания или в конце срока службы. Такая закономерность действительно была, но, конечно, не в фатальности причина, а в бессмысленном страхе, который сохранялся и поддерживался суеверием. Страх в человеке, как известно из древних Учений, создает свойства магнита и притягивает ту опасность, которой он боится. Прибывший впервые в воюющую страну, часто бывает преследуемый навязчивой мыслью о смерти и эта мысль растет и как бы прокладывает путь к событию, поэтому чаще реализуется в начальный период. Затем процесс службы или работы, новые люди, новые заботы заглушают остроту чувства страха и мысли идут по другому направлению. В конце срока службы сильное желание вернуться домой живым и здоровым, вновь рождает мысль неминуемой опасности и преследует до самого отъезда.

Сопровождающие колонну «вертушки», еще пару раз сделали пируэты над деревней и полетели в Кабул. Круглое лицо советника стало понемногу розоветь, но страх сопровождал его до окончания полета. Если нельзя избежать опасности, что толку в трусости, она, ведь, все равно не защитит тебя.

Выйдя в Кабульском аэропорту из вертолета, покидающий эту страну, имел такой измученный вид, как после тяжелой физической работы и сразу поспешил за строения, в безлюдное место. Не исключено, что во время полета его посетила «медвежья болезнь».

Артисты

Из Кабула, как правило, лагманские жители советского поселка летели транзитом через Джелалабад. Здесь, в цивилизованном Шамархейле, иногда задерживались на несколько дней. Отдыхали, ходили в кино, на концерты. Сюда нередко приезжали из Союза известные артисты. Вот и на этот раз Ваханову сказали, что приехала бригада ЦК ВЛКСМ во главе с заместителем редактора газеты «Комсомольская правда». В ее составе многократный чемпион мира и олимпийских игр, хоккеист Александр Мальцев, артистка Ленинского Комсомола Алферова и известная грузинская певица Тамара Гвердцетели. К вечеру Еремей вместе с джелалабадскими собратьями уже сидел в небольшом зале, приспособленном для встречи гостей. В зале было не больше тридцати человек. Бригада давала в этот день уже третий концерт и признаки гостеприимства местных ценителей искусства были хорошо заметны во внешнем облике артистов. Старший бригады появился на сцене с микрофоном и предупредил, что Мальцев не может выйти, так как заболел – температура. И в этот момент он выходит – по лицу видно, что у него действительно жар и еле стоит на ногах. Старшему пришлось объявить, что у Саши температура 38,7, из зала крикнули:

– Почему не сорок?

Старшему не хотелось, чтобы Мальцев выступал в таком «нездоровом» состоянии, но он сам потянулся к микрофону, и редактору поневоле пришлось брать интервью:

– Вот вы, Саша, родились и живете в Москве, как вы относитесь к своему родному городу, к москвичам?

Мальцев взял микрофон:

– Я родился не в Москве, а в Каменец– Подольске и москвичей не люблю, считаю, что в Москве хорошие люди не рождаются.

Мальцев, как писалось в прессе, всегда отличался «невиданной в ту пору откровенностью. Эта непосредственность делала его любимцем публики». Старший несколько растерялся, и не стал дальше продолжать эксклюзив, отобрал у хоккеиста микрофон, грубо сказав:

–Хватит!

Александр с неохотой отдал микрофон, видно было, что ему хотелось еще поговорить.

Ваханов, вспомнив коренного москвича Вечимова, понял, что он с Мальцевым одинакового мнения о коренных москвичах.

Артистка Ленинского Комсомола Алферова минут 30 лепетала в волнении, что ей здесь страшно и вы, сидящие в зале, герои, заикалась. Тоже, наверно, «под мухой». В конце выступила Тамара Гвердцетели, маленького роста женщина с гитарой, начала петь, голос, действительно, сильный, но поперхнулась, закашлялась, минут 5 стояла – не могла отдышаться и ушла со сцены, не закончив песни.

Через несколько дней Еремей зашел к землякам -летчикам. Они, оказывается, после концерта катали артистов на вертолете. Миша Журавский снял на кинокамеру Алферову в летном шлеме, а Мальцева за пулеметом, разрешили ему выпустить несколько очередей по проплывающемуся внизу ландшафту.

Идет сентябрь, уходит лето, а вместе с ним зной, но не уходят трудности. Афганская Природа не позволяет пришельцам из России чувствовать себя комфортно в чужой стране – возрос в разы уровень заразных болезней: малярии, брюшного тифа и особенно желтухи. Однажды Еремей, поджидавший на аэродроме Джелалабада попутного воздушного транспорта, увидел подъехавшую грузовую машину с закрытым тентом. Из нее вышел знакомый прапорщик из джелалабадскй бригады.

– Привет, воин джелалабадский, откуда, куда, зачем?– спросил Ваханов.

– Здравия желаю, отправляю в Кабул «дембелей», закончивших службу в Афганистане,– и приоткрыл брезент кузова.

Еремей увидел с десяток лежащих в ряд тел, укрытых с головой и торчащими из-под покрывала босыми ногами, на каждой правой ноге за большой палец привязана бирка с фамилией. И его как-то неприятно поразила не смерть этих досрочно ушедших ребят, а именно безмолвная бирка, привязанная к ноге каждому, как к вещи в каком-нибудь магазине. Их повезет на Родину уже не рейсовый самолет, а «Черный тюльпан». Самое тяжелое в смерти – это молчание.

Прапорщики, обычно по очереди, довольно часто сопровождали «груз двести» в СССР. Командировка на двадцать дней. Ваханов даже письма отсылал с двумя лагманскими прапорами.

Местные афганцы подвержены болезням не менее чем «шурави». К «инженеру Еремею», как его называли сотрудники спецотдела, подходил один оперативник с просьбой отправить в Кабул для лечения. Здесь, у них, медицина на уровне знахарства, поэтому многие местные болеют и тихо умирают, как популяция животных, незаметно исчезающая в неблагоприятных условиях. И не имеет значения – от болезней, истощения, укусов ядовитых змей или пуль и осколков снарядов.

Вращаясь постоянно в этой «больной» атмосфере и не уклоняясь от контактов с людьми, Еремей, тем не менее, проявлял разумную осторожность и не прекращал утренней гимнастики, утреннего бега не менее километра и ритуала соблюдения чистоты. Болезни пока обходили его стороной, но главное, как он считал, было не во внешних ритуалах, а в самовнушении. Он приказал себе не болеть и не допускал победы ее в своем организме. Ведь человек, в основном, страдает из-за того, что становится рабом своей болезни: день и ночь думает о ней, представляя какие могут быть осложнения, тем самым, прокладывая ей путь в организме и облегчая одоление его. Нельзя привязывать себя к болезни. Люди не замечают и не придают значения своим мыслям, которые сотнями бродят в голове, не контролируют их и часто этим наносят вред организму. Почему так много людей болеют? Конечно, причин много, в том числе и кармических, но главная – заключена в мыслях. Кольнуло в боку и человек сразу (сейчас все грамотные) определил в себе возможную болезнь. Вспомнилось, что несколько лет назад его знакомый умер от такой болезни. Это подхлестнет его чаще прислушиваться к известной только ему одному болезни, потому что врачи не подтверждают. Таким образом, он проложил мысленно путь своего недомогания к серьезному заболеванию и оно не замедлит проявиться. Самая лучшая профилактика болезней – никогда о них не думать.

«Вот пуля пролетела и ага»

Рабочий день Ваханова, как обычно, начинается с посещения спецотдела. Начальник Амрулло знакомит с информацией, поступившей за сутки. Он показал на карте кишлак Гулькари в 10 км. от Мехтерлама:

– Сюда ночью пришла банда Саид Ахмада. Планирует нападение на город.

– Сколько у него человек?

– Двести. Кроме стрелкового оружия имеет два ДШК и миномет.

Ситуация не простая. Необходимы упреждающие действия. Уже к вечеру все вопросы предстоящей завтра войсковой операции были обсуждены в штабе советнического городка.

Для поддержки афганского батальона идет рота советских и Ваханов с ними.

В 4 утра водитель БТР Мусиенко должен отвезти его в советский батальон и вернуться. Надо пораньше лечь спать. Нервы напряжены. Это рефлексное состояние отражается и в сновидениях. Сон беспокойный: Ваханов бежит за уходящим автобусом, но ноги как ватные, не двигаются, однако, кое-как догнал и из последних сил схватился за поручни и, наконец, внутри. Посмотрел вперед и видит, что асфальтная дорога обрывается в пропасть, а автобус мчится, не снижая скорости и .. летит вниз. Сильно затрясло, он почувствовал это физически и проснулся. Поняв, что это всего лишь сон, с облегчением вздохнул. В комнате тишина. Вдруг взгляд его уперся в лампочку, свисающую с потолка на проводе – она качалась. В просыпающемся сознании возникает вопрос – почему? Пока рассудок силился найти ответ, койка вновь мелко затряслась, как на телеге по булыжной мостовой, и в голове ярко вспыхнула реальность – землетрясение. Оглянулся на соседнюю койку Вечимова, и увидел его лежащим под одеялом с надетой на голову солдатской каской. Когда еще раз тряхнуло, он крикнул:

–Бежим на улицу, – и они, как были в трусах, выскочили во двор. Там уже стояли жители других комнат. Конечно, лучше быть на улице, чем выбираться из под обломков рухнувшей крыши.

Такие мелкие землетрясения были не раз. Однажды, обедая в столовой кобальтеры, услышали со стороны «зеленки» странный приближающийся гул, похожий на звук танковой колонны. Все выскочили во двор. Переводчик Махмуд в панике крикнул:

–Это душманские танки!– и полез на крышу смотреть.

«Мушаверы» знали, что у душманов нет бронетехники, но звук нарастал. Когда он приблизился вплотную, постройки начало трясти. Прошлой осенью, рассказывали, здесь было землетрясение в 7 баллов. Мы можем критиковать сложенные из глины стены и смеяться над ними, но за все время проживания советников в городке, ни один дом не развалился от частых землетрясений.

Когда прекратилось окончательно вздрагивание Земли, Ваханов взглянув на часы, и увидел, что больше спать не придется – пора на «войну» и, одевшись по-походному на БТРе укатил в советский батальон. Проскочив еще сонный Мехтерлам, прибыли в воинскую часть. Броня готовых к походу двух БМП (боевая машина пехоты) и батальонного БТРа были уже заняты тесно сидящими пехотинцами. Но одно место оказалось свободным, которым и воспользовался Ваханов, впервые оказавшись на броне БМП и, подумав, что ему очень повезло, втиснулся между бойцами. Только когда двинулись в путь, он понял, почему место оказалось свободным – выхлопная труба била прямо в лицо. К концу похода любое племя в Африке приняло бы его за своего. Но на этом ознакомление с бронетехникой не заканчивалось. Шли вдоль гор по высокому плато, изрезанному спускающимися сверху ущельями типа наших оврагов. Еремей слышал о высокой проходимости этой гусеничной техники, но не предполагал по каким кручам может она взбираться. Опасности, связанные с операцией фактически начинались здесь. Трудно сказать, что ощутили мальчишки– воины, безропотно сидящие рядом, когда БМП, взбираясь наискосок на крутой склон накренилась так, что броня под ними вдруг ушла вниз почти вертикально. Еремей успел ухватиться за какой-то выступ и фактически повис. Гранаты на поясе нестерпимо врезались в бок. Голову стволом автомата, висящего на плече, сзади пригнуло к броне, и фуражка съехала на нос. Не поправить, не пошевелиться. Можно только созерцать под собой двигающуюся гусеницу бронетехники, полной ожидания, когда кто-нибудь свалится на нее. «Какой максимальный крен у бронемашины?» думалось Еремею, и теплилась надежда, что запас еще не исчерпан. Память, пронзенная стрелой страха, услужливо восстановила рассказ комбата об операции в долине Алингар, когда батальонная БМП сорвалась в пропасть сорокаметровой высоты. Это не добавило оптимизма, но железный корпус, наконец, выпрямился горизонтально и напряжение мышц спало. Еще километр по пересеченной местности. Крадущиеся вверх по ущелью лучи солнца, вдруг достигли гор и высветили ровную площадку плато – конечной цели пути. Она как бы нависала над обрывом долины Алишанг, которая темным неповоротливым удавом застыла глубоко внизу, куда солнце еще не дотянулось. Успех операции во многом зависит от фактора внезапности. На самом краю плато, в неглубокой траншее расположился «генштаб», состоявший из офицеров батальона и советников. Рядом поставили танк, с пулеметом ДШК и два миномета на тарелках. Афганский горный батальон здесь же установил горную пушку. Сорбозы (солдаты) афганского оперативного батальона, ожидавшие советское подкрепление, получили, наконец, приказ и двумя цепочками начали спускаться в темноту, чтобы окружить кишлак Гулькари с бандой Саид Ахмада. Солнце, как будто ожидавшее этого приказа и до сих пор прятавшееся за скалистыми горами, поднялось, и осветило сразу всю долину с тонкой, извивающейся серебряной нитью реки и, сколько хватал глаз, лабиринтом глинобитных домиков среди редких деревьев, только афганцами различаемые как отдельные кишлаки.

Две цепочки солдат ДРА, двумя черными змеями, втягивались в лабиринт домов, как бы вырезая середину. И вдруг они разом исчезли. Послышалась трескотня выстрелов. Душманы, как всегда, об операции знали и ждали. «Генштабу» было известно, что афганские вояки будут лежать пока «шурави» не помогут. Застрочил крупнокалиберный ДШК, ударила горная пушка и минометы рядом своим хлопаньем дополнили огневой квартет. Сверху хорошо были видны разрывы и разбегающихся членов бандформирования, не ожидавших такого поворота событий. Для поддержки воспрянувших духом борцов за народную власть, вниз ушла еще рота сорбозов и звуки очередей советских «калашниковых», которыми были вооружены афганские подразделения, влились в однотонное уханье мин и снарядов. Наша рота бойцов вниз не спускалась, а сверху, теоретически, перенимала опыт. Вид с площадки был лучше, чем в цифровом телевизоре и командиры «штаба», увлекшись панорамой событий, забыли, что смотрят не с уютного мягкого дивана. Неожиданно снизу близко прозвучала автоматная очередь по «генштабу». Как по команде отпрянули назад не совсем умные высунутые головы, но пули уже пролетели мимо. Стоявший сзади во весь рост афганский солдат, схватился за плечо и присел. К нему подбежал афганский санитар с сумкой. Обычно свист пули уже слышен за 50 метров, а это рядом, беззвучно. Ваханов почувствовал только, как его правую щеку обдало воздухом пролетевшей пули. Он даже не успел испугаться. «Судьба Евгения хранила…» Все-таки справедлива поговорка – «кому суждено быть повешенным, тот не утонет».