Помоги проекту - поделись книгой:
Создание общественной культуры города подразумевает как формирование общественного пространства для взаимодействия между различными социальными группами, так и создание визуального образа города. Степень присутствия той или иной группы в общественном пространстве зачастую определяется посредством урегулирования вопросов физической безопасности, культурной идентичности, близости социальных и географических сообществ. Эти вопросы сотни лет были источником забот и тревог городских жителей. Они остаются актуальными и сегодня, поскольку городское население становится все более разнообразным. Сегодня установки на культурную реорганизацию наиболее наглядно проявляются в трех основных векторах изменения культурной идентичности:
– от локальных образов к глобальным;
– от общественных учреждений к частным;
– и от этнически и расово гомогенных сообществ к районам с более разнородным населением.
Эти довольно абстрактные принципы оказывают вполне конкретное влияние на структурирование городского общественного пространства (см.: рисунок).
Илл. 8. Концепция общественного пространства
Общественные пространства
Из всех общественных пространств Америки быстрее всего растет количество тюрем. Тюрем строят больше, чем жилых домов, больниц или школ. Как бы замечательно она ни была организована и какими бы яркими красками ни раскрашивали там стены, тюрьма – это по-прежнему строго охраняемый объект, построенный за минимальные деньги, чья архитектура служит одной цели – постоянному наблюдению. Можно вспомнить и более приятные общественные пространства – например, парки, которые я регулярно посещаю в Нью-Йорке. Но можно ли с уверенностью сказать, что парк Гудзон-ривер, ближайший ко мне Бэттери-парк-сити или Брайант-парк на 42-й улице – это места менее охраняемые или более доступные, нежели места заключения? С тюрьмами новой формации эти парки роднит несколько характерных и весьма показательных для нашего времени черт. Строительство или реконструкция этих пространств в период, когда город переживает финансовый упадок, подтверждает следующую тенденцию: тем, как будет выглядеть то или иное общественное пространство, сегодня все меньше распоряжается муниципалитет и все больше – частный сектор. Упадок традиционных общественных пространств из-за преступности, предполагаемого присутствия представителей меньшинств и низших классов подтолкнул создателей новых парков к использованию дизайна в качестве завуалированного, но от этого не менее строгого кода доступа. Предельно четко обозначенные правила поведения развешаны по всей территории, а за их соблюдением следит большое количество уборщиков и охранников, работающих как в частных, так и в муниципальных организациях. Зачистка общественных пространств возвращает привлекательность прилегающей недвижимости и восстанавливает образ города в целом.
Весьма важным представляется понимание истории этих общественных пространств, чье центральное расположение носит символический характер. Так, по истории Центрального парка (
Илл. 9. Эстетизация страха: новый ландшафтный дизайн и полицейские в униформе призваны вернуть порядок в Брайант-парк. Фото Alex Vitale
К концу 1950-х годов, когда губернатор Арканзаса Орвиль Фобус не смог более препятствовать расовой интеграции в средней школе города Литл-рок, общественные парки, бассейны и многоквартирные дома были официально открыты для всех жителей города без исключения. В течение 1970-х годов общественные пространства, в особенности в городах, испытали на себе последствия курса на перевод пациентов психбольниц со стационарного на амбулаторное лечение, который не сопровождался достаточными усилиями по адаптации и созданию необходимых для них жилищных и прочих условий. Улицы наводнили «не такие», и многие из них очевидно нуждались в помощи и страдали от дезориентации. В начале 1980-х снос дешевых жилых домов в центральных районах, в особенности гостиниц с одноместными номерами, и катастрофическое снижение объемов строительства социального жилья привели к серьезному обострению проблемы бездомности. Общественные пространства, и в частности Центральный парк, стали непреднамеренно использоваться как убежище для лишившихся крова. Как и на протяжении всей истории, процесс демократизации общественного пространства осложнялся возможным или мнимым риском для физической безопасности.
На улицах и в парках стали появляться бивуаки душевнобольных, которых выпустили из стационаров, не предоставив ни жилья, ни лечения. Рядом с ними на тротуарах на ночлег устраивались наркоманы, отбившиеся от семьи и отрезанные от любых систем поддержки. На целом ряде судебных процессов делалось все возможное, чтобы представить этих людей отъявленными преступниками. В Нью-Йорке наспех организованная система ночлежек предлагала койки на ночь в заведениях, где часто было небезопасно, но и этих не хватало на всех. На более длительные периоды выделялись номера в гостиницах, а бездомным семьям предоставлялись дотационные квартиры. Ни одна из государственных инициатив не касалась корневых проблем бездомности – бедности и безработицы, нехватки дешевого жилья, больниц и реабилитационных центров для наркоманов. Однако присутствие бездомных было по-прежнему заметно на улицах и в парках, на площадках возле дорогих многоквартирных домов, в атриумах офисных центров, в вагонах и вестибюлях метро, на автобусных остановках, железнодорожных станциях, под мостами и эстакадами.
В итоге бездомных выжили из нью-йоркских парков путем создания «укрепленных пространств», о которых Оскар Ньюман писал в 1960-х годах, и используя принципы проектирования, которые в 1980-х годах были развиты Уильямом Уайтом. Детские площадки оградили, чтобы на них могли находиться только дети и их сопровождающие, а парки стали закрывать на ночь. Томпкинс-сквер в Нижнем Манхэттене с 1988 по 1991 год был местом ожесточенных столкновений между полицией и владельцами близлежащих домов, с одной стороны, и панк-активистами и ночующими там бездомными, которые выступали против джентрификации, – с другой. Когда парк открылся после двух лет реконструкции, просматриваемость была такова, что дети на площадках, молодежь, занятая спортивными играми, и пожилые люди на скамеечках могли приглядывать друг за другом, не покидая собственных зон пользования.
В 1989 году Комитет охраны Центрального парка – частная управляющая организация – объявила о необходимости снести Эстраду Наумбурга – место, где с 1930-х по 1950-е проводились популярные концерты, а теперь собирались бездомные. Похожим образом Корпорация по восстановлению Брайант-парка принялась зачищать деловой район, прилегающий к центру, руководствуясь разработанными Уайтом принципами проектирования общественных пространств. Основная идея Уайта состояла в том, что, привлекая в общественное пространство больше «нормальных» пользователей, мы делаем его более безопасным. Чем больше «нормальных» пользователей, тем меньше пространства для маневра остается бродягам и криминальным элементам. «Корпорация по восстановлению Брайант-парка» старалась, чтобы ее детище стало эталоном городского общественного пространства. Она полностью изменила ландшафтный дизайн парка, сделав его доступным для женщин, которые раньше не любили заходить в него даже средь бела дня (см.:
На примере Центрального парка, Брайант-парка и Гудзон-ривер-парка видно, как общественные пространства становятся все менее общественными: сегодня они в определенном смысле менее доступны, нежели за всю вековую историю. Все упомянутые территории управляются и финансируются полностью или в большей степени частными организациями, которые зачастую выступают как квазигосударственные. Частные предприятия обладают куда большими ресурсами, чем аналогичные государственные учреждения. В дизайне каждого парка проявляется четкое представление о том, каким должен быть городской отдых. Повышенная забота о безопасности наиболее заметна в своих физических проявлениях: высокие ворота, частные охранные фирмы, служители, неусыпно следящие за порядком. Учитываются главным образом интересы платежеспособной публики, людей, которые ценят общественные пространства в качестве объекта визуального потребления. Однако вопрос о том, чтобы отдать управление парками в ведение исключительно государственных учреждений, даже не поднимается. Когда «Нью-Йорк таймс» горячо одобряет инициативу, по которой девелоперов обяжут создавать публичные зоны вдоль морского побережья в черте города, тут же следует оговорка, что обслуживание такого важного общественного пространства может финансироваться только путем государственно-частного партнерства (
Основным поводом для приватизации общественных парков служит неспособность властей организовать за ними надлежащий уход. С 1960-х годов, когда самые разнообразные социальные группы стали добиваться права использовать парки под свои нужды, департамент парков Нью-Йорка задыхается от нехватки бюджетных средств. Обслуживание Центрального парка сегодня наполовину финансируется Комитетом охраны Центрального парка, что дает этой организации соответствующую долю влияния на политику парка. Основанный несколькими финансовыми донорами в 1980-х годах, Комитет первоначально был нацелен на сбор средств в частном секторе для предотвращения физического разрушения парка. Однако вскоре у Комитета прорезался командный голос. Комитет публично поддерживает инициативу бюро Olmsted and Vaux, когда-то спроектировавшего Центральный парк, создать естественный ландшафт для созерцания. Чаще всего они украшают парк, восстанавливая строения и мосты XIX века, или запускают программы по естествознанию, или открывают каток на одном из прудов. Кроме того, Комитет исполняет роль арбитра между социальными группами, когда одни хотят заниматься здесь спортом, а другие – устраивать демонстрации, становясь посредником между бездомными и бегунами, между спортсменами, приезжающими в парк со всего города, и посетителями из бедных районов на северной границе парка. Комитет открыто высказывается за наем в штат парка работников, не состоящих в профсоюзах. В то время как Рой Роузенцвейг и Бетси Блэкмар (
Брайант-парк в периферийной части центра города являет собой пример еще более агрессивной приватизации. Объявленный исторической достопримечательностью в 1975 году, парк площадью 9 акров (3,64 га) по сути управляется Корпорацией по восстановлению Брайант-парка, крупнейшими участниками которой являются кабельный телеканал
Проект Брайант-парка был разработан в 1934 году и основывался на идее Олмстеда о необходимости выгородить из шумного города природную зону, предназначенную для отдыха. Однако к концу 1970-х годов этот принцип привел к тому, что офисные работники как целевая аудитория парка оказались вытесненными за его пределы, тогда как внутри преобладали наркоторговцы и бродяги. При создании Корпорации ее основной задачей стала разработка нового проекта, который бы обеспечивал безопасность пространственно и визуально. Стену вокруг парка сделали ниже, а рельеф выровняли с окружающими парк улицами. Корпорация закупила переносные стулья и выкрасила их в зеленый цвет, как в парижских парках, приняв во внимание идею Уильяма Уайта (
Парк патрулируют еще и охранники в гражданской одежде. На всех входах висят правила, запрещающие сбор цветов, употребление наркотиков и алкоголя, за исключением напитков, купленных в заведениях парка, и те нельзя выносить за пределы этих заведений. Там же сообщается, что парк открыт с 9:00 до 19:00, что приблизительно совпадает с рабочим днем. В правилах особо отмечено, что в урнах парка в поисках вторсырья могут копаться только бездомные из близлежащих ночлежек. В отличие от служащих Департамента парков, работники, обслуживающие Брайант-парк, не являются членами профсоюза, и начальная ставка для них составляет 6 долларов в час – вдвое меньше, чем у профсоюзных работников других парков города.
В солнечный летний день Брайант-парк заполняет от 1500 до 6 тысяч офисных служащих, которые приходят сюда на обед. Все переносные сиденья и скамейки заняты, многие сидят на газонах, на краю чаши фонтана, даже на посыпанных галькой дорожках. Мужчины и женщины едят принесенный с собой обед в одиночку, парами и целыми группами. Здесь нарушаются некоторые из устойчивых социальных паттернов. Женщины спокойно разглядывают проходящих мужчин, при этом мало кто из мужчин пожирает взглядом привлекательных женщин. Белые составляют большинство посетителей парка, этнические меньшинства кучкуются вдали от центральной аллеи. Мало кто обращает внимание на спонсорскую развлекательную программу: когда комик с канала
Проблема управления Брайант-парком далеко не нова (
После реконструкции характер Брайант-парка изменился. Он стал местом, куда люди ходят, чтобы побыть рядом с другими людьми, местом встреч и общения. Джон Бергер (
Недостаток подобных общественных пространств в том, что они оказываются в слишком тесной зависимости от элит частного сектора – как отдельных спонсоров, так и крупных корпораций. Особенно это касается публичных пространств в центре города, реконструкция которых с наибольшей вероятностью приведет к повышению цен на недвижимость и чьи притязания на то, чтобы стать одним из символов города, наиболее обоснованны. Передать такие места в руки топ-менеджеров корпораций и частных инвесторов означает позволить им преобразовывать общественную культуру по своему усмотрению. Это ведет к нарушению таких базовых принципов общественных пространств, как общественный контроль и открытый доступ.
Комитет охраны Центрального парка – это группа из тридцати частных лиц, которые сами выбирают себе преемников. Среди них есть представители крупных корпораций, чьи штаб-квартиры расположены в Нью-Йорке, крупнейших финансовых и государственных учреждений. В составе участников отразились как давние традиции (из «джентльменов» состоял Совет попечителей, который утверждал первоначальный проект Центрального парка еще в 1860-х), так и новые порядки (невыборная трехсторонняя Чрезвычайная комиссия финансового контроля, курирующая городской бюджет со времен бюджетного кризиса 1975 года). Идея о том, что Центральным парком должен управлять Попечительский совет, периодически возникала вплоть до 1930-х, а в 1970-х появилась снова (
Корпорация по восстановлению Брайант-парка, являясь дочерней структурой «Бизнес-инициативы по развитию района Брайант-парка», развивается в соответствии с относительно новой для Нью-Йорка и других городов Соединенных Штатов моделью, позволяющей владельцам предприятий и недвижимости самим облагать себя налогом на содержание и развитие общественных зон и брать эти зоны в свое управление. Этот формат появился еще в 1970-х, когда возникли районы специального налогообложения; в 1980-х название поменялось на более жизнерадостное словосочетание – бизнес-инициатива по развитию района (сокращенно БИРР, англ. – business improvement districts, BID). БИРР можно организовать в любом коммерческом районе. Поскольку городские власти со времен бюджетного кризиса 1975 года постепенно снижают расходы на уборку и вывоз мусора с торговых улиц, владельцы предприятий и недвижимости только рады подхватить этот провисший край. Для легализации подобных инициатив понадобился новый закон, ведь в отличие от торговых центров торговые улицы принадлежат городу и городские власти отвечают за их содержание. БИРРы были созданы в 1983 году актом Законодательного собрания штата Нью-Йорк. К 1993 году в городе Нью-Йорк было зарегистрировано и действовало 26 БИРРов: 10 – в Бруклине, 9 – в Манхэттене, 5 – в Квинсе и по одному в Бронксе и Стейтен-Айленде. В 1994 году, когда новые БИРРы по-прежнему регистрировались, в Нижнем Манхэттене возник супер-БИРР, который занимает площадь от Сити-холла до Бэттери-парка. Одна из «общественных» задач этого БИРРа состоит в развитии территорий вокруг Международного торгового центра и Бэттери-парк-сити, которые принадлежат городу, но отданы в аренду частным девелоперам. Вместе с тем представители частных школ и многоквартирных домов богатого Верхнего Ист Сайда обсуждают возможность создания БИРРа с целью противодействия росту преступности при помощи местной охранной фирмы. БИРРы распространились и в других штатах: в одном Нью-Джерси их 400.
Манхэттенские БИРРы – самые богатые в Нью-Йорке, что отражает и цены на недвижимость, и размах бизнеса в этом районе. Если целевые сборы всех 10 бруклинских БИРРов за 1993 финансовый год в сумме составили чуть менее 4 миллионов долларов, каждый из манхэттенских БИРРов собрал чуть больше той же суммы. У богатых БИРРов больше возможностей. БИРР, организованный в торговом переулке в Квинсе (на окраине Нью-Йорка), может заплатить за уборку и вывоз мусора да повесить гирлянды на Рождество, а вот БИРР недалеко от центра может содержать целые службы. «Гранд Централ Партнершип», объединение из 53 кварталов с центром на 42-й улице возле Брайант-парка, нанимает дворников и охранников, предоставляет им униформу, содержит информационный киоск для туристов, обновляет подсветку Центрального вокзала, закрывает улицу перед главным входом на вокзал и организовывает там открытый ресторан, нанимает лоббистов в Законодательном собрании штата, чтобы они выбивали дополнительные фонды из бюджета. Кроме того, пока служащие небольших БИРРов беспокоятся, что работают без пособия по болезни и пенсионных отчислений, исполнительный директор «Гранд Централ Партнершип», который также курирует деятельность Корпорации по восстановлению Брайант-парка, получает 315 тысяч долларов в год – в два раза больше, чем мэр.
Какой может стать общественная культура в таких условиях? Если БИРРы, создавая на улицах города свой Диснейленд, манипулируют законом по собственному усмотрению и выплачивают своим предприимчивым управляющим настолько высокие зарплаты, насколько позволяют цены на недвижимость? Если выборные чиновники и впредь будут призывать к разрушению коррумпированных и неэффективных государственных учреждений, несложно представить себе тотальную приватизацию, когда БИРРы заменят муниципалитет. На второй ежегодной конференции БИРРов Нью-Йорка мэр-республиканец Рудольф Джулиани рапортовал: «Страна и город переживают сложный период переосмысления собственных установок. На этом фоне БИРРы Нью-Йорка добились весьма ощутимых успехов. Это наиболее жизнеспособная форма местного самоуправления» (
«Гранд Централ Партнершип» – БИРР, основанный в центральном районе в 1988-м, спустя четыре года взял на себя одну из ключевых функций государства – продажу облигаций. Облигации со сроком погашения в тридцать лет разошлись на 32,3 миллиона долларов и получили от Moody’s и Standard&Poor’s инвестиционный рейтинг А1, что выше, чем у облигаций города Нью-Йорка. Но если в качестве гарантии муниципальных облигаций выступает целый ряд налогооблагаемых объектов, облигации БИРРов обеспечиваются специальным налогом на собственность, который владельцы зданий ежегодно выплачивают БИРРу. Средства, вырученные от продажи облигаций, «Гранд Централ Партнершип» планирует направить на реконструкцию общественных пространств на подконтрольной территории и взять на себя выполнение проектов, которые городским властям оказались не под силу. Виадук на Парк-авеню закрыли и сделали пешеходной зоной, и БИРР, выступая в качестве некоммерческого девелопера, создает новое пространство – отдает его в аренду ресторану. Через дорогу планируется устроить демонстрационную зону для новинок в области уличного освещения, ландшафтных решений, уличной мебели, киосков, светофоров и указателей.
Мы знаем, кто определяет образ города, – но кто будет его населять? Муниципальные комитеты одобрили планы БИРРа не в последнюю очередь потому, что владельцы расположенной здесь собственности (среди которых и корпорация «Филип Моррис») и их проекты обещают прибыль. А вот местный общественный совет, в котором представлены интересы самого широкого круга предпринимателей, выступил против проекта БИРРа, потому что он приводит к перегруженности других улиц, а кроме того, меняет аутентичную суетливую атмосферу района вокруг Центрального вокзала, где всегда преобладали предприятия малого бизнеса (
В исковом заявлении, поданном 1 февраля 1995 года в Федеральный районный суд Южного района Нью-Йорка, в частности говорится:
Партнерства Гранд-Централ и 34-й улицы годами ущемляли права бездомных… их соблазнительно преподанные программы «Твой путь к занятости» давали ложные надежды на обучение и получение значимой работы. На самом деле участники этой программы не получают ни того ни другого. Это наживка, на которую Обвиняемые ловят бездомных, предлагая им оплату ниже установленной законом. …Эта дешевая и по большей части беззащитная рабочая сила дала Обвиняемым возможность получить серьезные контракты, поскольку использование низкооплачиваемых бездомных позволяет им предлагать более низкие цены, нежели у конкурентов, которые оплачивают работу своих сотрудников в соответствии с законом.
Когда в январе 1995 года Партнерство предложило расширить зону своей юрисдикции по Мэдисон-авеню до 56-й улицы, включая «Сони-плаза», единственным принципиальным противником этого выступила Коалиция за права бездомных.
Под предлогом совершенствования общественных пространств БИРРы по сути поддерживают явно выраженную социальную стратификацию. Подобно Обществу охраны Центрального парка, они направляют инвестиции в основное пространство, обладающее и реальным, и символическим значением как для элит, так и для других социальных групп. Богатые БИРРы Манхэттена обладают ресурсами, несравнимыми с ресурсами других районов города, и создание БИРРов ничего бы не изменило. Проявление способности богатых БИРРов успешно переживать общегородские финансовые затруднения лишь подтверждает опасения, что преуспевание нескольких центральных районов будет все отчетливее выделяться на фоне обнищания остального города.
БИРРы можно воспринимать как возврат к цивилизованному городу, «попытку избавить общественное пространство от ставшего привычным ощущения угрозы, из-за которого покупатели, а за ними владельцы магазинов и горожане в целом ретируются в пригороды» (
Каждому району города предлагается своя модель визуального потребления, соответствующая платежеспособности: культура, таким образом, становится механизмом стратификации. Публичная культура общественных пространств пограничных районов между центром и окраинами распространяется БИРРами победнее. Ее основными чертами являются понятный дизайн, ощущение безопасности, историческая архитектура и многолюдная толпа, где все друг другу улыбаются, как в пригородных торговых центрах. На выбор мотивов местной идентичности ключевое влияние имеют владельцы магазинов и коммерческой недвижимости. А поскольку большинство из них живут не в этом районе, а то и не в Нью-Йорке, их представления о публичном пространстве имеют эклектичный характер: это может быть город, с которым связаны какие-то особенные воспоминания, уютная европейская площадь, пригородный торговый центр, «Мир Диснея». Так или иначе, но их представления об общественном пространстве коренятся, как правило, в коммерческой культуре.
Интересным способом присвоения БИРРом функций публичной культуры является новый «местный суд» на Таймс-сквер, который возник из инициативы, предложенной чиновниками, близкими к БИРРу Таймс-сквер, а именно – осуществлять функции мгновенного правосудия по преступлениям, совершенным на данной территории, в местном неиспользуемом кинотеатре (
«Суд Таймс-сквер» обещал создать новую публичную культуру, соответствующую исторической подоплеке этого места: «Когда красные бархатные кресла заполнят внимательные зрители, от судей и адвокатов можно будет ожидать того достоинства и высокого профессионализма в исполнении своих функций, которых уже давно не увидишь в Уголовном суде. Приговоры также станут гораздо разнообразнее и полезнее для общества, нежели обычные в таких случаях штрафы или краткие сроки заключения: так, наперсточников можно будет приговаривать к принудительным работам по уборке улиц» (
Безопасность, этничность и культура
Одну из наиболее ощутимых угроз для общественной культуры несет политика повседневного страха. Физическая агрессия, беспричинное насилие, преступления на почве ненависти к определенным группам населения: опасность нахождения в публичных пространствах полностью подрывает принцип открытого доступа. Пожилые люди, живущие в городах, постоянно испытывают страх, поскольку упорядоченность времени и мест, к которой они привыкли, претерпевает негативные изменения. Пожилой еврейский политик, который с 1950-х живет в Браунсвилле, еврейском рабочем районе Бруклина, говорил мне: «Моя жена могла выйти из дома, чтобы встретить меня с политического митинга, оставив детей дома с открытой дверью». Дама из еврейского сообщества вспоминает о тех же временах: «Я ходила на концерты на Манхэттене в норковой шубе и возвращалась в час ночи на метро». Воспоминания бывают преувеличенно радужными, тем не менее суть их ясна. Нынешние опасения этих людей не так уж отличаются от страха черных мужчин, которые рискуют попасть в неприятности, если оказываются в преимущественно белых районах ночью, или тревоги полицейских и пожарных, на которых совершают нападения, когда они пытаются использовать свои полномочия в столкновениях с уличными бандами, наркоторговцами или просто вооруженными подростками. Города просто недостаточно безопасны для активного участия жителей в общественной культуре.
Проблему преступности, как правило, пытаются решить путем строительства новых тюрем и применения смертной казни – таков привычный ответ на политику страха. «Посадить всех поголовно», – услышала я как-то в автобусе, и в этом предложении подобная политика была лишь доведена до смехотворного предела. Другой вариант – передача в частную собственность и милитаризация общественного пространства, в результате чего на улицах, в парках и даже в магазинах повышается уровень безопасности, но снижается уровень свободы. Еще можно создавать пространства типа торговых центров или Диснейленда, которые только кажутся общественными, потому что множество людей пользуются ими для одних и тех же целей. Принимая во внимание риторику социального равенства, традиции гражданского общества и рыночную экономику, социальное разграничение общественных пространств задача не такая простая. Уход от «реальности» (
В «Кварцевом городе» Майк Дэвис (
Джентрификация, сохранение исторических зданий и другие культурные стратегии по обеспечению визуальной привлекательности городских пространств обозначились как основные направления развития в конце 1960-х – начале 1970-х годов. В тот же период страх прочно закрепился в городских пространствах. Избиратели и элиты – широко понимаемый средний класс Соединенных Штатов – могли воспользоваться сложным моментом изменения государственной политики для борьбы с бедностью, урегулирования этнической конкуренции и вовлечения всех слоев населения в общественные институты. Однако они предпочли купить себе безопасность, что привело к мощному росту отрасли частных охранных предприятий. Такая реакция во многом была порождена пресловутым падением общественной морали, «ниспровержением практически всех устоявшихся авторитетов» (
Численность и эффективность частных армий, принадлежащих охранным агентствам, росли быстрее, чем государственные органы охраны порядка. В конце 1960-х – начале 1970-х (указываются разные даты) численность работников всевозможных частных охранных организаций начала превышать численность сотрудников государственных правоохранительных органов. С середины 1970-х, когда муниципальные бюджеты стали сокращаться, занятость в государственных организациях выросла значительно меньше, чем в частных. На сегодняшний день в Калифорнии на одного сотрудника государственных охранных организаций приходится 3,9 сотрудника частных охранных фирм. В менее урбанизированной Индиане соотношение более ровное: 1,7 охранников на 1 полицейского. Исследователи полагают, что к 2000 году 73 % «сотрудников охраны» будут работать в частном секторе, тогда как в полиции и других правоохранительных органах будет занято всего 27 %.
Притом что существенная часть охранников работает на частные корпорации, частно-государственное партнерство в этой области неуклонно растет. В Нью-Йорке частные и государственные органы обмениваются информацией и делят между собой функции экстренного реагирования (
С точки зрения политэкономии, уменьшение сотрудников государственных органов на фоне роста занятости частных охранных фирм рассматривается как часть общей тенденции приватизации. Урезание государственного бюджета ограничивает рост государственных расходов даже на полицию. Однако и деятельность частных фирм имеет свою цену. Издержки на безопасность, которые несет частный сектор, перекладываются на общественный сектор, поскольку потенциальные преступления вытесняются из охраняемых территорий в другие районы города, предоставленные самим себе и присмотру полиции. И преступный мир, и правоохранительная система, и частные охранные предприятия задействуют высокий процент безработных – «резервную армию» в более буквальном смысле, нежели подразумевал Маркс в своей знаменитой фразе о «резервной армии безработных». С сокращением рабочих мест на заводах жители больших городов, в особенности представители меньшинств, ищут трудоустройства в охранных предприятиях, тогда как их преимущественно белые коллеги из небольших городков и поселков идут в основном работать в тюрьмы.
Географы Джон Джэкл и Дэвид Уилсон (
В прошлом те, кто жил настолько близко друг к другу, что приходилось вырабатывать некие правила общего пользования публичным пространством, были, как правило, людьми небогатыми. Сильнее имущественного ценза была только расовая сегрегация, имевшая законную силу на Юге и силу традиции во многих северных штатах до 1960-х годов, когда ощущение опасности у белых увеличилось, что неудивительно. Помимо сегрегации, сложившийся общественный порядок бедных районов подразумевает разделение территории по этническому признаку. Это включает в себя систему «упорядоченного разделения», которую описал чикагский социолог-урбанист Джеральд Саттлс (
Этничность и частные охранные предприятия сформировали городскую общественную культуру, которая симулирует общедоступность. Правила хорошего тона старой цивилизации по отношению к незнакомцам – вежливость, отсутствие агрессивности, такт и доверие – утратили значение перед лицом страха за физическую безопасность и драматизации этнического разнообразия. В каждом таблоиде в хронике происшествий содержится сообщение: публичные пространства слишком опасны для общественной культуры. Ученики начальных школ носят самодельное оружие, подростки совершают по отношению друг к другу преступления сексуального характера. Даже этнически гомогенным сообществам не хватает сплоченности. В большинстве штатов и жертвы преступлений, и осужденные преступники в подавляющем числе случаев принадлежат к африканским или латиноамериканским этносам из внутригородских гетто (
В повседневной городской жизни «другим» может оказаться продавец или официант, обратившийся к вам, как к своему приятелю, кассирша в супермаркете или служащая в банке, выстукивающая по клавишам трехдюймовым маникюром, машинист метро, чей тюрбан – это первое, что вы видите, когда поезд с грохотом подъезжает к станции. Вместе с тем, несмотря на дискуссии, которые продолжались со времен Чикагской школы в 1920-х и до «деклассированной» школы 1980-х, многие социальные практики, ранее считавшиеся сугубо «субкультурными», сегодня переходят границы классов и этносов. Употребление наркотиков, внебрачные дети и матери-одиночки стали более частыми явлениями во всех слоях населения. Белые копируют афроамериканских рэперов (называющих себя «ганста», с отсылкой к предыдущему поколению иммигрантов, оставивших свой след в обществе). Из борьбы предыдущих поколений за существование, как социальное, так и сексуальное, извлекаются важные уроки. Индустрия развлечений производит общих для всех кумиров и доступные всем ритуалы.
В таком ландшафте нет безопасных мест. Отличие беспорядков в Лос-Анджелесе 1992 года от более ранних бунтов состояло в том, что бесправные массы готовы были нарушить практически любые географические границы, кроме, пожалуй, заборов, за которыми живут богачи. Насильственный отъем машины у владельца – одно из самых распространенных преступлений в Америке – может случиться на шоссе, а может – на парковке возле ресторана быстрого питания. «Если уж в “Макдональдсе” ты не чувствуешь себя в безопасности, то где ж тогда безопасно?» – вопрошает водитель из Коннектикута (
В конце 1940-х – начале 1950-х годов был короткий период, когда в городских рабочих районах замаячила возможность интеграции белых и афроамериканцев в более или менее единый социальный класс. Однако мечту похоронили программа переселения в пригороды, продолжение расовой дискриминации в вопросах трудоустройства, упадок социальных служб в расширяющихся этнических гетто, огульная критика движения за интеграцию из-за ассоциации с принципами коммунистической партии и страх перед преступностью. В течение последующих пятнадцати лет, периода достаточно длительного, чтобы при сегрегации выросло целое поколение, внутригородские гетто обросли стереотипными образами «другого». Жизнь меньшинств из рабочего класса демонизировалась в культурной перспективе жителей «центра», что включало «четыре идеологических элемента: ассоциация физической структуры окраин с разваливающимися домами и заброшенными фабриками, и в целом – полным запустением; романтизация жизни белого рабочего класса, с особым подчеркиванием центральной роли семейной жизни; патологическое представление о черной культуре и стереотипный взгляд на культуру уличную» (
К 1980-м годам формирование многочисленного черного среднего класса, чьи доходы были более или менее сопоставимы с доходами белых семей, и увеличение миграции открыли новые возможности расовой и этнической интеграции городов. На этот раз куда более заметная борьба идет за право определять образ города. Несмотря на фактическое обнищание различных групп городского населения, более существенным является вопрос, смогут ли города воссоздать свою общедоступную публичную культуру. Силы порядка отступили в «небольшие городские пространства», вроде управляемых частными компаниями парков, которые можно обустроить так, чтобы производить благоприятное впечатление. Рядовым госслужащим – учителям, полицейским – не хватает то ли времени, то ли желания
Те же, кто унаследовал город, предъявляют свои права на его центральные символические пространства. И не только на главные улицы, по которым проходят парады и шествия, не только на центральные парки, но и на монументальные комплексы, подтверждающие идентичность через визуальное доказательство присутствия той или иной группы в истории.
Многие места, которые сегодня считаются важнейшими общественными пространствами, обрели этот статус не сразу, а со временем. Некоторые из них, например здания муниципалитетов, Центральный вокзал, музей Метрополитен, были построены в качестве репрезентаций централизованной власти. Другие, как, например, Таймс-сквер, изначально являлись пространством коммерческой, а не политической культуры (
До 1914 года, как сообщается, «Таймс-сквер был излюбленным местом собраний граждан. Когда площадь стала слишком многолюдной, гражданская активность переместилась к северу; сегодня на площади перед памятником [Колумбу] происходят импровизированные диспуты, собравшиеся слушают выступающих на всевозможные темы от обсуждения “Века разума” Томаса Пэйна до преимуществ овощной диеты» (
Многие социологи уже обратили внимание на новые общественные пространства, которые создаются на основе телекоммуникационных и компьютерных технологий, однако я в этой книге рассматриваю
Когда вскоре после лос-анджелесских беспорядков 1992 года Диснейленд устроил кампанию по найму подростков на сезонную работу, в ней впервые было отчетливо обозначено новое пересечение двух основных источников современной общественной культуры: коммерческой культуры и этнической идентичности. Такое понимание общественной культуры существенно изменяет наше ви́дение и способы описания культур городов. Реально существующие города – это одновременно вещественные конструкции, выражающие все свойственные человечеству сильные и слабые стороны, и символические проекты, реализуемые через социальные репрезентации, в том числе материальное благополучие и технологии, этническую принадлежность и правила приличия, торговые улицы и телевизионные новости. Реальные города также являются отражением борьбы между основными источниками изменений макроуровня (глобальной и местной культурами, общественным контролем и приватизацией, социальным разнообразием и однородностью) и колебаниями политической конъюнктуры на микроуровне. Реальные культуры, в свою очередь, не раздираются противоречиями между коммерциализацией и этнической принадлежностью; их рецепт таков: одна часть корпоративной торговли образами, две части притязаний на групповую самоидентификацию; свою силу они получают, добавляя к автобиографии чувство превосходства, – выразительная эстетика приводится в соответствие с общим образом жизни. Таков ландшафт символической экономики, который я попытаюсь описать в следующих главах на примерах, весьма далеких друг от друга как социально, так и географически: Диснейленд, Массачусетский музей современного искусства, арт-сообщества Нью-Йорка, Таймс-сквер, рестораны Нью-Йорка, торговые улицы в гетто, подобные 125-й улице в Гарлеме. Вот мои источники; это мой «город».
Как мы привязываем наш личный опыт нахождения в общественных пространствах к идеологии и риторике публичной культуры?
На улицах простонародная культура безвластных предлагает ниши для экономического обмена и риторику социального оживления. В других общественных местах – на больших площадях, набережных, торговых улицах, преображенных БИРРами, – иной ландшафт либо вбирает в себя народную культуру, либо противостоит ей с помощью собственных образов идентичности и желаний. Из-за страха, что дистанция между «нами» и «ними», между охранниками порядка и преступниками, между элитами и этническими меньшинствами сократится, культура приобретает значение ключевого инструмента восстановления порядка. Силы порядка вовсю используют военную риторику. «Мы будем биться за каждый дом, – заявил комиссар полиции Нью-Йорка в своей речи при вступлении в должность в 1992 году. – Мы будем биться за каждую улицу, за каждый район. И мы победим». Этот, достойный Черчилля, призыв перекликается с выступлением журналиста правого толка Патрика Баханана на Национальном съезде Республиканской партии в Хьюстоне в 1992 году, в котором он без обиняков определил суть культурного конфликта: «Как наши парни [из Национальной гвардии] квартал за кварталом взяли под свой контроль улицы Лос-Анджелеса, так и мы, друзья, должны вернуть под свой контроль наши города, нашу культуру, нашу страну».
Но чей город? – вопрошаю я. Чья это культура?
2. Уроки Диснеймира
Диснейленд и Диснеймир[16] – наиболее значимые общественные пространства конца XX века[17]. Они стоят выше этнических, классовых и региональных идентичностей, предлагая общенациональную общественную культуру, основанную на эстетизации различий и управлении страхом. Компания Диснея – это новатор глобального масштаба в области символической экономики технологий и развлечений; кроме того, компания оказывает огромное влияние на символическую экономику Анахейма и Орландо – мест, где расположены парки. От Диснеймира нигде не укрыться, это alter ego и коллективная фантазия американского общества, источник многих наших мифов и нашей самооценки.
Одна из причин успеха «Компании Диснея» в создании вовлекающего публичного пространства состоит в том, что это по-настоящему мультимедийная корпорация. Она производит множество фильмов и телепрограмм, владеет каналом кабельного телевидения и профессиональными спортивными командами. Фильмотека компании хранит образы, поселившиеся в воображении миллионов людей во всем мире еще во времена Великой депрессии, и при этом Микки-Маус и его друзья с бо́льшим успехом продвигают американские ценности, чем ЦРУ. Диснейленд и Диснеймир – наиболее важные туристические достопримечательности XX века. Они не только представляют образ Америки как страны, которую иностранцы хотят посетить, но и являются репрезентацией стиля жизни, который они хотят перенять. А с середины 1980-х, когда после реорганизации компании ее возглавили новые менеджеры, имя Диснея стало синонимом деловой инициативности, глобальной экспансии, высокой доходности и отличных биржевых показателей, что производило большое впечатление в условиях снижения деловой активности и экономического упадка.
Очевидный провал Евродиснейленда в первый год работы лишь разогрел страсти вокруг всемирной диснеймании. Открытие первого европейского тематического парка в 1992 году отрецензировала буквально каждая газета, каждый архитектурный журнал, культурологи высказались поголовно. Эти материалы заметно отличались от того, как освещалось открытие первого Диснейленда в Анахейме в 1955 году[18]. О том, что парк привлекает меньше посетителей, чем было запланировано, сначала заговорили в Париже, а вскоре в деловой прессе появились конкретные цифры. В результате понесенных в течение года убытков стоимость акций компании упала на 60 %. Тем не менее убытки Евродиснея, лишь на 49 % принадлежащего Компании Диснея, блекнут по сравнению с рекордными прибылями, которые принесли другие ее предприятия. И никому не приходит в голову отказываться от идеи строительства новых тематических парков. Муниципалитет Анахейма согласовал выделение компании участка под проект расширения парка стоимостью 3 миллиарда долларов, а также взял на себя обязательства по развитию инфраструктуры этого района. Параллельно с расширением планировалось модернизировать Диснейленд, привести его в соответствие с эпохой виртуальной реальности. Ближе к концу 1993 года компания предлагает построить на севере штата Вирджиния исторический парк площадью в 3 тысяч акров (1214 га) под названием «Дисней-Америка». Проект получил все необходимые разрешения от властей штата и органов местного самоуправления, однако вызвал негодование специально собравшейся группы историков и получил весьма критические отзывы на слушаниях в Конгрессе, хотя подобные вопросы не входят в его юрисдикцию. Примерно в то же время в свет вышла весьма нелестная биография Уолта Диснея, в которой основатель компании и «отец» Микки-Мауса предстал антисемитом, алкоголиком и осведомителем ФБР.
Нельзя не удивиться прозорливости Компании Диснея. С одной стороны, благополучию компании начала угрожать «геолокационная» виртуальная реальность – новейшая комбинация автоматизированных развлечений, которая, при сохранении массовости, значительно дешевле в исполнении, нежели тематические парки. Но вскоре выяснилось, что внучатый племянник Уолта Диснея и два топ-менеджера компании уже взяли под контроль фирму по созданию развлекательной виртуальной реальности. С другой стороны, на компанию обрушились критики нового тематического парка – «Дисней-Америка», однако местные чиновники поддерживали проект, считая его перспективным в плане экономического развития. В итоге компания сама отказалась от этой затеи. Кинокритики не жаловали новые диснеевские фильмы. При этом летом 1993 года две из выпущенных дочерними компаниями Диснея картин попали на самую вершину списка лидеров кинопроката.
Более того, «Компания Диснея» исследует все новые пути к коллективному воображению. По мотивам фильма «Красавица и чудовище» на Бродвее поставили шоу, и правительство Нью-Йорка выделило субсидии на устройство собственного театра компании на 42-й улице. Дисней приобрел Progeny, подразделение Whittle Communications, в планах которого было создание недорогих частных школ, способных конкурировать с государственным образованием. Чтобы оправдать доверие частных инвесторов, «Дисней» выпустил корпоративные облигации сроком на сто лет; таких долгосрочных бумаг ни одна американская компания в этом веке еще не выпускала. Компания безусловно пользовалась доверием потребителей из среднего класса. В одной местной газете (
Однако воображение поражает не только деловая хватка компании. Ее главное достижение – демонстрация безграничной жизнеспособности культурной индустрии в мире все более жестких материальных ограничений. Успех Диснея иллюстрирует пример экономического развития на полностью культурной, то есть «непроизводственной», основе. Возможно ли такое?
Учиться у Диснеймира – опыт довольно уничижительный, поскольку он опровергает многие общепринятые суждения и ценности, на которых основывается критическое понимание современного общества. Среди прочих – утверждение о том, что производство, а не культура является основным двигателем экономики. Развлечения, которые предлагает Диснеймир, невозможны без значительной рабочей силы и широкой сети материальных ресурсов; это, в свою очередь, питает экономическое развитие близлежащих городков и округов, создавая образ регионального развития. Появляется больше рабочих мест, больше мигрантов, больше домов. Сам Диснеймир стал экспериментальной базой для взаимодействия с другими отраслями сервисной экономики. Учитывая способности менеджеров и работников компании к стратегическому планированию, вполне можно было бы ожидать создания Медицинского центра Диснея. В госпитале Флорида в Орландо уже существует Институт рака Уолта Диснея, так что проект больницы прямо на территории Диснеймира не так уж далек от реальности.
Кроме того, люди поняли, что визуальная целостность может быть социально полезной. Ландшафт Диснеймира создает общественную культуру на основе правил поведения и безопасности, присущих миру, который остался в далеком прошлом. Здесь нет оружия, нет бездомных, нет наркотиков. Не применяя откровенно репрессивной политической власти, Диснеймир обуздывает непокорную разнородную публику – и орды туристов (они-то сами счастливы здесь оказаться и ждут своей очереди на аттракцион), и рабочую силу, их обслуживающую. Уроки Диснеймира дают надежду, что в будущем социальное разнообразие не будет вызывать таких опасений, а общественные пространства станут более безопасными.
Многие годы критики анализировали общественную культуру, воплотившуюся в Диснейленде и Диснеймире. В начале 1960-х, еще до того, как соблюдение правил поведения в обществе стало проблемой, архитектор Чарльз Мур (
Североамериканские интеллектуалы, напротив, критикуют Диснеймир за то, что он не «гиперреален», а слишком реален. В период между 1982 годом, когда открылся Город будущего[19], и 1985 годом, когда сменившийся корпоративный менеджмент Компании Диснея вдохнул новую жизнь в тематический парк, заказав новые аттракционы и запланировав новые гостиницы, Диснеймир стали воспринимать как мощный фактор визуального и пространственного преобразования общественной культуры. Его экспонаты делают память общества зримой, а способы установления коллективной идентичности имеют сугубо рыночные основания. Более того, размеры и функциональная взаимозависимость внутри Диснеймира позволяют воспринимать его как настоящий город, построенный для представителей средних классов, которые покинули город ради пригородов или городов-спутников. Этот эстетизированный урбанистический ландшафт лишен присущих большому городу страхов или сексуальности, зато в нем есть свои дисней-деньги. Более того, само существование этого замкнутого тематического парка наводит на мысль о возможности выгородить внутри большого города такой вот городок поменьше. Диснеймир есть самостоятельное пространство, за вход в которое взимается плата, реальный город в городе, который, подобно жилому комплексу за высоким забором, подразумевает отсутствие опасных чужаков.
И тем не менее такой подход тоже подвергается критике. Майк Уоллас (
Самое интересное – это то, как Диснеймир идеализирует городское общественное пространство. Городским управленцам, ищущим пути экономического развития, и мыслителям, оплакивающим снижение стандартов поведения, Диснеймир противопоставляет вполне конкурентоспособную стратегию. Возьмите общую для всех идею, увлечение, разделяемое большинством, и, не производя насилия над этой идеей, развейте ее до визуального образа. Затем преподайте этот образ как символ города. Выберите городской район, лучше других воплощающий этот образ: поблескивающий коммерческий комплекс на набережной как символ нового, величественный неоклассический вокзал как символ обновления старого, целая улочка краснокирпичных магазинчиков как символ исторической памяти. И наконец, отдайте территорию в управление одной из частных компаний, чье стремление зачистить общественное пространство сделало профессию охранника одной из наиболее популярных на рынке труда.
Визуальная культура, управление пространством и частный менеджмент – вот три составляющих нового идеала общественного пространства, каким является Диснеймир. С 1950-х до 1970-х годов таким пространством был пригородный торговый центр. С 1970-х, когда консервативные федеральные власти взяли курс на снижение расходов по обновлению городских объектов, а конкуренция за частные инвестиции отвлекала внимание местных властей от городского планирования, этот новый тип общественного пространства стал все больше распространяться в исторических центрах больших городов. На его формирование в равной степени повлияла экспансивная бизнес-стратегия девелоперов и нежелание местных властей решать вопросы городского планирования. В определенном смысле это символ реорганизации государства всеобщего благосостояния.
Не будем забывать, что города никогда не умели столь эффективно управлять пространством, как это делает корпоративная культура. В Диснеймир посетителей пускают за деньги. И хотя за инфраструктуру платили из местного бюджета, право самостоятельно распоряжаться территорией администрация тематического парка оставляет за собой. В Диснеймире свои правила, свой словарь и даже своя валюта. Все эти нормы не только подчеркивают подчиненность личности потребителя корпоративному гиганту, но и формируют общественную культуру потребления. Эта та модель городского пространства, что питает идеологию БИРРов. Поскольку у Диснеймира есть и частная охрана, и свои уборщики, контролируемая им территория чище и безопаснее, чем городские улицы. В Диснеймире есть система транспорта, уличное освещение, мебель, и все это выглядит и работает лучше, чем в городе, что и неудивительно. Не стал ли Диснеймир тем самым весьма весомым аргументом в пользу приватизации общественного пространства?
«Компания Диснея – это лаборатория американского урбанизма», – пишет автор журнала
Реальность тематических парков
Хотя для большинства тематический парк – это олицетворение всеобщей мечты убежать от повседневности и поразвлечься, в действительности это весьма емкое высказывание об обществе. Он представляет собой вымышленный нарратив о социальной общности – это не настоящая история, но коллективный образ современных людей или того, какими они должны быть, – и в нем используются те способы контроля пространства, которые эту общность укрепляют.
Широко известна история о том, как Уолт Дисней задумал Диснейленд (см., например:
В своих планах Дисней далеко ушел от принятых на тот момент моделей. С начала XX века широкое распространение электрического освещения в коммерческой архитектуре позволило предпринимателям с развитым воображением или навязчивыми идеями строить фантазийные пространства в качестве аттракционов. Как правило, они строились прямо в городах, как, например, Луна-парк на Кони-Айленде (1903) или Нью-Йоркский ипподром (1905) (см.:
Хотя Дисней утверждал, что эта идея сама по себе проста, на самом деле эта весьма взвешенная визуальная концепция сильно отличалась от предыдущих. Диснеевский ретроутопизм проявился в неожиданно миниатюрной реконструкции характерного и всеми узнаваемого ландшафта Главной Улицы США. Кроме того, здесь использовались декорации и реквизит, подобные тем, что используются на киностудиях Голливуда, где платные экскурсии на съемочные площадки знаменитых фильмов предлагали уже за много лет до этого. Диснейленд включал в себя пять парков развлечений – каждый со своими декорациями и реквизитом, мотивы которых позаимствованы из народных праздников, детской литературы и истории США: Страна приключений, Земля лилипутов, Страна фантазий, Пограничная земля и Страна праздников. Чтобы сделать фантазию еще более реальной, в дополнение к костюмам и тематическим артефактам здесь использовались чисто голливудские техники и приемы. С одной стороны, это панорама, например, старого Вильямсбурга, штат Вирджиния, наполненная людьми, которых наняли для демонстрации и интерпретации соответствующих культурных продуктов. С другой – это монтаж (
Диснеймир открылся в южной части штата Флорида недалеко от города Орландо в 1971 году. Город будущего – утопическая деревня, которую Дисней хотел построить как идеально спланированный жилой комплекс с первоклассным обслуживанием, – открылся только к 1982 году, поскольку технологии, необходимые для некоторых экспонатов, были слишком дороги. А намеченные в первоначальном плане дома появились только в 1990-м. Хотя тематический парк располагается на территории в 28 тысяч акров и построил гостиничных номеров больше, чем любой другой девелопер юго-восточной части США, специализирующийся на строительстве гостиниц и конференц-центров, компания предпочла не брать на себя юридическую ответственность за создание реального нового города.
Еще до открытия корпоративных павильонов Города будущего, Диснеевского президентского зала и прочих специально оборудованных достопримечательностей Диснеймир сочетал в себе элементы Диснейленда и всемирных выставок. Там царила здоровая праздничная атмосфера, которой посетители могли наслаждаться всей семьей. С помощью архитектуры и костюмов культуры разных народов были сведены к нескольким туристическим знакам. Для перемещения по парку посетители пользовались высокотехнологичными транспортными средствами. Корпорация преподносила посетителям весьма оптимистичное ви́дение будущего. Пространства спроектированы таким образом, чтобы содействовать благопристойному общению и социальному взаимодействию. Все помнят о том, как общественное пространство в Диснеймире поощряет клиентов к вежливости, пока все выстаивают длинные очереди к аттракционам. Клиентов (на «языке Диснея» –
В открывшемся в 1992 году парке Евродиснейленд пространство спроектировано как будто не для человеческого глаза, но для объектива камеры – будь то кинокамера или туристическая «мыльница». Такая стратегия рассчитана на юных посетителей, которых в Евродиснейленд влекут, как правило, мультфильмы или изображения более ранних тематических парков. На открытии Евродиснейленда французская девочка 14 лет сказала корреспонденту: «Это замечательно. Я обожаю диснеевские мультики» (
Что касается архитектурных фантазий, Евродиснейленд похож на кино и в этом аспекте. Переиначивая идею Всемирной выставки, он предлагает экзотическую Американу для иностранных туристов с образами городов Старого Запада и Калифорнии на стыке 1950—1960-х – последней и лучшей из американских эпох современности. Таким образом, парк предлагает то, что европейцы больше всего хотят увидеть в США: Нью-Йорк, Запад, Диснейленд. И вот в Евродиснее «[построили] линию городского горизонта, по узнаваемости доминант способную поспорить с Лондоном, Парижем, Нью-Йорком, да с любым городом», – заявляет представитель «Диснея». Гостиницы здесь похожи на декорации вестернов: отель «Шайенн», «Секвойя Лодж», «Санта-Фе», «Лагерь Дэви Крокетта». Репортер описывает отель «Санта-Фе» как
производящий наибольшее впечатление… нечто среднее между индейской деревней Юго-Запада и мотелем 1950-х. Лобби напоминает киву – церемониальную залу, традиционную для индейцев пуэбло. В кафетерии использованы мотивы походной кухни – салаты выдают из кузова винтажного грузовичка, а воду наливают из старых бидонов. В коридорах расставлены деревянные куклы-качина, индейская глиняная посуда и произведенные в Мексике, весьма убедительные копии ковров народа навахо (Watson 1992).
Как и все предшествовавшие созданию Евродиснея Всемирные выставки, он является изложением краткого визита в экзотические места. И эту Всемирную выставку для вас устраивает ведущая мировая корпорация, чьи ссылки на собственные культурные продукты настолько тесно переплетены со ссылками на реальные места, что Диснеймир практически неотличим от реального мира.
Общественная культура общего пользования
Производство пространства в Диснейленде и Диснеймире создает вымышленный нарратив о социальной общности. Асимметричность властных структур, столь очевидная в реальных ландшафтах, спрятана здесь за фасадом, воспроизводящим одномерный взгляд на природу и историю. Это не альтернативная, а корпоративная всемирная история, которая создается в Калифорнии и воспроизводится на сданных «под ключ» предприятиях во Флориде, Японии и Франции. Мы участвуем в этом нарративе в качестве потребителей. Потребляемые нами продукты импортируются из других мест, но поскольку продаются они в единой визуальной упаковке, то создается впечатление, будто они увековечивают или воссоздают место, обладающее собственным характером. Главная улица и Город будущего – это общедоступные фальсификации прошлого и будущего, а вот непосредственный опыт пребывания в Диснеймире с очередями на различные аттракционы помещает нас в бесконечное настоящее, где нас заботит только, как бы куда-то попасть, а потом оттуда выйти.
Основной вопрос состоит в том, что привело нас к использованию этих общественных пространств для удовлетворения личных нужд. Тяга к общению и развлечениям создала массовый рынок высококачественных потребительских товаров в статусных местах потребления. Необходимость быть «связанными», причастными к сообществу создает рынок разнообразных конференц-центров и прочих мест для встреч и общения. Стремление частных корпораций создавать атмосферу общего благожелательного настроения – которому весьма способствуют правила зонирования – приводит к созданию площадей, атриумов и лобби для «общественного пользования», устраивая арт-выставки или организуя точку общепита и торговли. Люди получают опыт пребывания в таких пространствах, наблюдая, как эти же пространства ощущают другие. Феномен Диснеймира стал столь важным потому, что является визуализацией общества, которое объединяется исключительно на эфемерной рыночной почве.
Диснеевские продукты стали логотипами общественной культуры. Естественно, со временем произошли некоторые изменения. Микки-Маус появился как герой комиксов в 1928 году. Великая депрессия стала формирующим опытом его детства. В опубликованной в 1934 году рождественской сказке (
На протяжении 1980-х годов уши Микки-Мауса неоднократно беззастенчиво заимствовали из популярной культуры статусные представители высокого искусства. Началось все с архитектуры. Архитектор Арата Исозаки спроектировал часть здания «Команды Диснея» в Лэйк-Буэна-Виста, штат Флорида, в виде пары гигантских мышиных ушей – поп-арт вернулся к своим корпоративным истокам. Этот проект был представлен как чистая геометрическая абстракция, в отличие от антропоморфных дельфинов, лебедей и мышей, использованных архитектором Майклом Грэйвсом при строительстве других зданий Компании Диснея (
По мере вхождения диснеевских символов в контекст высокой культуры художники утрачивают ироническое отстранение, с которым когда-то относились к предмету. Труппа современного танца «Нью-Йоркский балет Фельда» поставила два спектакля на музыку Моцарта, в которых солисты выступают в мышиных ушках и напевают «МИК-КИ-МА-УС» на мотив 31-й симфонии (
Микки-Маус давно проник и в нормативный американский английский. Впрочем, значение этого неоднозначно, поскольку ирония в нем сочетается с имитацией. Прилагательное «миккимаусный» означает одновременно «бредовый» и «неестественный», «карикатуру на общепринятую практику… и [подобное армейскому] бездумное повиновение правилам» (
Ориентация в пространстве виртуальной реальности
Поделиться книгой: