Мир колонизаторов и магии

— Капитан! Шторм сломал мачту, и этот щенок полетел головою вниз в море. Я сам видел, как он рухнул в воду, и волна скрыла его. Клянусь всеми святыми. Да покарает меня Старый Роджер!

— Ну, а дальше?

— Дальше, его выплюнуло назад море.

— Как это произошло, и давайте без мистической чепухи!

— Да, вот, вскоре после того, как его смыло волной, очередная волна налетела на корабль и захлестнула его по флагшток фок мачты, а когда она ушла, то мы обнаружили этого мальчишку. Он валялся возле борта, весь запутанный в снасти.

— И что, он живой?

— Не знаю, никто к нему не подходил, не до того было.

— Ясно, несите его сюда.

Два указанных пирата направились к Эрнандо и начали его выпутывать из обрывок верёвок и канатов. Как только они его коснулись, он ожил и начал кашлять. Почувствовав, что его держат, мальчишка сразу же согнулся пополам и исторгнул из себя буро-жёлтую жидкость, состоящую из морской воды и желчи.

Пираты молча держали его, пока он извергал на палубу все то, чего наглотался в море. Последним из него выпала креветка, по ошибке залетевшая не туда, куда следовало. После этого мальчишка обмяк и с трудом поднял голову, но никак не мог сфокусировать свой взгляд ни на ком. Его шатало и болтало, а между тем, шторм, бушевавший весь день, уже сменился штилем и наступил вечер, который грозил быстро перейти в ночь.

— Ты слышишь меня, гачупин! — обратился к нему Гасконец.

— Слы-шу, — еле выговаривая слова, произнёс тот.

— Как ты спасся, отвечай!

— Море спасло меня!

— Ты разговаривал с морем?

— Я просил помочь мне.

— И оно спасло тебя?

— Нет, оно помогло мне, дальше я сам! — и он потерял сознание.

Глава 8 Астролябия

Пиратский шлюп продолжал путь на Ямайку, но сильно потрёпанный штормом, он являл собою жалкое зрелище, ему срочно требовался ремонт. Наступила ночь, и Гасконец не мог определить, где они находятся. Шторм отнёс их далеко в сторону от намеченного маршрута. Из всей команды только он умел обращаться с навигационными приборами.

Компас исправно показывал направление на север, но куда плыть, было абсолютно неясно, так же как и неизвестно, где они находятся сейчас. В какую сторону им нужно плыть, чтобы попасть на Ямайку, и где были другие острова, возле которых можно было отремонтировать корабль. Эти и множество других вопросов ставили в тупик, как команду, так и капитана.

Ночью можно было сориентироваться по звёздам. И, вытащив буссоль и квадрант из каюты, Гасконец приступил к вычислениям, пытаясь определить, где же они сейчас находятся. Но «посоха Иакова» у него не было, а квадрант ночью был бесполезен, оставалась астролябия, но он ей не умел пользоваться потому, как она была очень сложна для понимания. За этим занятием он провёл полночи, пока остальные пираты без сна и отдыха откачивали воду из трюма, ремонтировали такелаж и восстанавливали разрушенный корабль.

Обоих испанцев, мальчишку и святого отца, не трогали, закрыв в клетке и выдав им по куску лепёшки и миске пресной воды, решив, что с ними они разберутся позже. Наконец, бессонная ночь, сложив чёрные крылья, умчалась к востоку, уступив место утренним лучам солнца, которые начали несмело освещать морскую гладь.

Судя по вычислениям, их отнесло значительнее севернее, и они болтались в Карибском море, где-то недалеко от побережья Колумбии. Точнее определить местоположение судна никак не удавалось. С помощью квадранта Гасконец, как только рассвело, снова приступил к вычислениям, пытаясь точно определить место их нахождения, но пользоваться им он умел весьма плохо и так и не смог определить, где они находились.

Выругавшись самыми грязными ругательствами в прононс, он без толку ходил по палубе корабля, размышляя о своих дальнейших действиях. Его десяти пушечный шлюп сейчас был не способен оказать вооружённое сопротивление любому крупному испанскому кораблю. Но самое страшное было не это, а то, что, лишившись половины своей грот-мачты, шлюп не мог быстро скрыться от «испанца».

Надо было что-то срочно делать и двигаться к ближайшему необитаемому острову, чтобы стать там на ремонт. Иначе, иначе их застигнут врасплох и разорвут в клочья!

— Где мальчишка, где этот «утопленник»?

— Он в трюме, капитан.

— Тащите его сюда немедленно, и пошевеливайтесь, черти морские!

Грохот грубых моряцких башмаков по лестнице трюма известил меня о том, что по мою душу явились. Падре Антоний пытался накормить меня, но мой желудок, отведав морской воды и живых креветок, категорически отказывался принимать в себя что-либо, кроме жидкой каши.

Только лишь пресная вода смачивала мои пересохшие губы, поддерживая жизнь в тщедушном мальчишеском теле. Эх, где мои шестнадцать лет? За компьютером большим! И что сейчас в этом теле мне делать! Мозг откровенно балансировал на грани понимания и не желал дальше сталкиваться с такими трудностями.

Жить не хотелось, от слова вообще, но что-то внутри меня не было согласно с этим. Этот мир был интересным, он был магическим, хоть я пока слабо ощутил это, но вот приключениями меня морской Бог не обидел.

— Эй, юнга! Ты живой там?

— Гасконский волк тебе юнга, пёсья кровь!

Услышав оскорбление от юнца, да ещё и пленника, пират изрядно возбудился. Но у меня ещё с прошлого раза синяки не зажили! Мои глаза сейчас радовали окружающих не фиолетовыми кровоподтеками, а жёлто-зелёными фингалами, отсвечивающими потусторонним блеском черноты от утопления.

— Что ты сказал, отрыжка акулы? Я сейчас швырну тебя за борт, им на потеху.

— Это ты скорее отрыжка акулы, а не я. А за бортом я уже был. Ничего, и там «рыбы» живут. А тебя там ждут, один из тамошних монстров просил меня, чтобы я предупредил тебя!

— Тебя же Жан зовут?

— Нет, Жаком!

— А ну да, я плохо французские имена знаю, — стал я увиливать. — Да, так и сказал: «Жака увидишь, передай, что дни его сочтены и его скоро съедят змееголовые кальмары». Слышал о таких?

— Нет, — слегка испуганным голосом проговорил тот.

— Ну, это не важно, главное, что они о тебе знают. Но я обещал поговорить с ними, чтобы они повременили, пока я с вами. А там, там мне будет всё равно.

— Что за чушь ты мелешь, гачупин!

— Ну, такую же чушь, что сотворила со мной морская стихия. Ты же, наверное, не веришь, что меня вернули обратно таким же, каким я и был?

Моряк озадаченно молчал и вроде даже как-то напрягся, услышав от меня такое. Ну, а что он хотел, чтобы я продолжал терпеть от них оскорбления и поношения, а ради чего? Я уже в третий раз почти что умер, и это за какой-то месяц. «Крыша» у меня крепкая, но на такое количество неприятностей она совсем не рассчитана. Всему есть предел.

Пират так и не нашёлся, что сказать и, вспомнив о полученном приказе, продолжил, как ни в чём не бывало.

— Ладно, отрыжка Старого Роджера, давай пошевеливайся. Тебя ждёт капитан.

— Он не может идти! — это уже вмешался падре в наш разговор. А вообще, я спокойно общался и с англичанами, и французами, и испанцами, быстро схватывая и запоминая новые слова и разговорную речь. То, что этот мир был с магией, добавляло понимания при общении с окружающими, кем бы они ни были.

То, что я не мог понять, мне переводил падре, и наоборот. Ну, а сам Гасконец довольно сносно знал испанский, так что, разговаривая с ним, я обходился без жестикуляции и задумчивых пауз.

— Не может идти сам, понесём, — тут же ответил пират, — не сможет — поможем, не хочет — заставим, и… Что он хотел сказать дальше, я так никогда и не узнал, пришлось довольствоваться теми изречениями, которые я уже услышал. И я добавил.

— Я не смогу идти! — и пояснил — сил нет!

— Ну, тогда ясно, тогда понесём! — и пират, открыв дверцу деревянной клетки, зашёл внутрь и, подхватив меня за шиворот, понес наверх. Поднимаясь по лестнице из трюма, он вынужденно взвалил меня, давно ничего не евшего, себе на плечо и выволок из трюма на палубу.

Свежий морской воздух и солнечный свет подействовали на меня как слабый наркотик. Голова закружилась, меня поставили было на ноги, но я сразу же упал. Пришлось пирату и дальше нести меня в капитанскую каюту.

Усадив меня на рундук, Жак удалился, оставив один на один с Гасконцем. Тот довольно долго меня разглядывал с несказанным интересом. А потом проговорил.

— Признаться, гачупин, ты меня удивил. В таком тщедушном теле живёт неукротимый дух. Не ожидал я этого от испанца.

Что я мог ответить на это, что я не испанец? И что у меня русская душа. И что бы это изменило? Я чувствовал, что дело уже давно не в том, что я пришелец в чужом теле, а в том, что за плечами этого подростка несколько десятков поколений людей, связанных с морем. Эти люди испокон веков ходили в море, жили там, возвращались и снова уходили в море.

В крови нескольких поколений потомственных мореходов уже плескалась не кровь, а неизвестная мне смесь, основу которой составляла скорее морская сильно йодированная соль, чем эритроциты с лейкоцитами. И чем испанцы хуже французов, голландцев или англичан?

Да ничем! Испания — единственная из них создала империю, а Англия, Республика Соединённых Провинций и Франция до сих пор делили континент, воюя как между собой, так и с другими странами.

Высокоразвитая культура была в Испании, а не в этих странах, и именно выходцы из этих трёх государств составляли подавляющее большинство людей, которые становились пиратами. Разумеется, ничего этого я вслух не сказал. Ни к чему это. Не поймут. Все три страны привыкли умалять чужие достоинства и выпячивать свои, так что говорить об этом было целиком и полностью бесполезно.

— Я хочу есть! — не логично ответил я на слова его удивления моей стойкостью.

— Ты голоден? Тебя не кормили?

— Вы меня вызвали на разговор, но есть я не могу. Мне нужна каша, а не кусок грубой лепёшки, которую принесли ваши люди.

— Ха, может быть, тебе ещё молока налить?

— Я с удовольствием, но мой желудок не в состоянии сейчас переварить кукурузную лепёшку. А вам явно что-то от меня надо, поэтому я и прошу вас. Сначала накормите, а потом спрашивайте, или требуйте, как вам уже будет угодно.

Гасконец помолчал.

— Кто тебя научил так разговаривать, юнец?

— Падре!

— Да, этот может, — согласился со мной Гасконец и добавил, — иногда мне кажется, что я разговариваю не с подростком, а со зрелым юношей. Но ты слабо умеешь пользоваться магией, я бы давно уже это почувствовал, и значит, ты действительно подросток. Любой взрослый на твоём месте уже давно бы смог сбежать с корабля. А ты до сих пор здесь, а ведь у тебя был шанс спастись!

— Это слишком дорого мне будет стоить, — туманно и мрачно ответил я.

Гасконец, резко сощурив глаза, посмотрел мне прямо в лицо, надеясь там что-то увидеть, кроме усталости и безысходности.

— А ты не так прост, либо ты что-то скрываешь. Не хочешь заключать договор со Старым Роджером?

— Не хочу, — не стал я его разубеждать, — не для него моя душа, и вам не советую! — зачем-то предупредил я его.

— Мы давно уже все прокляты, — неожиданно грустно сказал Гасконец.

— Ещё нет, ещё нет, — повторил я два раза своё утверждение и медленно покачал головой, вспомнив при этом капитана Барбоссу из «Пиратов Карибского моря».

— Ты меня пугаешь, малыш! — и Гасконец низко склонился передо мной, приблизив своё лицо прямо к моему. Взгляд его прозрачно-голубых глаз пытался проникнуть в меня, подобно рентгеновским лучам, и просканировать всего, надеясь найти ту информацию, которую я скрываю от него.

Пристально глядя в эти абсолютно бездушные глаза, мне хотелось только одного — фыркнуть, точно кошка, и вцепиться ему в нос зубами и рвать, рвать его в клочья ногтями, зубами, руками, чем угодно, лишь бы не видеть его ненавистную наглую рожу. Видимо почувствовав это, он отпрянул от меня. Мои волосы, безжалостно обрезанные пиратским ножом, встали дыбом, торча во все стороны, а глаза пытались вылезти из орбит от плохо сдерживаемой ярости.

Гасконец, ничего не говоря, только сморщившись, как будто съел кислый лимон, отворил дверь своей каюты и крикнул: — Эй, кто есть на палубе, кока ко мне! — и захлопнул дверь, снова повернувшись ко мне.

Капитан «La Gallardena», немало поплававший и повидавший на своём веку как множество людей, так и кораблей, переваривал увиденное и услышанное от юнца. Вся беседа, задуманная им, чтобы заставить сотрудничать этого детёныша рыбного филина, пошла насмарку.

Он пытался разглядеть в этом подростке его магическую сущность и связанность с тёмными силами или увидеть его связь с тёмной магией, но не почувствовал ничего. Вообще ничего, но юнец на короткое время превратился от его взгляда в нечто, не совсем обычное.

Его грубо обкромсанные ножом волосы встопорщились, как у птицы, торча в разные стороны, а глаза, до этого равнодушно-спокойные, неожиданно стали злыми и колкими. В них поселилась дикая необузданная ярость, превратившая небольшие зрачки в огромные чёрные провалы, отчего глазное яблоко, и так не блиставшее белизной, приобрело грязно-жёлтый цвет. Нос, с небольшой элегантной горбинкой, превратился в кривой клюв, как у филина. И если бы он был ороговевшим, то подросток обязательно бы им клюнул его, вцепившись в лицо. Филин, как есть, филин!

Гасконцу было неприятно осознавать, что нашёлся человек, который будил в нём противоречивые чувства, одно из которых было чувство опасности, исходящей от этого гачупина. Но дело надо было делать, а его знаний определенно не хватало для этого.

Если команда поймёт, что они заблудились, а капитан не может найти обратный путь, то они выйдут из-под контроля и свергнут его. И хоть подходящих кандидатур не было, но такой вариант исключить было нельзя. Всегда найдётся тот, кто будет более достоин и более щедр, по их мнению.

Капитан должен всегда помнить об этом, и никакой квартирмейстер не сможет погасить этот конфликт. Особенно теперь, когда они нагружены захваченной в Панаме добычей, которую все жаждут потратить в кабаках, среди моря вина и весёлых доступных женщин. Конечно, добыча оказалась не так велика, как они предполагали, но и того, что есть, хватит, чтобы пираты были готовы пойти на всё.

В дверь капитанской каюты осторожно постучались.

— Да, — громко крикнул Гасконец.

— Вызывали, капитан? — и в каюту боком протиснулся невысокий француз Андре, родом из Анжу, что было явно видно по его унылому красному носу, обвитому синими прожилками матёрого любителя вина. И который торчал из центра его белого лица как ультрасовременный водопроводный кран из покрытой белым кафелем стены.

— Свари кашу этому гачупину, — и он кивнул на Эрнандо.

— Кашу… ему, зачем?

— Потому что это приказал тебе твой капитан, ты понял, Анннндре! — растянул, клокоча от ярости, Гасконец имя кока.

— Есть, капитан! Я всё понял, капитан! Я всё сделаю, капитан, — быстро затараторил кок. У нас есть ещё и рис, и маис. Я мигом, капитан, — и он быстро выскочил из каюты.

— Каша тебе будет, а пока ответь мне на один вопрос, гач…

— Перестаньте меня называть гачупином! Меня зовут Эрнандо, и я хочу побыть хоть немного человеком, а не быдлом и скотиной.

— А что тут такого, испанишка?

— Вот именно поэтому я и не желаю слушать это от вас.

Гасконец притворно разозлился.

— Ты сейчас заново упадёшь за борт, и теперь уже навсегда!

— Кому суждено сгореть, тот не утонет, — философски заметил я, — к тому же, вы пообещали, что покормите меня кашей, а слово капитана на корабле — закон.

— А ты что, знаешь законы берегового братства и чтишь его кодекс?