Невеста замка Пендоррик

— Мне на самом деле пора бежать.

Мы скоро подружились, и дружба эта приносила мне огромную радость. Я почему-то вообразила себя этакой светской дамой, опытной, способной справиться с любой ситуацией. На самом деле весь мой жизненный опыт ограничивался школой с ее правилами и нормами и родительским домом, где меня все еще считали ребенком, а общалась я в основном с посетителями мастерской. И, конечно же, я сделала то, что менее всего походило на поведение светской и опытной дамы — влюбилась в первого попавшегося мужчину, который оказался непохожим на других, с которыми мне доводилось встречаться. Впрочем, когда Рок Пендоррик брался очаровать вас, против него устоять было трудно, а меня он очень хотел очаровать.

Он наведывался в мастерскую каждый день, часто брал в руки терракотовую фигурку и любовно поглаживал ее.

— Когда-нибудь она будет моей, — сказал он однажды.

— Папа не продаст ее.

— Я никогда не сдаюсь и не теряю надежды.

И глядя на решительную линию его подбородка, на сверкающие темные глаза, в это легко было поверить. Он был из тех, кто привык брать от жизни все, что хочет, и противостоять ему в этом было почти невозможно. «Именно поэтому, — подумала я, — он так желает получить эту вещь. Потому что не может смириться с отказом».

Он вскоре все же купил бронзовую Венеру.

— Только не думайте, что я отступился от той, другой, — предупредил он меня. — Я получу ее, вот увидите.

Его глаза упрямо и озорно блеснули, и мне показалось, что, быть может, он говорил не только о статуэтке.

Мы много времени проводили вдвоем — купались в море, гуляли по острову, выбирая по возможности места, куда не особенно заглядывали туристы. Рок нанял двух лодочников-неаполитанцев, и мы проводили чудесные дни в лодке. Я любила сидеть на корме, опустив руку в прозрачную изумрудно-бирюзовую воду, и слушать арии из итальянских опер, которые с чувством распевали Джузеппе и Умберто, глядя на нас с тем особым, довольным и снисходительным выражением, с каким итальянцы обычно смотрят на влюбленных.

Несмотря на то, что Рок был смуглым и темноволосым, в нем было что-то чисто английское, так что Джузеппе и Умберто сразу определили его национальность. Вообще эта способность местных жителей безошибочно определять, откуда человек приехал, часто удивляла меня. Мою национальность узнать труда не составляло. За местную меня никогда не принимали, несмотря на то, что я выросла на острове. У меня были белокурые волосы с платиновым оттенком, отчего они казались еще светлее, светлые глаза, которые, как морская вода, меняли свой цвет от зеленого до голубого в зависимости от освещения и от того, во что я была одета, короткий вздернутый нос и не слишком маленький рот, полный отличных зубов.

За несколько недель нашего знакомства я так и не научилась понимать, что на самом деле думает и чувствует Рок Пендоррик. Порой я была совершенно счастлива сегодняшним днем, забыв о будущем, но временами, когда я оставалась одна — и особенно по ночам — я задумывалась, что же буду делать, когда Рок уедет. Тогда же я впервые испытала те мучительные сомнения, которые позже стали частью моей жизни и принесли столько страха и отчаяния. Часто его веселость казалась мне маской, за которой он прячет свои истинные чувства, и я нередко замечала в его взгляде, несмотря на всю его нежность, знакомое изучающее выражение. Он заворожил меня, и я готова была потерять голову, дай он мне хоть малейшую надежду на взаимность, и сомнения лишь разжигали мою страсть.

Как-то раз, еще в самом начале нашего знакомства, мы поднялись к вилле Тиберия. Никогда еще вид оттуда не казался мне столь восхитительным: Капри и Монте Соларо, Салернский залив от Амалфи до Пестума, Неаполитанский залив от Сорренто до Капе Мизена — все это я видела не однажды и хорошо знала. Но сейчас знакомая картина светилась новыми волшебными красками — потому что со мной был Рок.

— Вы когда-нибудь видели что-нибудь прекраснее? — не удержалась я.

Он, казалось, задумался, прежде чем ответить:

— Место, где мой дом, мне кажется, не хуже.

— А где это?

— Корнуолл[3]. Наш залив так же хорош — пожалуй, даже лучше, потому что очень изменчив. В наших краях море никогда не бывает одинаковым. Я видел его таким же синим, как здесь, видел зеленым — под струями дождя, бурым — после шторма и розовым — в лучах заката. Я знаю его ярость, когда волны в бешенстве кидаются на скалы, высоко вздымая фонтаны брызг, и его нежность, когда оно похоже на здешнее ласковое море. Здесь чрезвычайно красиво, это правда. И у нас нет таких вилл — римские императоры не удостоили Корнуолл чести быть их резиденцией, но наши края имеют собственную историю и не менее захватывающую.

— Я никогда не бывала в Корнуолле.

Он вдруг повернулся ко мне и обнял так сильно, что у меня перехватило дыхание. Его лицо почти касалось моего.

— Вы там будете… и очень скоро, — прошептал он мне в самое ухо.

Розовые руины, позеленевшая от времени фигурка мадонны, темная синева моря — все вокруг стало ослепительным и жизнь показалась мне сказкой.

— Нас могут увидеть, — сказала я строго.

— Вас это беспокоит?

— Во всяком случае я против того, чтобы мне вскружили голову так буквально, — засмеялась я.

Он отпустил меня и, к моему глубокому разочарованию, больше уже не заговаривал о Корнуолле. Этот маленький эпизод как нельзя лучше характеризует наши взаимоотношения.

Папа явно был очень доволен, что мы подружились. Он всегда рад был видеть Рока, а иногда встречал нас после наших экскурсий, стоя в дверях мастерской с видом настоящего заговорщика. Я всегда видела его насквозь и очень скоро поняла, что у него зреет какой-то план и что план этот касается меня и Рока Пендоррика.

«Он, должно быть, решил, что Рок собирается сделать мне предложение, — думала я. — Со стороны виднее, наверное, Рок как-то выказал свои чувства ко мне. Но если я выйду замуж и уеду, что же станет с мастерской, как папа без меня справится?»

Я была в смятении. Я знала, что люблю Рока, но в его чувствах сомневалась. Да и как могла бы я оставить папу? Правда, он оставался один, пока я училась, но ничего хорошего из этого не получилось.

Таким образом любовь с самого начала, кроме радости, принесла мне и тревогу. Между тем сам Рок о женитьбе не заговаривал.

Папа часто приглашал его остаться пообедать с нами. Рок никогда не отказывался, но условием его было, что вино к столу он приносит сам. Я подавала омлет, рыбу, макароны и даже жареную говядину с йоркширским пудингом[4]. Мама научила меня хорошо готовить. Сколько я себя помню, у нас всегда на столе были английские блюда. Року у нас, видимо, нравилось. Он подолгу засиживался за бутылкой вина и за послеобеденной беседой. Он умел разговорить папу, и очень скоро знал все о том, как мы живем и как нелегко бывает за туристический сезон заработать достаточно денег, чтобы протянуть зиму. Я заметила, что папа по-прежнему избегает говорить о своем и мамином прошлом, а Рок, пару раз коснувшись этой темы, не стал продолжать расспросы, что удивило меня, потому что я знала, как он бывает настойчив. Впрочем, Рок именно тем и отличался, что никогда нельзя было предугадать, как он поступит.

Как-то раз я застала их за игрой в карты. У папы было знакомое мне выражение лица, которое всегда пугало меня, — выражение лихорадочного возбуждения, отчего глаза его горели голубым огнем, а на щеках выступали красные пятна. Когда я вошла, он едва кивнул мне. Рок встал мне навстречу, но я видела, что он всецело поглощен игрой. «А он тоже игрок», — подумала я. Мне стало не по себе.

— Фэйвел не захочет мешать нам, — сказал папа.

— Надеюсь, вы не делаете крупных ставок, — холодно проговорила я, глядя в глаза Року.

— Фэйвел, дорогая, не забивай этим свою головку, — пробормотал папа, а Рок добавил:

— Он во что бы то ни стало решил выиграть и меня все мои наличные лиры. — Глаза у него блестели.

— Пойду, приготовлю что-нибудь поесть, — сказала я и вышла на кухню.

«Неужели Рок не понимает, что папа не может позволить себе играть на деньги, — думала я с негодованием. — Придется с ним серьезно поговорить!»

Когда мы сели за стол, я по ликующему лицу папы поняла, что он выиграл.

Когда на следующий день мы встретились на пляже, я сказала Року:

— Пожалуйста, не потакайте папе и не садитесь с ним за карты.

— Но ему так нравится…

— Людям часто нравится то, что приносит им вред.

Рок рассмеялся.

— А знаете, Фэйвел, вы все-таки резонер.

— Ну поймите же, мы не так богаты, чтобы рисковать даже маленькой суммой. Деньги нам нелегко достаются, и мы стараемся тратить как можно меньше. Ну неужели это так трудно понять?!

— Фэйвел, — сказал он, тронув меня за руку, — пожалуйста, успокойтесь!

— Не играйте с ним больше на деньги…

— А что если он попросит меня? Сказать, что я уклоняюсь, потому что его строгая и разумная дочь мне не велела?

— Можно придумать что-нибудь получше.

Он сделал благочестивое лицо:

— Но ведь другое будет неправдой.

Я с досадой пожала плечами:

— Здесь ведь столько народу, кто мог бы составить вам партию. Почему же непременно втягивать его?

Он задумался.

— Наверное, потому что мне нравится сама атмосфера вашего дома, — сказал он наконец. Мы лежали рядом на песке, и он, повернувшись, притянул меня к себе. — А еще мне нравятся сокровища, которые там хранятся, — добавил он, глядя мне в глаза.

В такие минуты я верила, что он отвечает мне взаимностью и была счастлива. Боясь выдать свои чувства, я вскочила на ноги и побежала купаться. Рок последовал за мной.

— Разве вам не известно, Фэйвел, что я очень хочу заслужить ваше одобрение? — сказал он, обняв меня за плечи.

Я не могла не улыбнуться ему и, повернувшись, встретила его любящий взгляд.

Мы плавали и беспечно резвились в воде, а потом, лежа рядом с ним на песке, я поняла, что любить — это счастье.

Два дня спустя, вернувшись с базара, я снова увидела их за картами. Игра была уже окончена, и по их лицам я поняла, что на этот раз выиграл Рок. Я почувствовала, как щеки у меня запылали, и почти с ненавистью взглянула ему в глаза. Молча пройдя в кухню, я в сердцах бросила корзину с провизией на пол. Слезы готовы были брызнуть у меня из глаз — слезы обиды, потому что он обманул меня и смеется надо мной. Верить ему нельзя. Это очевидно. Он обещает одно, а делает совсем другое! Мне хотелось убежать, найти уединенное место, чтобы успокоиться и взять себя в руки, прежде чем я снова увижу его.

— Давайте, я помогу вам, — услышала я за спиной знакомый голос.

Я повернулась к нему лицом. Слава богу, я сдержалась и не расплакалась. Ни за что на свете я не хотела бы показать ему, как мне обидно и горько. Я сказала сухо:

— Ничего не надо, спасибо. Я сама все сделаю.

Я опять отвернулась к столу. Он положил руки мне на плечи и засмеялся.

— Я сдержал слово, — прошептал он мне в ухо, — мы играли не на деньги.

Стряхнув с плеч его руки, я отошла к буфету, выдвинула ящик и стала что-то перебирать там, сама не зная, что ищу.

— Ерунда! Я не верю, чтобы вы стали играть просто так — ни вы, ни он. Вам интересно выигрывать, а не играть. Вы оба всякий раз надеетесь выиграть, как маленькие дети, которые не понимают, что кто-то обязательно должен проиграть! И не надо мне ничего объяснять.

— И, тем не менее, я выполнил обещание.

— Я пока еще верю собственным глазам.

— Ну послушайте же! Да, мы действительно делали ставки. Вы не ошиблись, иначе было бы неинтересно. Как вы думаете, кто выиграл?

— Мне надо готовить ленч.

— Вот что я выиграл! — Опустив руку в карман, он вынул терракотовую статуэтку. — Я во что бы то ни стало решил завладеть ею — всеми правдами и неправдами. К счастью, обошлось без неправды. Я и слово сдержал, и время чудесно провел, и заполучил наконец это обворожительное создание.

— Отнесите, пожалуйста, на стол ножи и вилки, — сказала я.

— С превеликим удовольствием.

На другой день Рок попросил моей руки. Мы стояли у Грота Матромании, куда мы пришли по его просьбе. Выбор этот показался мне неудачен, потому что я находила другие гроты — Зеленый, Красный, Желтый или Грот Святых — куда живописнее, о чем и сказала ему. Но он настоял на своем, сказав, что не видал Грота Матромании и непременно хочет сходить туда.

— Ну вот, — сказал он, когда мы добрались. — Самое подходящее место.

— Для чего подходящее?

— Разве вы не знаете? Это же Брачный Грот. Матромания — это искаженное слово «матримония», что значит супружество.

— А я слышала, что грот посвящен богине Митре и правильное его название Митромания, — возразила я, боясь взглянуть на него.

Он крепко взял меня за руку.

— Я сам читал в путеводителе, что именно здесь император Тиберий устраивал пиршества для молодых юношей и девушек, здесь они вступали в брак. Отсюда и название.

— Ну, значит есть два мнения, — настаивала я.

— Тогда это будет Брачный Грот, потому что именно здесь Петрок Пендоррик попросил руки Фэйвел Фэрингтон, и она ответила ему…

Отвечать мне было не нужно.

Мы вернулись в мастерскую. Он был оживлен и весел, а я была счастлива, как никогда в жизни.

Папа так обрадовался, узнав эту новость, что могло показаться, будто он просто мечтает избавиться от меня. Он отказался обсуждать вопрос о том, что станет делать, когда я уеду, и я очень беспокоилась, пока Рок не сказал, что намерен настоять на том, чтобы папа принял от него ежемесячное содержание — почему бы ему не взять денег у собственного зятя, — но в любом случае он уже заказал несколько картин. В Пендоррике много пустых стен, говорил он.

Тогда только я впервые задумалась о том, что же представляет из себя Пендоррик — мой будущий дом. Рок охотно рассказывал о доме, но лишь в общих чертах, не вдаваясь в подробности. На мои расспросы он отвечал, что я сама все увижу и что он хочет, чтобы я составила собственное мнение, иначе я могу с его слов вообразить себе что-то совсем непохожее на действительность и потом буду разочарована. Я же не могла представить себе, как я могла бы разочароваться в доме, где мы станем жить вместе.

Мы были влюблены. Рок больше не казался мне чужим и непонятным. Ему нравилось дразнить меня, «потому, — сказал он мне однажды, — что ты такая серьезная, такая рассудительная и разумная, каких уже и не бывает вовсе».

Эти слова заставили меня задуматься. Наверное, я и вправду не была похожа на тех девушек, каких он знал. Я воспитывалась в очень тесном семейном кругу и в школе, где все осталось точно таким, каким было двадцать или тридцать лет назад; потом умерла мама, и мне нужно было заботиться и о себе и о папе, и к своим обязанностям я относилась очень серьезно. «Отныне, — решила я, — я должна научиться быть беззаботной и современной».

Мы решили, что наша свадьба будет очень тихой: всего несколько гостей из английской колонии на острове, — затем мы несколько недель пробудем здесь с папой и потом уже поедем в Англию.

Я спросила Рока, что скажут его родные, когда он явится с женой, которую они никогда до этого не видели.

— Я написал им и предупредил, что мы скоро будем. Они удивятся куда меньше, чем ты думаешь. Они привыкли ожидать от меня всяческих неожиданностей, — ответил он весело. — На самом деле, они все ужасно рады. Они считают, что жениться — долг всякого Пендоррика и что я и так уж слишком долго от него уклонялся.

Я хотела узнать побольше, хоть как-то подготовиться к встрече, но он только посмеивался.

— Ты скоро сама их всех увидишь, а описывать я не умею.

— А Пендоррик… Я поняла, что это усадьба…

— Можно назвать и так. Пендоррик — родовое гнездо моей семьи.

— А кто сейчас там живет?

— Моя сестра с мужем и двумя дочками-двойняшками. Да ты не волнуйся, они будут в другом крыле дома. По семейной традиции все Пендоррики живут там со своими женами и мужьями.