Моя прекрасная подружка

— Потерпи, девочка, еще немного, я заберу тебя отсюда, найду тебе нового хорошего хозяина.

— Не волнуйся, — подал голос Тихон. — Ей здесь неплохо живется. Из столовой приношу ей кости…

Я только усмехнулся, поскольку уже твердо решил по возвращении в город звонить в «Общество защиты животных», брать телефоны настоящих любителей собак. Но, если бы я знал, чем все закончится, забрал бы Альму в тот же день.

Глава пятая. Священник-поэт Владимир Нежданов. Неожиданный звонок «птичницы»

Дорога на дачу пролегала через Зеленоград. При въезде в городок около Никольской церкви я увидел старого приятеля священника и поэта Владимира Нежданова. Высоченный, с седой бородой и внушительным животом, он был в рясе, на которой сверкал большой крест. Остановившись, я вышел из машины.

— Какими судьбами?! — проголосил Нежданов, заключая меня в объятия. — Воспользуюсь встречей, немного займу твое драгоценное время, послушай!

Он прочитал стихотворение о дружбе, потом еще два о чем-то возвышенном, и засмеялся:

— Сам понимаешь, я, как поэт, не могу не прочитать тебе последнее. Здесь хорошо работается, здесь нет суеты. Ну, а как священник, не могу не проявить к тебе сострадание — чтой-то ты такой сокрушенный? Что тебя гнетет? Рассказывай!

Я рассказал об Альме и Тихоне.

— Знаю, знаю этого Тихона, — серьезно сказал Нежданов. — Он сторож в дачном поселке. Человек безнравственный, сильно пьющий, в церковь не ходит. Заблудшая душа. По слухам, он и сторож плохой. У дачников вещи пропадают, а он говорит: «Поселок большой, за всем не уследишь. Платите дополнительно, буду вашу дачу охранять особо». Такой вот человек без совести. Ты правильно решил — подыскать собачке нового хозяина, любящего, совестливого. Скажу тебе — там, на птицеферме, есть народ и похуже Тихона. Отлавливают собак, шьют из них шапки.

— Что за дикость? — возмутился я.

— Да, бездушные, злые люди. А зло сжигает человека. Их накажет Бог!.. Я когда вижу такую шапку на каком-нибудь молодце, стыжу его, говорю: «А ведь эта собака была чьим-то другом». Но до них, безбожников, ничего не доходит… Ты не расстраивайся, я помолюсь за тебя, за то, чтоб ты нашел хорошего хозяина собачке. И чтобы у тебя было поменьше неприятностей и побольше хороших неожиданностей. Таких, как наша сегодняшняя встреча.

На даче я ставил трубы для печки-«буржуйки», прикручивал водопроводные шланги, но работалось плохо — как вспомню про Альму в картонной коробке и ее тоскливый взгляд, все валится из рук. В конце концов, я забросил работу и поехал в город.

Дома я сразу позвонил в «Общество защиты животных» и все рассказал про Альму. Мне обещали в ближайшие дни найти Альме нового хозяина. «За эти дни может произойти что угодно», — подумал я и стал звонить всем знакомым подряд «по системе невода» — авось кто-нибудь согласится взять Альму. Я начинал издалека:

— Хочешь совершить добрый, благородный, красивый поступок? — и дальше обстоятельно рассказывал про Альму.

Один приятель сказал:

— С удовольствием взял бы собаку, но у меня с детства аллергия на шерсть.

Другой сослался на большое семейство:

— Дети, внуки, повернуться негде, какая собака?! Да и для детей собака лишь игрушка, а вся забота о ней ляжет на меня. Так что, извини.

Третий простонал:

— Куда мне брать собаку?! У меня у самого собачья жизнь! С женой развелся, работы нет…

Одна приятельница сообщила:

— Я взяла бы собачку, но маленькую, диванную.

Другая, с усмешкой, объяснила:

— Мне прежде надо найти мужа, приручить его и держать на поводке, а потом уж заводить собаку.

Вот такие у меня приятели и знакомые. Ну, а друзья, все как один, держат животных: не собаку, так кошку, не кошку, так черепаху — и дальше, по ниспадающей, вплоть до рыбок. Сами знаете, у каждого свои привязанности. Словом, до полуночи я обзванивал знакомых, но все бестолку. А на следующий день поздно вечером, когда я уже лег спать, неожиданно позвонила «птичница»:

— Приезжайте! Вам надо забрать Альму.

— Что случилось? — спросил я.

— Вам надо забрать Альму, — послышалось и тут же раздались короткие гудки.

«Что за странный звонок? Что могло случится?» — от этих скачущих мыслей я так и не смог уснуть, и чуть свет завел машину и понесся в Зеленоград.

Глава шестая. Страшное зрелище

В шесть утра я въехал в поселок «птичников». На улицах не было видно ни души. Оставив машину около продовольственной лавки, на двери которой висел массивный замок, я быстро направился к «огородам».

На участках собаки негромко приветствовала меня — с одной стороны выполняли «охранный долг», с другой — радовались моему появлению, ведь в их унылой жизни каждый новый человек событие. Лай собак напоминал эстафету: когда я подошел к первому, подавал голос первый пес, у второго — второй и так далее. Но у последнего участка лай не раздался — Альмин участок был пустым! У картонной коробки валялся обрывок веревки. Мне стало не по себе от предчувствия чего-то страшного, внутри все заледенело.

Обойдя участок со стороны кустов, я стал звать Альму. Внезапно послышался шелест раздвигаемой листвы, и среди веток показалась моя рыжая пленница — жалобно заскулив, прижав уши и поджав хвост, она подбежала и легла, уткнув нос в мои ботинки. По всей ее шее вокруг головы зияла глубокая кровавая рана! Какой-то негодяй явно душил ее проволочной удавкой. Осматривая Альму, я еще обнаружил у нее на правом боку гематому — последствие сильного удара.

— Кто ж тебя так, девочка? — ужаснулся я.

Альма еле слышно что-то прохрипела.

— Ничего, ничего, сейчас поедем в лечебницу, дорогая. Главное, ты нашлась и жива, — бормотал я, ощупывая грудь и лапы бедняги, хотел узнать, нет ли еще где ушиба или перелома. К счастью, от моих прикосновений Альма не взвыла, все ползала у моих ног, нервно дышала, скулила и то и дело опасливо оглядывалась. У нее был вид затравленного зверька.

— Пошли скорее к машине, — сказал я.

С пугливой поспешностью Альма засеменила, прижимаясь к моим ногам, боясь, что я, как в прошлый приезд, оставлю ее на этом злосчастном участке.

Как только я открыл дверь машины, Альма забралась на заднее сиденье и взволнованно уставилась в окно. Похоже, она догадывалась, что мы едем туда, где вылечат ее рану, но еще больше ее волновало другое — когда мы тронулись и я обернулся, она смутно улыбнулась мне, как бы говоря: — Я все выдержу, только ты не бросай меня!

При въезде в Зеленоград я притормозил у первого же прохожего и спросил:

— Где здесь ветеринарная лечебница?

Прохожий заглянул в салон машины и, увидев рану Альмы, отшатнулся и, сглотнув, пролепетал:

— Где-то в центре есть.

Вскоре мы нашли ветпункт, но он работал только с девяти часов, то есть, до его открытия было больше двух часов. Между тем, меня беспокоила слишком большая рана Альмы, я опасался заражения крови. Поэтому сразу же решил ехать в Истру, до которой было всего-то двадцать километров. К тому же, я знал — в Истре одна из лучших в области лечебниц для животных.

Глава седьмая. Размышления на дороге. Непредвиденное усложнение маршрута

Дорога на Истру пролегала по холмистой местности: то опускалась в низину к оврагам или мостам через речки, то поднималась на взгорье к небольшим деревушкам с десяток домов, еле выглядывающих из-за черемухи. В те дни, в начале июня, черемуха цвела особенно буйно.

Я вел машину на предельной скорости; «Москвич» работал отлично, как настоящий пожиратель километров. Изредка я поглядывал в зеркало заднего обзора на Альму. Она глубокомысленно смотрела в окно; время от времени вздрагивала, и на ее мордахе появлялась мучительная гримаса — было ясно, рана доставляет ей тягостную боль. Я догадывался о чем она думала — за что с ней так жестоко поступили, ведь она со всеми была дружелюбна, всем проявляла свою симпатию? И что она плохого сделала тем, кто хотел ее задушить?

Да, ребята, так бывает, бывает, доверчивые, открытые к общению животные (и люди) беззащитны, и разные негодяи пользуются этим. Но кто душил Альму? Какой негодяй? И с какой целью? Может, собаколовы? Или кто-то хотел убить ее на шапку?! И было неясно, как ей, бедняге, удалось вырваться из петли? Я представил, как она убежала от изверга, пряталась где-то в овраге, а ночью вернулась на свой сторожевой пост… Видимо, наутро кто-то увидел ее израненную и сообщил «птичнице», а она позвонила мне — возможно, чтобы искупить свою вину.

Я так и не узнал, что произошло с Альмой. Звонить «птичнице» не стал, было противно слышать ее голос. К тому же, она могла и соврать, придумать какой-нибудь «несчастный случай», ведь человек, который обманул однажды, может обмануть и еще раз.

Еще я подумал о том, что во всех цивилизованных странах есть закон об ответственности «за жестокое обращение с животными». У нас в прошлом году этот закон тоже приняли, но он совершенно не выполняется. Недавно соседка рассказала мне:

— …Парень на иномарке хотел задавить дворняжку. Собака перебегала улицу и уже почти прыгнула на тротуар, а он свернул на нее и задел. К счастью, не сильно. Собака завизжала, но, прихрамывая, убежала. Парень остановился, вышел из машины и швырнул вслед собаке бутылку. Я ему крикнула: «Что ж ты, гад, делаешь?!» А он: «Так ведь помоечная дворняга! Только заразу разносит!»

Однажды и по телевидению рассказали о собаке, которую в вестибюле метро избил один охранник. А пес был тихим скромнягой, любимцем продавщиц подземных киосков, они его подкармливали. И милиционеры его любили. «Он нам помогает выявлять пьяных, — говорили. — Как учует пьяного, тихонько гавкнет». Когда прохожие отогнали охранника, пес еще был жив, пытался подняться, но лапы не держали, и он падал на бок. Ветеринарам не удалось спасти собаку, и свидетели происшествия были уверены, охранника посадят хотя бы на год, но суд вынес всего лишь предупреждение.

Но вы, ребята, наверняка, видели и другое. Например, как зимой в мороз бездомные собаки спят в вестибюлях метро. Их пускают погреться… Однажды я был свидетелем, как в вагоне метро на сиденье спал пес. Весь замызганный, в шрамах. Был час пик, в вагоне полно народа, но никто не прогнал собаку. Люди стояли над ним, сочувственно улыбались. «Измучился мотаться по городу, бедный», — сказала одна женщина.

Да, ребята, в большинстве своем наш народ жалостливый, но попадаются, конечно, и безжалостные типы. Как правило, это недалекие, тупые люди.

Рассуждая обо всем этом, я вдруг заметил впереди дорожную «пробку» — несколько машин стояли впритык друг к другу. Остановившись за ними, я пошел узнать, в чем дело. Оказалось, какой-то безумный водитель грузовика, перевозивший ящики с пивом, слишком разогнался и не справился с управлением — его машина перевернулась, перегородив проезжую часть. А весь пивной груз вывалился на асфальт — сотня метров была усыпана битым стеклом, в котором играли солнечные блики.

— Убыток-то какой! Какой убыток! — растерянно бормотал шофер грузовика.

Чуть в стороне стояли водители и пассажиры легковушек, их к месту аварии не подпускал инспектор дорожно-постовой службы — проще говоря, «гаишник». Размахивая жезлом, он строго покрикивал:

— Проезд закрыт!.. Наберитесь терпения!.. Приедет кран, поднимет грузовик… Приедет уборочная машина, очистит полотно…

Я подошел к инспектору, объяснил, что у меня в машине раненая собака и ей срочно нужна операция.

— Все понял, не надо лишних слов. Значит так: вон там есть проселок, сделаете петлю, но в Истру попадете, — он показал на кусты, меж которых петляла проселочная дорога.

По этому объездному проселку, подпрыгивая на ухабах, мы миновали кустарник, затем осиновый перелесок и въехали в смешанный лес со множеством луж на дороге. В лесу пришлось покрутиться — дорога постоянно вытворяла крутые зигзаги, по кузову хлестали ветки деревьев, но, к счастью, на дороге не было завалов, и лужи оказались не топкими. Короче, через час мы въехали в Истру.

Глава восьмая. Доброе сердце и золотые руки Алексея Неведова. Я становлюсь ассистентом хирурга

С угрюмой покорностью Альма вошла вслед за мной в ветеринарную лечебницу. Она чувствовала, что ей предстоит серьезная операция, но полностью доверяла мне, знала — я ничего плохого ей не сделаю.

В приемной за столом пожилая женщина что-то записывала в журнал; увидев Альму, покачала головой:

— Подождите минутку, сейчас врач Алексей Неведов освободится.

Вскоре из комнаты с надписью «операционная» вышла девчонка с кошкой на руках. За ней показался светловолосый парень в белом халате.

— Вот Алексей тебе тяжелая больная, — сказала ему женщина, кивнув на Альму.

— Кто ж это ее так? — обратился Алексей ко мне.

— Какие-то негодяи. Может, собаколовы, может, хотели сшить шапку, ведь у нее красивая рыжая шерсть, — дальше я коротко рассказал о нелегкой судьбе Альмы.

— Да, барышня красивая, — вздохнул Алексей и, осмотрев Альму, добавил: — Такое впечатление, что ее не только душили, но и били чем попало, что было под рукой… Ладно, попробуем зашить, но вы должны мне помочь, хорошо?

Не раздумывая, я согласился.

Алексей сделал Альме укол, а мне сказал:

— Как только наркоз начнет действовать, положите ее на стол. И разведите марганцовку, — он показал на раковину, где стояла трехлитровая банка и пузырек с кристаллическим порошком.

Когда Альма уснула, Алексей стал выстригать шерсть вокруг ее раны, а я смывал шерстинки марганцовкой.

— Лейте больше, не жалейте марганцовку, — то и дело повторял Алексей.

Потом он, через каждые два-три сантиметра, сшивал края раны, а я обрезал нитки и завязывал их узлами. Как ни странно, все это я проделывал довольно спокойно и умело, меня даже похвалил Алексей.

Вы, ребята, конечно, знаете, что есть люди, которые при виде крови падают в обморок. Я не падаю, не потому что бесчувственный или вообще кровожадный, а потому что за свою жизнь насмотрелся всякого и не раз перевязывал раны, делал уколы и прочее. К тому же, когда речь идет о жизни и смерти, у нас появляются недюжинные силы и отвага, и мы делаем то, что в обычной обстановке никогда бы не сделали. Тому масса примеров, и вы, наверняка, о них слышали и, может быть, сами совершали нечто героическое.

Но вернусь к нашей операции. Самым сложным местом оказалась глубокая рана на горле Альмы. Там Алексей вначале сшивал подкожную ткань, сшивал тонкой жилкой, а мне пояснял:

— Эта жилка называется кетгут, она внутри рассасывается. Сейчас еще стянем кожу, двумя швами и между ними вставим резиновую трубочку катетер, на случай воспаления.

Так он и сделал — разумеется, с моей помощью. Операция закончилась. Можно сказать, мы заново пришили Альме голову. Конечно, это преувеличение, но внешне все именно так и выглядело. Я нарочно подробно рассказал об операции, поскольку она была первой по своей сложности в моей жизни. Позднее я еще несколько раз зашивал собакам раны (правда, мелкие) и в какой-то момент вообразил себя настоящим хирургом. Даже подумал: «А не забросить ли мне писанину и не стать ли ветеринаром, ведь, наверняка, на новом поприще добьюсь большего, чем в литературе». Этими смелыми мыслями я поделился со своим другом, драматургом Валерием Ивановичем Шашиным, который, нельзя сказать, что не любит животных, скорее он к ним равнодушен. Выслушав меня, Шашин насмешливо бросил:

— Ты такой же ветеринар, как я танцор Большого театра.

Потом, сообразив, что переборщил, протянул:

— Ну, вообще-то, попробуй. Ты рукастый, может, у тебя и получится.

Альма уже стала приходить в себя. Алексей сделал ей укол антибиотика и протянул мне мазь «левомеколь»:

— Намажьте нашу работу. И дома мажьте. Перевязывать не надо, так быстрее заживет. Через три-четыре дня привозите собачку, посмотрим, как заживает. Она молодая, все должно зажить. Тогда снимем швы. Шерсть отрастет и шрам не будет виден.

От денег Алексей отказался наотрез.

— Я работаю не ради денег, — сказал. — Я люблю животных. Особенно собак. И люблю свою работу.

Надо сказать, в то время все ветлечебницы были государственными и бесплатными — не то что теперь… Недавно я подобрал ворону с перебитым крылом и в ветлечебнице за ее осмотр с меня взяли пятьсот рублей, а за лечение — две тысячи. Ну, какая старушка-пенсионерка может теперь лечить своих питомцев?!

Альма еще окончательно не отошла от наркоза и была очень слаба, поэтому я отнес ее к машине и положил на заднее сиденье, а сам вернулся в приемную. Дежурная записала нас с Альмой в журнал и пожелала «скорейшего выздоровления».

Когда я вновь подошел к машине, Альма уже выглядывала в окно и виляла хвостом. Взгляд у нее уже был вполне осмысленным.

— Все, дорогая, кончились твои мучения. Больше тебя никому не отдам, — сказал я, отъезжая от лечебницы.

Альма в ответ потянулась ко мне и благодарно лизнула в щеку.

Так, спустя четыре месяца, Альма снова оказалась у меня. На этот раз навсегда.

Глава девятая. На даче

Я решил, пока Альма не поправится полностью, обосноваться на даче. Во-первых, участок находился всего в семнадцати километрах от Истры, куда Альму предстояло возить. Во-вторых, началось лето, и жить на природе для больной собаки было как нельзя кстати.

Участок Альме понравился. Да и как он может не понравиться — целых шесть соток, гуляй, сколько хочешь! И никаких грядок, которые надо охранять. И не колючий кустарник, а высокие березы и ели. И не изгородь из досок, а сетка-рабица — прекрасный обзор на все четыре стороны! Ну и, конечно, отличное жилище: не картонная коробка, а брусовой дом (немного аляповатый наш с братом самострой), но с мансардой и печкой-«буржуйкой», да в придачу сарай-мастерская с душем — и все это в полном распоряжении Альмы.

Но главное — звуки и запахи. На птицеферме не смолкал гул с Ленинградского шоссе, по ночам тоскливо выли соседи — сторожа «огородов», а на участке стрекотали кузнечики, в дренажной канаве устраивали концерты лягушки, на крыше дома хлопотали сороки, из леса доносилось кукование, а по ночам в ветвях берез пели соловьи.

Что касается запахов — ну, какие могли быть запахи на птицеферме, если в овраге была свалка?! Оттуда тянуло гнилью. А от вечно пьяного Тихона, сами понимаете, чем несло.

На участке мы с братом цветы не сажали (некоторые полевые росли сами по себе), зато у нас было три вишни и несколько кустов сирени и жасмина, и все они цвели — представляете, какой аромат стоял в воздухе?! Плюс к этому, запах хвои и смолы, которая, как янтарь, блестела на стволах елей. Ну, а с нашим приездом в воздухе появились самые приятные для Альмы запахи — гречневой каши с мясом — то, чего она, конечно же, до сих пор даже не пробовала.