Помоги проекту - поделись книгой:
История знает много примеров законов, регулирующих моду. Например, знаменитые Законы о роскоши – попытки юридически контролировать моду в Средние века. Наше время потребовало иных законов. 27 марта 2014 года в палате представителей Конгресса США был предложен билль «Правдивость в рекламе» (Truth in Advertising Act). Этот документ предусматривал «стратегию сокращения в рекламе образов, содержащих изменения физических характеристик лица и тела у изображенных индивидов»123. В тексте билля указывается, что законодательство о критериях достоверности в рекламе не менялось с 1983 года и настало время привести его в соответствие с требованиями новой компьютерной эпохи. Предполагалось использовать рекомендации экспертов для категорий, подверженных высокому риску, – молодежи, детей и так далее. В 2014 году этот билль не прошел; в 2016 году была сделана вторая попытка, и на этот раз дело продвинулось дальше. В данный момент билль еще не утвержден и находится на рассмотрении комитета Конгресса – это только первая стадия продвижения. Согласно биллю о «Правдивости в рекламе» 2016 года, Федеральная комиссия по торговле (FTC) будет обязана представить в Конгресс доклад о ситуации с визуальными изображениями, которые вводят в заблуждение потребителей и наносят ущерб здоровью, создавая нереалистичные представления о теле за счет компьютерной обработки. Конечная цель билля о честной рекламе – создать правовой механизм, позволяющий отслеживать изменение в процессе обработки снимков физических размеров моделей, пропорций и цвета кожи, устранение возрастных признаков.
Аналогичный закон уже был принят в декабре 2015 года во Франции124. Согласно этому закону на фотографиях, во-первых, должно быть указано, подвергались ли они ретушированию или были обработаны фотошопом. Штраф за неисполнение этого закона составляет 37 500 евро. Второе нововведение – модели, работающие во Франции, обязаны представить медицинскую справку о состоянии здоровья, в которой, в частности, должен быть указан индекс массы тела и дано заключение о возможности профессиональной занятости в модельном бизнесе. При отсутствии подобной справки налагается штраф в 75 000 евро. Новый закон направлен на борьбу с анорексией и расстройствами приема пищи среди молодежи. И хотя во Франции насчитывается от 30 000 до 40 000 больных анорексией, представители модельных агентств, комментируя новый закон, оспаривали связь между анорексией и образами истощенных моделей, отстаивая тем самым свои корпоративные интересы125.
Были и попытки изменить существующее положение дел за счет общественных петиций. На сайте Change.org, где публикуются петиции и собираются подписи, не раз возникала эта тема. В свое время привлекла внимание петиция «Помогите создать позитивные перемены для девушек, сокращая применение фотошопа в журналах». Ее авторы – фоторедакторы известных глянцевых журналов. В тексте петиции говорилось: «Мы хотим, чтобы вы не подвергали изменениям и без того прекрасные тела женщин, изображенных на журнальных обложках и фотографиях, и не стирали изящные линии их фигуры или другие неповторимые черты, которые делают их по-настоящему красивыми. Уберите прыщ или не к месту выбившуюся прядь волос, если так уж надо, но в остальном позвольте им блистать в своей естественной красоте!»126 Эта петиция на Change.org собрала 4927 подписей, сейчас она закрыта. Необходимо было собрать 10 000 подписей.
Более успешной оказалась петиция четырнадцатилетней Джулии Блум в редакцию журнала для подростков Seventeen. В своей петиции «Журнал Seventeen: дайте девочкам изображения настоящих девочек!» на Change.org в апреле 2012 года Джулия Блум просила давать в журнале хотя бы раз в месяц один разворот со снимками без фотошопа127. Главный редактор журнала Анна Шокет пригласила Джулию и ее маму для беседы, после чего просьба была удовлетворена. Эта петиция собрала более 86 000 подписей. До сих пор журнал Seventeen раз в месяц дает один разворот со снимками без фотошопа.
Один из самых интересных случаев в этой сфере касается концерна Dove, который одним из первых выступил с кампанией «За реальную красоту» в 2004 году. С тех пор эти фотографии обычных женщин, отнюдь не модельной внешности – полных, пожилых, веснушчатых и так далее – стали классикой и вошли в историю рекламы. Однако позднее выяснилось, что даже эти снимки были сделаны с применением фотошопа. Постобработку снимков делал известный ретушер Паскаль Данжен, который рассказал журналу New Yorker: «Вы знаете, сколько пришлось делать ретуширования для этого проекта? Но это была интересная задача – представить кожу и лица так, чтобы были видны приметы возраста, но при этом сохранить привлекательность»128. После этой публикации последовало несколько противоречивых и туманных заявлений от Dove, которые, однако, не развеяли сомнений аудитории. А в 2014 году на том же Сhange.org появилась петиция «Попросите Dove защитить наших детей от рекламы и образов красоты с применением фотошопа»129. Эта петиция собрала 9877 подписей, чуть-чуть не дотянув до 10 000. Автор петиции, Сет Матлинс, отец двоих детей из Лос-Анджелеса, обратился к Dove с просьбой не вывешивать рекламу с применением фотошопа в местах, где ее могут видеть дети. Кроме того, Сет Матлинс просил честно указывать с помощью специального лейбла Truth In Advertising, если в рекламе использовался фотошоп. Но в ответ Dove ограничился общим заявлением, что компания всегда старается сохранить все особенности формы лица, цвета кожи, возрастные изменения и прочее. Что же касается предложения специально отмечать рекламу с применением фотошопа, здесь концерн Dove предпочел промолчать… Рассмотренные примеры отражают кризис репрезентации в сфере модной фотографии и в рекламе.
Французский философ Жан Бодрийяр придумал широко известное сейчас понятие «симулякр» – недостоверная копия, знак, который не отражает реальность. Бодрийяр выделяет четыре формы взаимоотношений знака и реальности:
1) образ отражает базовую реальность;
2) образ маскирует и искажает ее;
3) образ маскирует отсутствие базовой реальности;
4) образ не имеет никакого отношения к реальности; он является чистым симулякром по отношению к самому себе130.
Относительно четвертой формы – собственно симулякров – Бодрийяр замечает: «Симуляция всегда опасна, поскольку она предполагает, что
Основная трудность здесь – именно в сохранении критериев. А они неизбежно размываются в силу постоянных сомнений в достоверности, обусловленных ситуацией неразрешимости. Изображения, измененные с помощью фотошопа, балансируют на грани симулякра. Граница прозрачна: изначально зритель предполагает, что образ «отражает базовую реальность», но затем выясняется, что имеет место маскировка и искажение, а то и вовсе «отсутствие базовой реальности». Специфика симулякра состоит в незаметной подмене, из‐за которой смещаются критерии, размываются границы между реальностью и сконструированным образом. Художники фотошопа, если они занимаются чистым творчеством, производят, по классификации Бодрийяра, симулякры четвертого порядка.
Но как быть потребителю, если надо, допустим, принять взвешенное решение о покупке в интернет-магазине на основе виртуальной картинки? Неразрешимость усложняет процесс принятия решений. Как быть родителям юных девочек, которые худеют во вред здоровью, ориентируясь на рекламные симулякры? Или как вести себя людям, которых общество подозревает во лжи из‐за изменений внешности хирургическим путем?
Пластическая хирургия – еще один повод для постоянных дискуссий о подлинности и лжи. Это пространство секретов, умолчаний, догадок, споров и отрицаний. Когда речь идет о пластических операциях знаменитостей, завеса секретности обычно особенно плотна, и журналистам остается строить догадки или прибегать к консультациям экспертов, чтобы определить, была ли пластическая операция. Противоположные примеры, как правило, очень редки. Ким Ю Ми, обладательницу титула «Мисс Корея» в 2012 году, упрекали в том, что она выиграла конкурс благодаря сделанным ранее пластическим операциям (ил. 7 во вклейке). Однако девушке удалось защититься и сохранить свой титул, спокойно признав этот факт, что уберегло ее от лишних упреков. Однако чаще всего знаменитости отрицают факт операций, и узнать правду почти невозможно. Как отмечает Лючиана Угрина, «в базах данных по пластическим операциям, которые можно найти онлайн, доказательством того, что знаменитость сделала пластику, часто служат фотографии, в том числе и тогда, когда пластическая хирургия, возможно, не проводилась»132.
Показателен случай актрисы Рене Зеллвегер (ил. 8 во вклейке) – в октябре 2014 года она впервые появилась на публике с неузнаваемым лицом. Пресса сразу отметила, что ее новый облик – результат нескольких пластических операций, наиболее значительной из которых, возможно, являлась блефаропластика (операция на веках). Предположительно изменив свою внешность, Рене Зеллвегер влилась в ряды голливудских «Барби». А ведь в свое время она запомнилась в своей самой успешной роли Бриджит Джонс не в последнюю очередь благодаря непохожести на других звезд. Неудивительно, что подавляющее большинство зрителей восприняли перемены во внешности Рене резко отрицательно. Многие требовали от нее признаться в сделанной операции. Ей предстояло потерять ряд перспективных ролей. Однако сама Рене Зеллвегер написала заметку, опубликованную в Huffington Post, в которой дала отповедь своим критикам и назвала обсуждение своей внешности унизительным. Она подчеркнула:
Хотя это никого не касается, у меня вовсе не было намерения менять свою внешность и делать операцию на глазах. Сам факт едва ли может иметь для кого-то значение, но уже то, что подобная возможность стала предметом обсуждения среди уважаемых журналистов и темой для разговоров в обществе, к сожалению, показывает, какая неразбериха царит в новостных и развлекательных СМИ и насколько публика зациклена на внешнем133.
В случае Рене Зеллвегер даже после ее статьи у многих зрителей останутся сомнения. Как пишет Лючиана Угрина:
Преобладание в СМИ о жизни знаменитостей фотографий, на которых изображены люди, сделавшие пластику, равно как и все большая сомнительность этих снимков, показывает, что фото после пластических операций порождают множество смыслов, не всегда соотносимых с устойчивыми и предсказуемыми моделями «до» и «после»134.
Большинство зрителей неблагоприятно воспринимают пластические операции звезд по двум причинам. Первая – привычка к узнаваемому облику известных актрис. Меняя образ, они обманывают устоявшиеся ожидания, нарушают комфортную предсказуемость. Многие зрители наверняка полюбили их именно за определенный тип внешности, любое покушение на которую воспринимается как нарушение сложившихся отношений кумира и публики, разрыв негласного социального контракта. Пластическая операция трактуется как подделка, подмена старого «настоящего» облика новым, поддельным: вместо лица предлагается «личина». Это еще один повод для подозрений, по аналогии с искусственной красотой, достигнутой благодаря косметике и прочим уловкам.
Вторая причина сложнее: если брать консервативно-религиозный сегмент зрительской аудитории, то с точки зрения традиционалистского мировосприятия при пластической операции нарушается целостность тела, искажается изначальный образ человека. Христиане, опираясь на Библию, полагают, что человек создан по образу и подобию Божьему и оттого изменение внешности может трактоваться как потеря духовной целостности, препятствующая возрождению души после смерти. Следуя той же логике рассуждений, консервативные критики и религиозные фундаменталисты частенько недолюбливают авангард в искусстве.
Следует отметить, что и сфера пластической хирургии несвободна от капризов моды. По словам Бора Стенвика,
«Носы Даймонда» вышли из моды и их сменили «носы Розенберга» (названные так в честь пластических хирургов, разработавших эти модели носа). Человеческое лицо стало объектом моды. Если прежде в моде были лица худые и подтянутые, то последняя новинка – так называемое «новое новое лицо» (the new new face) – обладает более детскими чертами, что требует больших усилий со стороны пластических хирургов. Сейчас они не ограничиваются обычной подтяжкой лица: лицевые мышцы необходимо слегка поднять вверх и создать заново контур, чтобы лицо слегка напоминало детское135.
Влияние моды в пластической хирургии вносит элемент неразрешимости, указывая на изменчивость канонов красоты даже в этой сфере. Пластические операции, как и ретуширование фотографий, вызывают сомнения и способствуют размыванию идентичности (особенно когда факт пластической операции отрицается). Однако различие здесь в том, что в данном случае речь идет уже не о репрезентации, а собственно о человеческом теле136, точнее, о телесности, которая традиционно считалась оплотом подлинности, изначальности, истины.
Здесь можно провести аналогию с судьбой произведения искусства в эпоху технической воспроизводимости: по мысли Вальтера Беньямина, репродукция выводит уникальное творение из лона традиции, оно утрачивает свою подлинность и свою ауру, из‐за чего меняется и структура чувственного восприятия137. В этой новой структуре восприятия стандартные лица, объекты массовой репродукции, также утрачивают свою индивидуальную ауру, становясь частью привычного постмодернистского визуального пейзажа138. Как правило, в результате пластической операции лица становятся более унифицированными, теряя индивидуальность, поскольку воспроизводится модный на данный момент эталон красоты.
Другая сфера, где наиболее часто высказываются сомнения в телесной подлинности, – отношение к трансгендерным моделям. Современным андрогинам нередко приходится доказывать, что они – не подделка. В моде андрогинность периодически проявлялась и раньше – достаточно вспомнить типаж la Gаrçonne 1920‐х годов или Марлен Дитрих, обожавшую брючные костюмы. Среди знаменитостей последних десятилетий яркие примеры андрогинности – Дэвид Боуи, Тильда Суинтон, Энни Леннокс139. Однако если раньше эта тенденция была маргинальной, то сейчас, когда утверждается идеология разнообразия, популярность трансгендерных моделей неуклонно возрастает, и они все чаще триумфально вышагивают по подиуму: Саския де Брау, Кармен Каррера, Хари Неф и так далее (ил. 9 во вклейке). В 2014 году манекенщица Джина Росеро была приглашена выступать в Белом доме с речью о проблемах трансгендерных людей в современном обществе (ил. 10 во вклейке). Незадолго до этого ее лекция ТЕD, в которой она рассказала о своем решении сменить пол, собрала 2,6 миллиона просмотров.
Самая знаменитая трансгендерная модель – Андреа Пежич, бывший мужчина родом из Боснии (которого раньше звали Андрей), сделавший в 2014 году операцию по смене пола (ил. 11 во вклейке). До этого Пежич успел выступить на показах мужских и женских коллекций Жан-Поля Готье, который доверил ему в 2011 году финальную роль «невесты», снялся на обложке французского Vogue и в рекламе бюстгальтеров пуш-ап. Многие предсказывали Андреа/Андрею закат карьеры после операции, ведь теперь, став женщиной, он утратил уникальность трансгендерной модели и стал одним из многих (а значит, обрек себя на более жесткую конкуренцию). Однако недавно зеленоглазая эффектная блондинка Андреа сделала смелый шаг: в интервью Vogue от 2015 года откровенно поведала миру о своей операции: «Моя цель – показать, что я не подделка», – заявила она140. Вскоре с помощью сайта Kickstarter Андреа собрала 63 325 долларов для съемок документального фильма о своей трансформации.
Среди собратьев – точнее, сестер – Андреа по трансгендерному амплуа царит великое разнообразие ролей. Эрика Линдер, удивительно похожая на Леонардо ди Каприо, участвует и в мужских и в женских показах и запустила свой бренд одежды в стиле унисекс. Есть и случаи, когда женщины переходят в мужской лагерь: Эллиот Сейлорс долгое время демонстрировала женскую одежду, но затем отрезала свои светлые кудри, перетянула грудь и стала моделью на мужских показах141. По словам Эллиот, она решилась на такой шаг, чтобы продлить свою карьеру.
Размытость гендерных норм отражается и в дизайне одежды: сейчас во многих коллекциях, как маститых дизайнеров (Mark Jacobs), так и молодых брендов (Vaquera, Vejas, Gypsy Sport), отчетливо прослеживается тенденция унисекс. Даже гигант массового рынка Zara в 2016 году выпустил подборку гендерно нейтральных вещей Ungendered. В мужских коллекциях появляется все больше вещей с женским уклоном и наоборот – женщины смело узурпируют мужские предметы гардероба. Эта тенденция не такая уж новая: еще в 1985 году Жан-Поль Готье создал коллекцию Une garde-robe pour deux («Гардероб для двоих»), включавшую в себя мужские юбки. А в 2003–2004 годах в Метрополитен-музее состоялась знаменитая выставка «Смельчаки: мужчины в юбках» (Bravehearts. Men in skirts). В последние два года число мужских коллекций с деталями женской одежды заметно увеличилось, и, более того, эта мода стала активно воплощаться в реальные одежные решения. Все эти изменения, конечно, не ограничиваются одним лишь миром моды. Тренд андрогинности отчасти поддерживается за счет японской популярной культуры: не случайно многие персонажи в японских жанрах манга и аниме имеют андрогинную внешность, а звезда японского рока Гакт прославился своими сценическими экспериментами с образами женственности в стиле visual kei142.
Аналогичные процессы происходят и в сфере кино: в 2014 году компания Amazon.com запустила сериал «Очевидное» (Transparent) – историю мужчины, который осознал свою женскую сущность и в семьдесят лет раскрывает тайну своей трансформации бывшей семье, в том числе трем взрослым детям. Фильм имел феноменальный успех – исполнитель главной роли актер Джеффри Тэмбор и режиссер Джилл Солоуэй получили премию «Золотой глобус», а в 2016 году Джилл Солоуэй была удостоена еще и премии «Эмми». В этом же ряду – фильм «Девушка из Дании» (The Danish girl, 2015), где главный герой – транссексуал 1920‐х годов, которого играет Эдди Редмэйн.
В последнее время разговор об оптических иллюзиях в моде заходит все чаще143. В сфере моды и в интернете это становится новым трендом. Началось все в феврале 2015 года, когда один из пользователей Tumblr поделился своим недоумением: какого цвета кружевное облегающее платье на картинке – бело-золотое или сине-черное? Вопрос мгновенно подхватили, интернет разделился на два лагеря144. Но никто не мог достоверно определить цвет платья, страсти накалялись. Количество откликов в социальных сетях зашкаливало, в интернете появились хештеги #whiteandgold, #blueandblack, #thedress, #dressgate, причем особенно популярным стал именно последний. Вскоре начали поступать сообщения о ссорах по поводу цвета платья в семьях и среди друзей. Не остались в стороне и знаменитости: в горячих спорах поучаствовали Ким Кардашьян и ее муж Канье Уэст (причем мнения супругов насчет цвета платья разошлись), Джастин Бибер, Тейлор Свифт и леди Гага. За сутки тема собрала 4,4 миллиона твитов. Аналитики сравнивали скорость и масштаб обсуждения с распространением нового мема или медиавируса.
Однако тут в дискуссию вступили нейрофизиологи, которые несколько остудили накал страстей, научно объяснив различие в восприятии за счет устройства глаза и феномена хроматической адаптации. Разница в восприятии связана с индивидуальными особенностями и привычкой к искусственному или естественному освещению, поскольку в зависимости от этого наш мозг по-разному обрабатывает зрительную информацию145. В результате было установлено, что на самом деле платье – сине-черного цвета, а иллюзия возникла в связи с типом освещения при съемке и из‐за компьютерной обработки фотографии.
Естественно, что после такой вспышки бурного интереса продажи этой модели платья резко выросли, и производитель – английская фирма Roman Originals – вскоре выпустил в ограниченном количестве второй вариант дискуссионного платья – бело-золотой, чтобы никому не было обидно. Один экземпляр бело-золотого платья был выставлен на аукцион e-bay в благотворительных целях и собрал немалую сумму. Изображение избитой до синяков женщины в бело-золотом платье фигурировало в новаторской кампании Южноафриканской армии спасения, которая проходила под лозунгом «Почему так трудно разглядеть черное и синее» и была призвана привлечь внимание к проблеме насилия и жестокости по отношению к женщинам.
Но на этом история не закончилась. В октябре 2016 года разразился очередной «дрессгейт» (термин уже успел приобрести популярность), на сей раз по поводу цвета сумки: одним сумка Kate Spade казалась белой, а другим – синей. В реальности она была голубой, во всяком случае, сам производитель обозначил этот оттенок как mystic blue (таинственный голубой/синий). А вслед за сумкой все заговорили о волшебно меняющей цвет клетчатой рубашке. Одна из последних оптических загадок, циркулирующих по сети, – «Чем измазаны ноги: маслом или краской?»146. На первый взгляд кажется, что на ногах – блики от размазанного масла, но уже через пару секунд зритель видит, что это не блики, а штрихи белой краски. Как пояснил автор снимка, пользователь «Инстаграма» @leonardhospams, это и в самом деле штрихи белой краски147.
Как видно из этой истории, мода на сей раз невольно послужила пробным камнем для проверки достоверности оптических образов. Но коль скоро игра иллюзий отчасти заложена в структуре нашего восприятия, это лишний повод быть внимательным, фиксировать и анализировать возникающие зоны сомнений и неразрешимости в современной культуре.
Интерпретируя тексты С. Малларме, Жак Деррида проницательно рассуждал о том, что внешность часто содержит в себе элемент видимости, устраняя различие между истиной и ложью. Толкуя понятие «фальшивая внешность», он определял ее как «мимикрию без имитации, без правдоподобия, без правды или лжи, подражание внешности, за которым не стоит сокрытая реальность»148. Это классический пример «неразрешимости» – ведь в парадоксальной философии деконструктивизма зримый образ – это во многом видимость, машина, порождающая сомнения. Эквивалент неразрешимости в сфере визуальных образов – сомнительность многих источников информации в интернете. Некритичное восприятие информации в интернете (включая такие популярные сайты, как «Википедия») нередко ведет к получению ложного знания и дальнейшему распространению ошибок. Как отмечает Бренда Де Мартини-Сквайерс, «интернет или поиск информации онлайн кажется быстрым и удобным, но при этом может растягиваться на долгие часы, на протяжении которых пользователь идет по ложному следу, отвлекается и просеивает зачастую сомнительную „информацию“»149.
Очевидно, прогресс и интенсивный поиск новизны сейчас переместились в плоскость новых технологий. Если раньше пробной площадкой, наиболее чувствительной к новизне сферой была мода, то сейчас потребители с беспокойством ждут постоянных изменений именно от новых технологий. В этой области идет напряженная конкуренция брендов, трепетно ожидаются новые модели компьютеров и мобильных телефонов, пользователи готовы идти на жертвы и терпеть неудобства ради престижа, даже если новая версия хуже предыдущей. Если говорить об одежде, то здесь на долю моды в основном остаются комбинаторика и самоирония, а наиболее интересные процессы происходят на стыке моды и новых технологий – в попытках изменить тело, в блогосфере и в социальных сетях. На острие этих динамических процессов оказываются самые юные, подростки и молодежь, с детства существующие в симбиозе с электроникой. Это поколение не мыслит себя без интернета. Это поколение живет в двоемирии: вспомним, как в начале XIX века европейские романтики – Новалис, Фридрих Шлегель, Гофман – говорили о двойственности грез, о неизбежном разрыве между миром мечты и реальностью. Нынешние техномечтатели живут наполовину в виртуальной реальности и с детства приучаются видеть себя со стороны через селфи и бесконечные посты фотографий в «Инстаграме». Они умело просчитывают эффекты разных ракурсов, мгновенно схватывают модные позы и трендовые выражения лица и со знанием дела применяют фотошоп в собственных фотографиях150. Благодаря этой визуальной компетентности они часто более успешны в сферах, предполагающих публичное самовыражение, умение контролировать свой имидж. Таким образом, постепенно появляется новая модель телесности, которая формируется в немалой степени благодаря активности молодых пользователей новых медиа.
Сомнения в достоверности фотографий и рекламы присутствуют почти всегда, поскольку использование фотошопа предполагается по умолчанию151. И применение программы Photoshop только выявляет, как лакмусовая бумажка, все новые зоны сомнений и неразрешимости в современной культуре. Они обнаруживаются, как мы видели, в разных сферах: не только в фотографии с применением фотошопа, но и в пластической хирургии, в популярности трансгендерных моделей, в небывалом интересе к оптическим иллюзиям. Вероятно, в нынешнюю эпоху не стоит ждать правдивого сообщения или бесспорного факта в сфере моды и красоты. Скорее необходимо привыкнуть к новым условиям игры: в современной культуре постмодерна сомнения по определению неизбежны152.
Установка на критическое восприятие в мире моды сейчас актуальна как никогда. Но когда речь идет об ответственных решениях – например, в сфере детского здоровья, идентификации личности или возможности обдуманного покупательского выбора, мы уже имеем дело с противоположным полюсом неразрешимости: стремлением к правдивости, подлинности. Именно оно стоит за протестами потребителей, движением против фотошопа, модой на новую естественность, законодательными инициативами, направленными на правдивость в рекламе, и петициями на Change.org. Это попытки сопротивляться миру гиперреальности и одновременно сигнал: именно сейчас игры с визуальными знаками требуют постоянной исследовательской рефлексии.
5
ПАМЕЛА ЧЁРЧ ГИБСОН
Хотя слова о том, что интернет и огромное, невероятное влияние социальных медиа изменили мир почти до неузнаваемости, звучат банально, чтобы не сказать – вовсе заезженно, в обществе нет согласия относительно того, к лучшему ли эти радикальные перемены. Ведь, помимо всего прочего, они способствовали становлению, а теперь и утверждению современного культа знаменитостей, о котором Крис Роджек сказал: «Стать поклонником какой-то звезды, как это предполагает культ знаменитостей, означает добровольно принять некую новую форму рабства. <…> Рабство, о котором идет речь, – это зависимость от культа знаменитостей»153.
Безусловно, культ знаменитостей в корне изменил моду и открыл новую эру в ее истории154. В то же время он переработал традиционные модели, связанные со звездной славой в киноиндустрии155, и преобразовал многие элементы мира искусства156. Конечно, самому феномену знаменитости, как справедливо отметил Лео Броуди, уже не одно столетие157. Однако раньше интерес общества всегда был вызван либо политическим авторитетом знаменитостей, либо их социальным статусом, либо явным и признанным талантом. До недавнего времени их физические данные и личная жизнь оставались на втором плане по сравнению с тем, что Роджек называет «врожденными качествами» или «достижениями». Он выделяет три типа знаменитостей: представители первого типа становятся ими по праву рождения, представители второго достигают этого положения благодаря своему неординарному природному таланту. Но сегодня преобладает третий, последний из выделенных Роджеком типов – тех, кто приобретает славу, добивается известности, так или иначе привлекая к себе внимание СМИ, и о ком можно сказать, что они «знамениты тем, что знамениты»158. Другие теоретики медиа и культурологи в своих работах, как нетрудно догадаться, рисуют ту же картину159.
Новый медиаландшафт породил и нашу так называемую эпоху постправды, когда на альтернативные факты можно ссылаться, обращаясь к обществу, и когда звезда реалити-шоу, обладая самой большой на Западе политической властью, может выбрать для коммуникации не традиционные каналы, а «фиды» в «Твиттере» и появления на публике, которым предшествуют масштабные рекламные кампании. Как ни странно, в прошлом некоторые теоретики культуры были убеждены не только в необходимости кардинально преобразовать традиционные медиа, но и в том, что эти преобразования должны существенно улучшить качество нашей жизни. Пожалуй, самый яркий пример – эссе Ханса Магнуса Энценсбергера «Элементы теории медиа» (Constituents of a Theory of the Media). В этой широко известной и весьма оптимистичной работе, изданной в конце 1960‐х годов160, автор сознательно переосмыслил знаменитое эссе Вальтера Беньямина «Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости»161. Полвека назад, в период серьезных политических и культурных перемен, когда все еще бытовало мнение, что научный, политический и культурный прогресс неизбежен и все эти сферы связаны между собой, Энценсбергер детально сформулировал свои эгалитаристские идеалы. Он твердо верил, что очень скоро мы сможем создавать собственные медиа и пользоваться ими, а значит, перестанем зависеть от медиапространства, находящегося под жестким контролем тех, кто обладает политической и социальной властью. Предлагаемая им модель активной вовлеченности в медиасферу являлась частью более обширной социалистической стратегии, призванной развивать возможности средств коммуникации. Он выступал за коллективное производство и всеобщую вовлеченность и, что примечательно, еще в доцифровую эпоху предсказал то, что Генри Дженкинс позже нарек «культурой конвергенции»162.
Утверждая, что современный капитализм полностью зависит от умения использовать воображаемые и «ложные» потребности, он полагает, что подлинно социалистическое движение должно не отрицать эти потребности, а отнестись к ним серьезно, тщательно их исследовать и направить в политически продуктивное русло163. Опираясь на концепцию массового потребления Лефевра, который понимает его как «зрелище, выставление напоказ, демонстрацию»164, Дженкинс разработал на ее основе собственную теорию «тотальности, непрерывного спектакля», в котором «фетишистская природа товара берет верх над его практической ценностью»165. За этим, по его словам, кроется реальная и несомненная «массовая потребность», имеющая «физиологические истоки», которые «нельзя больше подавлять». Здесь необязательно действуют лишь «правила игры, усвоенные капиталистической системой»166. В заключение он высказывает мысль, что «потребление как зрелище в пародийной форме предвосхищает ситуацию утопии»167.
Как ни грустно, медиапространство второго тысячелетия – прямо-таки пугающая пародия на его утопическую мечту, если не антиутопия. Мы по-прежнему в плену у ложных потребностей, пусть теперь их и рисуют нам в совершенно других красках; мировой капитализм прочен и всемогущ, как никогда. Энценсбергер сожалел, что модный дизайн остается малоисследованной сферой промышленности168, – теперь же это массовая отрасль мирового масштаба, в которой заняты миллионы людей; правда, занимаются они в основном не дизайном, а производством одежды, очень часто – в кошмарных условиях и за смехотворную плату169. Примечательно, что в научных работах по теории моды за редким исключением предметом исследования и анализа не становится производство одежды170. Многие ли приверженцы левых взглядов – либералы, реформаторы, среди которых, кстати, немало феминисток, – выражают беспокойство сложившейся ситуацией? В данном случае постараемся не отделять себя от этого общества.
Новые медиа, если и не создали культ знаменитостей, то способствовали процветанию этого культа, основанного прежде всего на физических данных, в период, когда интерес к моде все усиливается и кажется ненасытным. Это неминуемо привело к осторожно нащупываемой и очень прибыльной стратегии развития нового «звездного» сектора в модной индустрии в целом и среди элитных брендов в частности. Именно этому стечению обстоятельств мы обязаны всеми заявлениями о «конце моды». Ведь, хотя сама мода явно чувствует себя прекрасно в новых условиях,
В этой новой системе бесконечные возможности эры цифровых технологий соединяются с необычайным коммерческим потенциалом нашей культуры, где царит культ знаменитостей. Тери Агинс173 и Лидевью Эделькорт174, говоря о «конце моды», писали с позиций маркетинга, поэтому не пытались поместить свои идеи в более широкий социальный и культурный контекст. Теперь эта конкурирующая система охватывает весь спектр деятельности индустрии, от маркетинговых кампаний для люксовых брендов до производства дешевой одежды, копирующей одежду знаменитостей.
Тридцать три года назад Элизабет Уилсон сформулировала свое знаменитое определение моды: «Мода – это такая одежда, в которой главное – быстрая, непрерывная смена стилей»175. Сегодня эта смена происходит быстрее, чем когда-либо. В 2014 году я писала, что система моды раскололась на две части и образовались две обособленные системы с очень разными идеалами и образами176. Но годы, прошедшие с тех пор, принесли с собой новые перемены: сейчас мы видим не только то, что эти несхожие и противоборствующие типы моды во многом перекликаются между собой, но и то, что традиционная система в некоторых важных пунктах, по-видимому, уступила своей сопернице. И все же, стремясь защититься, она при этом пыталась сопротивляться и предпринимала вылазки в тыл противника.
Как я отмечала раньше177, культ знаменитостей и сопряженные с ним изменения привели к появлению нового женского образа с подчеркнуто соблазнительными пышными формами, который – в сочетании с совершенно другим типом макияжа и одежды – расходился с привычным для высокой моды силуэтом. Подобный стиль саморепрезентации я назвала «порностилем»178, так как он развивает давние и узнаваемые клише «фото для глянца» и завуалированной порнографии, уверенно вводя их в мейнстрим. Примечательно, что как принадлежащие традиционной печатной культуре газеты и журналы, так и новые виды социальных медиа отдают предпочтение этому гламурному идеалу, а не стройной фигуре и умеренному макияжу, которые ассоциируются с подиумными показами и ультрамодными журналами. Стиль одежды и макияжа, связанные с образом знаменитости, несомненно, всем хорошо знакомы: накладные ногти, откровенные «влажные» губы, злоупотребление корректирующей косметикой, накладные ресницы, глубокие декольте, юбки с разрезом до середины бедра, высокие каблуки, узкие ботинки. Но такой стиль не означает отказа от брендовой или дизайнерской одежды, которая теперь, вероятно, более желанна, чем когда-либо, но носят ее при этом иначе и сопровождают другими аксессуарами. Сейчас популярны просвечивающиеся и прозрачные ткани, которые используются иначе, чем в высокой моде: здесь они обнажают части тела, обычно не предназначенные для посторонних глаз. Знаменитость должна обладать пышной грудью, которая может быть результатом различных ухищрений или хирургического вмешательства, и тонкой талией, а руки и ноги у нее должны быть слегка загорелыми – для этого принято прибегать к искусственному загару.
На момент написания статьи ярким примером такого стиля можно, безусловно, назвать вездесущую Ким Кардашьян, которая добавила к уже существующему труднодостижимому гламурному идеалу заметно выступающие, нарочито подчеркиваемые, иногда оголенные и часто фотографируемые ягодицы (ил. 12 во вклейке). Эти ягодицы она, по-видимому, демонстрирует как намеренную провокацию, презирая модный идеал и даже торжествуя над ним. Ее тело, постоянное выставление его напоказ и отчасти ее поведение в целом отличаются весьма последовательной и, возможно, беспрецедентной провокационностью, и сама она радостно участвует в конструировании публичного образа своего тела как тела «готтентотской Венеры» нового тысячелетия, с которой ее однажды сравнили179. Жившую в XIX веке Сару Баартман, к которой изначально и относилось это прозвище, держали в клетке, ее тело демонстрировалось в паноптикумах по всей Европе, а ее тюремщики получали прибыль. Однако в новом тысячелетии, конечно, сама Кардашьян и выставляет напоказ свои нетипичные физические данные, и извлекает из них выгоду. Именно она и члены ее семьи будут центральными персонажами этого эссе – отправной точкой и иллюстрацией рассматриваемых тезисов.
Они, несомненно, являют собой прекрасный пример того, что Роджек называет «приписанной славой» (в отличие от «предписанной» и «достигнутой»)180. О Кардашьян впервые заговорили в 2007 году, после того как в интернет попало секс-видео с ней и ее соучастником, рэпером Рэем Джеем. На протяжении всей записи она делает гримасы на камеру и позирует. Звучало мнение, что утечка была намеренной, но она, по всей видимости, не имела к ней отношения, так что после долгих юридических споров Кардашьян приняла компенсацию и передала права на эту запись компании Vivid, которая и выложила видео в открытый доступ. В тот же год вся ее семья – сама Ким, ее мать, отчим, родные и сводные сестры, брат и их партнеры – стали звездами собственного реалити-шоу на телеканале E!. Хотя шоу неоднократно подвергалось резкой критике, оно оказалось чрезвычайно популярным – в марте 2017 года начался тринадцатый сезон. Стремление этого семейства нарушать правила, пренебрегать еще существующими условностями, равно как и гордость своей непохожестью, заметны на протяжении всего их пути к всемирной известности. Отец Кардашьян, в прошлом олимпийский чемпион, в 2015 году сделал операцию по смене пола, которая широко обсуждалась в СМИ, и в своем новом обличье появился на обложке Vanity Fair под именем Кейтлин Дженнер181. С тех пор Кардашьян и ее родственники использовали все возможности всех видов социальных медиа, приобретая при этом необычайную популярность, огромное состояние и аудиторию по всему миру – и делая гламурный стиль желанным для миллионов. Кроме того, как будет видно из этого эссе, ей удалось – после множества попыток – осуществить несколько успешных вторжений в диаметрально противоположную сферу высокой моды. Ее сестра Кендалл Дженнер, нисколько не похожая на нее фигурой и идеально соответствующая подиумным стандартам, стала одной из ведущих моделей. Однако взаимоотношения самой Ким с исторической системой моды, с которой ее постоянно выставляемые напоказ пышные формы находятся в явном противоречии, достаточно сложны. Сначала многие в этой индустрии смотрели на нее несколько свысока; ситуация существенно изменилась, когда она стала встречаться с рэпером Канье Уэстом, в силу разных обстоятельств уже принадлежавшим к этой системе, а затем вышла за него замуж.
Если многие ищут в киберпространстве просто некоторого утешения, какое дает виртуальный контакт с предполагаемыми друзьями, то огромное количество людей ищут – что важно для гламурной моды – дальнейших инструкций по искусству самопрезентации. По этой и другим сложным причинам они старательно подписываются на посты и видео признанных знаменитостей, а также не столь широко известных блогеров, пишущих о моде и красоте. Те, кого широкая публика уже хорошо знает, например те же сестры Кардашьян, могут существенно увеличить свои доходы за счет различных форм скрытой рекламы; другие, прежде безвестные, воспользовались этими новыми цифровыми платформами, чтобы сделать карьеру и достичь славы хотя бы и только в интернете. Конечно, многие из наиболее успешных модных блогеров пишут о традиционном мире высокой моды. Однако самые популярные в сети посты посвящены соперничающему с ним гламурному стилю.
На просторах интернета можно найти бесчисленные советы по достижению этого совершенно иного эталона красоты. Хотя молодые женщины, живущие в скромных пригородных квартирах, создают – и поглощают – целые руководства по уходу за собой, некоторые из них достигают гораздо более широкой аудитории. Интересно, что Эссена О’Нил, «звезда „Инстаграма“ среди подростков»182, покинула площадку и удалила свои посты; она заявила: «Я просто хочу, чтобы девушки понимали, что это не подлинная жизнь; это искусственное совершенство, достигаемое с целью привлечь внимание»183. Но непохоже, чтобы многие молодые женщины обратили внимание на поданный ею пример; по последним оценкам, общее количество подписчиков Кардашьян по всему интернет-пространству перешагнуло отметку в «полмиллиарда, вдвое превысив число жителей США»184. Если говорить о сестрах Кардашьян, то среди этих образцов стиля, за которыми наблюдают онлайн, Ким лидирует с большим отрывом – именно ее сейчас узнают во всем мире. Из ее сестер, родных и сводных, на втором месте по популярности Кайли, фигуристая и невысокого роста. Высокая, стройная Кендалл с ее успешной карьерой модели в сфере высокой моды занимает третье место185.
Три только что перечисленных сестры входят в число десяти людей с самым большим количеством подписчиков в социальных сетях, причем в этих списках, относящихся к разным социальным интернет-площадкам, они единственные, чью славу можно назвать приписанной. Другие женщины с большим количеством подписчиков – успешные молодые певицы. Растущая обеспокоенность тем, что девушки оказываются в плену у своих смартфонов, находит подтверждение в том примечательном факте, что в этом списке сейчас всего трое мужчин, и, если первый из них – певец Джастин Бибер, а другой – стильно одевающийся Криштиану Роналду, то третий – подчеркнуто чуждый моде Дуэйн «Скала» Джонсон, звезда игнорируемой критикой, но имеющей массовый успех серии фильмов «Форсаж»186. Ким Кардашьян, которая активно присутствует в интернете, предлагают до полумиллиона долларов каждый раз, когда она делает какому-либо продукту рекламу в социальных сетях187; ее родные и сводные сестры получают за такую рекламу чуть меньше. Рекламируемые ими товары вызывают беспокойство: если новые телефоны Apple стоят дорого, но безвредны, то чаи для похудения, пищевые суррогаты, предназначенные для того, чтобы ускорить потерю веса, и корсеты для похудения настораживают куда больше. Такой корсет представляет собой яркий предмет нижнего белья, который надевается на какой-то промежуток времени и очень сильно стягивает талию, однако, в отличие от его исторических прототипов, такой корсет предлагается носить во время интенсивных занятий спортом – он якобы усиливает их эффективность. Ким привлекает внимание своих подписчиков не только к таким безобидным товарам, как лак для ногтей или косметика, но и к намного более спорным средствам – лазерной эпиляции в домашних условиях, уничтожающей все следы волос на теле, как того требует порностиль, и таблеткам от тошноты на ранней стадии беременности. Конечно, эти женщины выпускают и различные продукты под собственным брендом: например, помада от Кайли для тех, кто хочет воспроизвести ее фирменные надутые губки, и коллекция одежды «от Кардашьян» у Sears. Существовала даже, хотя и недолго, банковская карта «Кардашьян».
Правда, Кендалл, возможно, могла бы зарабатывать и больше, если бы не спор, разгоревшийся в апреле 2017 года вокруг рекламы «Пепси-колы» с ее участием, которую удалили через сутки после появления в сети. За этот ролик Кендалл получила 40 миллионов долларов. В нем она позирует для фотографии в модный журнал, а в это время мимо проходит толпа участников некой акции протеста, состоящая исключительно из симпатичных молодых людей различных национальностей. Она снимает свои модные аксессуары и присоединяется к протестующим. Шествие слегка приостанавливается, она в одиночку пробирается к наблюдающему за порядком полицейскому и протягивает ему банку «Пепси-колы», устраняя таким образом возможность конфликта188.
Риккардо Тиши, креативный директор модного дома Givenchy с 2009-го по март 2017 года, заявил в одном из интервью, которое дал сразу после своего ухода с этого поста: «Четыре-пять лет назад ни один модный дом не посмотрел бы в ее сторону. Но Ким – олицетворение современной женщины; она показывает, каково общество сегодня»189. Когда-то Кардашьян и ее сестры покупали себе вещи на центральных улицах американских городов; теперь космические суммы их доходов позволяют им покровительствовать французским модным домам. Однако дело не в том, что они сами стали отвечать требованиям традиционной высокой моды, – скорее это показатель их необычайной влиятельности. Важно и то, что в некоторых домах моды с давними традициями появились молодые дизайнеры, которые, как и Тиши, понимают, что спрос и предложение изменились, поэтому создают вещи, отражающие гламурную моду. Например, Оливье Рустен, в 2009 году занявший пост креативного директора Balmain, дружен с Канье Уэстом и придумывает броскую одежду для знаменитостей; эстетика модного дома кардинально изменилась. Журналистка Джесс Картнер-Морли назвала его одежду «пестрой, обтягивающей и яркой»190. Тиши, бывший креативный директор Givenchy, – тоже приятель Уэста. Он впервые пригласил Кардашьян на бал Института костюма Met Gala в 2013 году, когда участвовал в организации этого ежегодного мероприятия, которое часто называют церемонией «Оскар» в мире моды, и создал для нее платье к этому событию. Кроме того, он придумал костюмы для пышного двухдневного торжества по случаю ее свадьбы с Уэстом – и ее платье, и смокинг для жениха; церемония включала в себя праздничный ужин в Версале, куда новобрачные отправились в экипаже, которым некогда пользовались члены королевской семьи и иностранные гости. Ему принадлежит и идея бандажного бюстье Мадонны и наряда, лишь слегка прикрывающего черным кружевом ее обнаженные ягодицы, в котором певица появилась на другом балу Met Gala в 2016 году. Сама она заявила, что это костюм с феминистским подтекстом, выражающий протест против эйджизма.
Если одежда, создаваемая другими дизайнерами, выглядит недостаточно обтягивающей и откровенной, ее всегда можно приспособить к требованиям гламурного стиля. Должным образом переосмыслив предметы высокой моды, можно добиться максимальной демонстрации тела, тем более что всегда найдется место для гламурных аксессуаров, которые покажутся кошмаром поклонникам этих дизайнеров. В октябре 2016 года на показах модного дома Balenciaga Кардашьян сфотографировалась в тренче, который настолько сползал у нее с плеч, что это выглядело как карикатура на поощряемую журналом Vogue моду носить верхнюю одежду накинутой на плечи. Вряд ли ее можно назвать воплощением минималистской эстетики, характерной для дома моды Céline, тем не менее в марте 2017 года появился ее снимок в длинном трикотажном платье этого бренда, сидящем при этом так низко, что оно едва прикрывало и резко очерчивало ее грудь. На ногах у Кардашьян – создавая резкий контраст с кроссовками, которым отдает предпочтение Фиби Файло, креативный директор Céline, – были туфли из змеиной кожи на очень высоких каблуках. Следует отметить, что Céline уже пытался выразить протест против нынешнего культа знаменитостей; в 2016 году модный дом пригласил для рекламы солнцезащитных очков известную писательницу Джоан Дидион, которой на тот момент было уже за восемьдесят, заявив таким образом, что ставит культурный капитал выше эротического.
Сначала противоречие между двумя сосуществующими системами казалось неразрешимым, причем мир традиционной моды считал своим долгом защищать представление о хорошем вкусе. Модные журналы уже тогда старались привлечь покупателей обложками со звездами, однако фотографировали для журналов, приглашали на мероприятия, связанные с высокой модой, и сажали в первые ряды на модных показах лишь тех знаменитостей, которые следовали канонам моды, а не порностиля. Гламурные девочки не получали таких привилегий, их не приглашали ни стать лицом того или иного модного дома, ни сделать рекламу новому эксклюзивному аромату. Отдельные дома моды отказались создавать для них одежду или давать им вещи напрокат для рекламных съемок. Но в 2017 году ситуация серьезно изменилась: индустрия все чаще руководствуется исключительно критериями выгоды, и гламурная мода процветает. Увы, эти перемены в сфере моды, которые смело можно назвать сменой парадигмы, до сих пор, по-видимому, не нашли отражения в
Хотя Роджек писал, что «мы не поймем специфики того влияния, какое сегодня оказывают на нас знаменитости, если не осознаем, что культ знаменитостей неразрывно связан с культурой потребления»192, он не назвал конкретные подверженные этому влиянию
Пусть даже высокое искусство, массовая культура, мода, глянец и коммерческая сфера все еще разделены границами, благодаря схеме, по которой функционирует модная индустрия, и влиянию культа звезд на искусство, эти границы становятся все более размытыми194. Ким Кардашьян сегодня не только ощутимо присутствует в сфере популярной культуры и играет все большую роль в обеих системах моды – она перешагнула и другие значимые границы. За последние несколько лет она проникла и в мир искусства, пусть только как предмет изображения, а не как художник. С журнальных обложек ее образ перекочевал на стены картинных галерей, и сама она появляется на частных показах и выставках.
Выйдя замуж за музыканта Канье Уэста – он умело занимается саморекламой, несколько лет сотрудничал с разными дизайнерами, а теперь и сам добился долгожданного успеха как модельер, – Кардашьян стала привлекать к себе больше внимания и получила больше возможностей проникнуть в мир высокой моды. Примечательно, что над костюмами для гастролей Уэста в 2013 году работал Maison Margiela – модный дом, который едва ли можно упрекнуть в стремлении сделать себе громкую рекламу. Годом раньше, в одном из эпизодов реалити-шоу «Семейство Кардашьян» 2012 года, он публично выбросил все вещи из гардероба Ким и наполнил его одеждой и аксессуарами от-кутюр. Действуя сообща, они смогли пробить брешь в крепости высокой моды, которая до того момента яростно сопротивлялась вторжению Ким и ее семейства. Помогло им и то, что Уэст отчасти переквалифицировался из рэпера в модельера.
Во время свадьбы на новобрачных были не только придуманные Тиши костюмы от Givenchy, но и похожие кожаные куртки, которые Уэс Лэнг, художник из Лос-Анджелеса, специально украсил надписями и изображениями; в прошлом он разрабатывал дизайн разных аксессуаров для гастролей Уэста. Уэст начал свою карьеру дизайнера с обуви; его коллекции, созданные в сотрудничестве с Nike, а позже и с Adidas, имели невероятный успех. Снятый Уэстом в 2016 году клип к песне Wolves оказался в то же время и рекламным роликом для Balmain, режиссером которого он выступил. В клипе снялись его жена, ее сестра Кендалл, модель, еще несколько супермоделей и несколько манекенщиц из Victoria’s Secret, демонстрирующих нижнее белье. Над статичными кадрами, вошедшими в ролик, работал Стивен Кляйн, фотограф из мира высокой моды. В клипе Уэст и его жена появлялись в футуристических костюмах от Balmain, созданных для бала Met Gala, который прошел в мае того же года.
Выпущенная самим Уэстом линия одежды Yeezy, включающая в себя как мужские, так и женские вещи, постепенно заслужила одобрение: Анна Винтур, главный редактор американского Vogue и признанный авторитет в мире моды, посещала его показы и с воодушевлением о них писала. Для постановки этих показов Уэст пригласил Ванессу Бикрофт; она руководила и хореографией различных мероприятий, состоявшихся в рамках торжеств по случаю его свадьбы. Сама Бикрофт – пример все того же нового процесса слияния искусства, моды и гламура, и нарушение норм, без которого вряд ли был бы возможен успех Кардашьян, стоит в центре ее творчества, вследствие чего она стала добровольным изгоем в мире искусства. Особенную известность ей принесли инсталляции, созданные для Louis Vuitton. Открытие большого магазина на Елисейских Полях сопровождалось провокационной инсталляцией в фетишистском духе: полуобнаженные модели, все – женщины неевропейской расы, были размещены на магазинных полках, которые украшали аккуратно разложенные ремни и сумки от Vuitton. Поскольку ремни, обвивающие их руки и ноги, наводили на мысль как о БДСМ-практиках, так и о тюремных кандалах, эта инсталляция наделала много шума, причем большей частью отзывались о ней негативно. Бикрофт заявила, что таким образом хотела поставить проблему гендерной и этнической принадлежности; критики усмотрели в ее фантазии тревожное напоминание о рабстве195.
Когда в 2008 году на кинофестивале Sundance демонстрировался документальный фильм о попытке Бикрофт двумя годами раньше усыновить двух суданских младенцев-сирот, многие сочли, что она зашла слишком далеко и прозвучали призывы запретить ее работы196. В фильме присутствовала сцена, в которой две монахини, руководившие приютом в Дарфуре, в отчаянии пытаются не дать ей догола раздеть младенцев в церкви, перед тем как она позирует для фото, будто бы кормит их грудью в белом платье от Prada со специальными отверстиями для сосков. Копии этого снимка под названием «Белая мадонна» продавались по пятьдесят тысяч долларов за штуку. Неудивительно, что этот поступок вызвал возмущение со стороны темнокожего сообщества, несмотря на заявление Бикрофт, что она считает себя темнокожей. Бикрофт поспешно самоустранилась из мира искусства, а затем вновь напомнила о себе, работая для Уэста.
Сейчас Уэст и Кардашьян добились, по-видимому, славы и богатства, сопоставимых с теми, какими в эпоху Возрождения обладали видные итальянские династии, впрочем, не отличаясь вкусом, присущим многим представителям этих семей. Кстати, полуобнаженные селфи своей жены, собранные в ее альбоме Selfish, который вышел в уважаемом издательстве Rizzoli, выпускающем книги по искусству, Уэст сравнил с полотнами живописцев Ренессанса197. В сфере искусства она впервые отметилась именно как обнаженная модель – правда, тогда это была шрифтовая графика Барбары Крюгер на обложке посвященного искусству выпуска журнала W за ноябрь 2010 года198. Однако с тех пор она существенно продвинулась и достигла новых высот. Она подружилась с Джеффом Кунсом, который запечатлен на одной из ее фотографий 2013 года в «Инстаграме». Еще через год на обложке Paper, журнала об искусстве и моде199, появился очень откровенный снимок, представленный как ее попытка взорвать интернет. Снимок был сделан прославленным фотографом Жан-Полем Гудом, и Кардашьян пригласили на ужин в рамках рекламной кампании ярмарки Art Basel в Майами – ежегодного мероприятия, которое, конечно, уже насквозь пропиталось гламуром200. В апреле 2016 года Юрген Теллер сфотографировал ее и Кортни Кардашьян для рекламной кампании Yeezy 3; на одном из этих намеренно провокационных снимков они как будто борются в грязи, и Кортни царапает оголенные ягодицы сестры. Другая фотография, на которой Кардашьян, одетая лишь в меховую куртку и ботинки высотой до колена, на четвереньках карабкается на каменистый холм, была увеличена и выставлена на еще одном знаковом ежегодном мероприятии – Art Cologne. В августе того же года она участвовала в работе над обнаженной скульптурой самой себя для скульптурной группы спящих знаменитостей в натуральную величину, которые фигурировали в клипе Уэста Famous. Здесь она и Канье изображены в постели с группой известных личностей, в числе которых – Дональд Трамп и Анна Винтур. Вскоре после скульптуры выставлялись в галерее Blum & Poe в Лос-Анджелесе. Очень может быть, что теперь Кардашьян воспринимает себя как художника, а не просто как знаменитость, прославившуюся своей славой; в Международный женский день в 2017 году она опубликовала у себя на странице селфи, стилизованное под Фриду Кало.
Пусть крепость высокой моды и дала трещину, когда звезды стали попадать на обложки модных журналов, выбранная знаменитость при этом всегда соответствовала модным и модельным стандартам. Актриса Кира Найтли, которую одной из первых начали снимать для журнальных обложек, а позже и для престижных рекламных кампаний, стала и остается лицом бренда Chanel. Она даже сыграла саму основательницу бренда в одном из интернет-роликов Карла Лагерфельда201. Актриса Кристен Стюарт ушла из Голливуда и добилась успеха, снимаясь в европейском артхаусном кино, так что теперь, являясь «лицом» бренда Chanel, она привносит в эту роль культурный капитал.
Однако какое-то время назад американский Vogue сдался: в марте 2014 года на обложке журнала появились Кардашьян и Уэст202. Читатели пришли в ужас, в «Твиттере» разразилась целая буря, многие отказались от подписки. Но в декабре 2016 года британский Vogue, пытаясь снова нащупать почву под ногами, обнадеживающе провозгласил, что подчеркивать ложбинку между грудей, поднимая их как можно выше, уже не модно203. В нем были опубликованы фотографии сдержанных нарядов, в которых выходили на красную дорожку Алисия Викандер и другие успешные, стройные актрисы, и выражалось одобрение этой тенденции.
Другая форма протеста против, казалось бы, неизбежного засилья гламурного стиля получила широкий резонанс и способствовала необычайному росту продаж. Некоторые дизайнеры, работающие в сфере высокой моды, создают вещи, лишенные даже намека на облегающий силуэт или попытку подчеркнуть пышность форм, которые так нравятся звездам; часто такая одежда выглядит отчасти андрогинной и уж никак не гламурной. Наиболее заметным и коммерчески успешным из дизайнеров, создающих одежду, которая являет собой полную противоположность обтягивающим, кричащим нарядам в духе того же Рустена, можно назвать Демну Гвасалию, чья работа для недавно основанного бренда Vetements сделала последний чрезвычайно успешным (ил. 5.1). Модели, демонстрировавшие на его показах женскую одежду, выходили на подиум без макияжа, иногда – с очень короткой стрижкой; первые платья, которые он показал, были очень просторными и слишком длинными, и ему же принадлежит идея выпускать нарочито свободные толстовки для представителей обоих полов. Леандра Медин, известный и очень авторитетный блогер, пишущий свои заметки под ником Man Repeller [буквально – «средство для отпугивания мужчин»], поддерживает модную эстетику, которая противится откровенной сексуальности в одежде. Изданная ею книга называется «Ищу любовь, а нахожу комбезы» (Seeking Love, Finding Overalls), поэтому логично было бы предположить, что она сразу оценит творчество Гвасалии.
Но сначала реакция блогера была иной. «Признаюсь – не понимаю, в чем прикол Vetements», – написала она в 2016 году, пояснив: «Вы помешаны на одежде, в которой чувствуете себя августейшей особой из восемнадцатого века, когда моете посуду, – это я могу понять. Но носить вещи, в которых вы
Однако некоторым знаменитостям – в особенности молодым музыкантам – такая одежда понравилась, и они стали носить некоторые из этих вещей, прежде всего толстовки с капюшонами и мешковатые спортивные брюки. Среди этих селебрити Рианна, Джастин Бибер и, конечно, следящий за новыми брендами Уэст. Неудивительно, что и сама Кардашьян в конце концов облачилась в толстовку от Vetements, – правда, в сочетании с фетишистскими сапогами высотой до бедра, которые Уэст придумал для Yeezy и кроме которых на ней при этом почти ничего не было (ил. 5.1). В конечном счете Гвасалия, видимо, уступил Кардашьян и временно отошел от своей чуждой показухи эстетики. На фотографии, сделанной в октябре 2016 года, Ким и ее дочь Норт запечатлены в сшитых в одном стиле облегающих платьях с блестками, которые он создал специально для них.
Кроме того, Гвасалия оказал существенное влияние на «городскую уличную моду». Если выпущенные им брендовые джинсы, имитация Levi’s, стоили больше тысячи фунтов стерлингов, то их копии с характерными стоптанными краями очень скоро появились в магазинах на центральных улицах города, причем в разных ценовых категориях. Вскоре Гвасалия был назначен креативным директором дома моды Balenciaga, одного из старейших модных домов, некогда славившегося изяществом. Были и другие молодые дизайнеры, создававшие качественную одежду, которая не подчеркивала контуры тела и выставляла его напоказ. Модели Симона Порта Жакмюса для его бренда Simon Porte Jacquemus заслужили одобрение в сфере высокой моды и попали на страницы глянцевых журналов разных стран. По-своему шаг в направлении антигламурного стиля сделал и бренд Louis Vuitton, чьи легко узнаваемые сумки часто можно увидеть в руках у знаменитостей: в марте 2017 года он заключил договор с маркой Supreme, выпускающей одежду для катания на скейтборде и повседневную одежду, которую стремится приобрести молодежь по всему миру.
Однако может показаться, что это сопротивление не слишком заметно. Одна английская журналистка, по-видимому, даже считает, что Кардашьян диктует новые модные тенденции в глобальном масштабе. Рассуждая о том, что «мода возвращается к ярким краскам» после «десятилетий, когда одеваться во что-то не черное непременно считалось несколько безвкусным», Картнер-Морли отмечает постепенные изменения:
Черный начал терять свой статус, когда его стал постепенно вытеснять темно-синий, а массовой эта тенденция стала, когда Ким Кардашьян кардинально сменила свой стиль на более простой – в том числе одеваясь с ног до головы в серое или бежевое206.
Отсюда можно сделать вывод, что если раньше радикальные изменения в цветовой палитре диктовали ведущие модельеры – сначала Пуаре, потом Шанель, а позже Ёдзи Ямамото и Рей Кавакубо, – то теперь эта миссия возложена на того, кто в настоящий момент является законодателем гламурной моды.
Всепоглощающее медиапространство нового тысячелетия во многом строится вокруг фотогеничных молодых женщин с пышными формами. Некоторые журналисты, имеющие возможность публиковаться в этой головокружительно меняющейся обстановке гораздо быстрее, чем ученые, и сами знаменитости заявляют, что сегодняшняя тенденция выставлять напоказ женское тело представляет собой вид борьбы за права женщин и ее следует оценивать положительно как «остфеминистскую. Но, как справедливо отмечала в 1990‐е годы Сьюзан Бордо, женское тело все больше излишне «дисциплинируется»207 в том смысле, в каком об этом говорил Фуко, все чаще подчиняется требованиям, которые диктует отношение к телу как к товару208 и необходимость рекламировать себя, господствующие в современном мире. Многие исследователи разделяют ее идеи. Новые, пышные тела, превращающиеся в форму назойливой саморекламы, тоже можно назвать «дисциплинированными»209, и эту тенденцию, безусловно, подпитывает стремление молодых женщин все более строго контролировать себя, растущий страх испортить свою внешность, располнеть, состариться.
Недавно в онлайн-версии Harper’s Bazaar была опубликована статья, которую я уже цитировала в этом эссе210 и в которой утверждалось, что «именно семейство Кардашьян следует винить в тяге женщин нового тысячелетия к пластическим операциям». Любопытно, что при этом члены семьи Кардашьян-Уэст постоянно мелькают как в печатной, так и в электронной версии журнала. В данном случае пластический хирург доктор Саймон Урьян, к которому обращаются все более молодые пациенты, а некоторым нет еще и двадцати, заявил, что «причиной подобных изменений являются социальные сети, селфи и семья Кардашьян»211. Другой известный пластический хирург, доктор Себа, с которым также поговорил корреспондент Harper’s, написавший эту статью, сказал, что речь идет о «вредоносном» явлении, «настоящем безумии». По его мнению, эти новые юные пациенты «подвержены такому риску и так заботятся о безупречности своего имиджа», потому что «постоянно сидят в своих смартфонах»212. Разумеется, высокую моду традиционно упрекают в том, что она помешана на стройности, что она заставляет молодых женщин морить себя голодом, чтобы сравняться фигурой с моделями на подиуме, из‐за чего возникает опасность анорексии. Теперь те же хирурги утверждают, что вездесущая пропаганда гламурного стиля приносит не меньше вреда, хотя и иначе. Хотя в Сети такие фотографии фигурируют как селфи, их глянцевая безукоризненность объясняется тем, что многие из них сделаны при участии визажистов, – иногда это даже указано. По-видимому, здесь кроется намек на то, что гламурный стиль может вызвать эмоциональное и даже психическое расстройство213, в отличие от увлечения высокой модой, которое может подорвать здоровье и даже стать причиной серьезных заболеваний. В этом плане обе разновидности моды могут вызывать вопросы и дискуссии.
В защиту гламурного стиля звучали утверждения, что селфи полуобнаженных знаменитостей – показатель возможности женщин контролировать собственную сексуальность. Этот довод, по всей видимости, окончательно убедил писательницу-феминистку Наоми Вульф, когда она взяла интервью – все для того же Harper’s Bazaar – у модели Эмили Ратаковски, которая сама является обладательницей роскошной фигуры214. Сама Ратаковски – еще один пример знаменитости, чью славу можно назвать приписанной. На премьерах и церемониях награждения ее постоянно фотографируют, ее дизайнерские платья с восхищением копируют. Сама она была эротической моделью, пока в 2013 году не снялась в клипе Blurred Lines, которую один журналист назвал «самой неоднозначной песней десятилетия», потому что создается впечатление, что в ней защищается секс против воли одного из партнеров215. Снятый к этой песне клип оказался «столь же, хотя и несколько иначе, спорным»216: в нем Ратаковски и еще две модели танцуют топлес с тремя полностью одетыми музыкантами-мужчинами и вокруг них. Этот клип привлек к Ратаковски внимание публики и принес ей небольшую роль в не менее успешном фильме «Исчезнувшая» (Gone Girl)217. Весьма фотогеничная Ратаковски – обладающая стройной фигурой и при этом пышным бюстом, а значит, сочетающая в себе идеалы гламура и высокой моды, – работала моделью для брендов Miu Miu и Marc Jacobs; кроме того, ее фото украшали гламурные обложки Sports Illustrated.
Иллюстрацией к интервью Наоми Вульф стала не фотография ее самой вместе с Ратаковски, а занимающее целую страницу фото Ратаковски, на котором она, обнаженная, сидит верхом на белой лошади без уздечки и седла. Когда она объяснила Вульф, что считает себя «феминисткой нового типа», ее аргументы, как ни странно, похоже, удовлетворили автора книги «Миф о красоте»218. Селфи в обнаженном виде, которое Ратаковски сделала вместе с Кардашьян, она назвала проявлением сестринской солидарности после того, как последняя подверглась травле за свое предыдущее селфи, для которого впервые разделась догола. Ратаковски удалось убедить Вульф, что это действительно доказательство новых прав женщины, хотя, согласно статистике, опубликованной в это время британским правительством, самооценка молодых женщин упала ниже, чем когда-либо219.
Как нам размышлять об этом причудливом нарративе, не говоря уже о том, чтобы строить какие-то теории? Все те из нас, кто изучал – пусть и очень непродолжительное время – новую область культуры знаменитостей, стремились найти заветную универсальную методологию, с точки зрения какой бы научной дисциплины или практического подхода они ее ни рассматривали. Искомая методология должна была бы с одной стороны, обеспечить подлинно политическую перспективу, а с другой – наконец позволить свести воедино разрозненные фрагменты этой неопределенной области исследований. Нам надо каким-то почти магическим образом выработать корректную интерпретацию бесчисленных, многообразных и постоянно меняющихся событий в мире знаменитостей, которые мы могли бы осмыслить как нечто целое. Трудно сказать, какие из ранее написанных научных трудов лучше всего могли бы помочь нам понять непрерывно происходящие вокруг нас изменения и новое, безудержное потребление товаров и образов. Через пятьдесят лет после того, как Ги Дебор написал «Общество спектакля», сложно определить, каким образом «спектакль одновременно представляет собой и само общество, и часть общества»220, поскольку он превосходит все, о чем он говорил. Перед этой эпохой потребления, не только демонстративного, но и беспрерывного, хитроумно стирающего границы между всеми социальными слоями и уровнями дохода, Торстейн Веблен бы только развел руками221. Печаль, а то и недоумение различных представителей Франкфуртской школы были бы более чем понятны222.
Возникает соблазн рассматривать отдельный аспект этих исследований, например анализируемый здесь образ Кардашьян как гламурной знаменитости, на фоне модели, предполагающей чередование различных «исторических стадий» в отношениях между символами и реальностью, как показывал Бодрийяр в «Симулякрах и симуляции»223. Конечно, он связывал эти стадии с различными историческими моментами в развитии капитализма на протяжении двух столетий, а не с этапами чьей-то личной истории на протяжении десяти лет. Но как в исторической модели Бодрийяра присутствуют четыре стадии, от периода, предшествующего промышленной революции, до развитого капитализма, так и в карьере Кардашьян, которая занимает центральное место в изложенном выше сюжете, можно выделить четыре этапа. Правдивый образ первого этапа – секс-видео, с которого все началось. Годы, которые потребовались, чтобы реалити-шоу завоевало такую необыкновенную популярность, можно сопоставить со второй стадией по Бодрийяру – «разрывом с реальностью». К «знакам и образам» стадии, которую он называет «системой чародейства», следует отнести смену пола отчимом, пышное бракосочетание с Уэстом, материнство, присутствие на открытии художественных галерей и снимок с оголенными ягодицами для Теллера. Четвертую и заключительную стадию характеризует полное
Но, каким бы точным и остроумным ни казалось подобное сопоставление четырех стадий, оно не так уж много нам дает. Театр, о котором писал Энценсбергер, превратился в цирк, от которого голова идет кругом224. Лучше всего эту глубокую перемену в культуре отражают новые и многообразные формы радикальной политической критики, которая представлена такими авторами, как Наоми Кляйн, Вольфганг Штреек, Франко («Бифо») Берарди, Дэвид Гребер, Ник Срничек и многими другими225, и формирование, а затем и развитие которой стало заметно с момента кризиса 2008 года, и ее объяснение того, что происходит с нами (примерно) с начала 1990‐х годов. Пожалуй, особое внимание с этой точки зрения привлекает Берарди226, не в последнюю очередь потому, что он переосмыслил Бодрийяра в новом контексте. Для Берарди Бодрийяр – пророк наступившей теперь эпохи катастрофы (катастрофу в данном случае следует понимать не как более или менее неотвратимый апокалипсис, а прежде всего – как этическую или этическую в своих истоках). По понятным причинам не сбылось обещание современности, на которую так горячо уповал ХХ век, хотя это нередко имело разрушительные последствия. Поэтому, полагает Берарди, будущее осталось позади. В нашей постфутуристической культуре новое – уже не просто вечное возвращение одного и того же, которое Беньямин считал приметой современности в ее дьявольском воплощении. Сейчас сама новизна может повлечь за собой как регресс, так и прогресс, вплоть до того, что сами эти понятия теряют смысл. Так что мы к тому же, как указывает Берарди, наблюдаем явный переход от общности к связи, от единства и солидарности, например к случайным и разрозненным отношениям между «обитателями инфосферы»227, индивидами как монадами, что является следствием в первую очередь расширения интернет-пространства – достижения достаточно ощутимого, чтобы благодаря ему формировались и процветали новые психопатологии. Постфутуризм уничтожает культурные, юридические и психические условия современности. Именно это я пыталась подчеркнуть, говоря с иронией о нарушении норм. Сегодня, по мнению Берарди, нарушение норм ассоциируется с такими личностями, как Берлускони, и легко уживается с медийной популярностью. Именно Бодрийяр предрек как психическую трансформацию, крушение мысли и ценностей, неразрывно связанное с тем, что он называл «логикой симуляции», так и негативные последствия, которыми чревата «энергетическая субъективация» современности228. Размышляя о семье Кардашьян и ее заметном и продолжающем расти влиянии, можно предположить, что культура моды вошла в фазу «постфутуризма», проявляющегося одновременно в «нарочито повышенной экспрессии» и в «опустошенности»229.
6
ХИЛАРИ РАДНЕР
В «Головокружении» (Vertigo), классическом фильме Хичкока, снятом в 1958 году, главный герой, Скотти (Джеймс Стюарт), приводит свою подругу, которая вскоре станет его любовницей, в универсальный магазин. Он хочет купить ей серый костюм, точно такой же, какой годом раньше носила женщина, которую он считает погибшей. Вместе с Джуди (Ким Новак), продавщицей из другого магазина и объектом внимания Скотти, зритель наблюдает, как работающая в универмаге манекенщица демонстрирует почти такой же костюм, который Скотти, однако, отвергает, потому что это не то, что он ищет (вслед за чем комната наполняется и другими забракованными вещами). Хотя, наверное, у некоторых зрительниц и вызвало усмешку предположение, что мужчина в состоянии с ходу отличить опоясывающую талию баску от прямого шва, они могли в то же время нарисовать в своем воображении партнера, способного оценить тонкие нюансы выбранного ими наряда. В конце концов старшую продавщицу озаряет новая мысль, и она просит другую девушку найти костюм, который был в моде в прошлом сезоне, а именно его, как нетрудно догадаться, и пытается отыскать Скотти230.
Поделиться книгой: