Сидящее в нас. Книга вторая

Круглые навыкате блёклые глаза толстяка выпучились и вовсе уж без меры. Он побагровел, схватившись за навершие ножа, и угрожающе пропыхтел:

– Ты бы язычок-то прикусила.

– Прикушу, – с ледяной угрозой в голосе пообещала Ринда. – Прямо, не сходя с места. Только не себе. Тебе, ублюдок.

 – Убить? – тотчас под локоть нахальной княжны подлезла её замысловатая спутница.

Причём вопрос задала на полном серьёзе. Правда, на неведомом языке заморского народца Ных, к которому принадлежала, на что указывало её полное имя Аки-Ри-То-Буа-Ных. Ринда потратила немало времени на изучение этого вроде и простецкого, но весьма сложного языка. Полезно, когда тебя никто не понимает. И зловеще.

– Посмотрим, – спокойно бросила она, положив руку на плечо той, кто проходил у неё под мышкой с гордо задранной головой.

Поместники недоумённо запереглядывались, загудели. Торсела – управителя делами покойного князя – все, как один, почитали за выжигу и подонка. Однако тот умел быть полезным – за то и терпели. Смерть господина, конечно, поколебала его положение. Но кончать его за старые обиды не торопились: а ну, как пригодится? Мало ли кого притащит на хвосте новый князь. А проныры вроде Торсела, если приспеет нужда прижать кому-то хвост, самый полезный народец.

– Не слишком ли ты…, – начал, было, пучиться злобой Торсел, не забывая настороженно коситься на застывшую воительницу Дарну.

– Не слишком, – бесстрастно заверила княжна. – Даже опоздала не слишком. Покойный князь отчаянно желал тебя удавить. Как только перестанет в тебе нуждаться. Потому и затребовал у меня те кляузы, что собирал на тебя.

– Какие кляузы? – тотчас подобрался управитель, прожигая её острым взглядом.

– Ты знаешь, какие, – скривилась Ринда. – Наверняка искал заветный свиток, едва князь испустил дух. А то и раньше. Зря старался. Свиток у меня. Риндольф переслал незадолго до смерти.

– Плохой, – на языке Ныхов указала подруге Аки.

– Помёт ядовитой ящерицы, – поддакнула Ринда в духе того же народа, выбрав самое страшное ругательство.

– Не знаю, о чём ты, – зыркнув на соседа, опомнился и холодно процедил оборзевший говнюк.

А стоящий рядом с ним воевода Виргид злорадно сверкнул глубоко посаженными глазами под непомерно лохматыми бровями.

Он, как и верховник Рун, числился среди близких друзей покойного князя: и рос бок о бок с Риндольфом, и гулеванил по молодости, и воевал. Ринда знала, что покойный князь доверял ему, как себе. Как бы там у неё не складывалось с отцом, его доверие к Виргиду говорило о многом. Таким не разбрасываются.

Она задумчиво посмотрела на невысокого жилистого худощавого воеводу с морщинистым загорелым длинноносым и длинноусым лицом. А он здорово постарел – отметила затворница, что заплетённые в косички усы и собранные в конский хвост волосы воеводы белы, как снег. В теле всё ещё чувствуется хищная сила, но и усталостью от него уже попахивает. Той самой, что пожилые воины всё норовят упрятать за бравадой.

Однако Виргид Длинноус явно не страдал старческой похвальбой. И ссутуленные временем плечи не норовил молодечески расправлять при каждом взгляде молодок. Что имел, то напоказ и выставлял – чтил своё достоинство.

– Виргид, – с подчёркнутым уважением склонила голову княжна. – У меня есть, что предъявить достопочтенным поместным владельцам Риннона.

– Так предъяви, – поторопился разобраться с опасным делом Торсел, старательно избегая коситься на приободрившегося воеводу.

Старый враг почуял его кровь – и враг весьма опасный. Его, а не управителя, князь перед смертью во всеуслышание назначил опекуном княжества. До самого до ритуала вхождения во власть будущего зятя. И нынче Виргид Длинноус обладал почти неограниченной властью, опиравшейся на плечи и мечи дружно принявших его поместников.

Все они одна бандитская шайка – прочитала Ринда на побелевшей морде управителя, которого поклялась сжить со света. Понятно, что все – усмехнулась она – ибо свои интересы блюдут дружно, как один. А Виргид их вожак. И вожак удачливый. Для воинов же удача вожака всегда стоит выше его силы с отвагой. Кто знает, чего это стоило воеводе, однако тот ни разу не подвёл свою волчью свору под ножи охотников. И захоти он уничтожить ненавистного управителя, поместники пальцем не пошевелят, дабы выгораживать этого прохиндея.

Вон как оживились – полюбовалась она рожами подступающих ближе владык-воинов. В мыслях уже делят богатства Торсела. Стоит только кинуть клич «ату его», бросятся на добычу и разорвут в клочья. Вот она тот клич и кинула. Даже не переступив родного порога, за которым всякое может случиться. Опасное это дело: тянуть с местью.

– Предъявлю, – нарочито покладисто пообещала княжна.

И даже глазки опустила, дабы этот упырь не разглядел в них торжества той, кто долгими днями в уединении мечтал увидеть, как слетит с плеч его башка.

– Завтра поутру. При всех честных мужах Риннона.

– Это по закону, – одобрительно прогудел кто-то из поместников.

– Достопочтенный Виргид, я надеюсь, Торсел никуда не пропадёт из крепости? – опять же нарочито насмешливо осведомилась княжна, не собирается ли воевода упустить их общую добычу.

– Деться-то не денется, – сощурился воевода, укрыв от молодой нахалки, что написано в его глазах. – И порукой тому моя честь. А вот тебе-то есть что предъявить? Или это так, пустячок, девичьи придумки?

– Есть, – многообещающе протянула княжна. – И в том порукой моя честь. Если не предъявлю, можете меня зарезать на месте. А невинно оболганному Торселу отдать в жёны одну из моих сестёр.

Мужики в доспехах, что уже обступили княжну с её супротивником, захмыкали: отменная хохма! Наследницу, значит, на месте зарезать, а её сестрицу отдать Торселу-живоглоту. И тем самым сделать его князем, вопреки традиции и воли короля-демона. Который, как известно, любит полакомиться чёрными душами. А уж черней души поганца Торсела во всём Ринноне не найти.

Управитель давно бы слинял, да кто ж его отпустит, когда на горизонте замаячила счастливая возможность порыться в его закромах. Теперь они его живым не выпустят – мстительно позлорадствовала Ринда. И поздравила себя с тем, что первое замысленное в затворничестве дело на мази. Слишком долго она ждала этого дня.

Всю дорогу её здорово тревожило, что Торсела может не оказаться в крепости. Или Виргида – на остальных поместников особо не рассчитывала. А этакое дело, как расправа над управителем, возможно провернуть лишь вот так, с наскока. Стоит ему покинуть крепость, и лови его потом по всему материку. Сколько у него по всяким дремучим углам нычек, никто достоверно не скажет. Долго может бегать ублюдок – зловеще ухмыльнулась Ринда в рожу ненавидяще вытаращившемуся на неё Торселу.

Ты даже не ворохнёшься в мою сторону – неприкрыто издевались её глаза, подначивая приговорённого ею врага. Ибо казнь за воровство не позволит остальным поместникам добраться до твоих земель – растащат золотишко вора и только. Зато нападение на княжну-наследницу – это уже измена. Тогда вечно алчущие добычи поместные владыки-воины растащат и земли.

– Ты плохо выглядишь, – с издёвкой озаботилась Ринда, больше не глядя на пышущего злобой врага. – Не заболел часом? Тебе бы к лекарю. Виргид, не окажешь мне честь? – протянула воеводе руку вернувшаяся из долгого затвора в скиту змеища княжеского рода.

Воевода чинно протянул свою. Сграбастал её тонкокостную ручку мозолистой лапой и повёл в отчий дом, где по благополучно выросшей гадюке вовсе не соскучились.

Рука об руку с воеводой Ринда проплыла обширную прихожую горницу, где обычно дожидались приёма у князя все, кого допускали в его княжий терем. Затем и гостевую горницу для ближников, что вечно крутились тут в ожидании приказов и всего прочего, что касалось службы. Полутёмной узкой лестницей поднялись на второй жилой уровень с покоями князя и его приспешников. Затем ещё выше на третий бабский уровень, как его пренебрежительно обзывали в народе.

За княжной следовала её ручная зверушка, как мигом окрестили Аки теремные холопы. Один даже осмелился вякнуть вслух – в придурка тотчас полетела одна из подставок для писцов, на которых те в прихожей горнице карябали княжьи распоряжения. Штука хоть и одноногая липовая – не особо тяжёлая – однако крепкой на руку наследнице пришлось поднатужиться. Холоп никак не ожидал скорой кары, оттого и огрёб награду поперёк спины – только и успел, что отвернуться да прикрыть руками дурную головушку.

За Аки вверх по лестнице поднималась задумчиво притихшая Дарна. Спорить с любимицей княжны за очерёдность в восхождении воительница не стала. Но явно о чём-то взасос призадумалась. Глазу любого непосвящённого в её жизнь Аки казалась бестолковой иноземкой. Но Дарна каким-то своим особым бабьим чутьём опознала в ней опасного соперника. Ринда отметила это, но думы её прочно увязли в ином, более важном.

Многие века в Лонтферде – как и в прочих северных землях – главенствовал закон: если ты не воин, права на землю не имеешь. Ибо на той земле живут мирные землепашцы, что кормят тебя, покуда ты способен защищать их с мечом в руке от чужих мечей. Крестьянам нет дела: способен ты защитить или не способен – вынь да положь. Окажешься слабаком, так за что тебя кормить? В окрестных землях полно охотников за дармовщиной. И что? Кормить этих оглоедов за здорово живёшь? Дураков нет. Лучше уж найти другого защитника, а слабака гнать всем миром.

Так что все поместные владельцы были не просто воины, а лучшие среди прочих – неспешно текли мысли Ринды по пути к светёлке. И сыновей растили воинами, ибо земля в любой момент могла отойти более удачливому защитнику. А все свои дела поместники решали на воинских сходах. Куда, кстати сказать, бабам ходу не было – даже воительницам, как бы те не кипятились.

За редким исключением. Да и то не заседать наравне с мужчинами, а сказать своё слово и быстрей убраться с их глаз. Мужики сами разберутся с их правами на неприкосновенность женской жизни, имущества и чести, что соблюдались жёстко. Чай не обидят. Ибо женщинами множился род – что может быть важней? Вот пускай этим самым важным делом и занимаются: раздвигают ноги, рожают да растят мелюзгу – презрительно скривилась Ринда, почёсывая подбородок. Для них что женщины, что свиноматки в загоне – без разницы.

И это её несказанно угнетало последние два года – с тех пор, как она стала признанной наследницей почившего князя. А, говоря начистоту, заложницей своей крови. И все эти годы мозг Ринды работал с размеренностью, упорством и безжалостностью кувалды, загоняющей сваи в гранит. Что угодно, только не судьба курицы, запертой в курятнике с кормушкой и корзиной для высиживания яиц.

Она довольно насмотрелась на маму, которая в собственном доме не смела и шагу ступить по своей воле. Князь Риндольф почитал за особую любезность позволять жене выезжать иногда к верховному священнику. А после требовал у неё отчёта о каждом слове, произнесённом за его спиной. Незадолго до смерти мама взбунтовалась, требуя уважения к её нуждам. И князь повелел запереть жену в подземном узилище рядом с преступниками, ожидающими казни. Там-то она и застудила грудь, после чего слегла в горячке. В тот день, когда её прах развеяли над полями, Ринда отреклась от отца.

Сама она вовсе не жаждала стяжать славу бунтарки, в чём княжну Риннона, наверняка, тотчас и с удовольствием обвинят. Но взбунтуется, что бы с ней не делали. Обязательно взбунтуется, отстаивая шкурные интересы – пускай те идут вразрез с традициями и законами. Эка невидаль! Да все, в кого не ткни пальцем, занимаются тем же самым.  Конечно, предпочтительней не поднимать бучу, дабы не злить собак. Но, как ни досадно, задуманное так просто не отвоевать.

Ей не позволят стать самовластной княгиней – ещё чего не хватало! Дай волю одной, и завтра каждая вторая богатая сиротка-невеста задастся вопросом: а зачем он нужен – этот навязанный традициями муж? Её богатством распоряжаться? Так она в том не нуждается – сама как-нибудь распорядится. Или распорядителя найдёт, но под свою руку, по своему выбору.

Ринда прекрасно отдавала себе отчёт в опасности, что таит оглашение её запросов на весь белый свет: родовитое мужичьё ни за что не признает за бабой свободу быть хозяйкой собственному добру. Можно, конечно, добиться того же и при муже, если взяться за дело с умом. Но только не с этим их Кеннером из Кенна-Дикого леса.

У этого башка хоть и варит, всё равно квадратная. По двум углам, как положено, воинская отвага да мужеская доблесть. В третьем братская приверженность дружкам. Подельничкам, с которыми немало выпито, завоёвано, набито на охотах и натрахано на деревенских сеновалах с подобающим ухарством молодчиков, не страшащихся замараться. В последнем углу того квадрата самомнение да самодурство, взращённые традициями.

В каком углу этого квадрата найдётся местечко жене, даже гадать не хочется – пустое занятие. И так понятно, что Ринда не впишется ни в один, оставшись за бортом, как мама. А случись ей попенять муженьку, тот возьмёт за привычку допекать её наказаниями. А она ему не спустит. А он не спустит ей. А она взбеленится – себя-то знает, как облупленную – и наделает дел. И вот тогда-то он с полным правом объявит её падшей женщиной, покончив с немилой жёнушкой на законных основаниях. Так, с какой же стати участвовать в заранее провальном деле и зазря мучиться?

Конечно, всё это пока её умствования, а для крепкой уверенности слишком мало знания о предмете рассуждений. И вот об этом стоит позаботиться в первую очередь, тем более что возможность вот-вот представится.

– Ты просто бесишься? Или что-то замышляешь? – не утерпела и вклинилась в её размышления Дарна.

Ринда вздрогнула и обернулась. Подруга сидела в высоком кресле, неподобающе для женщины закинув ногу на ногу. И наблюдала, как она бродит из угла в угол небольшой маминой светёлки, которую дочке, не кобенясь, предоставили по первому требованию. Бродит, то и дело скребя ногтем подбородок – явно не о нарядах с развлечениями замечталась.

– Злишься, что тебя не допускают на их посидели в тесном кругу? – ткнула Дарна пальцем в пол, подразумевая рассевшихся в парадной горнице мужиков. – Или не доверяешь Виргиду? Тогда зачем отдала ему свиток с грешками Торсела? Зачла бы его при всех. Во всеуслышание. Показала, что писано рукою князя, и забрала бы обратно.

– Зачем? – рассеянно осведомилась Ринда, остановившись у окна и выглядывая на крепостной двор.

– Думаешь, тебе его вернут?

– Конечно, нет, – задумчиво отмахнулась княжна, что-то внимательно высматривая внизу под окном. – И Торсела не казнят. Хотя и ощиплют, как курёнка. Думаю, он лишится всей своей казны. И не меньше половины земель.

– Тебе, вроде как, всё равно? – уточнила Дарна, поигрывая ножом. – Странно. Мне показалось, что ты горела желанием увидать цвет выпущенных потрохов этого говнюка.

Ринда хмыкнула, обернулась и пообещала:

– Может, и увижу.

– Вот как? – протянула Дарна. – И кто же их выпустит?

– Кто-нибудь, – пожала плечами Ринда.

– Хочешь сделать из меня убийцу? – усмехнулась воительница.

– А его из тебя ещё не доделали? – дурашливо изумилась княжна.

– Хорош хвостом крутить. Говори прямо: хочешь, чтобы я его убила?

– С какой стати? – выгнула брови Ринда.

– Не финти.

– И не думала. Пускай достопочтенные поместники сами решат, кто из них прирежет этого упыря.

– Не боишься, что передумают? – хмыкнула Дарна.

– Может, и передумают. В первый раз что ли? Ничего, они так же легко передумают обратно. Впрочем, мне до этого дела нет. Князь велел бросить им на растерзание Торсела, я сделала.

– А мне показалось, будто у тебя к нему личная злоба скопилась, – никак не желала отцепляться подружка из полузабытого детства. – Есть что-то, чего я не знаю? Это из-за Гулды? Торсел же тогда весь исхлопотался с её сватовством. Тащил княжну Гуннона-Южный берег в княгини Риннона-Синие горы. Чуть пупок не надорвал. В этом всё дело? Ты что, по сию пору не угомонилась?

– Угомонилась,  – с какой-то отстранённой покладистостью успокоила княжна и тут же холодно хлестнула голосом: – И больше не желаю слушать дурацкие намёки на смертельную опасность, грозящую Гулде с моей стороны. Не стоит мне докучать. И особенно лезть в наши семейные дела. Мы с княгиней и без вас всё решим.

– Правильно, решайте, – усмехнувшись, несколько покровительственно поддакнула Дарна, вызывающе покачивая ногой в высоком боевом сапоге. – А я о другом спрашивала. О том, что ты имеешь против Торсела, – с неприятной лёгкостью солгала она. –  Не князь с его кляузами против этого вора, а ты. Лично.

Никто не знал о том, что княжна совершенно случайно проведала, кто подогрел ярость князя Риндольфа против взбунтовавшейся жены. И кто подсунул разбушевавшемуся мужу задумку заточить строптивицу в сыром промозглом узилище. Не задаром, конечно. Обуреваемый порывом расчистить достойное место для подросшей дочери, Гуфрен Лукавый – властитель княжества Гуннон-Южный берег – щедро заплатил за эту услугу. А Торселу его жадность не позволила усомниться, что ему всё сойдёт с рук. Одна Гулда тут не при чём.

Ринда не знала, зачем настоятельница скита рассказала ей об этом после смерти князя. То ли мстила самому Торселу за какие-то пакости, то ли – зная свою воспитанницу, как облупленную – подтолкнула её убрать мерзавца со своего пути. Прямо с первых же шагов в родном доме, дабы тот не сотворил против неё очередную мерзость.

Настоятельница учила свою послушницу со всем прилежанием и даже некой душевной отдачей. Однако подлинной душевности в их отношениях так и не появилось, к чему обе никогда не стремились. Ринда знала, что при случае непременно отплатит сполна своей наставнице и за науку, и за горькую правду, ставшую предостережением. Представился бы случай – подарки та не возьмёт, слишком уж высоко чтя своё достоинство.

– Ты слишком хорошо обо мне думаешь, если подозреваешь, будто мне интересен хоть кто-то кроме меня самой, – улыбнулась Ринда отточенной годами никому не понятной улыбкой. – Мне смерть Торсела за старые грехи неинтересна. Как и сами старые грехи. А вот подрезать ему крылья, дабы не совался в дела грядущие, не помешает. В мои дела, – подчеркнула будущая княгиня Риннона-Синие горы. – Пусть залезет в какую-нибудь щель и прижухается там, если головой дорожит.

– Он не прижухается, – насмешливо предупредила Дарна.

– Что ж, посмотрим.

– Тут и смотреть нечего. А ты нажила себе хитрого и сильного врага. И Торсел отомстит.

– Если доживёт до мести, – пренебрежительно отмахнулась Ринда. – А доживёт, так ему придётся иметь дело с князем Кеннером. Тому до меня, конечно, дела нет. А вот княгиня Риннона – это его княгиня. Интересно будет посмотреть на того, кто осмелится отнять у Кеннера Свирепого его собственность.

– Пожалуй, – хмыкнула Дарна.

Из её глаз разом пропало нечто въедливое, настырное – еле уловимое, но Ринда наловчилась это распознавать. В душе болезненно карябнуло, засаднило. Понятно, что на прежнюю душевную близость с подружкой детства рассчитывать не приходилось. Время самая неохватная и безотказная мельница, что перемалывает всё подряд. И особенно жадно брошенные на произвол судьбы чувства, что сродни костру, в который перестали подбрасывать хворост. Но всё-таки подспудно Ринда надеялась на возрождение старой дружбы: тянулась к ней и помыслами и чаяниями. Видать, не судьба.

– Поместники долго заседать не станут, – напомнила Дарна. – Званый обед уже готов. Вестник от верховника давно примчался. Принёс счастливую весточку, что наследница возвращается. Вот-вот за столы усядутся, а ты ещё не готова. Опоздаешь.

– Подождут, – ровно хлыстом щёлкнула Ринда.

И Дарна не стала настаивать. Поднялась, посмотрела на неё долгим испытующим взглядом. Кивнула, не понять кому или чему, и вышла из светлицы тяжкой поступью воина.

– Плохая? – уточнила Аки.

Всё время разговора с Дарной она, поджав скрещенные ноги, сидела на богато застланной лежанке неподвижным разнаряженным идолом. Даже глазами не водила, будто её душа провалилась в какой-то потусторонний мир. Дарна то и дело косилась на чудаковатую, непонятную чужачку. И Ринда ощущала, насколько беспокоит воительницу появление рядом с наследницей чего-то чужеродного. Некого прежне невиданного заморского ореха, к которому не знаешь, как и подступиться, дабы его расколоть. Ещё и сердцевину сожрать не сразу отважишься – хмыкнула Ринда – а то враз отравишься. И чирикнуть не успеешь.

– Дарна не плохая, – покачала она головой, грустно улыбаясь любезной её сердцу чучелке. – Просто она чужая. В детстве да, была мне будто сестра. Но детство, чучелка, давно прошло. А мы слишком давно разошлись.

– Наврледит тебе? – с неповторимым выговором уточнила Аки. – Если больше не сестрла, может наврледить.

– Да и сестра может навредить, – едко заметила Ринда. – Такие уж у нас людей звериные повадки. Ладно, нужно и вправду одеваться. У нас с тобой впереди целых два очень важных дела. И первое мы сделаем сегодня.

– Сделали, – спрыгнув с лежанки, напомнила Аки и протянула руку: – Льденчик.

– Я не о Торселе, – поморщилась Ринда, выуживая из брошенной на стол для рукоделья сумы сахарного петушка. – Другое дело.

– Сестрла, – понятливо кивнула Аки и запихнула в рот долгожданную радость.

Глава 3

Званый обед в честь возвращения наследницы сгоношили на скорую руку. Ибо известная синегорская стервозина княжна не соизволила уведомить о своём прибытии. Благо хоть верховник Рун позаботился. А то и вовсе бы сели за столы за полночь – совсем уж не почтить наследницу стыдобственно.

Однако прибыв в парадную горницу почтить лучших воинов-поместников княжества, Ринда справедливо отдала должное мачехе: даже впопыхах та собрала богатый стол. Стало быть, уж в крепости-то у княгини порядок. У неё самой так вряд ли получится – отдала княжна должное и себе. Сроду не чуяла за собой тяги к ведению большого хозяйства.