Невеста в награду

Кажется, королева Миливанда не собиралась упрощать жизнь Иларис Салль.

Ну хорошо. Не очень-то и хотелось.

Она аккуратно сложила письмо королевы и спрятала обратно в ларец. Быстро написала ответ, такой же формальный и преисполненный верноподданнического смирения. Надо полагать, его вслух зачитает королеве дежурная дама.

Но всё это странно. Иларис не собиралась в Лир. Ей не хотелось в Лир. А возня с новыми платьями тем более никому не нужна.

Письмо тётушки Милд. Это уже другое. Оно получено несколько дней назад, и тоже озадачило. Это письмо было запечатано печаткой с изображением простенького цветка ромашки — с детства знакомой Иларис печаткой. И оно было полно намёков, чего раньше не было никогда.

О чем намёки?..

Она решила перечитать. Достала и развернула письмо, отряхнув с него остатки красного сургуча с оттиском ромашки.

Вот, несколько строк в самом конце.

«Моя милая девочка. Кое-что случилось. Это касается тебя, но уже не важно. Случилось — и это очень хорошо. Потом я абсолютно всё расскажу тебе. Я долго размышляла, как поступить, и приняла решение. И даже не пытайся расспрашивать».

О чем расспрашивать?..

«Будет, как ты захочешь. Доверься своему сердцу, я верю, что оно не ошибётся. Ты всегда хорошо чувствовала людей. Я буду молиться, чтобы это удалось тебе и теперь».

Сначала Иларис поняла однозначно — речь идет о замужестве Элины. Помочь не ошибиться в выборе. Она дала сестре возможность выбрать — возможность, которой когда-то сама была лишена. Но мало кто одобрил, да и сестра не рада. И её, кстати, можно понять — ведь это всё равно не её выбор!

Но трое претендентов — лучше, чем навязанный один. Их можно сравнить. Поиграть. Оценить каждого. Это хорошая иллюзия свободы. Бывает, чтобы влюбиться, её очень не хватает. Это именно то, что потом на всю жизнь останется счастливым воспоминанием. Но Элина не хочет в это играть…

Право решать окончательно всё равно не у невесты. Это понятно, если речь идет о целом графстве Несс. Но…

«Кое-что случилось. Это касается тебя, но уже не важно».

Намёк на то, что она потом что-то узнает, а спрашивать нельзя. Надо «довериться сердцу», это всего лишь означает поступать как обычно, как хочется ей? Не следовать условностям, не слушать советов?

Принять выбор Элины? Или, наоборот не принимать, если не понравится? Или это всё вообще не про Элину?

Тётя Милд никогда и никому раньше не морочила голову. Напротив — она объясняла. Учила. Когда-то она оставила в своем доме сироту Иларис, никому не нужную в холодном отцовском замке, и отец не возражал. Тётя Милд расчёсывала Иларис волосы и мыла их отваром ромашки, которой целое поле росло под её окнами, шила ей платья, и её учила шить, а также читать и писать, позволяла ей носиться с мальчишками по дворе и ездить с ними верхом.  Отец женился, но молодой мачехе даже нравилось, что падчерица жила где-то в чужом доме. И когда родилась сестренка, Иларис тоже оказалась не нужна. Она тогда лишь съездила к родителям в гости, ненадолго — как чужая. Но почему-то мачеха была недовольна, когда король вспомнил про падчерицу и постановил отдать её замуж в семью руатского герцога Бентенура. Король назначил половину приданого, вторая половина была от дяди, графа Несса — гордому и надменному лорду Сури нечего было дать за старшей дочерью. Впрочем, тёте Милд это всё тоже не нравилось, ведь жених у Иларис уже был, там, дома, и отец согласился, хотя считал, что его дочери больше подошёл бы кто-нибудь познатнее. Счастья это руатское замужество, в конце концов, никому не принесло. И забавно думать, кем она могла бы быть сейчас, если бы…

Нет, ни больно, ни горько не было — с тем, первым женихом они оба были совсем детьми, о любви речь не шла. Была дружба. Об этом приятно и тепло вспоминать.

Во время войны её бывший жених замахнулся на трон Кандрии и победил. Он женится будущей зимой, на принцессе. Ему давно пора и совершенно необходимо.

Король Рейнин Крансарт женится на будущее Новогодье.

Она быстро написала ещё несколько писем, сугубо деловых, и размышлять над ними не пришлось. Но, как назло, утихшая было головная боль началась снова и всё нарастала, стреляла в виски. Надо выпить лекарство и выспаться, завтрашний день тоже не будет легким.

Иларис сложила письма и убрала письменный прибор. Позвонила было служанке, и не удивилась, что та не пришла — она сама накануне отправила свою Бирту к экономке, которой позарез нужны были лишние руки, всё слуги в этот день были завалены работой. Собственная настойка от головной боли у Иларис давно закончилась, и, вообще говоря, не очень-то была нужна, но сегодня…

Придется спуститься в кухню.

Она могла пройтись по замку и с завязанными глазами, поэтому даже лампу не взяла — что ей тёмные лестницы? В кухне работа продолжала кипеть, но по сравнению с тем, что творилось днем, это было затишье. Ставили хлеб, замачивали крупу на утро, снова мариновали мясо, поварёнок разбирал корзины с зеленью, только что доставленные, должно быть.  Кое-где по кухне горели светильники, но всё равно было полутемно. Те слуги, что закончили работу, подсаживались к длинному столу — поужинать. Винья, экономка, сидела на своем обычном месте во главе этого стола. Впрочем, если в кухню вечером приходила Иларис, это место тут же уступали ей — обычай «вечерней чашки» тут соблюдался. Это когда хозяйка по вечерам приходила в кухню, садилась за стол с прислугой и выпивала чашку чая, заодно решая какие-то дела, разбирая жалобы и недоразумения. Здесь Винья делала это чаще…

— Винья! — Иларис тронула её за плечо.

И на мгновенье онемела от изумления, когда женщина обернулась.

Не Винья, а леди Фари, неугомонная мать первого жениха.

— Что вы здесь делаете, леди Фари?

— Ах, это вы, милочка, — та, похоже, тоже растерялась.

А Иларис, надо сказать, теперь слегка разозлилась. С какой стати эти леди вторглась в кухню, где ей совсем не место? Она гостья. Почему её вообще пропустили сюда, если есть приказ не пускать посторонних в эту часть замка? И снисходительно называть её милочкой — это тоже как-то неправильно.

— Вы не заблудились, я надеюсь, леди Фари? — спросила она вежливо и с легкой улыбкой. — Все гости в зале, пир продолжается, сейчас будут выступать другие музыканты, а ещё танцоры и фокусники.

— Ах, это всё для молодых, — махнула та рукой. — Меня хозяйство интересует больше. Я все осмотрела. Какие у вас тут печи для жарки крупной дичи! Вообще, я не ожидала, что Несс — такое большое владение. У вас, я вижу, много варят проса — это хорошо, дёшево и сытно! Но ваш маринад для мяса меня немного разочаровал. В него надо добавлять больше чеснока и розмарина.

— Потом я попрошу у вас рецепт, — пообещала Иларис и повернулась с подбежавшей старшей кухарке, — дай мне холодного сидра, Мона. И твоей настойки.

Оказывается, она совершенно не в силах была обсуждать с хозяйственной леди особенности маринада.

— Ах, вы нездоровы, дорогая! — догадалась леди Фари, вскочила и чуть ли не силой усадила Иларис на стул. — Вы просто устали, или женские недомогания? У меня есть чудесное лекарство. Будете спать, как младенец. Позвольте, я пошлю за ним служанку?

— Благодарю, все со мной в порядке, — запротестовала Иларис, которая ни за что не стала бы брать у незнакомок непонятные снадобья. — Мне кажется, вам надо посмотреть фокусников. Вас проводят…

— Ах, мне так хотелось бы помочь, — вздохнула леди Фари и заулыбалась, — но если вы настаиваете… Я потом напишу для вас рецепт маринада, и пришлю укрепляющее лекарство. Оно чудодейственное! — она величественно кивнула и, придерживая юбки, засеменила к выходу.

Иларис знаком велела одной из служанок проводить леди. Тем временем ей принесли ледяной сидр в высоком стакане, а главная повариха подала разбавленную водой настойку. Настойку Иларис выпила сразу, а потом долго, мелкими глотками, цедила сидр. И даже захотелось уронить голову на чисто выскобленный кухонный стол и заснуть прямо тут…

Она встряхнулась, встала. Кивнула кухарке.

— Спасибо, Мона. Я предупрежу стражу ещё раз, и ты помни, что посторонним в кухне не место. Ни гостям, ни их челяди. Поняла?

— Так она назвалась матерью будущего лорда, миледи! — усмехнулась Мона. — По приказу короля. Сама не знаю, почему я растерялась и позволила. Но я тоже за порядок в моей кухне, и нечего всяким ни с того ни с сего вмешиваться в мои дела!

— Если вдруг войско короля возьмет Несс… — Иларис посмотрела выразительно. — В любом ином случае королю нет дела до твоей кухни.

— Не пугайте так, миледи! — всплеснула руками кухарка, — войско короля возьмёт Несс, скажете тоже!

Пока что они понимали друг друга.

Поднимаясь по лестнице наверх, Иларис задержалась у окна и бросила взгляд вверх, на облака. Из-за них как раз выкатилась круглая спелая луна и вовсю светила теперь на замок Несс, на тёмный парк…

Та самая луна. Нечасто она бывает такой огромной и яркой, но сейчас была, та самая. Как тогда.

Иларис не без труда подавила холодную дрожь.

Ничего страшного. Просто неприятные воспоминания.

Они покинули только что сданный замок, а луна светила, то есть просто занималась своим делом. Осада длиной в несколько месяцев. Продовольствие заканчивалось, и, самое ужасное — что-то случилось с колодцами, остаться без воды было совсем уж невыносимо. Старый герцог, стискивая зубы, сдался. Впереди неизвестность, и надежда самая смутная. Тогда гибель близких как будто ещё стояла перед глазами, а отвратительный смрад погребальный костров ещё щекотал ноздри. Там, в замке, приходилось сжигать тела убитых…

Иларис казалось, что она умерла. Дышала, двигалась, делала множество дел, кого-то утешала, распоряжалась — но умерла. Вдова дважды — когда-то у неё не стало мужа, и вот, недавно — любимого, погибшего при очередной попытке врагов штурмовать стены. Свекр согласился на их будущий брак, когда истечёт трехлетний траур по его сыну. И вот теперь всё, больше ничего не будет. Не получалось верить, не хотелось надеяться. А потом…

Чужие руки, больно стиснувшие её плечи, и насмешливое:

— Да на такие кости не бросятся даже мои собаки!

Ну да, её кости. Тогда она, должно быть, выглядела ужасно. И тот человек ничего не сделал, хотя мог всё. Он лишь оттолкнул её, отвернулся и лег спать. И хорошо — она его тоже не хотела. Он лишь раздул бы до неба пламя её ненависти, но она и так его возненавидела — и за те слова, и за прочее.

С ней могло случиться нечто во много раз худшее, так что есть за что поблагодарить судьбу. Те слова можно было забыть сразу. Но не получалось. Именно они остались острыми колючками в душе. И вот теперь, снова светила луна, точь-в-точь такая…

Иларис захлопнула ставни на окне, и постояла немного, прижавшись лбом к холодной каменной стене, прочитала молитву, чтобы успокоиться, и продолжила подниматься по лестнице. Голова кружилась, немного шатало, и напрасно она не взяла с собой лампу. Ещё немного. Вот…

Она толкнула дверь и вошла в спальню. Распустила шнуровку на платье и сняла его, бросила на низкое кресло, и со стоном удовольствия вытянулась на кровати. И провалилась в сон, сразу.

Когда некоторое время спустя кто-то рядом пробормотал что-то про демонов преисподней, а потом накрыл её одеялом — она не слышала. И очень жаль. Потому что это сделала точно не её горничная…

Часть 6. Во сне и наяву

Иларис не любила сны, потому что они редко доставляли удовольствие. Да чего там — никогда. Лучше спокойно спать до утра. Сновидение — это всегда тревога, предвестник нехорошего. Но в эту ночь…

В эту ночь она спала сладко. Даже более чем. Фея сновидений была щедра на этот раз и отправила её в счастливое время первых месяцев замужества, когда муж после свадьбы увез её в отдалённый маленький замок среди лесов и цветущих лугов.

Муж, лорд Эстон Шалль, был сильным и красивым. И умелым любовником, добрым и внимательным. Действуя не спеша, он довольно быстро разбудил чувственность в недавней робкой девочке, которая досталась ему в жёны. И он остался её единственным мужчиной, так что вспоминать, кроме него, было некого.

Про любовницу с двумя детьми, с которой муж не собирался расставаться, она узнала много позже, незадолго до его гибели на охоте. И свекровь уверяла, что это удел всех благородных женщин и не надо быть дурочкой…

Но это все осталось за пределами сна. А во сне — она была счастлива.

Он был рядом. Она прикасалась к его обнаженному телу. Его ладонь по-хозяйски прошлась по ней, приподнимая сорочку, от колена до ключиц, огладила упругую грудь, накрыла… у него были жесткие пальцы, но ласкали они нежно. Вот горячий язык коснулся…

— Милорд, не останавливайтесь, прошу вас… о милорд!

Глухой шёпот в ответ:

— Да, моя леди, даже не сомневайтесь…

— О, Эстон…

Он отодвинулся… вот зачем?!

По телу гуляли горячие волны, ей хотелось прижиматься, тереться, ласкаться. Она бы укусила его — вздумай он, к примеру, уйти!

Его дыхание, глубокое, хорошо слышное. Его грудь, заросшая тёмными волосами, пальцы в них путаются, и это приятно, и гладить его ей так нравится.

Он продолжает её трогать, но уже через рубашку. Он стал холоднее. Больше не целует. Прижимает к себе — в ответ, потому что она не даёт себя оттолкнуть.

— Эстон, что случилось? Вы больше не любите меня?

— Вы сейчас меня с ума сведете, моя леди…

Он медленно обводит пальцем её лицо, трогает губы, проводит ладонью по спине. И ей искренне непонятно, зачем он медлит и не переходит к главному, она уже давно бедром ощущает… всю величину этой непонятности.

Он её целует, чересчур осторожно, опять кладет руку на грудь, в его большой ладони её грудь прячется вся, целиком.

Он пытается что-то ей объяснять, как неразумной девочке.

Тут появляется отец мужа, бросает что-то отрывисто — она не понимает, она смотрит на Эстона. Но она в дорогом платье с золотистой каймой, в шелковом плаще, с брошью Бентенуров на левом плече. Рядом стоит свекровь, столь же парадно одетая. Старшей невестки нет — та последнее время больна. Они встречают посольство из горных княжеств, послы уже появились в воротах, огромные мужчины в косматых плащах.

— Эстон?! — она с грустью сморит на мужа, но ему нет до неё дела, его взгляд устремлён туда, на посольство.

И она понимает, что это всё, это был их последний раз.

Слёзы текут по щекам…

Но он подходит и обнимает её, целует в губы, и теперь она пугается — как можно, при всех?!

Но опять никого нет. Они снова одни. Но уже всё изменилось. Теперь она удобно пристраивает голову ему на плечо, и он не возражает. Он гладит её по волосам. Они снова в постели, ну конечно. Темно и никаких послов в мохнатых плащах.

Она на миг распахивает глаза, смотрит в пустую темноту, и снова прижимается к нему щекой. Ей что-то снилось сейчас?

Он поворачивается немного, обнимает, закидывает на неё ногу, она ёрзает, устраиваясь удобнее. Им так хорошо вдвоем в этой темноте.

— Спите, леди, — говорит он и снова её целует, теперь в щеку.

Чуть позже он осторожно отодвигается. Она улыбается и перекатывается, и снова оказывается с ним рядом. Это шалость. Это приятно. Им обоим хочется любви, и его желание опять так очевидно. Но теперь им хочется разной любви. Ей — спать, но непременно с ним рядом, прикасаясь, слыша его дыхание и впитывая кожей его тепло. Спать, и невозможно сопротивляться.

Он соглашается, кладёт руку ей на грудь и надолго остаётся неподвижным.

Потом Иларис открыла глаза, когда вокруг уже светало — наступило раннее утро. Она огляделась, недоумевая и сомневаясь — она ещё спит? Потому что было непонятно…

Мужчина рядом с ней пошевелился — он не спал. Он повернулся, скрипнула кровать. Их взгляды встретились. Иларис подскочила на подушках, села, закрываясь одеялом. Этого не может быть.

Мужчина рядом с ней! В постели.

— Да как вы посмели, лорд Конрад?! Как вы сюда попали?!

Тяжелый подсвечник со столика, кажется, сам прыгнул в руку — она не заметила, как схватила его. Замахнулась. Она была потрясена. И в ярости.

Её разум отказывался это принимать!

И тут же на её запястье сомкнулись его сильные пальцы, повернули, заставив уронить подсвечник на одеяло.

Он взял его другой рукой, бросил под кровать.

— Не надо так, леди. Убивать меня вроде не за что.

— Как вы сюда попали? — прошептала она.

Такой дурацкий и несущественный вопрос. К тому же она уже поняла.