Русская колыбельная

Русская колыбельная

Примечания автора:

Одно из возможных названий текста: «Беспомощность».

Для обложки использован фрагмент картины «Las Vegas Skyline» за авторством художника Kerry Hallam.

Глава 1

Зимой темнело рано. Со служебного дворика Оак Мэдоу, заведения для психически больных преступников, вид открывался замечательный. Стояли ранние сумерки, шел частый мелкий снег. Куара–Нуво, сияющий вдали, казался огромным пирогом, над которым висела пудра–аура ночных огней.

Альберт щурился. Потрескивала сигарета, которую он зажал в двух пальцах. Сделав ещё одну затяжку, он поперхнулся вкусом начавшего тлеть фильтра.

— Мда, — Альберт отбросил сигарету в урну.

Желание грязно выругаться возникло и тут же утихло. А чего уж там, сам виноват, сам залип, задумался. Альберт хотел уже достать пачку и взять ещё одну сигарету, но тут пикнул замок двери.

Охранник, высунув голову, недовольно сморщился от холода:

— Доктор Горовиц, вас к Пилипчику. Сказал, что срочно, — он не стал закрывать дверь, ожидая.

— Срочно… — машинально повторил Альберт, задумчиво глядя на город. В себя его привело лишь недовольное покашливание охранника. — А? Да… иду–иду.

Охранник открыл дверь пошире, и Альберт быстро скользнул внутрь. Эта ужасно захламленная комнатка служила для охранников раздевалкой. Протискиваясь через груды вещей, Альберт споткнулся о длинную лавку и едва не упал, задев ногой какую–то коробку. Та перевернулась. По полу, покрытому дешевой плиткой, покатились с громким гудящим шумом банки пива.

Охранник замер. Альберт тоже. Алкоголь запрещен на территории Оак Мэдоу, тем более — сторожам.

— Это случайно, — неуверенно проговорил охранник и кивнул, не заметив, как ладонь сама оказалась у него за затылком. — Правда… ничего…

Альберт же, осмотревшись, понял, что всё, в общем–то, порядке. После он мазнул взглядом по банкам, потом посмотрел на охранника:

— Да мне всё равно.

И вышел из раздевалки. Краем уха, пока не закрылась дверь, он успел услышать, как охранник пыхтя собирает банки, кладёт их в коробку и задвигает ее под скамейку.

Пилипчик, Антон Пилипчик, директор Оак Мэдоу, казался немного взволнованным, когда Альберт вошёл. Обычно Пилипчик требовал, чтобы в дверь стучались, но, раз уж вызвал сам — можно и без стука.

Директор стоял у окна, его необъятный живот покоился на подоконнике.

— Ага, явился, — Пилипчик даже не повернулся, когда открылась дверь его кабинета. — Адкинса привезли, — всё так же, не поворачиваясь он кивнул и стукнул указательным пальцем в стекло. — Подойди, погляди.

Альберт подошёл к окну. Приёмная для пациентов располагалась этажом ниже, из окна директорского кабинета виднелся шлагбаум и дорога к приёмной площадке. Сейчас почти всю её занимал массивный, очень широкий, бронированный полицейский фургон.

— Вот уж не думал, что его привезут в такой гробине.

— А то, — хохотнул Пилипчик. — Всю свою семью перебил, в чём же его должны привезти?

Видимо, с бумагами наконец закончили. Задние двери фургона открылись. Первым делом из них выпрыгнул полицейский в полном комплекте защиты, и с автоматом в руках. Он подозрительно огляделся и махнул рукой, — мол, давай, — и тут же раздался громкий звон.

— Ты погляди, он же в цепях! — Пилипчик ещё сильнее навалился на подоконник

И правда. Человек в униформе ядовито–жёлтого цвета, медленно, с большим трудом, поставил ногу на ступеньку фургона, затем подтянул другую, и только так, медленно, он смог сойти на землю. Тяжелые металлические сковывали движения арестанта.

— Мда… — Альберт покачал головой. — Нам вообще кого–то в цепях привозили? Не знал, что закон это позволяет.

— Умгм… — Пилипчик кивнул и закашлялся, прочистил горло и заговорил. — Кха! Лет пять назад, до тебя еще. Был один насильник. Но он косил, как оказалось, это быстро вскрыли. Так что он быстро получил своё стирание и на этом всё кончилось.

— С Адкинсом будет точно так же?

Вместо ответа Пилипчик отошёл в сторону, к необъятному креслу, сделанному как будто специально под него, и с кряхтеньем и шумом сел.

Альберт последовал его примеру. Кресла для гостей, конечно, уступали директорскому в удобстве.

Пилипчик расположил локти на столе и принялся рыться в пухлой открытой папке, не обращая на Альберта никакого внимания. Но тот знал, что это напускное — Пилипчик всё держит под контролем. Альберт терпеливо ждал пока директор заговорит.

— Кхм! — снова кашлянул тот через минуту или полторы. — Мда… Сложно тут это всё. Потому я и попросил тебя задержаться. Сложное дельце… сложное… Мда…

Альберт всё так же молчал, давая Пилипчику говорить.

— Слышал небось об Адкинсе–то?

— Кто же не слышал.

— За много лет единственный убийца в Содружестве… Кто–то говорит, что вообще — не просто в Содружестве, в мире. Что скажешь? Правда или нет, как думаешь?

— Понятия не имею.

— Вот и я не знаю, — вздохнул Пилипчик. — Но в Содружестве — точно. Как бы к нам сюда не понабежало протестующих… В общем, держи, — резким хлопком он закрыл папку и толкнул её от себя, та проскользила по гладкой поверхности стола. — Адкинса будешь вести ты. За выходные прочтёшь, подготовишься…

Поймав папку, Альберт ещё не совсем осознал, что сказал ему директор, и потому, когда до него дошло, выдохнул одним махом:

— Я?!

Пилипчик кивнул.

— Ага. Хороший случай. А эмпатолог ты неплохой. Радуйся. Такая–то возможность!

— Я… — Альберт, от неуверенности, ляпнул первое, что ему пришло на ум. — Папка? Серьёзно?

— Документы секретные, просто так переслать на электронку нам отказались, — Пилипчик поморщился и скривил губы. — Да какая разница?

— В самом деле…

Раскрыв папку, чтобы хоть как–то занять руки, Альберт уставился в личное дело преступника и неуверенно проговорил:

— Так я же… я же всего три года тут…

— И что? — Пилипчик всплеснул руками, не отрывая локтей от стола. — Говорю же — возможность для тебя самое то. Да и работы–то немного, как раз за следующую неделю справишься. Говорю же, прочти это дело за выходные. Посмотри. Свободен.

Поднявшись, Альберт взял папку и прижал к себе, как, бывало, делал это в университете. К нему тут же вернулись студенческая неуверенность и страх ответственности.

— Всего неделя? А я точно смогу? — папка и правда казалась тяжелой, того и гляди — оттянет руки. — Случай–то непростой.

— Сможешь, Горовиц, сможешь, — махнул рукой Пилипчик. — Давай. До понедельника.

Директор со скрипом повернулся на кресле к ящику стола и заглянул внутрь. Альберт вышел из кабинета и двинулся по коридору. Наверняка уже восьмой час: Альберт и так задержался на работе.

Лифтом он никогда не пользовался. Лин всегда говорила, что на этой своей работе он и так слишком много сидит в кабинете, лишний подъём или спуск по лестнице — хорошая разминка. Неблизкий путь до выхода пролегал через железные двери палат. Обычно Альберт всегда проходил мимо, и не задерживал взгляд, даже если в одной из них был кто–то из его пациентов, но сейчас не смог. Кто бы смог?

Убийца, самый настоящий убийца. Альберт читал о таком только в учебниках. Эмпатология убийцы — что это такое вообще? Как это?

Альберт вздрогнул. На лбу выступил пот, а ноги будто бы специально немного подогнулись возле железных дверей.

Он медленно подошёл к одной из них и заглянул внутрь. Несмотря на одностороннее стекло в наблюдательном окошке, Альберт старался проделать все аккуратно, будто пациент и правда мог его заметить. Но палата оказалась пустой. Как и две соседние. Лишь дойдя до середины коридора Альберт вздрогнул как ударенный током — увидел ядовито–жёлтый цвет униформы.

Он снова взмок от волнения: почувствовал пот даже на спине и вдруг отпрянул, будто его заметили.

— Спокойно… спокойно…

Эмоциональная восприимчивость — ключевое качество хорошего эмпатолога. Иногда это минус. Альберт с минуту стоял и ждал, пока сердце перестанет бешено колотиться. После этого он снова заглянул в палату.

Адкинс.

— Аурей Адкинс… — вспомнил Альберт строчку «Имя» из профиля.

Человек в униформе кричащего цвета совсем не походил на убийцу. «Убийца» Альберту всегда виделся человеком мощным и сильным. Эдаким варваром из всех фильмов, игр и комиксов одновременно. Аурей же оказался очень простым. Роста среднего, жилистый, тонкокостный. Голова большая и лоб высокий, залысины и светлые редкие волосы. Он лежал на спине закрыв глаза, грудь его спокойно вздымалась. Совершенно не впечатлят. Стоило ли такого заковывать в цепи?

Альберт как всегда попытался представить, визуализировать волны эмоций и мыслей, идущих от него к пациенту, а от пациента к нему. Конечно, его сразу затрясло. Альберт знал, что это лишь побочный эффект его впечатлительности, это не по–настоящему, но ему сразу начало казаться, что он уже начал понимать, уже начал проникать в голову Адкинса.