Помоги проекту - поделись книгой:
Старшая сестра отца Гавриила так вспоминает этот период:
— День и ночь трудилась бедная мать. Не было у нее никого, кто мог бы ей помочь и подсобить, чтобы хоть немного облегчить ее положение. Поэтому она начала работать на мясокомбинате в две смены, и вот так, ценой тяжелого труда, умудрялась растить нас.
Затем был второй брак, от которого у Барбары родилась дочь Джульетта.
Барбара верила в существование Бога, но в ту пору ее вера дальше этого не шла.
Первое серьезное испытание отца Гавриила посетило в возрасте двенадцати лет. Мать почти полностью запретила ему церковную жизнь и восстала против его желания жить только для Христа.
В самом начале, когда Васико проявил влечение к вере, мать выказывала только свое удивление.
Но в дальнейшем, когда его вера стала зрелой и серьезной, мать напряглась — ее крайне раздражал образ жизни сына. Васико, зная настроение матери, всячески старался действовать так, чтобы не попадаться ей на глаза. Но что ему было делать? Они жили в одном доме, под одной крышей, и совсем скрыть это было невозможно.
Так прошло пять напряженных и трудных лет — от семи- до двенадцатилетнего возраста, — в завершении которых случилось вот что: однажды всей семьей сидели во дворе. Мать затеяла разговор с Васико на те же темы и опять потребовала отказаться от своего выбора — жить только верой, для Христа. Мать не могла понять и осознать живую веру своего сына, поэтому советовала идти по срединному пути:
— Что ты за человек, зачем так мучаешь себя? Живи нормальной жизнью, как все (в этом, то есть в перспективе, подразумевались мирская жизнь и создание семьи). Пожалуйста, веруй, но не так, чтобы только Евангелие и религия интересовали тебя.
Срединный путь существовал для матери, но не для Васико! Мы стали свидетелями подобных слов, когда однажды к отцу Гавриилу в келью монастыря Самтавро пришли повидаться его старая мать с сестрами, то был последний год жизни отца Гавриила, и он, тяжелобольной, лежал в постели. После расспросов и короткого разговора мать заплакала и сказала:
— Что ты видел в этой жизни, Гавриил, кроме страданий и мучений? Даже детства у тебя не было, вообще ничего не было. Разве нельзя было послушать и поберечь себя, ведь и ты — человек!
Увидев слезы на глазах матери, отец Гавриил очень огорчился. Огорчился, с одной стороны, потому, что его родная мать опять не понимала его и не усвоила того, что он, как–то необычно уязвленный любовью ко Христу, по–другому жить не мог, и, с другой стороны, это была мать, сопричастная тяжелой жизни сына — отца Гавриила, и ее слезы исходили от глубокой боли. Отец Гавриил немного помолчал, а потом мягко изрек:
— Я не мог жить по–другому.
Он и тогда не мог жить по–другому, когда во дворе Навтлугского дома состоялся его разговор с матерью, прерванный описанием нашего воспоминания, и поэтому скромно отказал матери и тете, которая в то время была у них. Услышав от ребенка очередной отказ, Барбара сильно разозлилась, сначала руками избила Васико, а потом вошла в дом, вынесла оттуда Евангелие, бросила его в стоящую во дворе уборную и сказала вслед:
— Оно погубило тебе жизнь.
Васико тотчас же достал Евангелие, заботливо очистил его, прижал к сердцу и заплакал. Он плакал так отчаянно, что сестры и другие присутствующие даже не старались утешить его, догадываясь, что это было бесполезно — он должен был плакать.
Наступила ночь. Семья заснула. В полночь Васико взял свое неразлучное Евангелие и ушел из дому. В той ситуации его уход был предрешен необходимостью жить только для Христа.
Нам известно от матушки Параскевы5, что стояла поздняя осень, и ребенок, который шел всю ночь и все утро, к ночи прибыл в Мцхету6. Сперва он пришел в монастырь Самтавро7 и попросил там остаться. В то время настоятельницей монастыря была игуменья Анисия (Кочламазашвили), которая любезно приняла Васико, согрела, накормила супом и сказала:
— Я не могу тебя здесь оставить, сын мой, это женский монастырь, ты бы лучше спустился вниз, к отцам в Светицховели8.
Васико опечалился, так как монастырь ему очень понравился. Поэтому он вошел в храм и стал горячо молиться у чудотворной Иверской иконы Божьей Матери, чтобы ему дали келью и позволили жить в понравившемся ему монастыре.
Видимо, надеясь на эту просьбу, Васико присел у ворот монастыря. Через несколько минут пришла закрывать ворота монахиня, которой было поручено открывать и закрывать ворота, и, увидев сидящего тут же Васико, рассердилась:
— Мы уже хотели спустить собаку, ведь она могла тебя растерзать, о чем ты думал?!
Васико вышел за ворота и положил свою сумку у одного большого камня. Собирался сесть и отдохнуть, но внезапно услышал внизу странный шелест, посмотрел на землю и видит, у камня лежит змея. Тогда Васико беспрепятственно взял свою маленькую сумку и сказал:
— Наверно, здесь действительно нет мне места.
Отец Гавриил пошел в Светицховели.
Можно с уверенностью сказать, что его наполненная детской искренностью мольба к Пресвятой Богородице о келье и дозволении жить в монастыре Самтавро была услышана, но, по Божьему Провидению, ей суждено было сбыться позже.
Была уже ночь, когда Васико из Самтавро спустился в Светицховели. Ворота ограды были закрыты, и из–за застенчивости он прилег тут же, у ворот.
— Хотя я очень устал и хотел спать, из–за сильного холода никак не мог заснуть. Вдруг ко мне подошли несколько собак. Сначала я испугался и даже закрыл руками лицо, чтобы, если покусают, хоть лицо уберечь, но, увидев, что они не нападали и стояли мирно, я успокоился, понял, что это была Божья милость. Я прилег, собаки легли рядом, и, немного согревшись, я уснул.
Настоятель решил до рассвета выйти из монастыря по каким–то делам. От звука открывающейся тяжелой двери собаки разбежались, и Васико проснулся. Увидев лежащего на земле мальчика, священник громко позвал монастырских братьев, повернулся к Васико и сказал:
— Сын мой, ты спал здесь? С тобой все в порядке? Почему не позвал нас? Боже мой, как мне обрести спасение, когда ты, маленький, спал на улице, в холоде, а я — в теплой комнате.
Старый архимандрит был весьма огорчен, он немедленно привел Васико в теплую комнату монастыря, напоил горячим чаем и сердечно обласкал. Васико рассказал священнику свою историю и попросил оставить его в монастыре, но священник сказал:
— Оставлю на три дня, сынок, грейся и отдыхай, а на большее я не имею права. По приказу правительства, если мы примем несовершеннолетних, нас немедленно закроют. Лучше возвращайся домой.
Три дня оставался Васико в Светицховели. Священник дал ему немного денег, прижал к груди и отпустил.
Стояли тяжелые времена, с начала войны прошло пять–шесть месяцев. В пору испытаний Васико хотел вернуться домой, тосковал по своим, но все же этого не сделал. Он знал суровый характер своей матери и ее отношение к его выбору.
Из Светицховели Васико сначала направился в Шио–Мгвимский монастырь9, где его из–за создавшегося положения оставили на три дня, а затем отцы дали ему на дорогу немного еды, и он пошел в Зедазенский монастырь10.
В ту пору в Зедазенском монастыре жили несколько глубоких старцев и один переваливший за средние лета архимандрит11, который с большим усердием заботился о них. Зедазенские отцы весьма любезно приняли Васико и, подкупленные горячей верой юноши, по прошествии трех дней уже не отпустили его: вблизи монастыря, в укромном месте устроили они временное жилище и так, тайно, приютили его. Несколько недель прожил с ними Васико, но потом, из–за постоянного контроля со стороны чекистов, был вынужден уйти и оттуда. Зная об отношении матери к Васико, а также о его непоколебимом выборе, отцы посоветовали уйти в доселе неизвестный ему Бетанийский монастырь. Подробно объяснили дорогу, приготовили ему немного провизии и с молитвами благословили в путь.
Васико беспрепятственно дошел до Бетанийского монастыря12. Там отцы очень тепло приняли Васико, две недели продержали у себя, много утешали, но из–за приказа правительства больше оставить не смогли.
И до пострижения, и после пострижения, вплоть до смерти бетанийских отцов, отец Гавриил часто навещал их и оставался у них. Преподобный отец Иоанн (Майсурадзе) и преподобный отец Георгий–Иоанн (Мхеидзе), принявший после смерти преподобного отца Иоанна (Майсурадзе) великую схиму и в знак любви к своему духовному брату взявший имя Иоанн, навсегда стали любимыми наставниками отца Гавриила. А непосредственным духовным отцом отца Гавриила был преподобный Георгий–Иоанн (Мхеидзе).
Отец Гавриил так вспоминал их:
«Я даже между родными братьями не видел такой любви и сострадательности, какие были у отца Иоанна и отца Георгия13 между собой. Они все время старались щадить друг друга. Отец Георгий был слабее и физически, и по состоянию здоровья, поэтому отец Иоанн, чтобы все успеть, начинал работать до рассвета; а если отец Георгий хотел подсобить в какой–нибудь тяжелой работе, говорил ему:
— Не надо, Георгий, я и сам сделаю, ты побереги себя.
Отец Георгий, со своей стороны, делал всю остальную, сравнительно легкую работу, и если у отца Иоанна было свободное время и он приходил помогать ему, теперь уже беспокоился отец Георгий:
— Ты и так много работаешь, это я и сам осилю, будет лучше, если ты отдохнешь».
Во время подобных воспоминаний у отца Гавриила текли крупные слезы:
«Отец Иоанн был добрым, очень добрым и простосердечным человеком, никогда на тебя не рассердится и не поговорит строго. Другое дело — отец Георгий. Главной чертой его природы была мудрость, мудрость совершенно особенная. Со мной он обращался строго. Как только я закончу одну работу, сразу поручает другую, и так до наступления темноты. Спать я ложился такой усталый, что в какой позе засыпал, в такой и просыпался. Отец Иоанн иногда упрекал отца Георгия:
— Жалко его, Георгий, немного пожалей, это же ребенок.
Действительно, отец Иоанн все жалел меня, а я, со своей стороны, детским сердцем, как–то особенно полюбил его, но думал ли я хоть когда–нибудь плохое об отце Георгии? Никогда! Как я мог себе такое позволить! Я с самого начала ведал, что имею дело с Божьими святыми мужами. Просто пребывание с отцом Иоанном доставляло мне наслаждение, так как он всегда щадил меня, а к отцу Георгию я относился с совершенно другим почтением и благоговением. Когда я был с ним или же когда он на меня смотрел, я следил за всеми своими движениями и даже помыслами. Отцу Иоанну он говорил обо мне:
— Не ласкай ребенка, Иоанн, так из него ничего не выйдет.
Прошло время, и хоть я любил отца Георгия, любил даже сильнее, чем самого себя, но только тогда, когда я попал в тюрьму и сумасшедший дом, в те адские темницы, и настали тяжелые времена; в полной мере увидел я и оценил мудрые труды и большую любовь отца Георгия в отношении меня. За такую любовь отплатить невозможно, ближний мой, отплатить за это можно только вечной благодарностью».
Где и как жил Васико после ухода из Бетании, нам неизвестно, однако мы слышали, что вскоре после ухода из Бетании его взяла к себе домой одна добрая женщина по имени Марго:
— После ухода из Бетании я проводил ночи в Тбилиси. В том году была суровая зима. Я нашел и устроил ночлег, как мог, и заснул. Утром, на рассвете, рядом прошла добрая женщина — Марго. Она заметила меня и, увидев спящего на улице в такую морозную ночь, пожалела и не бросила, разбудила, расспросила меня о себе и когда поняла, что я ни в коем случае не вернусь домой, взяла к себе — мол, у меня мальчик, твой сверстник, и вы будете вместе.
Марго оказалась известной в Тбилиси гадалкой. Это не понравилось Васико, но после непродолжительного раздумья он рассудил:
«Услышав об этом, мне стало не по себе, но я не мог не оценить ее доброту, тут надо было проявить терпение. Когда приходили люди, она сначала смотрела вверх и немного погодя начинала гадать, а иногда говорила: „Сегодня нельзя” — и отказывала людям. Я тоже иногда смотрел вверх, но ничего там не видел.
Шло время, и меня беспокоило, что такой добрый человек находится в заблуждении. Однажды у Марго была высокая температура, она лежала в постели и нервничала, мол, завтра придут люди, что с ними делать. Когда я узнал об этом, сказал: „Не бойся, завтра я приму людей, пусть тебя это не беспокоит”. Она удивилась моим словам, не поняла, что я сказал, но больше ничего мне не ответила.
На другой день я разложил на столе Марго иконы и попросил содействия у Господа. Я разом принимал всех пришедших. Проповедовал им о Христе, о православной вере и о спасении души. Убеждал в необходимости церковной жизни и объяснял, что, идя к гадалке, они совершали великий грех. От Бога мой разум сделался таким, что мне открывалась их жизнь, и я обращался к ним прямо по именам. Я говорил с ними о сопутствующих их опасностях, о которых они мне не рассказывали, и о грехах, раскаиваться в которых они и не помышляли. Я внушал им идти к священнику на исповедь.
Увидев такое, люди были удивлены и говорили:
— Никогда ничего подобного мы не видели и не слышали».
Поведением Васико больше всех была удивлена Марго — люди оставляли Васико много денег, а он все приносил и отдавал Марго. Удивленная этим странным случаем, гадалка Марго позвала Васико и спросила:
— Сынок, откуда ты так говоришь?
— От Бога! — ответил Васико.
Во время беседы Васико подсел к Марго на кровать и подробно объяснил ей, в чем заключаются ее прегрешения:
— Я сказал, что гадание есть великий грех перед Богом, и того, кто к тебе приходит, ты тоже ввергаешь в великий грех. Этим поступком ты грешишь вдвойне. Во–первых, гадаешь и совершаешь грех и, во–вторых, людям, которые приходят к тебе, даешь повод для совершения греха. Об этом говорит Господь:
Марго поистине оказалась сосудом Божиим, и после того, как Васико побеседовал с ней, оставила гадание. То, что Марго бросила гадать, в тогдашнем Тбилиси стало причиной больших кривотолков как в кругу гадальщиков, так и среди людей, которые ходили к ним. Васико все досконально объяснил Марго о вере и Церкви, разъяснил значение святых икон и, как подобает, красиво разместил их в одном из уголков комнаты. После этого Марго обзавелась наставником и начала ходить в церковь.
Сказано, что добро не пропадает даром, и, действительно, Бог сторицей воздал должное Марго через Васико. Три месяца провел Васико вне дома. В конце концов его мать Барбара в результате неустанных поисков и с помощью верующих прихожан, с которыми Васико не прерывал связь, нашла его и вернула домой. После этого вплоть до смерти Марго благодарный отец Гавриил по возможности навещал ее и справлялся о ее жизни.
— Бедная твоя мать, что ты не живешь дома с ней, — говорила она Васико.
И вправду Барбара неустанно искала сына.
— Лишь бы ты вернулся домой, а там будь по- твоему, я больше не буду мешать твоему выбору, — сказала мать, обрадованная лицезрением сына.
Тут, конечно, со стороны матери и сына было пролито много слез, но главное другое — Бог все хорошо устроил для маленького подвижника.
Барбара с уходом из дома Васико пожалела о своем строгом обращении с сыном, и хотя она и в дальнейшем, до определенного времени, не была сторонницей его выбора, но материнская любовь взяла верх над ее принципиальным подходом, и ради любви она уступила выбору сына — жить только для Христа. Милостивый Бог решил прекратить это тяжелое испытание — обучил и вернул его в родной дом.
После этого Барбара никогда больше не проявляла такой строгости к сыну. Но все наставляла и говорила:
— Сынок, ты красивый, таких парней, как ты, немного, зачем тебе одна только вера, оставь ее, живи как все.
Васико были чужды эти слова, шли годы, но он не потерял свою духовную страсть — «найти Христа».
Всякую домашнюю работу, которую поручала ему мать и которую он мог осилить, Васико выполнял аккуратно, и своим трудом по возможно–сти помогал семье. В военные годы начал работать на мясокомбинате вместе с матерью. Они выносили оттуда жир, готовили из него мыло, продавали и так кормились. После войны опять была невыносимая нужда. Отчим в этом же районе открыл хлебопекарню и взял Васико на работу. Однажды отчим тяжело заболел и в пекарню вместо себя послал Васико продавать хлеб. Его старшая сестра вспоминает:
«Увидя бедного и голодом заморенного человека, Васико ему бесплатно давал хлеб, а люди удивленно говорили:
— Кто это, что в такое время бесплатно отдает людям хлеб.
Отчим был скромным человеком, он знал, какое доброе сердце у Васико, и ничего не говорил ему.
Однажды, в дни, когда Васико работал в пекарне, к нему пришел какой–то купец и предложил ему:
— Дай мне хлеба, я его дорого продам, а тебе сверх цены еще добавлю денег.
Васико категорически отказался и решительно выпроводил купца. Видя, что у Васико ничего не добьешься, купец пришел к отчиму домой и теперь уже ему предложил дело:
— Я предлагаю хорошее дело, а он отказывается.
Васико тоже был там, появление купца и разговор взволновали его, и он сказал отчиму:
— Этим несчастным людям этого еще не хватало?! Уж вообще бесплатно раздам хлеб, а ему ничего не дам.
Что было делать, ничего у купца не вышло».
Скоро отчим умер, и семья попала в большую нужду, еле–еле сводили концы с концами. Несмотря на это, в сердце Васико не угасало чувство милосердия и сострадания к людям.
Однажды, когда он шел с рынка, увидел на улице бедного старика, подошел к нему, проводил до дома и все купленное на рынке оставил ему. Таких случаев, как мы полагаем, много было в его жизни.
В свободное время, хоть раз в месяц он обязательно навещал своих любимых отцов в Бетании. Три дня или чуть больше оставался с ними, принимал духовную пищу, немного помогал в работе и затем возвращался домой.
Своеобразной чертой его характера было то, что он особенно любил посещать монастыри и церкви, абсолютное большинство которых были закрыты властями, и если некоторые их них еще действовали — а их было мизерное количество, это было проявление Божьей милости, а не заслуга правительства.
Васико был уже взрослым, шестнадцатилетним юношей, когда решил посетить Марткопский Спасский монастырь14. Он решил идти пешком, не евши, так как думал, что придет в монастырь засветло.
Путь оказался длиннее, чем он думал по неведению, и было уже второе утро, как он ничего не ел. С виноградников недавно собрали урожай, но кое–где все же виднелись несколько гроздей. Он подумал: «Сорвать бы хоть одну гроздь».
Но, боясь, не сочтут ли это воровством, продолжил путь. Обессилев от голода, он подумал про себя: «Вот бы сейчас кусок хлеба с сыром».
И действительно, его желание исполнилось. Пройдя немного, он увидел в обобранном винограднике двух почтенных мужчин, которые помахали рукой идущему к монастырю Васико и сказали:
— Иди–ка сюда, путник, ты, наверное, проголодался, благое дело, присоединись к нам!
«Я подошел и вижу, лежит у них хлеб с сыром, точно такой, какой я хотел, и еще немного вина. Они накормили хлебом и сыром, дали выпить немного вина и спросили:
— Куда ты идешь?
Я сказал, куда иду. Они кивнули головой и продолжили:
— Хорошо, иди, тебе еще предлежит путь, не запаздывай.
Поделиться книгой: