Помоги проекту - поделись книгой:
Наталья Резанова
Ночь Правды
Когда в дверь постучали, сестра Тринита читала «Sci vias» Хильдегарды Бингенской. Это было довольно редкий список, получанный от настоятеля кафедрального собора, и оставлять книгу крайне не хотелось. Но что делать? Устав гласит: дела милосердия – превыше всего. Сестра Тринита со вздохом отложила творение святой аббатиссы и сказала:
– Входите, не заперто!
Вошедшей, как и ожидалось, оказалась женщина. Но, когда она миновала темную прихожую, сестра Тринита испытала некоторое удивление. Нет, не женщина, скорее, девочка. Лет тринадцати, а может, и меньше. Посетительницы сестры Триниты обычно бывали старше. Разве что … ну, предположим, опасно болен кто-то из родных.
Она была одета как горожанка из приличной семьи. Хорошенькая. Со временем, возможно, станет еще лучше. Но пока мила в основном юной свежестью, с еще полуоформившимися чертами лица. Однако кое-что мешало отнести ее к разряду милых бессмысленных котяток, как большинство ее сверстниц. Глаза. Точнее, взгляд этих глаз.
– Вы – сестра Тринита, бегинка-целительница? – У девочки был заметный южный акцент.
– Да. И я бывала в Бранке. – Сестра Тринита ответила на диалекте.
Девочка кивнула с видимым облегчением.
– Я в самом деле с Юга. И с крестным я всегда говорю, как привыкла, а по-вашему – только с покупателями. – Она почувствовала, что отклонилась от цели, и продолжала: – Мне рассказала о вас Салли.
Сестра Тринита не знала, кто такая Салли, но догадывалась, что именно девочка могла услышать.
– Она сказала, что вы – не просто целительница, как все в вашей общине. Что вы лечите болезни не только тела, но и душу.
Сестра Тринита промолчала.
– Мой крестный отец болен. И лекарь не может помочь … Он не знает, что это за болезнь. А дядя Ричард никогда раньше не болел – так Салли говорит. А сейчас он не может есть, все время бредит, а если приходит в себя, то очень слаб, и не помнит, о чем говорил в бреду … – девочка остановилась. По ее лицу было видно, что ей мучительно неловко говорить о некоторых вещах с незнакомой женщиной. Даже с монахиней. Особенно с монахиней. Наконец, она решилась. – Я подозреваю, что крестного околдовали. И что здесь замешана женщина.
Сестра Тринита покачала головой. Опят! Хотя, возможно, это лишь работа юного воображения…
– Сядь. И поподробнее пожалуйста. О себе. О крестном. И о своих подозрениях.
– Я приехала из Бранки. Зовут меня Кристина. Мой отец – суконщик, у него сейчас неприятности по денежной части, и пока он отослал меня к крестному. Его имя – Ричард Кесслер, он держит торговлю мехами в этом квартале. Я приехала полгода назад. Мы с дядей прекрасно ладили, я помогала ему в лавке. И все шло хорошо, пока дядя не заболел.
Сестра Тринита попыталась вспомнить Ричарда Кесслера. Безусловно, он никогда к ней не обращался, но, если Кесслер живет в квартале святого Гольмунда, она должна знать его в лицо. Торговец … и, если он – крестный отец взрослой уже девочки, скорее всего – средних лет.
– Твой дядя холост?
– Он вдовец. Его жена была сестрой моей матери.
Теперь понятно, почему девочка называет Кесслера «дядей». А теперь главный вопрос:
– Почему ты думаешь, что здесь замешана женщина?
Девочка опустила глаза.
– Вы бы послушали его бред …
– Придется послушать. – Сестра Тринита встала. – Идем.
По пути к двери она подхватила лекарственную сумку и плащ – лето выдалось холодное. Вместе они зашагали к улице Меховщиков. Сестра Тринита продолжала спрашивать.
– Давно болен твой крестный?
– Три недели. с самой Ночи Правды.
Бегинка нахмурилась. Церковь издавна стремилась искоренить обычаи, связанные с праздником Ночи Середины Лета. Но тщетно. Они продолжали существовать – свои в каждом городе. Обычай, установившийся в Лауде, назывался «Ночь Правды». Верили, что, очертив себя кругом и запалив девять светильников, совершая при этом определенные магические манипуляции, можно было загадать желание. А исполнялось оно лишь в том случае, если было названо от души – по истинной правде. Это мог сделать и один человек, но в Лауде народ предпочитал собираться для обряда толпами на пустыре возле Манты. И так повторялось из года в год.
– Твой дядя ходил отмечать Ночь Правды?
– Нет, не ходил, и меня не пустил. Он говорит, что это язычество. Но …
Бегинка остановилась, глядя девочке в лицо.
– Но ты провела ритуал у себя в комнате.
– Да…
– Тебя научила этому Салли? – Сестра Тринита предположила, что Салли – служанка или экономка.
Девочка кивнула.
– И что же ты загадала?
– Чтобы мой отец не попал в долговую тюрьму.
Видно было, что девочка не лжет. И тут внезапно сестра Тринита вспомнила Ричарда Кесслера. Видела его пару раз. Лет тридцати семи – сорока, худой, светловолосый, спокойный человек. Ей показалось, что Кристина чем-то на него похожа, хотя девочка и сказала, что кровного родства между ними нет. Вероятно, она просто бессознательно усвоила его манеры.
– Хорошо, – промолвила бегинка. – Поспешим.
Они подошли к дому, ничем не выделявшемуся из других таких же на улице – приличных, скромных, солидных, похожих на своих владельцев купеческих домов – двухэтажному, под острой черепичной крышей и с пристроенной лавкой. Сестра Тринита вскинула голову. Окна второго этажа, выходящие на улицу, были закрыты ставнями. Кристина постучала. Открыла им полная женщина в зеленом платье, переднике и барбетте. Салли, надо думать. Если Кристина, благодаря молодой выносливости не выглядела утомленной, то на ее лице усталость мог прочитать даже неграмотный.
– Мир дому сему.
– Благослови вас Бог, сестра. – Она отступила пропуская их внутрь.
– Девочка рассказала вам? – Салли остановилась на нижней ступеньке лестницы.
– В общих чертах. Я должна осмотреть больного. – Сестра Тринита шагнула вперед. Она знала расположение комнат в подобных домах. Спальни должны находиться наверху. Но домоправительница не спешила пропускать ее.
Она явно разрывалась между двумя чувствами – желанием помочь хозяину и … да, это был стыд.
– Тебя что-то смущает, добрая женщина?
Та принялась теребить края передника.
– Он болен уже три недели … ничего не ест … очень слаб … не встает с постели …
– Это я уже знаю.
Домоправительница имела вид крайне подавленный.
– Несмотря на слабость… он буйствует… и тогда бывает очень силен, словно бес в него вселился… И не позволяет ни мыть себя, ни переодеть, ни постель сменить…
Ну, ясно. Этот дом, чистый, всегда содержащийся в порядке, и эта женщина, такая аккуратная и степенная… Ее подобные вещи должны смущать больше ворожбы.
– Салли, – мягко произнесла бегинка, – мне приходилось работать в чумных бараках.
Домоправительница обреченно повернулась и стала подниматься по лестнице. Остальные двинулись за ней.
Переступив порог комнаты, сестра Тринита замерла. Ее трудно было поразить. Годы, проведенные в уходе за больными, давно отучили ее от такого понятия, как физическая брезгливость. Но все-таки слишком уж разительно было несоответствие между обликом того, кого бегинка только что вспомнила на улице, и того, кто лежал перед ней на замызганной постели. Она запомнила сильного, красивого мужчину в хорошем добротном кафтане, а теперь это был обтянутый кожей скелет, завернутый в грязные тряпки – потому что, надо полагать, за время болезни он так и не раздевался.
Бегинка подошла к окну, отперла ставни и распахнула их.
– Но…
Не дожидаясь возражений, бегинка уже распахивала второе окно.
При дуновении ворвавшегося в комнату свежего воздуха больной заворочался в постели. Глаза его оставались закрыты, но видно было, как под запавшими веками ходят глазные яблоки.
– Что сейчас будет… – прошептала Салли.
– Кто еще есть в доме?
– Эрик. Приказчик. Он в лавке сейчас.
– Кристина, иди за ним. Пришлешь его сюда, сама останешься там. А ты, Салли, тащи сюда бадью воды и чистого белья.
– Но…
– Я сказала!
Тон исключал всякую возможность спора.
Как только обе женщины удалились, сестра Тринита, швырнув плащ на конторку, подошла к постели. И вовремя, больной неожиданно резко – при таком истощении – сел и открыл глаза. Мутные, дикие, ничего не видящие.
– Ночь Правды, – произнес он без выражения. – Ее постель была холодной, а тело – жарким … запертый сад, заключенный колодезь, запечатанный источник. Я пришел, раньше чем позвали, и открыл засовы, и сломал печати, и мы смешали нашу плоть и кровь. Это было ночью… потому что она живет Утро уводит ее, и мы были с ней до утра…
– С кем? – быстро спросила сестра Тринита.
Она не была уверена, что он ее услышит. Но, судя по последствиям, он услышал. Человек, казалось, неспособный не только двигаться – пальцем шевельнуть, бросился на нее, и только благодаря обширному опыту работы с буйными сестра Тринита успела перехватить его руки, нацеленные на ее горло. И это было все, на что ее сейчас хватало – не давать себя задушить. Пот катился по ее лицу, когда она сжимала запястья припадочного. Если б только он мог сейчас увидеть ее глаза… но в том-то и дело, что он ее не видел.
А потом вбежали приказчик – плотный белобрысый парень, и Салли. И началось. Даже втроем они едва удерживали его, и это при том, что никто из троих не был слабосилен. Все-таки общими усилиями им удалось стащить с больного одежду. То, что они после этого увидели, заставило приказчика отшатнуться к дверям. На теле Кесслера в нескольких местах размещались словно бы кровоточащие раны, они были отчетливо видны под истончившейся кожей. Но сама кожа была не тронута. Назвать же их кровоподтеками не поворачивался язык.
– Не пугайся, Эрик, – сказала сестра Тринита. – Это не заразно. И вовсе не чума, – это она уже обращалась к Салли, – уж ты поверь мне…
Но на немой вопрос, читавшийся в глазах женщины, она не ответила.
Затем женщины /Эрик все же несколько ошалел/ обмыли больного и переменили белье на постели. Все это время он не переставал сопротивляться. Исхитрившись ухватить его за плечи и притиснув к постели, сестра Тринита приказала Эрику и Салли вылить воду и унести грязное белье. Когда они вернулись, Кесслер, кажется, вновь впал в беспамятство. Сестра Тринита стояла у конторки и копалась в своей сумке.
– И все это время он ничего не ел? – сразу же обратилась она к Салли.
– Нет. Только воду пил.
– Просто воду? – почему-то поинтересовалась бегинка.
– Просто воду. Я пыталась вино поднести, как обычно больным дают… с корицей и …
– Подслащенное.
– Да. Не пил ни разу.
– Ясно. Эрик, я попросила бы тебя побыть пока здесь. Твой хозяин некоторое время будет спать, но если он вдруг проснется, сразу же кликнешь меня. А мы с тобой, Салли, сейчас проследуем на кухню, и я покажу тебе, что можно класть в отвар, который, он не исключено, будет пить, а что нельзя.
– У меня все свежее! – оскорбленно воскликнула Салли.
– Господи, да я не об этом…
За порогом Салли тихо спросила:
– Может быть, позвать экзорциста?
– Нет, – сказала сестра Тринита. Подумала и добавила: – Пока еще нет.
Кристина сидела, подперев щеку кулаком. При появлении бегинки она встала, вопросительно воззрившись на нее. Но сестра Тринита только молча оглядывала лавку, В которой, кстати, не было ни одного посетителя. В общем, у нее осталось то же впечатление, что и от жилой половины дома – чистота, порядок, средний достаток.
А потом бегинка произнесла фразу, которую Кристина меньше всего ожидала от нее услышать:
– Я хотела бы посмотреть вашу приходно-расходную книгу.
Кристина удивилась, но просьбу выполнила. Достала книгу и положила ее перед бегинкой. Листнув ее, сестра Тринита заметила:
– Здесь два разных почерка. Второй – Эрика?
– Нет, мой, – с гордостью ответила девочка. – Я не просто помогала дяде. Он учил меня вести дела. Он говорил, что женщина может делать ту же работу, что и мужчина.
– Умный человек твой дядя. Возможно, через это и пострадал.
– Еще он говорил, – у Кристины на глаза навернулись слезы: « Вот я заболею, будешь меня замещать». Он так шутил, а вот ведь как обернулось…
Ничего не ответив, бегинка уткнулась в книгу. Читала она долго, внимательно, но что при этом думала, Кристина угадать не могла. Все же ей показалось, что сестра Тринита разочарована. Это было даже обидно – будучи полностью в курсе деловых интересов своего дяди, Кристина точно знала, что книга в полном порядке. Неожиданно бегинка спросила:
– Кстати, у твоего дяди есть кровные родственники?
– Нет. Точно нет.
– А если он, не дай Бог, умрет, кому достанется наследство?
– Не знаю…
– Скорее всего, тебе. Ты – ближайшая по степени свойства. А, поскольку ты не в том возрасте, чтобы распоряжаться состоянием и недвижимостью, они перейдут под опеку твоего отца. Он же, насколько я понимаю, сейчас в очень стесненных обстоятельствах…
Поделиться книгой: