Турбо Райдер (сокращённая версия)

Турбо Райдер (сокращённая версия)

Пролог

Однажды изменился мир.

В один день, Солнце, светившее, до того, ярко и спокойно, моргнуло и погасло, а на его месте возникла Фиолетовая Луна.

Тут–то всё и встало с ног на голову по всей стране. Рабочие заводов обрабатывали на станках чьи–то руки или ноги, друзья становились врагами, а враги — друзьями. Мёртвые, пусть и не все, начали оживать и возвращаться туда, где жили раньше.

Но самое главное — сгнила земля, превратилась в серый пепел, невесомый, вызывающий лишь одно желание — съесть его.

Некоторые вещи самоочевидны; люди быстро поняли: кто наестся этого пепла — тот узнает и поймёт, почему всё это случилось и что же с этим делать.

Может быть, всё началось отсюда? Вряд ли.

Посему это и не стоит описания, вышло бы слишком долго.

Но вот что описания стоит, так это история одного человека.

Живший в маленьком дачном посёлке уже не первый год, он пропустил все эти события, они стали неожиданностью для него. Имя этого человека совершенно не имеет значения, ведь, если так подумать, стать таким человеком мог бы кто угодно, даже пол не важен. Что важно — это пара жизненных обстоятельств, которые с ним произошли. Первая — смерть матери. Второе — убийство отца. Отца он убил сам, чтобы отомстить ему за смерть матери.

Люди, уже поевшие серой земли, шедшие мимо его посёлка, по железной дороге, вызывали у него лишь непонимание и страх. Человек был на железной дороге, смотря на идущих куда–то, поевших серой земли людей. После он вернулся домой, чтобы стереть пыль с фотографий матери и отца. Точнее, только с фотографии матери. Она была похожа на Веронику Лейк (вы же видели «Оружие для найма»?), только брюнетка. Человек смотрел на эту фотографию с любовью, ощущая тоску по той, которую почти не знал.

После он посмотрел на фотографию отца. В голове человека промелькнули спутанные картины того, как давно, очень давно, он его убил и закопал на своём участке.

Человек долго стоял, вспоминая и размышляя. Убийство убийцы — правильное ли наказание?

А потом в дверь постучали. Конечно. Отец ожил и вернулся.

Это ничего не изменило. Человек уже был слишком взрослый и обрюзгший, чтобы снова убить отца. А тот, как живой, так и оживший, относился ко всему проще и ироничнее. Тем более, что единственное, чего отцу человека сейчас хотелось, — это жрать. Вот он и жрал. Жрал, и жрал, и жрал, и в один момент еда во всём доме просто закончилась.

Человек, тяготившийся соседством с тем, кто убил его мать и одновременно с этим был его отцом, воспользовался поводом. Он вызвался отправиться за едой в город, лежащий неподалёку, и погрузился в настоящее.

Отец, оставшийся дома в абсолютном одиночестве, сам не заметил, как погряз в прошлом.

Вот оно. Как и все сказки, эта берёт начало именно тут.

Настоящее

-

Первая глава

Они стояли и смотрели друг на друга без особой враждебности, но с неприязнью.

— Это даже хорошо, что ты решил в город уйти, — сказал отец человека. — Прогуляешься, голову проветришь. Не зря же я тебя растил.

— Не зря.

Взгляд человека невольно упал на закрытый гараж, в котором стоял чёрный ГАЗ‑24–10, к которому он не прикасался с того момента, как убил своего отца. Машина принадлежала ему. Человек знал, что отец не разрешит ему поехать на машине, как не разрешал ещё тогда, в нормальной жизни.

Молчание затянулось.

— Деньги–то взял? — хмуро спросил отец человека, стоя в открытых воротах.

— Взял, — ответил человек, развернулся и пошёл к сторону железной дороги, что была неподалёку.

Он шёл к железнодорожной платформе, чувствуя, как ему становится тем легче, чем дальше он отходит от дома. Ему непросто было в этом себе признаться, но смотреть на вернувшегося отца он не мог.

Ему было стыдно.

И раз за разом мелькали в голове воспоминания о том, как он забил отца молотком, как пробил ему голову и как тот что–то прошептал, умирая, вот только что?

— …хотел бы я узнать.

Человек зябко поёжился. Сверху светила Фиолетовая Луна, как она светила все дни до этого.

Железнодорожная платформа, раньше казавшаяся заброшенной, сейчас такой не была. С восходом Луны всё изменилось и теперь постройка серого бетона казалась крепостью, что–то охранявшей или знаменовавшей. Быть может кусок старой жизни, неколебимый, твёрдый.

— Мда, — сказал человек, подойдя к самому краю.

Железная дорога была ужасно загажена — ведь все последние дни по ней шли люди. Человек знал, что они шли из города, что все они поели гнилой земли и поняли что–то, что ему было не понять. Иногда люди шли сами. Иногда их кто–то вёл. Но их было много, ужасно много. Иногда невредимые с виду, а иногда избитые, они всё–таки целеустремлённо куда–то шли, и это даже вызывало уважение.

Человек нервно вздрогнул, подумав, что теперь он похож на них, вот только идёт в другую сторону.

Он одним махом прыгнул с платформы на рельсы и его сразу же затянуло.

Дорога всегда затягивает, но сейчас это было что–то совершенно другое. Человек почувствовал себя пылинкой, атомом воздуха, вдыхаемым кем–то огромным, живым; он просто расслабился и его будто бы понесло по железнодорожному пути.

Шпалы так и летели под ногами. Менялись или нет места вокруг?

— …не знаю…

Человек оглядывался и не мог этого понять, казалось бы вот — видишь какую–то природу, но какая она вся? Всё смазывалось, ужасно смазывалось, человек понял, что это из–за Дороги, что его тянет и ничего более не имеет значения.

В один момент его очень испугало быть таким несомым, ведомым. Он рванулся влево вправо, запаниковал, дёрнулся, с силой прыгнул и вылетел с железнодорожной насыпи.

Вокруг была прохладная, мёртвая, ночь, и лишь светила Фиолетовая Луна. Человек сразу ощутил, что находится там, где находиться не должен, что с дороги он сошёл слишком рано. Что–то не так.

Места вокруг были безлюдные и чужие: с одной стороны от насыпи — ночная пустыня, куда ни кинь взгляд, где видны только креозотовые кусты, песок, да камни. С другой стороны — арройо (человек почему–то очень чётко ощутил, что это не просто русло высохшей реки, а именно арройо), со следами людей в нём: затухшим костром, остатками какой–то еды, парой кучек кала неподалёку

Человек подошёл к выгоревшему кострищу. Ему показалось, что он почувствует что–то от людей, что–то тёплое, но он не почувствовал ничего. Даже наоборот — ощущение, что всё вокруг чужое, усилилось. Человек очень ясно ощутил, как это тянет из него силы. В буквальном смысле. Он ещё хотел немного постоять, полюбоваться незнакомыми местами, но сердце его стучало тем быстрее, чем дольше он тут находился.

— Я умираю!

Человек бросился к насыпи и еле–еле успел запрыгнуть на неё. Он испугался, что останется тут навсегда. Но его снова затянуло.

И теперь он шёл, отринув страх, шёл, как ему казалось не просто часы или дни, а десятилетия или даже столетия, миллионы лет, миллиарды, дольше? Он не знал. Всё для него превратилось в одну большую железную дорогу, по которой он шёл в город, не думая совершенно ни о чём — ему не хотелось. Не было ни ожившего отца, ни каких–либо проблем. Он просто шёл себе и шёл до тех пор, пока не почувствовал, что теперь–то ему уж точно нужно сойти. Такая долгая дорога его очень утомила.

Человек захотел отдохнуть. Он не знал, долго или нет.

Но теперь, наученный случаем в арройо, он доверился своим ощущениям. Спокойно остановившись, он ступил на рельс, глубоко вздохнул и сделал шаг за насыпь. Ощущение того, что он входит в какой–то другой мир, его не покидало.

Вокруг тоже была пустыня, но совершенно другая. Было светло–светло, будто бы день стоял; подняв голову вверх человек увидел всё ту же Фиолетовую Луну, но он смаргивал, и на долю секунды сквозь неё будто проглядывало солнце.

— Как же… — человек выдохнул и улыбнулся. — Как же я устал…

Он только сейчас понял насколько вымотался. Обессиленный, он лёг наземь. Слабый ветерок осыпал его лицо крупинками соли, что принёс с солончака неподалёку.

— Соль… — человек облизнул губы. — Приятно…

Вкус соли бодрил и придавал уверенности. Человек встал на ноги и отряхнул пыль с одежды.

Он не знал этих мест, переход действительно оказался длинным и действительно повлиял на него: человек увидел, что похудел почти на два размера, одежда на нём висела мешком. Нездоровое похудение, оставляющее неприятный цвет кожи и общую обвислость. Затянув ремень потуже человек двинулся по пустыне вперёд. Не слишком далеко — он не хотел отходить от рельс, но сколько бы он не шагал вперёд, рельсы всё равно оставались недалеко, хотя местность без сомнения менялась. В

В конце концов он пришёл к кораблю. Старому, ржавому, огромному танкеру, лежащему на боку. Чтобы обойти его и залезть внутрь понадобилось бы несколько часов, поэтому человек просто подошёл и пнул борт ногой. Внутри сразу что–то зашебуршало — слышалось даже через толстые борта.

— Ты кто ещё такой?! Что тут делаешь?!

— Вот и иди отсюда! Это наше всё! Наша земля! Наша территория!

— Иди–иди! А то выйдем, не поздоровится!

Это вызвало удивление и полное нежелание отвечать. Люди были заперты в ржавом корабле и им это вполне нравилось. Человек пожал плечами и двинулся дальше. Корабль быстро скрылся вдали.

Человек много ещё видел таких кораблей. Где–то не было людей. А где–то они были. Иногда злые, иногда добрые, иногда они делились едой, водой, сочувствием, дружеским отношением, и что было лучше — совершенно невозможно понять. В некоторых даже удалось найти еды и хорошенько поесть, но от этой сытости не было приятно, сразу приходило осознание: эта еда не усвоится совершенно, оставляя после себя слабость и чувство пустоты в кишечнике.

Солнце всё не садилось и не садилось, человек устал. Но его внимание привлекло что–то ещё, видневшееся впереди. Это «что–то» шевелилось. Подойдя ближе человек понял, что это — лошадь. Кажется, мёртвая.

— Шевелится почему? А… там кто–то лежит…

Старик, тощий, тонкокостный, с клочковатой бородёнкой, в каком–то откровенно драном халате, он силился дотянуться рукой до лежащей рядом с ним сумки, но не мог: слишком далеко, хотя и близко. Человек подошёл к нему и толкнул сумку ногою, после чего старик достал оттуда кожаную флягу (человек заметил, что никогда таких раньше не видел) и жадно напился оттуда. Протянул её человеку, тот взял её и тоже попил. Во фляге оказалась вода. Немного солоноватая, но, без сомнения, пресная.

— Помоги сдвинуть лошадь!

Старик помолчал, сказав это, и продолжил.

— Она тяжёлая очень, понимаешь? Я не могу.

Взялись за неё вдвоём, всё равно было очень трудно, хорошо ещё, что старик, очень тощий, смог вылезти из–под мёртвого животного, стоило только его слегка приподнять. Вскочив на ноги и даже не отряхнувшись, он достал из–за пояса кривой, весь в царапинах нож с перемотанной сыромятным ремешком рукояткой и воткнул его в лошадиное бедро.

— Я нам мяска нарежу, ты есть–то поди хочешь? Иди соли наковыряй. Тут она везде, соль. Только без серой земли.

— Знаю. Серую землю есть нельзя.

— Во–во. Держи. Сюда собирай, — старик дал человек небольшую лопаточку с обломанной рукояткой и что–то типа миски, всё из той же кожи, из которой была сделана и фляга.

Человек долго ходил по пустыне туда и сюда, соскребая с земли соль, он понял это потому, что, когда решил, что пора заканчивать, грязного порошка было уже почти до краёв миски — а ведь это много.

Старик к тому моменту, когда человек вернулся, уже успел нарезать из лошади полос мяса. Все их он развесил на небольшом деревянном прутике, положенном между двух рогулек, воткнутых в землю.

— Соль принёс! Давай, неси сюда!

И они стали натирать солью мясо. Несколько кусков старик сразу же отложил в сторону, а остальные, натерев, ещё и вывалял дополнительно в оставшейся соли, потом плотно завернул в кусок ткани и положил в сумку.

— Вот и будет у меня мяско. А это, — он указал на отложенные куски. — Жарить будем.

Лишь после этого и начался закат, а потом и вечер наступил, потому что эти моменты не смотрелись бы при свете дня. Человек и старик смотрели, как шипят полоски мяса над уже без огня, но всё ещё пышущими жаром дровами.

— Ты откуда тут вообще? Я давно тут лежу, здесь никто не проходил.

Человек подумал и ответил:

— Сложно сказать. Давай предположим, что я просто проходил мимо.

— А. Проходил мимо… — старик кивнул. — Ну, кушать давай, кушать. Мясо–то уже готово.

Сняли его и начали есть.

— А я тут давно уже лежу, я сказал, да? Лошадь подо мной умерла, упала, задавила. А я вылезти не мог. Долго лежал. Тут ещё лужи были, когда лошадь упала — то.

— Лужи?

— Ну, да. Это же не пустыня. — старик обвёл рукой всё вокруг, тихое в ночи. — Это дно. Тут море было. Его две реки наполняли. А потом люди стали брать оттуда много воды и море начало умирать. Когда я ехал здесь, оно ещё живое было. А потом умерло совсем. И нет больше моря.

Человек покачал головой и вгрызся в мясо. Слишком солёное. Сыроватое с одной стороны и пережаренное с другой, но что поделаешь?

— Но просто надо было идти вперёд, а другого пути не было. Я и так слишком долго ждал, — продолжал старик. — Я хотел уходить, ещё давно. Молодой совсем был. Мог бежать долго–долго… — старик хлопнул ладонью по халату и человек понял, что сделан он из лошадиной шкуры. — А потом мне уже самому понадобился конь. Это не к добру. Если ты не можешь дойти куда–то своими ногами — то вообще туда не иди, я так считаю.

— Может ты и прав. А как же машины?

— Машины?

— Машины.

— Что такое машины?

— Хорошо, допустим. А как же корабли?

— Корабли?