Стервам вход воспрещен

Какое-то время мы с Ларисой пересекались на тренировках, я даже пару раз провожал ее домой, но отношения наши не получили логического продолжения и постепенно сошли на нет. И все же я был ей очень благодарен за ту ночь, когда я так и не стал мужчиной.

Потому что Шушу таки мужчину во мне разбудила.

Правда, еще три года он продолжал дремать…

И проснулся уже в армии.

Глава вторая. Какой самый главный орган у мужчины в армии?

Я ушел в армию девственником. Поэтому легко переносил «все тяготы и лишения воинской службы». Это в уставе так записано. На самом деле тягот было так много, что лишения с ними не сравнятся. Ну, лишили меня мамы, тарелки борща и вкусных котлет, теплой ванны или телевизора, когда захочу. Ну, одели в униформу. Ну, приходилось делать не то, что хочется, а то, что положено по распорядку. Ну, командовали мною более тупые люди. Все это можно пережить.

Тяжелее было переживать постоянный голод и холод. Даже ночью, когда попал в учебку, мы после отбоя вскакивали и дополнительно укрывались поверх одеяла шинелью. И все равно всю ночь мерзли. Холодно было зимой в Северном Казахстане. Холодно и голодно. Есть хотелось постоянно, потому что солдатская, точнее, курсантская пайка была скудной. И молодой восемнадцатилетний организм требовал свои калории. Если еще принять во внимание тот факт, что гоняли нас, как сукиных котов, то даже те немногие килоджоули, которые попадали в наши желудки, моментально сгорали в процессе физической, тактической или тактико-специальной подготовки. Попробуйте пробежать марш-бросок шесть километров в полной боевой, да еще если при этом рота отрабатывает развертывание в цепь! А разворачиваться в цепь приходиться по полю, где снега по колено, а ниже – весенняя подтаявшая пашня. Так что всего за пару месяцев я стал напоминать не молодого юношу, а тощую борзую. Правда, и скоростные качества мои тоже были под стать борзой. А вот борзости не было вовсе – обломали меня моментально.

Сержанты наши обломали.

Стоит ли вспоминать о том, что ни о каких женщинах в самых своих сладких снах я не вспоминал? Самый мой сладкий сон был о еде. В таких снах я пил сладкий чай – настоящий, а не тот, что у нас звали чаем, ел пирожные, картошку пюре с настоящим сливочным маслом, котлеты с настоящим мясом, короче, наедался до отвала. А отдельный орган на время учебы в школе младшего комсостава вообще заснул настолько, что иногда я про него полностью забывал. Один раз вспомнил о нем, когда на отработке учебного занятия «рота в обороне» пришлось мне со своим отделением ползти по снегу. И через некоторое время я почувствовал, что где-то ниже пояса, но выше колен что-то у меня не в порядке. То есть, холодновато как-то. Когда я лежа повернулся на бок, то увидел, что ширинка моих армейских галифе расстегнута. А поскольку в кальсонах, которые мы носили зимой, пуговиц не было, то, получается, при передвижении я усердно трамбовал снег не только своим туловищем, но и выступающими его частями.

Хорошо, что я вовремя это заметил и почувствовал.

И отреагировал. Иначе мне больше не о чем вам было бы рассказывать.

И ведь не случайно так получилось, что я как бы позабыл о своем самом главном, самом важном для мужчины органе. Нет, просто в армии, когда нет женщин и вокруг только мужчины, происходит смена приоритетов. Нет, и снова некоторые поймут неправильно! Я имею в виду не смену сексуальной ориентации – это там, на Диком и дебильном Западе, в америках и европах в их армиях творятся гомосексуальные безобразия. А у нас, в советской армии один орган передавал свою важность другому органу – то есть, важнее всего для меня был мой желудок. А половые вопросы на тот момент даже не стояли на повестке дня. И в буквальном смысле этого слова – тоже!

Поэтому, главным органом, который от меня чего-то требовал, был мой желудок. И моей проблемой был голод. Вам никогда не доводилось голодать? Нет, не диета, не лечебное голодание – настоящий голод? Нам платили зарплату – 7 рублей в месяц. Солдатам, сержантам – 12. Так вот, этих 7 рублей хватало на неделю. На сигареты в основном или на какие-нибудь пирожки в кафе. А в столовой – гнилая картошка пополам с какой-то кислой тушеной капустой. И махонький – если повезет – кусочек сала. В жидком супе на обед. А целый день в учебке – марш-броски в полной боевой – бронежилет, автомат с полным боекомплектом, физподготовка, и самое страшное – строевая подготовка.

Поэтому мы, молодые курсанты, которые еще пару месяцев назад жили в тепле и сытости, оказались выброшены, как слепые кутята, на голый лед теплым пузом. И нету мамкиной сиськи, и холодно, и куда-то надо все время бежать…

Есть хотелось всегда. Каждую минуту. И мы постоянно что-то жевали – кусок хлеба, стыренный в столовой, сухарик, заначеный в кармане, который передал земляк из соседней роты, кусок сахара-рафинада – это вообще было что-то вроде манны небесной!

Какие там женщины?! Какие там мысли о чем-то, кроме жратвы?! Что вы!

Три вещи – есть, спать и отдыхать! Больше нас не волновало ничего!

Как-то я стоял в наряде на КПП. А рядом была столовая. И мне повезло поучаствовать в разгрузке хлеба – еще теплого, ароматного черного хлеба. Эти кирпичики были просто умопомрачительно вкусными… В общем, я украл две буханки.

И понес своим. Надо же было поделиться добычей!

Но пока от столовой я дошел до КПП – всего метров 150 – одну буханку я съел.

Разорвал. Проглотил. Прикончил.

И сам не заметил, как и когда я это сделал.

А знаете, что такое «солдатское пирожное»? Это белый хлеб, намазанный маслом и сверху посыпанный сахаром. И когда ты голоден – голоден по-настоящему, не просто хочется есть, а ноги подкашиваются, когда все прослойки жира превратились даже не в мышцы, а в жилы, которые из тебя тянут каждый день, когда ты пьешь воду, чтобы хоть как-то наполнить вопящий желудок – так вот, когда ты вдруг ешь мягкий, белый, пахучий хлеб, а сверху тоненькая прослойка почти сливочного масла с горкой белого сахара – это блаженство. Никогда после я не получал от еды ТАКОГО удовольствия.

Перед таким удовольствием все остальное отступало и меркло.

Но были и другие наслаждения кроме еды. И снова это были не женщины.

Нет, конечно, два года без женщины для мужчины – это тяжело. Но – для мужчины. А если ты, скажем, еще юнец, «не пробовавший бабу», не познавший процесс соединения плоти, не понимающий, что, куда и как – то что тебе те два года?

Я почему так подробно рассказываю про мужчин, которые прошли службу в армии? Для того, чтобы женщины, которые читают мою книгу, попытались понять мужчин. Понять, как они формируются, как из мальчиков превращаются в мужчин, как происходит их становление и почему они очень долго, иногда всю свою жизнь с удовольствием вспоминают эту свою армию. Несмотря на то, что практически все первый год ее ненавидели. А ведь все просто – для большинства мужчин служба в армии была первым и самым на тот момент тяжелым испытанием. Который будущие мужчины выдержали. И которые их закалили и благодаря которым начался процесс превращения мальчиков в мужчин. Потом, конечно, были еще испытания, но то, самое первое – оно и самое важное.

А главное – рядом не было ни мамы, ни любимой девушки, вообще, рядом женщин не было. Совсем! И не перед кем было себя показывать ни с лучшей, ни с худшей стороны. И никто, кроме друзей, там, в армии, тебя не поддержит. Наверное, поэтому часто армейские друзья – это друзья на всю жизнь. А без женщин, оказывается, можно и обойтись целых два года. Или даже три. И ничего!

Есть еще одна причина того, что в армии мужчины долгое время спокойно обходятся без женщин. Причина проста – у них забирают свободу. В том числе, и свободу думать. А если не думать или хотя бы резко ограничить этот процесс, то и дурные мысли в голову не полезут.

Ритуал поступления на службу в армию очень сильно напоминает обращение свободного человека в рабство. Приезжают из воинских частей так называемые покупатели, рассматривают сначала личные дела, потом – доставшиеся им тела. Кстати, интересная терминология – во многих частях призывников, молодых так и называют – «тело». Или, что более распространенно – «дух». Учитываете разницу? Тело и дух?

Есть разные классификации, но если взять усредненную, то вначале до принятия присяги ты – «дух». Потом, после принятия присяги – «молодой». Прослужил полгода – уже «щегол», год – «черпак», а полтора – «дедушка». Когда два года отслужил – то уже «дембель» и только ждешь приказа министра обороны, когда тебя отпустят домой.

Кстати, а знаете, КАК ты из «духа» превращаешься в «щегла»? Как тебя принимают «деды»? О, фантазия мужчин, которые два года без женщин, не знает границ. Я не буду рассказывать обо всех армейских извращениях – не в сексуальном смысле, Боже, упаси! И все же отмечу, что прохождение очередной ступени посвящения осуществлялось через задницу. Впрочем, как и все у нас в стране. Нет, я не имею в виду нетрадиционный секс – все гораздо проще. Берется ложка обыкновенная, к ней добавляется задница новоиспеченного «щегла» и «дедушка» этой самой ложкой лупит по этой самой заднице. Не помню, сколько там раз, но больно. Мало того, некоторые додумались крепить эту ложку к армейскому ремню. Чтобы было больнее от удара!

Да что ложка!

Когда у нас посвящали в «черпаки» тех, кто отслужил год – лупили этим самым черпаком. Перед каждым приказом министра обороны, который говорил об увольнении в запас очередного призыва и служил точкой отсчета для всех солдат срочной службы, наш ротный замполит все черпаки в столовой изымал. И оставлял только один. Но все равно где-то эти черпаки добывали и лупили посвященных. Точнее, посвящаемых. Задницы всего личного состава были просто синие – думаете это нормально, когда вот такой железной дурой да по заднице? Или ложкой? И теперь сами посудите – ну какие после такого женщины?

В армии с самого начала ты – никто, ты – чмо, душара, дерьмо и вообще – нет тебя, как личности. Есть винтик. И здесь, в армии некий сержант регламентирует все, вплоть до самых интимных моментов в жизни.

Например, поход в туалет – строем, когда по команде «Разойдись» в течение минуты ты должен забежать в туалет, отталкивая на бегу локтями еще 30 таких же, как и ты, страждущих, пробивать себе отхожее место под солнцем, точнее, у дырки сортира, пардон за подробность. И за эту минуты ты должен успеть снять с себя нижнюю часть одежды – а это зимой не только х/бшные галифе с умопомрачительными дурацкими пуговицами – это еще и кальсоны! Расстегнув замерзшими негнущимися пальцами все эти пуговки еще в строю, ты одним движением снимаешь штаны и кальсоны, присаживаешься и за 15 секунд делаешь свое дело.

Вы когда-нибудь, извиняюсь, ходили по большому за 15 секунд? На 30-градусном морозе в туалете типа сортир, сидя в тесном строю – локоть к локтю – с еще 15 своими сверстниками? И попробуй не успей – сержант будет весь взвод или роту гонять за тобой до тех пор, пока ты, выпучив глаза и не успев даже застегнуть штаны, выбегаешь из клозета типа сортир, сопровождаемый пинками своих же товарищей, которые тебя искренне в этот момент хотят убить. Иногда после отбоя в том же туалете, но уже благоустроенном, тебе от них все-таки достается… чтобы быстрее бегал.

Но самая страшная пытка в армии – это пытка сном. Я до своей службы никогда даже подумать не мог, что вот так может быть. А когда попал в часть, понял – может! Самый первый вывод, который я сделал в армии – нужно отучится думать. Потому что иначе можно сойти с ума от нахлынувшей тоски по дому, по тем моментам, которые на гражданке не умел ценить – по вкусным блинчикам, которые вечно не доедал, по неторопливо и со смаком выкуренной сигарете, по надоедливому телевизору, который здесь в армии тебе дают смотреть лишь один раз в день – вечером, во время политинформации. Я никогда не мог подумать, что источником пытки может стать телевизор! Да! Именно так! Вечером уставшую и полуголодную роту – что такое два куска хлеба, тарелка какой-то бурды типа пшенки и стакан типа чая для молодого здорового 18-летнего парня? Так вот, учебную роту вот таких борзых щенков с поджарыми животами – а это примерно шестьдесят человек – загоняют в казарму и рассаживают на табуретках перед телевизором. Чтобы организованно просмотреть программу новостей. Чтобы личный состав был в курсе коварных планов НАТО и мирового империализма.

И тут начинается!

В казарме тепло. И хоть ненадолго, но голод обманут, в желудке что-то плещется и тепло разливается по всему телу. Блаженство. Нет изнуряющей строевой подготовки, нет этого издевательства на турнике, когда от подъемов переворотом уже переворачивается все внутри и голова, кажется, оторвалась и улетела за горизонт. И вот полчаса спокойной жизни, казалось бы – вот оно, счастье!

Ни фига!

Так уж устроен человеческий организм – если отдыхать, то уж по полной. И когда ведущий новостей здоровается и начинает что-то говорить об эскалации очередного конфликта, твои глаза медленно закрываются, и ты погружаешься в сон. Однако вот она, боевая выучка! Отключается мозг, который уже привык отключаться постоянно. Ведь мозги в армии вообще работают в положении «стенд бай». Итак, мозги отключаются, ты засыпаешь, но при этом продолжаешь сидеть ровно на табурете и как бы внимательно слушаешь. То есть, как бы внимая каждому слову. Некоторые даже умудрялись во сне кивать головой, мол, какие коварные американские агрессоры! И тобой руководит уже мозжечок, рефлексы какие-то подсознательные.

Но у сержантов свои рефлексы. Не хуже. И реакция отменная. Они, как сторожевые псы, как овчарки, которые окружают колонну зеков, как коршуны, высматривают в нашей серой массе тех, кто отключился. И эти иезуиты-мучители, заметив жертву, делают следующее: они берут шапку у кого-то, кто еще не провалился в сон и с силой бросают в голову того, кто пребывает в объятиях морфея! Вы не представляете себе эффект. Нормального человека такое пробуждение, когда в голову тебе внезапно бьет что-то непонятное, оставило бы на всю жизнь заикой. Но, как вы помните, мозги-то у нас в состоянии «стенд бай», то есть – в режиме ожидания. Поэтому воин, встрепенувшись и не успев толком испугаться, таращит глаза на остальную роту, которая счастливо ржет, используя эти мгновения, чтобы насладится небольшим шоу. Натуры более тонкие, испытав подобный удар по башке и психике, конечно, переживают. И потом, после отбоя, отрабатывая свои мгновения сна часами нарядов вне очереди, опять же, за счет ночного сна. А потом снова, недосыпая, на очередном вечернем просмотре свалившись в объятия Морфея… короче, колесо Сансары в армейском варианте.

А отключать мозги, как оказалось, полезно. Иначе можно перегреться, вырубиться, перегореть. И, потом, есть в этой функции – «стенд бай» – и своя прелесть. За тебя думают! Тебе ничего не надо планировать, твоя жизнь расписана на два года вперед. Три раза в день – завтрак, обед и ужин, раз в неделю – выходной, свободное время, письма из дому, можно в волейбол, к примеру, сбацать. И все незыблемо. Как писал один мой любимый автор Василий Звягинцев, «матросы должны быть твердо уверены, что если в 8-00 не будет поднят флаг, то в 8-01 наступит конец света». И ты становишься винтиком. Как-то это даже занимательно – плыть по течению.

Это уже потом, прослужив полгода, ты поймешь, как много свободного времени можно найти во время лишения свободы. Главное – не думать об этом. Зато очень быстро научишься ценить мгновения жизни. Понимаете? Мгновения!

И какое счастье было просто посидеть в казарме у окна ранней весной, когда тебя не гоняют по плацу, когда не заставляют ползать по-пластунски или преодолевать эту дурацкую полосу препятствий… а ты просто сидишь, щуришься на солнышко и ни о чем не думаешь. Просто дышишь.

Глава третья. Мужчина просыпается и засыпает

Когда в мае я закончил «учебку» и, получив звание сержанта, приехал в родную часть, мой организм все еще не отошел от тягот и лишений. С одной стороны, желудок уже привык к армейской диете и не страдал от обилия пищи. Не страдал он и от ее отсутствия – я мог довольствоваться малым. И, тем не менее, все равно желудок оставался главным моим мужским органом. А тот орган, который главный по умолчанию, в экстремальной ситуации себя ничем не выдавал. Прикидывался умершим. Хотя, как оказалось, мертвые тоже танцуют… Dead Can Dance! Была такая знаменитая группа на Западе.

То есть, иногда молодой мужской организм все же показывал, что ничто человеческое ему не чуждо. И по стойке «смирно» можно застывать не только телу, но и отдельным его частям.

Впрочем, если честно, таких подробностей сегодня я уже не помню. А вот что я помню – так это те случаи, когда мои сослуживцы демонстрировали свои стойкие – в буквальном смысле этого слова – привычки. То есть, те, которые касались женского пола. И еще как касались! Не просто касались – эти привычки входили, так сказать, в еженедельное расписание некоторых солдат и сержантов. Не просто входили, а…

Впрочем, расскажу подробнее.

Служил я во внутренних войсках, которые входили в систему МВД СССР. Нас еще называли краснопогонниками. Внутренние войска сегодня – это Национальная гвардия в Украине или Росгвардия в России. Одна из задач – охрана внешнего периметра колоний, где содержатся осужденные. Наш полк в Павлограде – это Северный Казахстан – охранял пять колоний: строгого, усиленного и общего режимов. Солдаты стояли на вышках с автоматами, кстати, с боевыми патронами, а сержанты были начальниками караула или помощниками начальников, если начкаром был офицер или прапорщик. Я почему так подробно описываю – не всегда на «зоне» во время службы происходили те безобразия, о которых я сейчас расскажу. Если начальником у нас был ротный или, к примеру, прапорщик – то служба шла, как говориться, строго по Уставу караульной службы. И никаких там послаблений. А вот если начальником был свой брат сержант…

И стреляли мы на зоне вволю – по столбам и мишеням, патронов-то со стрельбища обычно «заначивали много»! И молодых «дрючили» – в переносном смысле, конечно, то есть, «воспитывали». И в самоволки бегали… В общем, оттягивались по полной…

Ну, а где самоволки – там и бабы… В городе, где половина населения сидит, а другая – сидела, женщин без мужиков было видимо-не видимо. А солдат два года без женщины – сами понимаете. И вот в караулах этот пасьянс складывался отлично.

Однажды я, как помощник начальника караула, делал очередной обход постов. На одной из вышек, где стоял «дед» – старослужащий – москвич Вовка Некрасов, меня не окликнули стандартным «Стой, кто идет!» Я ускорился, ну, думаю, сейчас как дам в рыло! Врываюсь на вышку и… Натурально офигеваю – там стоят двое! Мой солдат и… девушка. Которая, видимо, перелезла через внешний забор и пробралась к моему солдатику. Точнее, к своему.

Я, конечно, этому поганцу выговор сделал и сказал, чтобы быстро избавился от своей подруги – в смысле, чтобы убрал ее с вышки туда, откуда пришла. Просто даже не знал, что мне делать – такого нарушения караульной службы я даже представить себе не мог! Зато я представлял, чем мой солдат мог заниматься на посту! И это не какое-то там банальное «пить, курить, разговаривать», запрещенные часовому на посту! Это гораздо все хуже! Такого в уставе даже не предусматривали!

Конечно, по правилам я обязан был снять Некрасова с поста и вызвать наряд, чтобы этого гада посадили на гауптвахту, но… Во-первых, он был «дедом». Во-вторых, в карауле и так не хватало людей – шел очередной «дембель». Ну и, в-третьих, Некрасов был моим приятелем. Сдавать своих у нас было не принято. Так что, когда Вовка сменился с поста, я просто сделал ему выговор – с занесением в грудную клетку. И поставил его на самый поганый пост.

Оказывается, были еще более либеральные сержанты. Потому что пару месяцев спустя, когда начальником караула пошел наш замкомвзвода сержант Коля Котов – кстати, тоже москвич, которому до «дембеля» оставалось всего ничего, то нашего ротного подняли по тревоге. И он, соответственно, подняв по тревоге всю роту, поехал менять весь личный состав караула вместе с самим Котовым. Потому что наши сослуживцы, мало того, что напились, так еще и притащили в караульное помещение двух женщин и там всем караулом имели их по полной программе!

Вот это у них была ноченька!

Но самое интересное было потом! Оказалось, что обе искательницы приключений были заразными. То есть, заразили они наших ребят сифилисом. Ну и еще всякими сопутствующими болячками наградили. В результате половина роты попала в госпиталь, а нашему взводу, который тогда заменил этот «веселый караул», пришлось целый месяц быть «на усилении». То есть, сидеть в карауле безвылазно два месяца. Нас только сменяли на выходные, чтобы мы могла съездить в полк, помыться в бане, посмотреть дежурный воскресный фильм в клубе и потом вернуться обратно служить. С одной стороны, конечно, было тяжко – ведь спали мы ночью по 4 часа, досыпая днем, а, с другой стороны – не донимало нас начальство, не было каждодневной муштры, маршировок на плацу и остальных занятий «по расписанию».

Второй случай, который мне запомнился, и который тоже был связан с темой общения мужчины и женщины, случился со мной, когда я служил в другой, конвойной роте. Пятая рота, куда меня перевели, развозила осужденных в специальных автомобилях – автозаках – от поездов по колониям и в СИЗО. Эта служба считалась более «хлебной», нежели на зонах. Почему? Все просто – на зонах часто через забор и периметр перебрасывают осужденным, то есть, «зэкам», передачки. Мы их называли «кабанчиками» или «кешэрами». В этих «посылках» чаще всего были сигареты, чай, реже – всякие наркосодержащие препараты – таблетки, ампулы. Ну и, деньги, конечно. Так что если удавалось переброс этот поймать, то солдат либо его мог присвоить, либо получить благодарность по службе, вплоть до отпуска. Как минимум – увольнение в город.

А вот во время перевозок, когда караул оставался, как говорится, лицом к лицу с «контингентом», за какие-то поблажки от конвоя солдаты могли получить конкретные блага – те же деньги. А также чай, который потом можно было «загнать» прапорщикам в зоне, которые, в свою очередь, перепродавали его осужденным. Везде было то, что сегодня называют бизнесом.

Но больше всего у солдат ценились всякие зэковские поделки – ножички с наборными ручками, «выкидухи» – ножи с выкидным лезвием, браслеты для часов – из пластигласса с всякими там розочками и прочей ерундой, ручки для автомобилей, то есть, для ручки коробки передач и так далее. Скажем, конвойный мог продать осужденным папиросы или тот же чай. Или пустить женщину к мужчине – ведь их могли перевозить в одном автозаке, но в разных камерах.

А самая главная «маза», как оказалось, заключалась именно в том, что конвойные могли перевозить и женщин. Причем, частенько это были совсем молодые девушки, попавшие в тюрьму за наркотики, воровство, а иногда и за более серьезные преступления. И, конечно же, они первые охотно шли на контакты с солдатами, в том числе и на половые. Потому что могли забеременеть. А беременных гуманный советский суд мог или освободить от наказания, отправив на УДО – условно-досрочное освобождение, или вместо зоны отправить на поселение.

То есть, женщина, совершившая не особо тяжкое преступление – не убийство или разбойное нападение – могла жить в нормальном общежитии или даже на квартире, отмечаться каждый день в оперчасти или в милиции, без права покидать город. Но – жить на свободе! Не за решеткой в камере, не за колючей проволокой в бараке, а в городе! Что касается ребенка, то потом, после освобождения, некоторые его сдавали в детдом и спокойно укатывали к себе домой.

Одним словом, сексуальные контакты – это было главным преимуществом службы в конвойной роте. И поначалу я этого не знал. Ну, всякие там ножички-ручки мы меняли, ну, некоторые продавали папиросы и чай, что считалось запрещенными предметами, и что, конечно же, каралось нашими начальниками. Но однажды я попал – совершенно случайно – в автозак с ефрейтором Кустовым, тоже старослужащим, и тоже с москвичом.

Вначале я не понял, почему Кустов расстроился, получив в напарники молодого сержанта. Подумал, что тот боится, что я не разрешу ему «торгануть» папиросами или даже водкой – некоторые у нас доставали водку, переливали в грелки и «толкали». За одну бутылку можно было запросить аж 50 рублей, хотя стоила она в магазине всего три рубля. Конечно, водку я бы не дал продавать – кому охота идти в дисбат? За такое, если бы узнал начкар – стукачей среди «зэков» было полно – конвойные могли получить три года дисциплинарного батальона аж бегом! Но на мелкую торговлю чаем или там послабления какие я смотрел сквозь пальцы. Тем более, Кустов был «дедом», через пару месяцев ему домой идти, чего не прибарахлиться?

Но когда ефрейтор после того, как автозак начал движение, отдал мне автомат и вошел в одну из камер, я натурально охренел. Через минуту я понял, что охренею еще больше. Потому что из камеры стали раздаваться характерные звуки. Присмотревшись – а в автозаке было темно – я увидел, что бравый ефрейтор поставил молодую зэчку в определенную позицию и вовсю исполняет вовсе не воинский долг. Правда, продолжалось это не очень долго. Как я понял, у осужденной девушки контакт не получился по каким-то там чисто женским причинам. Поэтому остаток дороги в СИЗО Кустов просто целовался со своей, так сказать, подопечной. Времена тогда были еще пуританские и о других способах сексуальных контактов мы еще не догадывались. Сами понимаете, как говорят сейчас, секса в СССР не было. В какой-то мере так оно и было!

Но самый «цинус» случился, когда после развоза «контингента» в СИЗО и по колониям мы вернулись в роту. Сдали оружие и пошли переодеваться – снимать свои полушубки, потом раздеваться и ложиться спать, ибо на часах уже была полночь, и рота давно спала. Когда Кустов снял форму, то все, кто стоял рядом, покатились со смеху. Была зима и под хэбэ мы носили нательную рубаху и кальсоны, естественно, белого цвета. Так вот, в районе паха у ефрейтора алело огромное кровавое пятно! Судя по всему, это был результат его контакта с осужденной.