Замок в облаках

– Нет. Откуда ж ей здесь быть?

– Ха-ха, очень смешно! – Нико сердито сверкнул на нас глазами. – В этот раз вы меня не проведёте, как вчера, с этим дурацким эполетом.

Пока он обиженно накладывал себе на тарелку завтрак, я попрощалась с Пьером и вслед за Запретной кошкой отправилась на первый этаж. Вообще-то я собиралась вернуться к себе и почистить зубы, прежде чем проснутся эти дурацкие воображалы из Лозанны. Но Запретная кошка мурлыча шла передо мной и всё время оборачивалась, словно хотела убедиться, иду ли я за ней. И я пошла за кошкой. Мы пересекли фойе, в котором в такую рань не было ни души, и свернули в коридор, ведущий мимо конференц-зала в направлении бара и библиотеки. Если бы я решила возвратиться к себе, то мне пришлось бы идти кружным путём, но я не имела ничего против: потайная дверь внутри библиотеки вела на служебную лестницу, и по ней можно было как спуститься в подвал, так и подняться наверх, на четвёртый этаж.

Библиотека принадлежала к числу самых уютных уголков отеля. Вдоль стен, от пола до потолка, стояли книжные стеллажи, ломившиеся от книг. Перед каждым окном была устроена уютная полукруглая ниша для чтения с мягкой обивкой, в центре возвышалась старинная кафельная печь, рядом с которой находилась скамеечка, повсюду стояли вольтеровские кресла и журнальные столики с различными фотоальбомами. Кроме того, здесь была специальная библиотечная лесенка на колёсиках, свободно скользившая взад и вперёд вдоль ряда книжных стеллажей семи метров в длину и четырёх в высоту. С такой лесенки даже смахивать пыль было приятно.

Если бы я не работала, а жила в «Шато Жанвье», то торчала бы в библиотеке целыми днями. От натопленной печи по комнате распространялось приятное тепло, в воздухе витал аромат старых книг и полироля. Сюда даже можно было заказать кофе, вино – в общем, всё, что душе угодно. Тем не менее гости заходили сюда редко. По большей части просторная библиотека пустовала.

– Людей отпугивает такое количество книг, – лукаво улыбаясь, ответил месье Роше, когда я поделилась с ним своим недоумением. – Они понимают, как мало на самом деле прочитали, и им становится не по себе.

По-видимому, Запретная кошка тоже не собиралась запрыгивать в одно из библиотечных кресел, чтобы поспать. Она дошла до двери, ведущей на лестницу, и требовательно мяукала перед ней до тех пор, пока я не открыла её.

Дверь была искусно встроена в раздел, где стояли детективы и триллеры, и снабжена обычной табличкой на трёх языках: «Прохода нет. Только для персонала». На втором этаже дверь с лестничной клетки выходила в длинное помещение неправильной формы между Малым башенным люксом и номером 102, в котором обычно хранились пылесосы и чистящие средства.

На третьем этаже с лестницы можно было попасть в промежуточную комнату, где стояли встроенные шкафы с постельным бельём и полотенцами, а через следующую дверь – в коридор, прямо ко входу в Большой башенный люкс, в котором с начала декабря проживали Дон Буркхардт-младший и его родители. На четвёртом этаже лестница вела в то крыло, где находились жилые помещения для мужской части персонала.

Двери, которые вели к чёрному ходу и соответствующим служебным помещениям со второго и третьего этажей, выглядели вполне обычно, как и двери гостиничных номеров, и только служащие знали о том, что на самом деле скрывалось за табличками 103 и 203. Конечно, у некоторых гостей, например у Дона Буркхардта-младшего, которого любые запреты, похоже, только раззадоривали, хватало нахальства и любопытства заглянуть внутрь. Как-то раз Дон напугал меня чуть ли не до смерти. Ничего не подозревая, я открыла дверцу шкафа на бельевом складе и напоролась на его милую рожицу. Мой вопль привлёк внимание фрейлейн Мюллер, которая сначала отчитала Дона, однако в конце концов поверила его объяснению, ведь он так умильно на неё смотрел и так мило шепелявил! Он якобы играл в пиратов и совершенно забыл, где находится. Ха! Просто смешно! Как будто Дон Буркхардт-младший был способен снизойти до невинных детских игр!

Запретная кошка внезапно заторопилась. Она уже не шла, аккуратно ставя лапку за лапкой, а стрелой летела по лестнице, так что, когда я добралась до второго этажа, её уже и след простыл. Такое часто случалось. Сперва она заманивала меня на кружной путь, словно хотела что-то мне показать, а потом просто-напросто исчезала.

В бельевой на третьем этаже был открыт шкаф. Зная, как рассердится кастелянша – фрейлейн Мюллер, увидев подобное безобразие, я хотела было закрыть его, как дверь в коридор внезапно распахнулась. Кто-то вошёл внутрь.

Позже я не могла объяснить, какой бес в меня вселился, однако потом это уже в любом случае было не важно. Я юркнула в шкаф, прикрыла за собой дверь, оказавшись таким образом именно там, где двумя неделями раньше застала Дона, и задержала дыхание. Что-то со мной определённо было не так. Зачем мне понадобилось прятаться в шкафу только потому, что в помещение кто-то вошёл? Я ведь ничего плохого не делала. И выглядела я аккуратно, даже фрейлейн Мюллер не нашла бы к чему придраться. Однако теперь я понимала, что вылезти из шкафа и вести себя как ни в чём не бывало вряд ли получится. Придётся подождать, пока тот, кто вошёл в комнату, кем бы он ни был, не отправится дальше по своим делам.

К несчастью, он не собирался этого делать. Кроме того, оказалось, что в комнату вошли два человека. Они продолжили свою беседу прямо перед дверцей, за которой я спряталась.

– Я не понимаю, почему ты так противишься этому, Рудольф, – произнёс один из них.

В своём шкафу я чуть не грохнулась в обморок – это был не кто иной, как Роман Монфор! Вероятно, из-за снегопада он вчера не смог уехать домой и заночевал здесь.

– Я не упрямлюсь – просто хочу поискать другой вариант, – ответил его собеседник, и по голосу я узнала Руди Рохлю, младшего брата Романа. – Дай нам ещё немного времени.

Роман вздохнул:

– Мы уже сто раз всё это пережёвывали… Ещё одна отсрочка ничего не даст. Более того, если мы промедлим, то упустим и это предложение. А лучшего нам уже не видать.

– Но ведь мы не можем этого сделать, – возразил Рудольф ещё более убитым голосом, чем обычно. – На нас лежит ответственность за этот отель со всеми его традициями, ответственность за служащих. Подумай о своём…

– Брось размазывать сопли! Ответственность, традиции! – перебил его Роман. – Мы и так слишком долго пытались вытащить из болота эту прогнившую развалину с её устаревшими порядками. Боже мой, ты разбираешься в бухгалтерии лучше, чем я, и прекрасно понимаешь, что отель приносит одни убытки. Мы по уши в долгах.

– Возможно, тебе кажется, что у нас никаких перспектив, но ведь у отеля такой потенциал, такая блестящая репутация! Если мы попробуем ещё раз начать всё сначала…

– С такими долгами? Кто, чёрт подери, даст нам кредиты на модернизацию? – снова перебил Роман своего брата.

Я удивилась, что он не вопил во всё горло, как обычно. Нет, он старался говорить тихо. Но это только усиливало эффект от его слов. – Господи, Рудольф, когда же до тебя дойдёт-то, в конце концов! Мы выдохлись, наше время истекло. Отель медленно умирает от старости, наши гости умирают от старости, да и сотрудники компании тоже. Взять хотя бы дряхлого конюха, которому ты всё ещё платишь зарплату, хотя ему давно пора в дом престарелых и он только распугивает постояльцев!

– Старый Штукки прекрасно работает на нас уже много лет, – возразил Рудольф. – Отель – его дом, другого у него нет, и выгнать его отсюда только потому, что он слишком стар, жестоко. И потом, он так хорошо ухаживает за лошадьми…

– В этом и заключается твоя проблема! – прошипел Роман. – У тебя начисто отсутствует экономическое мышление, ты слишком сентиментален. Включи, наконец, мозги! Предложение Буркхардта – наш единственный шанс. Мы сможем отделаться от этой развалины, погасить все наши долги, и у нас ещё останется кругленькая сумма, чтобы начать новое дело.

– Но этот человек – мошенник без чести и совести, готовый разрушить всё, что создали здесь наши дед и прадед, при этом ни на секунду не задумавшись. Кроме того, он некомпетентен. Ты вообще смотрел планы, которые он нам показывал?

– Меня они устраивают. Я люблю чёткие линии и современные интерьеры. Все эти аляпистые завитушки безнадёжно устарели.

– Но сто номеров вместо тридцати пяти! Из одной только малой музыкальной гостиной он собирается сделать три номера! А ведь этот зал помнит звуки скрипки Яши Хейфеца[8] и незабываемый голос Элизабет Шварцкопф![9]

– Всё это было ещё до нашего рождения, Рудольф!

Я была уверена, что Роман пожал плечами.

– Но мы с тобой присутствовали, когда в нашей библиотеке читал свои произведения Отфрид Пройслер![10] Из этой библиотеки Буркхардт собирается сделать гольф-салон. Как тебе может быть всё равно?! Когда я слышу его разглагольствования о парковках, канатных дорогах и гостевых апартаментах, меня прошибает холодный пот.

Меня тоже уже давно прошиб холодный пот. Я предполагала, что «Шато Жанвье» не приносит большого дохода. С сентября, когда я приехала сюда, здесь побывало очень мало постояльцев, но для меня стало ужасной неожиданностью, что дела настолько плохи. Неудивительно, что Дон Буркхардт-младший вёл себя так, как будто ему уже принадлежит весь отель, если его отец и впрямь собирался приобрести его и устроить здесь чёрт знает что.

– Буркхардт – ловкий делец, – продолжал Роман. – Нужно радоваться, что он вообще видит какие-то перспективы у этого Богом забытого клочка земли. Наш прадед давно умер, как и бабушка с дедом и наши родители, которые навязали нам это бремя, не спросив на то нашего согласия. Лично я больше не собираюсь лезть из кожи вон. Если ты и дальше будешь сопротивляться, я просто продам Буркхардту свою долю участия, а ты делай со своей долей что хочешь.

– Ты не можешь так поступить… – промямлил Рудольф.

– Очень даже могу, – возразил Роман. – Хочешь – подавай на меня в суд. Если наскребёшь денег на юриста, конечно.

На пару секунд в комнате воцарилось молчание. Я в своём шкафу снова задержала дыхание.

– Конечно, меня больше устроило бы, если бы мы действовали сообща, ведь мы братья, – в конце концов продолжил Роман таким деликатным тоном, какого я не ожидала от него услышать. – Рудольф, давай вместе достойно покончим с этим делом, прежде чем будет слишком поздно.

– Что же в этом достойного, если Буркхардт швырнёт нам на стол чемодан с деньгами неизвестного происхождения и потребует от нас продать ему наши души?! – с горечью произнёс Рудольф. – А о своём сыне ты не думаешь?

– Вот именно о нём я и думаю в первую очередь, – парировал Роман. – В отличие от нас он будет свободен! Свободен выбрать профессию, которая ему по душе, свободен выбрать место, где ему действительно захочется поселиться, свободен от этой вечной гири на ноге – от долгов, от ответственности. Сын слишком молод и, конечно, не поймёт меня, но на самом деле я делаю мальчику великое одолжение.

Оба Монфора снова на некоторое время замолчали.

– Но он любит отель, – прошептал наконец Рудольф. – Так же, как и я.

Роман застонал:

– Как мне надоела ваша дурацкая сентимента-альность! Кроме этой Богом забытой скалы, на свете есть куча замечательных мест, понимаешь? Почему ты так настроен против изменений и прогресса?

Его слова зазвучали тише, как будто он удалялся. В конце концов я услышала звук хлопнувшей двери, а затем – шаги на лестнице.

– Подожди! – Вздохнув, Рудольф, вероятно, последовал за ним. – У нас есть на чём сэкономить. У меня, конечно, сердце кровью обливается, но, например, кондитерская мадам Клео – это роскошь, от которой мы можем отказаться. Что сказал Одерматт из банка? Он же собирался всё ещё раз просчитать…

Ответ Романа я уже не расслышала. Ещё несколько минут после того, как голоса и шаги братьев Монфор затихли, я неподвижно стояла в своём шкафу и только потом заметила, что моё сердце колотится как сумасшедшее и мне не хватает воздуха.

Я осторожно нажала на дверцу шкафа изнутри, приоткрыла её и выскользнула из своего убежища. Но слишком поздно обнаружила, что перед шкафом снова кто-то стоит.

Незнакомец вытаращился на меня с таким же изумлением, как и я на него. Правда, он пришёл в себя значительно быстрее.

– Смотри-ка, – произнёс он по-английски, – горничная в шкафу…

7

Человека, стоявшего передо мной, я видела впервые.

На незнакомце были тёмный свитер и чёрные джинсы. Он был молодой, очень худой, спортивного телосложения, слегка загорелый, с короткими чёрными волосами, зализанными назад и открывавшими лоб. Его немного раскосые глаза, как у азиатов, выглядели настолько тёмными, что при тусклом свете мне даже показалось, что радужка сливается со зрачком. Вне всякого сомнения, он был самым привлекательным юношей (или мужчиной?) из всех, кого мне довелось увидеть, включая киноактёров.

Когда он заглянул в шкаф, его полные губы изогнулись в насмешливой улыбке:

– Ты одна там пряталась?

– Не твоё дело. – Я обрадовалась, что у меня не пересохло в горле и что мне даже удалось правильно подобрать английские слова. Нападение – лучшая защита. – Доступ в это помещение разрешён только персоналу отеля. Надеюсь, ты здесь работаешь?

Его улыбка стала шире, губы раздвинулись, обнажив безупречные белоснежные зубы. Вероятно, он представил себя в качестве официанта и это зрелище искренне позабавило его.

– В противном случае что?

– В противном случае тебе запрещено находиться здесь, – строго ответила я. – И мне придётся доложить об этом руководству отеля. Я не слышала, как ты вошёл. (Наверное, потому, что как раз переваривала в своём шкафу подслушанную беседу братьев Монфор.)

Незнакомец держался потрясающе – очень прямо, с достоинством и одновременно непринуждённо. Он не мог быть английским актёром, которого все так ждали: по словам месье Роше, актёру уже перевалило за шестьдесят. Возможно, парень танцевал в балете. Или был азиатским принцем.

– Ну так что? – спросила я и скрестила на груди руки.

Юноша рассмеялся:

– Увы, я здесь не работаю! Давай предположим, что я гостиничный вор, который вышел на разведку.

Угу, конечно. А Запретная кошка – замаскированная добрая фея.

– Тогда тебе тем более нельзя здесь находиться, – заметила я.

Он закусил губу, снова пытаясь не расхохотаться. Это подкупало.

– Ну ладно. Тогда давай с самого начала. Там, снаружи, нет никакой таблички «Вход воспрещён» или что-то в этом роде. – Он указал на дверь. – Я думал, через эту дверь можно срезать путь.

– Но на ней указан номер комнаты, поэтому ты вряд ли мог предполагать, что через неё можно куда-то пройти. – Я протиснулась мимо него к двери и открыла её. – Убедился?

Возможно, он видел, как сюда вошли братья Монфор и при этом даже не воспользовались ключом, и ему стало любопытно, куда ведёт эта дверь. Это я могла понять.

Юноша подошёл ко мне так близко, что я ощутила исходивший от него слабый аромат свежего белья и цитрусовый запах. Я непроизвольно вспомнила про рыбу, которую ела на завтрак, и плотнее сжала губы.

– Да, на первый взгляд эта дверь кажется обычной, – снова заговорил юноша. – Я удивился, когда увидел вот это. – Он указал на зелёную светящуюся табличку аварийного выхода, расположенную над выключателем, на которой были изображены бегущий человек и стрелка, указывающая в направлении чёрной лестницы.

Точно. И как я до сих пор этого не замечала?

– Хм-м! – скривилась я. – Но эта табличка сделана на случай пожарной тревоги. А я пока не вижу, чтобы здесь что-то горело. А ты?

Теперь он взглянул мне прямо в глаза, и я увидела, что они не чёрные, а тёмно-карие.

– Не знаю, – тихо ответил он. – Но предпочитаю заранее разведать все пути. На всякий случай. – Он отступил на шаг. – Меня зовут Тристан Браун. Я приехал сюда на праздники с дедушкой, профессором Артуром Брауном. Мы добрались до вас вчера вечером, в самый снегопад.

– Браун, номер двести одиннадцать, – пробормотала я, мысленно пробегая глазами список гостей в ложе месье Роше. На дощечке напротив номера 211 не стояло никаких специальных пометок вроде спа-процедур, аллергии и непереносимости определённых продуктов. Собаки у них не было, Роман Монфор не указал их как VIP-клиентов, и даже на катание на санях они не записались. Ни единой зацепки, по которой можно было бы составить хоть какое-то представление о гостях, проживающих там. Этот номер находился в другом конце коридора, возле комнаты, где поселились мальчики Барнбрук, и напротив комнаты, где проживали молодые родители Барнбрук с малышкой.

Срезать он хотел – ври больше! На пути сюда из своего номера Тристан – кстати, красивое имя, и оно, несомненно, шло ему – должен был миновать главную лестницу и лифты, и если бы действительно хотел спуститься, то воспользовался бы либо тем, либо другим. Ни один нормальный гость не стал бы рыскать по отелю в такую рань и открывать чужие двери, с табличкой аварийного выхода или без неё!

– Тебя тоже, наверное, как-то зовут? – осведомился тем временем Тристан. – Ты горничная?

– Конечно нет! Я ношу форму только для маскировки. – Я понимала, что практикантке не следует беседовать с гостем подобным образом. Фрейлейн Мюллер уже читала мне нотации за то, что я слишком радостно улыбаюсь гостям. Она придерживалась мнения, что персонал относится к движимому инвентарю отеля, поэтому не имеет права демонстрировать эмоции, а тем более вызывать их. Гости не должны были догадываться, испытывает ли персонал какие-либо чувства эмоции и тем более улыбаться им в ответ.

«Будьте скромны, вежливы и никогда не привлекайте к себе внимания. Вы когда-нибудь видели диван, который навязчиво вам улыбается?» – спрашивала меня она, и чрезмерно радостная улыбка моментально сползала с моей физиономии. Если бы фрейлейн Мюллер застала меня за беседой с гостем, подобной сегодняшней, она бы, наверное, погнала меня своей метёлкой из перьев египетского страуса (она обожала её) до самого Бремена.

По-хорошему, мне следовало поскорее убраться отсюда.

– Ты не хочешь рассказать мне, что такого интересного ты делала в шкафу? – Судя по всему, Тристан из номера 211 сдаваться не собирался.

Вместо ответа я притворила за нами дверь и огляделась.

В коридоре не было ни души. На дверной ручке Большого башенного люкса висел полиэтиленовый пакет со свежей газетой, которую выписывал Буркхардт-старший. Во-первых, это означало, что, несмотря на снегопад, разносчику газет удалось добраться до отеля, а во-вторых – что отец Дона в любую секунду может открыть дверь, чтобы забрать свою газету.

Ещё одна причина поскорее исчезнуть отсюда.

Однако Тристан Браун пристал как банный лист и упорно следовал за мной по коридору.

– Ты что, увидела меня и лишилась дара речи?

Ха! Пусть не мечтает!

– Если хочешь знать, из шкафа я звонила своему шефу. Дело в том, что на самом деле я тайный агент ФБР и работаю в специальном отделе по расследованию гостиничных преступлений за границей. Но всё это, естественно, совершенно секретная информация.

Тристан по-прежнему не отставал от меня.

– Понятно, – ответил он с усмешкой. – Но всё равно ты могла бы представиться. Мне необязательно знать твоё настоящее имя. Назови то, под которым ты проводишь здесь расследование.

– Тсс! Постояльцы ещё спят. – Я ускорила шаг. – А ты почему не спишь?

– Из-за разницы во времени. Вчера мы прилетели из Нью-Йорка. Манон? Лулу? Лола? Ты выглядишь как француженка.

Из Нью-Йорка. Ух ты!

– Но ты говоришь по-английски как англичанин.

Мы дошли до главной лестницы. Чтобы попасть в комнаты персонала в южном крыле, следовало свернуть налево, а номер Тристана находился дальше по коридору, в самом его конце.

Я остановилась возле ниши, в которой висела картина с дамой с жемчужным ожерельем. Она была написана настолько мастерски, что, если не присматриваться, могло показаться, будто эта дама со сложной бальной причёской и в платье с глубоким декольте живая и стоит, повернувшись к тебе, за вышитыми красными бархатными портьерами. Красавица положила руку на спинку стула, в другой она держала театральный бинокль, и мне почудилось, что она смотрит на меня с укоризной. И не без причины!

– Я англичанин, – принялся объяснять Тристан. – В Нью-Йорке я был по работе.

– По работе? – насмешливо повторила я и в конце концов плюнула на все предписания фрейлейн Мюллер, касавшиеся должного поведения персонала. Беседа с Тристаном напоминала мне игру в пинг-понг: невозможно было не отбить мяч. – Тебе же только девятнадцать!

– Мы, гостиничные воры, рано начинаем свою карьеру! – рассмеялся Тристан. – Так всё-таки, я хотел бы знать: ты француженка?