Книга шестая: Исход

Защелкали стволы, зажатые в медленно остывающих руках, и Морфы, оказавшиеся прямо под перекрестным огнем, поспешили убраться прочь, получив в свои здоровенные туши лишь парочку несерьезных попаданий. А я, хоть и был под ускорением, но опасался стрелять по ним со своей позиции, не желая задеть других бойцов. Сами по себе, конечно, мертвые солдаты не могли двигаться со скоростью, подобной моей, но, тем не менее, под моим контролем их реакция на целые порядки превышала человеческую. Они успевали навести на врага ствол и вовремя вдавить спуск, этого вполне хватило, чтобы отогнать на некоторое время чудовищ.

– Быстро, все сюда! – Крикнул я, привлекая внимание группы. Сейчас было не время для оплакивания погибших товарищей, так что я метеором метнулся к видневшемуся в земле люку и оттащил тяжелую чугунную крышку. На поверхности нас не оставят в покое, а из-за летающих тварей мы и затеряться толком не сможем, потому что будем с воздуха, как на ладони. А там, в темноте и тесноте подземных коллекторов, был небольшой, но все же шанс выстоять. Кроме того, в канализации у Морфов уже не окажется такого большого пространства для маневра, и они не сумеют нам столь нежданно свалиться на головы. Равно как и не сумеют увернуться в узком коридоре от метко пущенной пули…

Бойцы дисциплинированно выполнили мой приказ, нырнув в круглый зев смрадной исподней многомиллионного города, и помчались в темную неизвестность, расплескивая целые лужи глинистых густых нечистот. Пробежав еще с полкилометра на одних чисто волевых во мраке подземки, люди обессиленно попадали, стягивая до подбородка свои маски, чтобы отдышаться. Даже канализационная вонь с примесью падали никому особо не помешала, настолько сильно бойцам хотелось вдохнуть полной грудью, а не через жадные фильтры спецмасок, которые будто бы похищали часть кислорода. На ногах остались только я и их три погибших товарища.

Когда солдаты немного оклемались после бешеной погони, я обратил внимание, что все чаще их взгляды обращаются на павших в схватке с Морфами собратьев, и это не добавляло им оптимизма. Скорее наоборот, вид их друзей и боевых напарников, стоящих с развороченной грудной клеткой или с распоротым брюхом, еще больше деморализовывал.

– Командир, – отвлек я бойцов от разглядывания мертвых, – у тебя есть хозпакет?

– А? – Военный с большим трудом сумел оторвать взгляд от своих погибших подчиненных и посмотрел на меня.

– Хозпакет, говорю, есть?

– Я что тебе, душара какой-то, – ворчливо отозвался он, – чтоб нитки с пуговицами с собой таскать?

– Так есть или нет?!

– Есть…

Командир отряда вытащил откуда-то из бесчисленного множества своих кармашков на божий свет квадратную пластиковую коробочку, напоминающую уменьшенный портсигар, и передал мне. Я точно знал, что такие штуковины есть у всех в этом отряде, и вполне мог бы позаимствовать один у своих новых легионеров, но не стал. Лучше уж я отвлеку от мыслей живых членов группы, потому что наши злоключения в Риме, судя по всему, еще только начинаются.

Приняв от солдата хозпакет, я раскрыл его, вытащив оттуда только одну иголку, и вернул назад.

– А нож не одолжишь на пару минут?

Военный немного удивился моей просьбе, но все же вытащил и нож, выхватив его неуловимо ловким и оточенным движением откуда-то из-за пояса.

Заинтересовавшись происходящим, в мою сторону повернули головы и остальные бойцы, отсвечивая в темноте линзами ПНВ. Для меня же здешний мрак не был непроглядным, так что надобность в дополнительном оборудовании отсутствовала. Тем более что свой прибор ночного видения и потерял еще в Ватикане…

Приняв холодное оружие, вежливо протянутое мне рукоятью вперед, я пару раз крутанул нож в руках. Я знал, как это следовало делать, но мои руки и пальцы не были привычны к такому и не имели требуемого опыта, так что я этим финтом лишь вызвал пару снисходительных ухмылок. Но зато потом, когда я сделал на своей ладони с так и не отросшим пальцем глубокий надрез, редкие улыбки сами по себе сошли с лиц военных.

По их глазам, я видел, что солдат просто распирает от того, насколько им хочется спросить, какого же черта я все-таки делаю. Но они безмолвствовали, то ли утомившись за прошедшие дни, то ли пытаясь самостоятельно понять смысл моих странных манипуляций, а сам я не спешил давать им никаких пояснений. Однако же первым не выдержал командир, испытывавший передо мной на порядок меньше пиетета, чем его подчиненные. И когда я вложил в еще не начавший затягиваться разрез иголку, он все-таки поинтересовался:

– И на кой хрен ты это делаешь?!

– Это чтоб тебе по морде не бить всякий раз, когда зверушки Темного на нас кидаться будут.

– Эм-м… я не совсем понял…

– И не нужно, значит. Вы отдохнули? Готовы выдвигать?

Я специально закруглил разговор, не став давать пространных объяснений о том, что боль способна меня разгонять. У меня все никак не шло из головы, почему Древний не смог ускориться так же сильно, как это сделал я. Из нашего короткого с ним разговора я уже извлек одну важную деталь, что Жрецы могут быть очень разными, с различными особенностями и склонностями к тем или иным граням нашего таланта. И теперь обдумывал ее по всякому, вертя в своей голове то так, то эдак. Так может и я в этом плане сильно отличаюсь от Темного? Может, он просто не в состоянии разогнаться так сильно, как это умею делать я? Если это так, то этот свой секрет я бы мог придержать при себе, сделав его маленьким козырем в грядущей борьбе.

Вот только, боюсь, что это уже стало секретом Полишинеля. Портативные камеры военных снимали каждый мой шаг, и я уверен, что за нашими похождениями сейчас наблюдают вовсе не полные болваны. Они легко сложат один и один, и все прекрасно сумеют понять, а уж то что сам Темный все прекрасно понял, у меня и вовсе не вызывало сомнений. Но моя визгливая паранойя все равно периодически вскидывалась и активно протестовала против излишней откровенности, требуя от меня сохранять молчание и не распространяться на эту тему.

Солдаты грузно поднялись с донельзя замызганных плит, натянули маски, и двинулись за мной следом. Назад никто из них старался не оборачиваться, потому что замыкающими шли двое покойников – Серый и Вовчик. Вот только и вперед им смотреть не особо хотелось, потому что в авангарде шел я вместе с мертвым Ильей, поэтому большинство из них сейчас понуро опустили головы и плелись, разглядывая перепачканный пол канализации. Эх, парни, придется потерпеть, ничем вам помочь не могу…

Кстати, убитые Морфами солдаты не подходили мне в качестве Приспешников. При жизни они испытывали ко мне слишком сильную антипатию и страх, так что наша с ними связь оказалась еще более зыбкой, чем даже с сомалийскими фалааго. Даже тот факт, что я действовал ради блага их пока еще живых братьев по оружию, не облегчал мне управление телами погибших. Но даже при всем при этом, каждый из покойных воинов превосходил по своим возможностям любого другого члена отряда. И это вполне могло помочь спасти жизни доверившихся мне людей.

Я уже признался ранее, что командовать целым взводом для меня оказалось в новинку. И сейчас, с первыми потерями группы, эти чувства только упрочились и углубились во мне, неприятно царапая по сердцу. Проверять, что именно я буду ощущать, если убьют всю группу, мне как-то совсем не хотелось. С одной стороны, мое душевное равновесие мало что могло пошатнуть, но с другой – оно и так достаточно много страдало за последние пару лет, чтобы проводить ему проверки на прочность.

Я вел бойцов вперед, пытаясь держать в голове направление движения. Но делать это под землей в совершенно незнакомом лабиринте сточных коллекторов было отнюдь непросто. А мне ведь еще приходилось параллельно сжимать и разжимать кулак, причиняя себе боль вросшей в руку иглой. Это не то чтобы сильно меня отвлекало, но явно не могло прибавить концентрации. Однако безоговорочным плюсом стало то, что примерно одна из ста, ста пятидесяти попыток разогнать себя с помощью собственных страданий оказывалась удачной. Но я все еще не мог уловить никакой закономерности в этом, и пока мне казалось, что все происходит просто само собой.

– Аид… то есть, Сергей, – окликнул меня прямо во время легкого бега один из солдат. – Можно задать вопрос?

– Лучше побереги дыхание, – посоветовал я ему, – иначе из-за тебя придется останавливаться и всем остальным. Если хочешь поговорить, дождись, когда мы перейдем на шаг.

В ответ боец лишь коротко кивнул, и отстал, позволив мне и погибшему Илье вести их к маячившему где-то вдалеке призраку свободы. И когда мы все-таки замедлились, давая перевести дыхание слабым и быстро выматывающимся живым, тот парень снова подошел ко мне.

– Пожалуйста, скажи мне, – сходу начал он, будто между нами диалог был в самом разгаре, – они могут меня слышать?

Несмотря на то, что вопрос был сформулирован во множественном числе, его затянутый в синтетическую перчатку палец указал на Сергея, который с развороченной грудиной прикрывал наш тыл. И совсем непрошено от покойного бойца в мой мозг хлынул целый поток образов и воспоминаний. Пустынная местность, теснота десантного отсека, раненный друг на руках, фонтаны земли и песка, выбиваемые вражескими пулями, отчаянная перестрелка, радость победе…

Промелькнувшие эпизоды были столь яркими и быстротечными, словно я сам прожил эти непростые мгновения. Но, тем не менее, бо́льшая часть деталей ускользала от меня, и чтобы их узнать, мне требовалось на них сконцентрироваться. Однако же делать мне этого совершенно не хотелось… Я не считал, что имею право копошиться в памяти этих ребят. Пусть прошлое остается с теми, кто его пережил, так будет правильней всего.

– Сергей? – Голос солдата выдернул меня из собственных размышлений, заставив снова сосредоточиться на тщательном сканировании местности.

– Что?

– Прошу, ответь мне. Я могу поговорить с пацанами? Они меня услышат?

Такой, казалось бы, простой и по-детски наивный вопрос, но вот только как на него ответить?! Я ведь и сам не имею понятия. То, что тело сможет понять обращенные к нему слова и передать их мне, я не сомневался. Но вот сумеет ли их осознать дух, насильно запертый в своей умершей плоти?

– Я не знаю, что тебе ответить на это, – честно признался я. – Мне никогда не приходило в голову проверять подобное. Но ответить они тебе смогут только по моему велению, и что бы от них не услышал, это будут уже мои мысли. Пусть основанные на их опыте, их воспоминаниях и чувствах, но все-таки мои.

– А можно… можно я попробую?

Мольба в голосе солдата была столь истовая, что совсем немного, но все же сумела меня растрогать. Мне показалось, что даже сквозь его непроницаемый костюм до меня доносятся отголоски той эмоциональной бури, что сейчас бушует в нем темным пламенем смятения. Для него шанс сказать последнее слово своим товарищам был по-настоящему важен. Важен настолько, что даже проходящая в самой острой фазе эвакуация отряда не могла заставить его отказаться от своих намерений.

– А это не может подождать до тех пор, – предпринял я последнюю попытку разубедить бойца, – пока мы хотя бы не доберемся до пригорода?

– Нет! Не может!

Военный эмоционально мотнул головой, отчего его настоящий командир наградил парня уничтожающим взглядом, и спецназовец тут же притих, стараясь привлекать поменьше внимания и особо не отсвечивать перед своим старшим.

– А вдруг я тоже того… на радугу отправлюсь, – почти шепотом пояснил он мне. – Пожалуйста, Сергей, дай мне хотя бы попробовать, а? Это не займет много времени.

– Иди, попробуй, – обреченно выдохнул я.

Ну вот не хотелось мне быть свидетелем такого прощания, и уж тем более я не желал, чтобы за первым, потянулись и остальные. Но и отказывать им в такой малости казалось неправильным.

Получив согласие, военный тут же испарился, рванув в конец нашей небольшой колонны, где попытался завести неуклюжий разговор с мертвым сотоварищем.

– Серёга… ну как же ты так? Что ж не уберегся-то, ну?

Голос солдата звучал надтреснуто, словно он боролся с желанием разрыдаться. Но больше ничто не выдавало в нем глубоких душевных переживаний.

– Кабул, Цхинвал, Карабах, Пальмира, Эс-Сухна, – начал перечислять парень, загибая пальцы, – ты все прошел без единой царапины! Ты один вынес меня и Бороду из горящего броневика под Алеппо, а сам даже бровей не опалил. Ну как ты мог помереть здесь, от лап какого-то зверька, а?!

Чем больше он говорил, тем больше распалялся, уступая под напором своих эмоций. Но никто в отряде не пытался встрять в его трепетный монолог или помешать. Видимо, всем были известны взаимоотношения этих двоих, так что остальные бойцы излишне старательно делали вид, что ничего не слышат и не замечают.

– Как мне теперь Машке в глаза смотреть, Серый? Тебе-то хорошо, она с тебя уже не спросит, а вот мне… Если тут не сгину, так она меня сама прибьет, что не уберег тебя. Бессовестный ты человек, Серый…

Военный нервно то ли хохотнул, то ли всхлипнул, гуляя туманным взглядом по фигуре мертвеца. А потом он порывисто обнял покойного соратника, невзирая на жуткую рану, которая пачкала его кровью и колола обломками ребер.

– Покойся с миром, братишка…

Он уже не мог сдерживать слез, и они струились по его щекам, смешиваясь с капельками пота в длинные влажные дорожки. И тут вдруг руки погибшего бойца дернулись, и обняли плачущего товарища.

– Живите… братья…

Слова были сказаны совсем тихо, потому что разорванные легкие не могли обеспечить достаточного для голосовых связок напора воздуха, но их все равно услышал не только страдающий военный, но и несколько других.

Парень отшатнулся от ожившего покойника, и резко развернулся ко мне, сверля ненавидящим взглядом, полных горьких слез. Он будто бы хотел обвинить меня в том, что я издеваюсь над ним, играя с телом его павшего друга. Но, похоже, мои округленные в удивлении глаза сумели убедить его в том, что я тут не при чем.

– Ты… слышал?! – Голос бойца дрожал и срывался, но его это, видимо, нисколько не заботило. – Он… он ответил мне!

– Слышал… – Сказал я. – это было странно.

– Это ведь не ты заставил его?!

– Мне, по-твоему, делать нечего, Шестой? Ты поговорил, как хотел? Может, теперь отстанешь уже от меня?

– Да, точно… прости… Спасибо тебе, Аид!

От переизбытка чувств, боец хлопнул меня по плечу и назвал тем именем, которое я, вообще-то, просил не употреблять. Но его воодушевление было так велико, что он, казалось, вовсе и не заметил этого. Получивший моральную разрядку солдат вернулся в строй, заняв место в боевом порядке, и всем своим видом демонстрировал готовность вступить в схватку с противником.

Ну а я? Испытывал ли я угрызения совести за то, что обманул его, приказав мертвецу обнять парня в ответ? Пожалуй, что да. Совсем слабые, можно сказать, едва ощутимые, но все же. Я тщательно следил за покойником, пытаясь отыскать в нем хотя бы мимолетный отклик на тихое горе Шестого. Но ничего обнаружить мне не удалось, ни единого отголоска, ни даже жалкой тени какого-нибудь чувства. Если верить теории Древнего, то возвращенное в тело мертвого воина душа оставалась совершенно безучастной ко всему, что происходило вокруг. Либо ее так подавляла моя воля, либо у нее после смерти настолько сильно изменились приоритеты. В то, что мертвый дух терял вообще любые чувства, я не верил. Я помнил, как просился назад за грань Дёмин, когда я поднял его труп, помнил наполненные страхом крики погребенных. Хоть Темный Жрец и объяснял, что это происходит потому, что тела становятся вместилищем эмоций тех, кто о них скорбит и вспоминает, но мне все равно казалось, что умершие тоже могут чувствовать.

Жаль, что сейчас не удалось добиться искренней реакции от мертвеца, но зато этим своим поступком я отсрочил падение Шестого в бездну отчаянья и горя, вернув его в строй. И если это поможет мне довести этих смертных до безопасного места живыми, то я сделаю так снова. И пусть меня за это судит бог, если все-таки решит прибрать к себе.

Глава 5

Странное дело, но под землей действительно было почти свободно от нежити. Мы уже протопали по подземке с десяток километров, а я своим Даром сумел нащупать лишь несколько угасающих Кадавров, которые, судя по всему, просто свалились сюда и не могли теперь выбраться. Похоже что Древний не совсем понимал, насколько обширна и широка канализация в мегаполисе двадцать первого века, поэтому пока рыскал со своими легионами мертвецов только по поверхности. А вскоре я нашел косвенное подтверждение этому выводу.

Возле неприметного ответвления, перекрытого запертой решеткой, я остановился, почуяв веяние чужих эмоций. Люди… много людей. Их чувства смешивались в серую кашу, в которой преобладали слепая надежда, опустошающее отчаяние, черная ненависть и иступляющий страх. Я ненадолго остановился, пытаясь определиться, нужно ли нам заглядывать к гражданским, или не следует лишний раз испытывать крепость психики моих временных подопечных. Ведь существовал вполне реальный риск, что они захотят помочь итальянцам, которые сейчас ютятся в канализации подобно крысам, но еще более очевидно было то, что мы никак не сумеем их спасти. А лишние конфликты в отряде сейчас были явно лишними.

– Что такое? Что там? – Рядом тут же возник нервный командир, который последние пару километров безнадежно проигрывал схватку собственному беспокойству. Он изводился и метался, ожидая нападения из-за каждого угла, и даже мои заверения в том, что мой Дар никого поблизости не чует, не помогали его успокоить.

В первую секунду я даже пожалел, что остановился у этой решетки, но скрывать от него правды все-таки не стал.

– Там люди, – честно признался я. – И довольно много, не меньше полусотни.

– Мы не можем тратить на них время. – Покачал головой военный после непродолжительного молчания, чем несказанно меня удивил. – Свои бы шкуры унести отсюда, а ведь нам еще нужно Софи и Кристиана вызволять.

Ты посмотри на него… не забыл ведь про наших случайных соседей, в чьем доме мы пережидали светлое время суток на пути в Рим. Я-то надеялся, что обострившаяся ситуация вокруг группы заставит его отбросить игры в благородство, но не тут-то было. Оставалось только надеяться, что в дальнейшем это не станет для нас проблемой, и мне не придется вырубать взбрыкнувшего солдата, чтобы вынести из этого ада… а если к его протесту присоединятся и остальные…

– Ты прав, – согласился я с ним, не желая начинать препирательства раньше времени, – идем дальше.

Но не успели мы уйти и на десяток метров, как позади нас, со стороны той решетки, нас окликнули на ломанном русском.

– Хей! Русский?! Подожди!

Разумеется, мы все обернулись на зов, и увидели невысокого и некогда пухлого мужичка в рубашке с коротким рукавом и маленьким тусклым фонариком в широких ладонях. Это оказался довольно приземистый и плотный мужчина, эдакий крепыш с уже наметившейся лысиной. Ему бы отрастить пышные усы, да надеть поварской колпак, и из него получится стереотипный итальянский повар с рекламной вывески какой-нибудь пиццерии или пачки спагетти. Однако во мраке тоннеля, пожалуй, только мне было заметно, что незнакомец переживает не самые лучшие свои времена – обвисшие щеки, болезненная серость лица, почти черные синяки под глазами. Добавить к этому гноящуюся рану на предплечье, которая в спертом и влажном воздухе грязного подземелья вряд ли вообще сумеет зажить, и становилось очевидно, что дела у этого незнакомца идут явно хреново.

Видимо мужчина был назначен выжившими кем-то вроде часового, поэтому когда заслышал наши разговоры, эхом разносящиеся по узким каменным коридорам, то пошел проверить, кто здесь бродит. Застав лишь обрывки финальных реплик между мной и военным, он безошибочно сумел определить нашу национальную принадлежность.

– Русский! Есть еда? Пожалуйста! – Итальянец сложил руки в молитвенном жесте, не спеша отпирать преграждающую путь решетку. – Нас много! Голод, болезнь, очень плохо! Помоги, прошу!

– Сергей, – обратился ко мне в полголоса командир отряда, – давай отдадим ему сухпай погибших ребят? Им-то уже ни к чему, а нам и оставшегося хватит за глаза. А местные, нам взамен, может, какую дорогу покажут короткую.

– Давай, – согласился я так же тихо, – только, боюсь, что их это не сильно спасет. Их там действительно много.

– Ну так мы хоть чем-то друг другу поможем. Все-таки они здесь остаются на растерзание нежити…

Солдаты что-то забубнили в свои толстые маски, соглашаясь со старшим по званию. Кто-то даже предложил распотрошить и их оставшиеся ИРП, состоящие из высокопитательного сублимированного порошка. Очень сытного, но совершенно безвкусного, разработанного специально для таких вот случаев, когда объем груза, который берет с собой группа, сильно ограничен. Себе решили оставить только необходимый минимум, а все остальное отдать страждущим горожанам. Ну а я не стал противиться, в конце концов, чем легче будет их ноша, тем быстрее будет двигаться наша группа.

– У нас не так много провизии, – предупредил итальянца военный, – но мы поделимся. Однако нам нужно как можно скорее выйти за пределы города, вы знаете какой-нибудь короткий маршрут?

– Маршрут? – Задумчиво переспросил итальянец, словно пытался вспомнить значение этого слова. – Дорога?

– Да, именно! Дорога за город, и как можно более короткая.

– Я сам не знаю, – покачал головой мужчина, – но могут знать другие! У нас много людей, мы постоянно ходить искать еду!

– Ну вот и договорились! – Удовлетворенный таким ответом боец присоединился к своим товарищам, усердно шуршащим упаковками с сухпайком.

Пока военные копошились в своих подсумках, трое мертвецов, находящихся под моим контролем, извлекли все свои запаянные пакеты с провизией. Им не нужно было ничего делить и отсыпать, поэтому они справились с этой задачей быстрее своих соратников.

Но вот что я упустил из виду, так это то, что за прошедшее время бойцы уже привыкли к своим мертвым сослуживцам, которые вопреки всем законам природы продолжали идти с ними бок о бок. А я так и вовсе изначально не воспринимал их покойных товарищей, как что-то необычное. Поэтому когда три залитых кровью мертвеца показались в тусклом луче света карманного фонарика, итальянец взвизгнул, будто испуганная школьница, и отшатнулся от решетки.

Я видел, как он забормотал какую-то молитву и принялся осенять себя крестным знамением, пятясь спиной вперед в глубину перекрытого для нас тоннеля, и именно в этот момент его эмоциональный фон показался мне каким-то странным. Да, это была целиком моя промашка, что я не подумал, как абориген отреагирует на тех, от кого он, собственно, и скрывался в пахучих городских коллекторах. Но это теперь было дело десятым, важным оказалось то, что он при этом испытал…

Страх, естественно, был довлеющим чувством в этой гамме, но еще в ней было в достатке раскаяния и сожаления, словно незнакомец уже приготовился к встрече с богом на небесном суде, и теперь ускоренно пытался припомнить все свои грехи. Ох, не нравится мне такое сочетание…

– Эй, синьор! – Командир группы попытался успокоить запаниковавшего итальянца, но не особо преуспел в этом. – Все в порядке! Не бойся их, они с нами! Возьми еду, слышишь?

Но мужчина проигнорировал его, торопливо скрывшись во мраке, и только лишь затихающий дробный топот его шагов давал понять, что он с каждой секундой отдаляется от нас все дальше.

– Дерьмище! – В сердцах выругался военный и повернулся ко мне. – Вот надо было его пугать, а?! Вдруг это наш шанс выбраться отсюда?

Прежде, чем я успел хоть что-то предпринять, командир группы вскинул «Вал» и пальнул двумя одиночными выстрелами по железным петлям, что удерживали решетку. Тяжелые пули калибра 9х39 прошили жестяную преграду навылет, причем, сделали это с такой легкостью, словно она была из пластилина. Только остатки догорающего фосфора остались едко дымить на металле и противоположной стене тоннеля. Хоть сама решетка при этом и устояла, но теперь ей хватило всего одного молодецкого удара ногой, чтобы поврежденные петли с пронзительным скрежетом развалились.

Стараясь не думать о том, что мы этим шумом способны привлечь к себе внимание шныряющих где-то на поверхности Морфов, которые обладают очень чутким слухом, мы всем гуртом ломанулись вперед, надеясь догнать перепуганного итальянца прежде, чем он затеряется в хитросплетениях римской канализации. В этом, мне отчасти помогала эмпатия, ведь остаточные эманации испытываемых беглецом чувств витали в воздухе подобно аромату духов. И хоть истаивали они значительно быстрее, чем снежинки на горячей сковороде, я все равно знал, куда нам следует двигаться. Флер от эмоций нескольких десятков людей простирался достаточно далеко, так что очень скоро мы вышли в какое-то достаточно широкое техническое помещение с низким потолком, где и столкнулись нос к носу со здешними обитателями.

До нашего появления тут царила некоторая суета, видимо, улепетывающий мужчина уже успел сообщить, что встретил в канализации мертвецов. И сейчас весь местный народ метался, пытаясь то ли организовать оборону, то ли бросится в паническое бегство. Однако все они испуганно замерли, едва в пятно неверного света, исходящего от старой бензиновой лампы, вышли вооруженные безликие фигуры.

Взгляды людей прикипели к необычным для итальянцев автоматам. Хоть конструкция «Валов» для них и была неизвестной, но ошибиться и не опознать в них оружие не смог бы даже ребенок. Я почуял, что скрытые лица военных и их необычное снаряжение пробуждает в душах людей страх и безнадежность. Они прекрасно понимали, что вооруженный отряд может с их маленькой коммуной сделать все, что только пожелает, и это знание очень сильно угнетало беглых горожан.