— Да самая малость — немного терпения, немного решимости и капелька ума. Терпения — чтобы спасать достойный брак, решимости — чтоб разрубать мёртвые узы и ума — чтобы отличать одно от другого.
— Решимость-то у меня есть, — сказал Супруг, — и терпения навалом…
— А то ж, — согласился Трикстер, — в этом деле всем обычно не хватает только ума.
Так говорил Трикстер.
38
И приступил к ним Док, и вопрошал:
— Скажи мне, Трикстер, а что ты думаешь об окнах Овертона? Они существуют? И они действительно уже открываются?
Трикстер же отвечал:
— Существует страшилка о том, что они открываются. И нужна она именно для того, чтобы под её вой все окна аккуратно прикрыть.
Так говорил Трикстер.
39
И приступил к ним индеец Пастор, и проповедовал:
— Слушайте и вникайте! В одной утробе сидели два близнеца — верующий и атеист. И спросил верующий атеиста: «Есть ли жизнь после рождения?» — «Нет, конечно, — ответил атеист, — ведь назад оттуда ещё никто не возвращался».
Закончив рассказ, Пастор обвёл слушателей победным взглядом.
— Ну? Что вы можете на это возразить?
Трикстер лениво посмотрел на него и спросил:
— А часто ли твоё дерьмо возвращалось назад в твой зад?
— Ни разу, — смутился Пастор.
— Надо продолжать? — спросил Трикстер. — Или сам вкуришь?
Пастор жалко заёрзал лицом.
— Н-не надо.
— Вот и хорошо, — сказал Трикстер, — а теперь пшёл туда, куда не возвращаются.
Пастор хотел что-то возразить, но не смог и пристыженно засеменил прочь. Мужики молчали.
— Про дерьмо, по-моему, было лишнее, — неуверенно начал Борода, — надо было сразу послать.
— Можно было и сразу. Но я решил дать ему свободу выбора. Выбора направления.
Так говорил Трикстер.
40
И приступил к ним индеец Патриот, восторженный и румяный.
— Скажи мне, Трикстер, ты ведь не будешь отрицать, что у нас со свободой слова не хуже, чем в бэушных демократиях?
— Не буду, — ответил Трикстер.
— Так почему же тогда вы лежите здесь, а не маршируете с нами в одном строю?!
Трикстер рассмеялся.
— По одной простой причине. У нас такая лафа вовсе не потому, что мы обогнали всех на пути к свободе. Но ровно наоборот — потому что мы отстали от всех на пути всеобщего порабощения. И желать мы должны не ускорения гуманистического процесса, который мы возглавляем, но замедления антигуманистического процесса, который мы замыкаем.
И, помолчав немного, добавил:
— А ещё потому, что вы, идиоты, даже этого не понимаете.
Так говорил Трикстер.
41
И приступил к ним Водила, втыкая в новый смартфон и радостно лыбясь:
— Вот интересно, скоро ли машины научатся мыслить?
— Ты хотел сказать, скоро ли они смогут пройти тест Тьюринга? — поправил его Док.
— Нет, он правильно спросил, — возразил Трикстер, — это ты путаешь проблему самоосознания с сугубо прикладным тестом, который вообще не имеет отношения к вопросу. Тест Тьюринга, кстати, скоро сможет пройти любой утюг или чайник. А уж телефон — тем паче.
— Они что, так быстро усложняются? — недоверчиво спросил Водила.
— И это тоже. Но люди упрощаются ещё быстрее.
Так говорил Трикстер.
42
И приступила к ним Юзерка, стеная и кляня Сахарберга:
— Ненавижу этого баблососа! Он на всё готов ради денег! Родную скво продаст, выкупит и снова продаст — но уже дороже! Всю книгорожу засрал спамом! Стоит открыть ленту — и сразу натыкаюсь на рекламу презервативов! Вот нахуа мне это хуа?!
— Опять вчера нажралась? — спросил Трикстер.
— Ну выпила — а что? Имею право! — гордо ответила Юзерка.
— И написала бывшему?
— Ну написала! Я, когда выпью, всегда ему пишу, это уже традиция!
— А как ты его назвала?
— Гандоном штопаным. Так он и есть гандон штопаный! А при чём тут это? Ты мне лучше скажи, зачем Сахарберг засрал мне ленту рекламой презервативов?!
Но Трикстер лишь вздохнул и ничего ей не сказал.
43
И приступил к ним индеец Модератор, и вопрошал:
— В чём отличие сетевых патриотов от сетевых либералов?
— Тут всё просто. Сетевые патриоты рвут жопу за лайки, а сетевые либералы — за лузлы.
Так говорил Трикстер.
44
И приступил к ним Столичный Хипстер, и начал втирать про светлое будущее зелёной энергетики и мрачные перспективы нефтянки.
— Вы ничего не понимаете! — кричал он, размахивая пухлыми ручками. — Нефть — это уже прошлое!
А потом встал в позу, откинул голову и гордо провозгласил одну из своих сентенций:
— Каменный век закончился не потому, что закончились камни!
— И что, — спросил Трикстер, — с тех пор добыча камня сильно сократилась?
— Нет, — растерялся Хипстер.
— Значит, увеличилась? И на сколько порядков?
— На много, — промямлил Хипстер.
— Ну тогда нехай и нефтяной век кончается, нам не жалко.
Так говорил Трикстер.
45
И приступил к ним юный Мультикульт, и укорял:
— Почему вы всегда ругаете систему? Разве не видите, насколько терпимее к меньшинствам стало наше общество?
— К кому? — не понял Водила.
— К людям инаковым, — гордо пояснил Мультикульт.
— Не знаю таких, — сказал Водила.
— А ты, Трикстер, — не унимался Мультикульт, — ты разве не видишь тенденцию?
— Вижу, конечно. Вижу, насколько нетерпимее государство стало к нормальным людям.
Так говорил Трикстер.
46
Пиво в этот день было тёплым, и разговор ненавязчиво перешёл к несовершенству мира. Водила безыскусно обматерил правительство, Старпёр присовокупил к пидарасам сотрудников ЖКХ, Супруг прошёлся по гендеру.
— Куда ни плюнь! — подытожил Док. — Поскреби любого — и найдёшь там такую сволочь…
Мужики замолчали и посмотрели на Трикстера.
— Признайся, — спросил его Док, — наверняка ведь и у тебя в жизни были косяки?
— Были, конечно, — согласился Трикстер, — и немалые. Но только я давно их скурил.
Так говорил Трикстер.
47
И приступил к ним Выселенец со сто первого километра, и вопрошал:
— Господа, не окажете ли посильное вспомоществование продрогшему страннику, замерзающему в этом суровом мире?
Все молчали, ибо странно им было слышать такие речи. Наконец выступил вперёд Водила и вежливо спросил:
— Любезнейший, а вы часом не охуели?
— Отнюдь! — ответствовал Выселенец.
Тогда Трикстер налил ему стакан и сказал пристыженным ученикам:
— Можно выселить человека из культурной столицы, но культурную столицу из человека не выселишь.
Так говорил Трикстер.
48
И приступил к ним Столичный Хипстер — не по зову сердца, но по велению неизбежности. Ибо изгнан был уже отовсюду, и податься ему больше было некуда.
— Нет, ну до чего же поганый у нас народец! — завёл Хипстер свою обычную бодягу.