Помоги проекту - поделись книгой:
— Иван, — снова оборвал Болдин.
— Кончаю, кончаю, Иван Геннадиевич. Мы, так сказать, в сознание влезть можем и сказать даже можем, то есть, конечно, пытаемся, — угодливо поправился Иван Иванович, — пытаемся посмотреть, куда сознание это завести человека может, далеко ли, близко ли. Целую методику разработали, и еще какую, нигде такой нет.
— Так вы с людьми работаете? — спросила Екатерина Ивановна.
— Именно, именно с людьми, — отозвался Иван Иванович, — но не со всякими людьми, а с теми, кто нам сочувствует, кто нас понять может ровно так, как нужно понимать.
— И что же вы делаете с людьми? — не унималась бестактная Екатерина Ивановна.
— Самые разные вещи, но совершенно безвредные. Биотоки там, сосуды изучаем, знаете, еще кое-какие вещества выделяем, и все совершенно безвредно для человека, мы даже его вылечить можем, правда Петр Петрович?
— О-о-о-о, — сказал Петр Петрович, — можут, — он произнес этот странный глагол, почему-то забыв изменить
И тут Екатерина Ивановна еще раз посмотрела на Петра Петровича, в его сероватые белесые глазки, на его высокие, натужно задранные коленки, на его руки с узлами в суставах кистей.
«Да он зарежет, недорого возьмет», — подумала она про себя, а на виду улыбнулась Петру Петровичу, а тот улыбнулся ей, а что он при этом подумал, неизвестно.
— Вот Петр Петрович болел, — продолжал Иванов, — и еще как болел. Нервная система: с собой кончать хотел, а мы ему помогли, мы его и спасли.
— Совсем, — сказал Петр Петрович.
— Он даже изменился несколько в лучшую сторону, — сказал неожиданно Иван Иванович. — Немного дорфинов и все, — произнес он загадочный термин.
— Ну, хватит, — сказал Болдин. — Екатерине Ивановне нужно знать, что ставим эксперимент, опыт, и точка. Да сама Екатерина Ивановна больше не желает знать?
— Не желаю, — устало сказала Екатерина Ивановна.
— Вот видите.
— Еще вам нужно знать, Екатерина Ивановна, — сказал Болдин, — что Петр Петрович любезно дал согласие подвергнуть себя совершенно безопасным и очень важным исследовательским экспериментам. Совершенно добровольно.
— Да-да, совершенно добровольно, — подтвердил Петр Петрович.
— Этим экспериментам мы посвятили несколько лет, — сказал Иван Иванович. — И пришли к удивительным результатам. Но прежде чем сказать об этих результатах, Петр Петрович пусть несколько скажет о себе.
— Петр?
— У меня было трудное детство, — сказал Петр Петрович и замолк.
— Дальше!
Петр Петрович устало уставился на Болдина.
— Я не хочу.
— Что не хочешь?
— Не хочу вспоминать, — что-то упорное и тяжелое возникло в глазах Петра Петровича.
— Ну ладно, тогда я скажу. У Петра Петровича было тяжелое, трудное детство. Он воспитывался в детском доме, он подкидыш. Потом он несколько лет учился в ПТУ. Потом он тяжело заболел.
— Что-то вроде нервного потрясения, астения, — вставил Иванов, — но ничего угрожающего, все было поправимо.
— Во время болезни, подбиваемый дружками, случайно поранил одного из них, за что, как выяснилось недавно, был несправедливо осужден.
— Не имели права, — сказал Иванов, — он был болен. Я точно говорю, я сейчас исследовал его кору…
«Какую кору?» — думала Екатерина Ивановна.
— Он был болен, точно тяжело болен.
— Сны мне снились, — вставил Петр Петрович, — все время сны. Как сейчас помню, будто ко мне маленькие сморщенные старички приходят каждую ночь.
— Не вспоминайте, Петр, — уважительно сказал Иванов, — вы это уже забыли.
— Да, забыл…
— Ну а там покатилось, — сказал вдруг Петров, — второй раз дали три года, а там дальше.
— Полно, Петя, — участливо сказал Иванов. — Мы же спасли тебя?
— Спасли, спасли, — Петров мрачно посмотрел на Болдина и Иванова.
Те насторожились, словно ожидая чего-то.
— А идите вы все, — вдруг сказал устало и безнадежно Петр Петрович, — ничего вы от меня больше не добьетесь, уж лучше назад.
— Петр! — крикнул Болдин.
— Петрович! — крикнул Иванов.
— Идите, идите, идите. — Петров неожиданно встал с кресла и пошел вприсядку, повторяя это «идите».
Иван Геннадиевич нажал какую-то кнопку, вошел человек, Петр Петрович сразу встал и ушел с этим человеком.
— Извините нас, Екатерина Ивановна, извините, — хором сказали Болдин и Иванов. — Не сердитесь. Все будет очень хорошо.
— Даже хорошо, — продолжил Иванов, — что он ушел, без него нам будет легче. Вы видите, что это за человек. Мы ошиблись в нем.
— Да, видимо, ошиблись, — поддакнула Екатерина Ивановна, он не интеллигентный человек.
— Именно, именно, — сказал Иванов. — А мы с ним потеряли столько времени, но главное даже не в этом, главное вот в чем.
Мы с ним работали, работали и работали, упорно, не щадя себя, и в результате… Иван Геннадиевич, пусть внесут.
Иван Геннадиевич снова нажал кнопку и сказал: «Внесите».
Тотчас дверь раскрылась, и несколько людей вошли в комнату с завернутыми в белое свертками.
— Снимите, — сказал Болдин.
Люди сняли со свертков белые покрывала. Под ними обнажились картины.
Картины были абстрактные. Они поразительно напоминали ту, только что виденную нашей троицей на выставке картину.
Из множества треугольников, летящих в пространстве, ткались вещи и животные, люди, словно из ничего, из хаоса чья-то воля создавала подобие нашего мира.
— Как вы думаете, — спросил Болдин, — кто их написал?
— Не знаю, — ответила Екатерина Ивановна.
— Петров, — разом ответили спутники Екатерины Ивановны.
— После двух лет экспериментов, о которых мы скажем вам потом, он написал вот это… — Иванов беспомощно улыбался. — Этого-то никак нельзя было предвидеть.
— Никак. — подтвердил Болдин. — Но главное, он больше не откликается на эксперименты.
— Как это, — Екатерина Ивановна беспомощно улыбнулась.
— Очень просто, — ответил Иванов. — Он устал, мы изучили его, мы возложили на него наши надежды, а он вышел из игры. Он перестал развиваться.
Он ускользнул от нас. Он перепутал все, он стал другим человеком, что-то с ним произошло такое, чего мы не можем объяснить, и вот — эти картины.
— Скажите, я, конечно, боюсь задавать лишние вопросы, — сказала Екатерина Ивановна, — это все произошло, вы думаете, в результате ваших, так сказать, опытов?
— Я скажу сразу, — отозвался Иван Иванович, — что ничего ведь не произошло, просто вот эти картины, они нас волнуют, откуда это в нем, в нашем Петруше взялось, такое безумное стремление?
— А может, он того, — Болдин показал пальцем у виска.
— Совершенно исключается, — говорю вам со всей ответственностью, мы устраивали консилиум и не один, — отпарировал Иванов. — Все единогласно говорят, что никаких отклонений, к тому же, совершенно серьезно, все, что мы тут делаем, абсолютно безопасно, никакого вреда для психического здоровья.
— Ну вот и все, — подытожил Болдин, — потом вы, Катя, вы не обижаетесь, что я вас так назвал? Нет. Потом, Катя, вы все узнаете подробнее, а на сегодня хватит. Я совершенно понял — нам нужен этот, как его, Иван?
Иван Иванович полез за книжкой и, не вынув ее, вспомнил:
— Майков, — сказал он.
— Да, Майков, — подтвердил Болдин, — я чувствую, а мое чутье редко обманывает меня, он нам нужен, Катя.
— Да, но я здесь зачем? — удивилась Екатерина Ивановна.
— Узнаете, все узнаете, не торопитесь, на сегодня уже и так достаточно. Вы сейчас домой?
— Да.
— Так я вас подвезу. Попрощаемся с Иваном Ивановичем. Иван Иванович, до завтра.
— До завтра, — Иван Иванович смотрел на них своими карими, немного восточными глазами.
Глаза эти, немного пронзительные и вместе с тем нежные, так и стояли перед глазами у Екатерины Ивановны, когда она тем же странным путем вместе с Болдиным выходила на улицу, вернее, все в тот же колодец, где их ждала «Волга».
— Ты устал? — спросила она у Ивана Геннадиевича уже в машине, неожиданно переходя на ты.
— Я привык.
— К чему?
— К усталости. Она для меня обычное дело.
— Отдохни.
— Ничего, отдохну…
— Скажи, вам очень нужен этот Майков?
— Да, это на сегодня единственная наша зацепка, может быть, появятся другие, но на сегодня — он единственная, а я привык пользоваться любым шансом, если он есть. Нельзя пренебрегать шансами.
— А ваша программа? Что это?
— Потом, не сегодня, по крайней мере.
— Майков, причем здесь я?
— Ты выйдешь на него.
— Как, я?
— Да. Ну, предположим, мы с тобой превратимся в журналистов, в репортеров, ну, какого-нибудь скромного журнала. Не очень броского. Договоренность с журналом на всякий случай я установлю. Ничего нет проще. Журналистами и прибудем к нему, а там посмотрим, Майкова надо проверить, что за человек, чем живет, подойдет ли он нам. Все постепенно пойдет, но начать нужно с этого, как его, с друга — с Веселовского. К нему ты пойдешь одна. Интервью о творчестве и, между делом, тихонько — спокойно о Майкове. Замкнется — не настаивай.
— Да, хорошо, конечно, если ты хочешь, если надо, — запиналась Екатерина Ивановна, но непривычно, — она произносила эти слова почти автоматически, а у самой перед глазами стояли глаза Ивана Ивановича. Они возникали навязчиво…
Глава вторая
Прежде чем заняться «делом» Майкова, Екатерина Ивановна снова удостоилась чести и была приглашена в тот уже знакомый и таинственный особнячок, что поразил ее в первый раз. На этот раз встреча с Иваном Геннадиевичем и его друзьями была более беглой, но не менее поразительной.
Когда Екатерина Ивановна снова вошла в особняк с зеркальными стеклышками и снова разделась в холле и пошла по коридору, она вдруг обнаружила, что кроме двери, ведущей к лифту, на котором они прошлый раз поднимались всей компанией в кабинет или зал заседаний, словом, туда, где они виделись в прошлый раз, есть и еще одна дверь, которую ранее она прошла, не заметив. Видимо, двери этой полагалось быть плотно закрытой, но по чьей-то неосторожности она была совершенно открыта, и за ней раскрывался просторный, далеко идущий вдаль коридор, в стенах которого то там, то тут виднелись двери. Это не были обычные деревянные двери, а были двери стальные, с какими-то ручками и колесиками, такими, какие бывают на огромных дверях в банке. В каждой из этих дверей имелся глазок и каждая из них была намертво закрыта. Но вот одна, и это заметила Екатерина Ивановна, чуть-чуть отходила от рамы, образуя маленькую щель. Из щели раздавались чуть слышные мужские голоса.
Ей показалось, что она узнала негромкий, но настойчивый голос Ивана Ивановича. «Ну, раз он здесь, так, может быть, я к нему загляну, — подумала она, — и вместе потом и поднимемся». Но на самом деле ей было очень любопытно посмотреть и послушать, что же делается за этой толстой стальной дверью, да и сам коридор показался ей очень стоящим внимания. В коридоре у стен стояли приборы, какие-то колбы, баллоны, видимо, с газами, и еще висели, как змеи, каучуковые или пластиковые — она не понимала — толстые шланги, некоторые из них входили прямо в стены, наверное, в те, скрытые за дверьми помещения.
Это все мельком уловила Екатерина Ивановна, она вообще мгновенно схватывала наружную обстановку до малейших деталей и затем могла ее восстановить в памяти с нужной подробностью, вообще по наружной обстановке она уже многое могла сказать о людях, в этой обстановке живущих, даже о делах, какое-то чувство говорило ей, следует ли опасаться этих людей, или же, наоборот, заранее располагало ее к ним.
На этот раз в коридорной обстановке было что-то тошнотворное. Она не знала, откуда появилось у нее это ощущение, то ли от медицинского запаха, чуть пробивавшегося откуда-то, то ли от шлангов-змей, то ли от неестественной чистоты в коридорах, стены которых, кстати, были так же зеркальны, как и окна в особнячке.
Поделиться книгой: