Помоги проекту - поделись книгой:
Бен Мезрич
Удар по казино
Реальная история о шести студентах, которые обыграли Лас-Вегас на миллионы долларов
Благодарность автора
Хочу выразить глубочайшую благодарность Доминику Анфузо и Лесли Мередиту, моим замечательным редакторам из издательства
Эта книга не была бы написана без поддержки и советов моих друзей из Бостона — больших специалистов в счете карт. Спасибо вам, друзья, за то, что показали мне ту сторону Лас-Вегаса, о которой большинство из нас и не догадываются.
Как всегда, я благодарю за поддержку своих родителей и братьев. И Тоню Чен: красавица, ты свет очей моих.
Об авторе
Бен Мезрич в 1991 году с отличием окончил Гарвард. С тех пор он опубликовал шесть романов общим тиражом свыше миллиона экземпляров (
Ждем ваших отзывов
Вы, читатель этой книги, и есть главный ее критик и комментатор. Мы ценим ваше мнение и хотим знать, что было сделано нами правильно, что можно было сделать лучше и что еще вы хотели бы увидеть изданным нами. Нам интересно услышать и любые другие замечания, которые вам хотелось бы высказать в наш адрес.
Мы ждем ваших комментариев и надеемся на них. Вы можете прислать нам бумажное или электронное письмо либо просто посетить наш Web-сервер и оставить свои замечания там. Одним словом, любым удобным для вас способом дайте нам знать, нравится или нет вам эта книга, а также выскажите свое мнение о том, как сделать наши книги более интересными для вас.
Посылая письмо или сообщение, не забудьте указать название книги и ее авторов, а также ваш обратный адрес. Мы внимательно ознакомимся с вашим мнением и обязательно учтем его при отборе и подготовке к изданию последующих книг.
Наши координаты:
E-mainame = "note" info@williamspublishing.com
WWW: http://www.williamspublishing.com
Информация для писем
из России: 115419, Москва, а/я 783
из Украины: 03150, Киев, а/я 152
Глава 1
Было десять минут четвертого утра, и Кевин Льюис выглядел так, словно вот-вот вырубится. Перед ним на столе выстроились в ряд три пустых стакана из-под мартини, он опирался на оба локтя и тупо смотрел в карты. Дилер изображал выдержку из уважения к горке малиновых фишек прямо перед стаканами. Но остальные игроки начали проявлять недовольство. Они хотели, чтобы парень либо делал ставку, либо сворачивался, хватал свою потрепанную дорожную сумку под стулом и ехал назад в свой Бостон. Черт побери, разве он мало выиграл? Что вообще собирается делать этот студент с тридцатью тысячами долларов?
Дилер, уловив настроение за карточным столом, постучал «башмачком»[1] по столу для игры в блэкджек: «Решай, Кевин. У тебя была чертовски удачная игра. Ты ставишь на следующий кон?»
Кевин пытался спрятать трясущиеся руки. Сказать по правде, его звали вовсе не Кевин. И он не был даже слегка пьян. Красные пятна на щеках он нарисовал себе заранее в номере отеля. И, хотя тридцати тысяч долларов в фишках было достаточно, чтобы у него затряслись руки, не это впечатлило бы людей, которые
Кевин глубоко вздохнул, чтобы успокоиться. Он проделывал это сотни раз, и не было причин думать, что сегодня вечером все будет как-то по-другому.
Он потянулся к трем пятисотдолларовым фишкам, потом обернулся, будто высматривая официантку с коктейлем. Краем глаза он увидел свою сигнальщицу. Рыжеволосая, хорошенькая; блузка с глубоким вырезом; слишком много косметики на лице. Никто бы не угадал в ней бывшую студентку инженерного факультета МТИ (Массачусетсский технологический институт) и отличницу Гарвардского бизнес-колледжа. Она сидела достаточно близко, чтобы видеть стол Кевина, но достаточно далеко, чтобы вызвать какие-либо подозрения. Кевин поймал ее взгляд и стал ждать сигнала. Согнутая правая рука сказала бы ему, что надо удвоить ставку. Скрещенные на груди руки заставили бы выдвинуть почти все свои фишки в игровой круг. Руки, вытянутые по швам, подсказали бы опуститься до минимальной ставки.
Но она ничего такого не сделала. Вместо этого она провела правой рукой по волосам.
Кевин уставился на нее, стараясь удостовериться, что правильно понял ее. Затем начал быстро собирать фишки.
«Я сворачиваюсь, — сказал он игрокам чуть заплетавшимся языком. — Последний мартини был явно лишним».
Внутри он весь горел. Снова взглянул на сигнальщицу. Ее рука все еще оставалась в густых рыжих волосах.
Рука в волосах означала только одно: уходи немедленно.
Кевин повесил дорожную сумку на плечо и рассовал все свои фишки по карманам.
Крупье смотрел на него очень внимательно: «Ты уверен, что не хочешь обменять фишки?»
Возможно, он чувствовал, что здесь что-то не так. Кевин собирался подкинуть ему чаевые, но тут увидел людей в костюмах. Трое приближались, огибая ближние столы для игры в крэпс.[2] Дюжие парни с прищуренными глазами.
«Все нормально, — сказал Кевин и попятился прочь от стола. — Мне нравится, как они лежат у меня в карманах».
Он развернулся и стрелой вылетел из казино. Кевин знал, что они следили за ним сверху — «небесное око». Но парень не думал, что они устроят сцену. Они всего лишь пытаются защитить свои деньги. Однако он не стал испытывать судьбу. Если эти в костюмах его догонят… что ж, все слышали о таких историях. Подсобные помещения. Тактика запугивания. Иногда даже насилие. Неважно, сколько раз город перестраивался, — по сути, это все тот же Вегас.
Этим вечером Кевину повезло. Ему удалось выбраться без скандала, после чего он смешался с извечной толпой туристов на ярко освещенном Стрипе. Через минуту он уже сидел на скамье стоянки такси, залитой неоновым светом, на другой стороне улицы. Дорожная сумка лежала на коленях.
Рыжуха из казино упала на скамью рядом с ним, тут же прикуривая сигарету. У нее тряслись руки, когда она говорила: «Это было так близко. Они вышли прямо из лифта. Скорее всего, они были наверху и все это время следили за тобой».
Кевин кивнул. Он тяжело дышал и весь взмок от пота. Но в мире не было лучшего ощущения.
«Думаешь, нам надо завязать на этот вечер?» — спросила девушка.
Кевин ей улыбнулся: «Давай попробуем „Стардаст“. Я там пока на хорошем счету».
Он положил обе руки на дорожную сумку, чувствуя пачки банкнот внутри. Чуть больше миллиона долларов, все в сотенных: банк Кевина, частично финансируемый теневыми инвесторами, которые наняли его шесть месяцев назад. Они обучали его в тренировочных казино, которые устраивали в облезлых квартирах, на заброшенных складах, даже в аудиториях МТИ. Они выпустили его на залитый неоном Стрип.
Большинство его друзей вернулись в колледж, сдавали экзамены, пили пиво, спорили об игре «Ред Сокс». Он был в Лас-Вегасе, где вел светскую жизнь на миллион чужих долларов. Конечно, рано или поздно все это может полететь ко всем чертям, но Кевин особо не переживал.
Не он придумал эту систему. Он был всего лишь одним из счастливчиков, достаточно умным, чтобы ее использовать…
Глава 2
Двадцать пять тысяч долларов примотаны к каждому бедру. Двадцать пять тысяч в сумке «велкро»[3] у меня на груди. Еще пятьдесят тысяч рассовано по карманам куртки. Сто тысяч долларов в поясе.
Я чувствовал себя чем-то средним между человечком «Мишелина» и толкачом наркотиков. Раздавшийся вширь и весь на нервах, я миновал вращающуюся дверь и вошел в аэропорт Логан. Охлажденный воздух с размаху ударил в лицо. Я остановился и собрался с духом. Терминал Б кишел ребятами из института, разлетающимися на длинный уик-энд в День Поминовения: рюкзаки, мешковатые джинсы, бейсбольные кепки, дорожные сумки. Все двигались одновременно в разных направлениях — балет американского аэропорта без постановщика. Я глубоко вздохнул и влился в людской поток.
Я не поднимал глаз, наблюдая, как мои легкие кожаные ботинки на протекторах шлепают по плиточному полу.
Внезапно передо мной замаячил современный эквивалент Стоунхенджа: два аэропортовских детектора металла, стоявших параллельно друг другу, к которым примыкал транспортер по пояс высотой; его ленты постоянно подавали вещи в рентгеновский аппарат. Мой пульс взлетел, как ракета, и я мысленно проинспектировал себя. Банкноты не торчали из рукавов, зелень не выглядывала из-под пуговиц рубашки. Я встал в очередь за хорошенькой брюнеткой в приспущенных на бедра джинсах, которая даже попросила меня помочь ей взвалить свой громадный, облепленный наклейками чемодан на ленту транспортера.
«Следующий», — объявила высокая афро-американская тетка в серой униформе Логана. На правом лацкане у нее был именной жетон, но я не мог разобрать, что там написано, потому что пот заливал мне глаза. Я быстро, но не привлекая внимания, заморгал и сделал шаг вперед в своеобразный дверной проем. Невидимые лучи резали и щупали мои внутренности в поисках металла. Как только я задышал спокойнее, тишину пронзил высокий механический вой. Я замер.
Тетка с именным жетоном показала мне жестом, чтобы я еще раз прошел через детектор. «Выньте из карманов все железные предметы и попробуйте снова».
У меня сдавило горло. Руки инстинктивно метнулись к буграм под курткой. Поверх пачек с сотенными бумажками я нащупал нечто, по форме напоминающее огромную свечу.
Пальцы тряслись, когда я полез в куртку, чтобы выудить оттуда «Nokia». Я чувствовал на себе взгляд тетки. Если попросит снять куртку — мне конец. Она увидит бугры, и тогда разверзнется ад. Последние шесть месяцев я изучал статьи о попытках пронести незаявленные состояния через пункты контроля в аэропорту и знал все о таможенных законах.
Агенты безопасности могут задержать тебя на сорок восемь часов. Они доставят тебя в помещение без окон, возможно, пристегнут наручниками к стулу, вызовут сотрудников Агентства по борьбе с наркотиками и ФБР. Затем отберут все твои капиталы, иногда даже не выписав квитанции. Потребуются адвокаты, письма и явки в суд, чтобы вернуть деньги. Пройдет, может быть, шесть месяцев, а может быть, целый год. Тем временем на тебя налетит, как саранча, налоговая служба в серых костюмах. Тебе придется суметь доказать, что ты не собирался вкладывать деньги в пакетики с белым порошком. Для таможенных служащих наличные деньги пахнут кокаином. Особенно сотенные бумажки. Я где-то читал, что 95 % находящихся в обращении стодолларовых купюр имеют мельчайшие следы кокаина, въевшиеся в волокна. Это значит, что специально обученные собаки на таможне могут вынюхать профессионального игрока в блэкджек быстрее, чем вся служба вычислит наркокурьера. Для собак (и для сотрудников таможни) оба пахнут одинаково.
Страх буквально въелся в каждую клеточку моего тела, когда я передавал тетке свой сотовый. Она смотрела на него так, будто никогда ничего подобного не видела. Она его крутила и вертела, но потом вернула мне. У меня за спиной парень в полосатом спортивном свитере пытался затащить какой-то цветок в горшке на ленту транспортера. Тетка с именным жетоном устало закатила глаза. Затем, слава Богу, она меня пропустила.
«У вас все о’кей. Приятного полета», — сказала она.
Я едва дышал, ковыляя к своему выходу. Америка Уэст, рейс 69. Прямой рейс Бостон-Вегас, неоновый экспресс выходного дня. К регистрационной стойке уже выстроилась очередь; шумные, пьяные, в основном мужчины, горящие азартом.
Кевин Льюис спокойно стоял почти в самом конце очереди. Я сразу его заметил. Высокий, атлетически сложенный, но слегка сутулый. Копна темных волос, черные глаза, мальчишеское лицо. С национальными чертами, но не ярко выраженными. У него могли быть азиатские, латиноамериканские, даже итальянские или русские корни. Как я, он был старше, чем большинство ребят из института, которые садились в самолет, но он легко смешивался с толпой. Ему могло быть двадцать один, двадцать шесть или тридцать пять. В джинсовой куртке и бейсбольной кепке он мог сойти за сынка-первокурсника из Бостонского университета. В костюме и галстуке он лучше смотрелся бы на Уолл-стрит. Сейчас на нем был форменный спортивный свитер МТИ и мешковатые шорты. Классический стереотип студента МТИ, прямо как в мечтах родителей.
Он увидел мои пылающие щеки и улыбнулся: «Вот такие бывают ощущения. Каждый день».
Бравада не очень соответствовала его поникшим плечам. Во многом Кевин был классическим образцом студента МТИ с великолепной характеристикой: вундеркинд в математике, лучший в классе, закончивший Экзетер, элитную закрытую школу в Нью-Гемпшире. Главный предмет — электронная инженерия, при этом невероятная память на цифры, студент-отличник, который соответствовал всем требованиям приема на подготовительные курсы в медицинский колледж, — частично чтобы успокоить отца, частично потому, что его будоражил такой вызов самолюбию.
Но официальная характеристика Кевина не сообщала обо всем. Была еще одна сторона его жизни, та, что написана неоновыми вывесками и малиновыми фишками казино.
В Бостоне, в МТИ, он зарабатывал только «А».[4]
В Вегасе он ходил на вечеринки с Майклом Джорданом, Говардом Стерном, Деннис Родман и Кевином Костнером. Он встречался с главной девицей из группы поддержки лос-анджелесских самцов и напивался с девицами, фотографии которых украшали развороты «Плейбоя». Его выгнали с речного плавучего казино в Луизиане, и он наблюдал, как вышвырнули из казино Лас-Вегаса его сотоварища. Он едва избежал тюрьмы на Багамах. Его трясла Федеральная налоговая служба, за ним следили частные детективы, его изображение передавали во все концы мира мужчины с темной репутацией и пистолетами на боку.
Тем временем он собрал небольшое состояние, которое держал в аккуратных стопках «бенджаминов»[5] в кладовке возле кровати. Никто точно не знал, сколько денег он сколотил, но, по слухам, это было где-то от одного до пяти миллионов долларов. Все это было легально и никак не пятнало его отличную, стереотипную характеристику.
Робкий, терпеливый, добродушный Кевин Льюис вел двойную жизнь почти четыре года. Мне захотелось рассказать его историю.
«У меня от этой „велкро“ ужасно чешется грудь, — все, что я нашелся сказать, пожимая Кевину руку. — Должен быть более простой способ перевозить твои деньжищи».
Он усмехнулся, наклонив голову, и сказал: «Ну, разумеется. Муляжи зонтиков. Пустые ноутбуки. Гипсовые повязки и полые костыли. Мы уже прошли стадию приспособлений. Ну, знаешь, как у Джеймса Бонда. Но полые костыли гораздо труднее объяснить агентам ФБР, чем эту сумочку».
Если бы к моему телу не было привешено четверть миллиона долларов, я бы подумал, что он шутит. Но Кевин говорил абсолютно серьезно. Он выполнял свою часть нашей сделки и раскрывал секреты, которые никто из посторонних еще не слышал.
Я познакомился с Кевином Льюисом почти за семь лет до этого в местном бостонском баре. Я закончил Гарвард за несколько лет до того, как он ушел из МТИ. У нас было несколько общих друзей и общие увлечения: спорт, долгие вечера в институтских пабах и телевизоры с большим экраном. Когда нас представляли друг другу, я был начинающим автором и должен был вот-вот опубликовать свой первый роман. Насколько я знал, Кевин работал на какую-то программистскую фирму, но он не вдавался в детали — вероятно, потому, что я так и не удосужился спросить.
Кевин представлялся мне абсолютно типичным выпускником МТИ: технарь до мозга костей. Поскольку вскоре после первой встречи с Кевином началась моя писательская карьера, наши пути редко пересекались. Только почти через шесть лет мы столкнулись на вечеринке Супербаула.[6] Это было в апартаментах, расположенных в нескольких кварталах от Фенуэй-Парк. Кевин только что вернулся из «командировки» в Лас-Вегас. Во время перерыва между таймами мы оказались с ним на кухне вдвоем. После быстрого обмена любезностями он вдруг понизил голос и подозвал меня поближе к себе. «У меня есть сюжет для твоей следующей книги», — начал он.
Я тут же подумал, что пора убираться. Как всякий писатель, я слышал такое начало уже не одну тысячу раз. У всех была история, достойная бестселлера; для меня реальность редко была достаточно интересной, чтобы стать литературой.
Но когда Кевин начал открываться передо мной, я почувствовал, как у меня по телу забегали мурашки. В отличие от тысяч других историй, поведанных за коктейлем, рассказ Кевина обладал признаками тончайшей идеи, кинематографической напряженности — при всем при том рассказ был
«Почему?» — спросил я, потрясенный.
Кевин так прямо мне и не ответил. Со временем я попытался сам сформулировать этот ответ.
Кевин был частью чего-то невероятного: он и его друзья удачно провернули одну из самых больших афер в истории Вегаса — и никто не знал об этом вообще ничего. Рассказывая об этом, он словно заново пережил все это на глазах у публики. Это был для него способ доказать себе самому и тому, кому было интересно, что все это правда.
Более того, для Кевина это был способ принять тот выбор, который он сделал, те решения, которые заставили его жить двойной жизнью. Многие из этих решений показались бы для внешнего мира аморальными. Рассказывая свою историю, Кевин мог объясниться с теми, кто посчитает, что он сделал что-то не так.
Иными словами, его рассказ был частично хвастовством, частично исповедью. Для меня это был сюжет, от которого трудно было отказаться.
Пока в другой комнате смотрели, как бьются за Суперкубок, Кевин пообещал рассказать мне все, предоставить все контакты, открыть свою вторую жизнь, обучить меня системе и показать ключ от сундуков казино.
Чем глубже я узнавал о двойной жизни Кевина, тем больше понимал, как много я выиграл от нашей сделки. Когда я наконец принялся записывать слова Кевина на бумагу, история его, словно кино, проносилась перед моим мысленным взором в красках, более ярких, чем вывески на заведениях Вегаса…
Глава 3
Вначале были суши.
Пять аккуратных рядов суши, выложенных на стеклянном кофейном столике, напоминали батальон приземистых солдат в ярких мундирах. Над батальоном поднимался сильный аромат водорослей и сырой рыбы, наполняя тесную квартирку в многоэтажном доме эпохи семидесятых. Под столом стояла горка открытых картонных коробок из «Тоямы», работающего допоздна японского ресторанчика, расположенного в нескольких кварталах, в умеренно европеизированном районе Бостона — Бэк Бэе. Ресторанчик не был популярным, он был удобным — один из немногих ресторанов, открытых заполночь в воскресенье в городе, который все еще цеплялся за закон, регулирующий режим воскресного дня, и за пуританские фасады, — несмотря на роль прибежища для одной из самых больших в мире и буйных студенческих общин.
Суши были частью воскресного распорядка. Было почти три часа ночи, Кевин лежал на истрепанном футоне,[7] в центре небогато меблированной комнаты. Телевизор работал с выключенным звуком, и Кевин был в полудреме. Тело ныло после двух часов в гимнастическом зале МТИ, а голова отупела после долгого дня в духоте химической лаборатории одной из лучших больниц Бостона. Прошло два летних месяца после окончания первого курса, и он провел столько времени в окружении пробирок, что начал различать их по названиям. Ежедневная скучная работа в лаборатории давила еще сильней из-за того, что его уже больше не интересовала медицинская карьера; он просто не знал, как сказать об этом родителям. Отец все еще пытался убедить его бросить команду пловцов МТИ, чтобы посвятить больше времени химическим опытам. Еще больше времени с этими ненавистными пробирками.
Месяц назад Кевину исполнилось двадцать, и он был достаточно взрослым, чтобы принимать самостоятельные решения о своем жизненном пути. Но, как и большинство двадцатилетних, он понятия не имел, куда идти. Он знал только, где
Медицина, академическая наука, наука ради науки были не самыми привлекательными вариантами в торнадо предложений, кружившихся вокруг кампуса МТИ. В отличие от многих своих однокашников, Кевин не представлял себя довольным жизнью на Уолл-стрит или в Силиконовой Долине. Он не считал себя каким-то святым: он был так же привержен идее неограниченной жадности, как и его сосед по комнате в общежитии. Он просто не нашел еще свой стимул.
В данный момент ему не хотелось думать ни о будущем, ни об отце, ни о своих лабораторных пробирках. Хотелось только спать. Но суши атаковали его органы чувств. Он нехотя открыл глаза и стал наблюдать за друзьями, склонившимися над кофейным столиком.
Его тут же поразили чудеса физики и геометрии. Неуклюжий силуэт Джейсона Фишера отбрасывал квадратную тень на ряды суши. Шесть футов, один дюйм, двести двадцать фунтов — Фишер был сложен, как боксер-тяжеловес. Его плечи были огромны, голова квадратная, а мышцы под футболкой МТИ рельефные, как пластиковое мусорное ведро, выброшенное на улицу в дикую жару. Кевин познакомился с Фишером в спортивном зале после того, как храбро вызвался помочь бывшему студенту МТИ водрузить диски штанги размером с крышку люка на тренажер для отжимания лежа. Он удивился, узнав, что у Фишера, который был на несколько лет старше его, в жилах текла такая же этническая смесь — частично китайская (это было видно по его глазам — узким каплям нефти под выдающимися бровями), частично бразильская. Два дня спустя Фишер представил Кевина своему однокурснику и соседу по комнате Андре Мартинесу. Прилизанные черные волосы, пестрая шелковая рубашка, нить с акульим зубом на шее, густые брови и невероятно большие миндалевидные глаза. Мартинес едва достигал роста пяти футов четырех дюймов и весил не больше ста тридцати фунтов. Однако его репутация с лихвой компенсировала его небольшие размеры. Кевин многое слышал о Мартинесе уже в первую неделю своей учебы.
Выдающийся гений в заведении, полном гениев, он был таким умным парнем, что перепуганные профессора математики были вынуждены перевести его на выпускные курсы, когда он провел на кампусе всего три дня. Эрудит, гордость МТИ — все было так, пока всего через неделю после учебы на втором курсе Мартинес неожиданно не бросил институт. За все шесть месяцев знакомства Кевин так ни разу и не спросил, почему, а Мартинес и не хотел особо распространяться.
«Кажется, оно не спит, — говорил теперь Мартинес, отправляя в рот кусок суши. — Кольни его палочкой, чтобы удостовериться».
Фишер не стал возражать и кольнул Кевина в лоб. Кевин попытался схватить его за руку, но только выбил суши, которая перелетела через всю гостиную. Мартинес рассмеялся ненатурально громко, и Кевин понял, что оба пьяны. Менее часа назад Фишер и Мартинес приземлились в аэропорту Логан, и, похоже, за пять часов полета они продегустировали все, что предлагалось в винной карте. Кевин постарался не показать, как ему противно. Так продолжалось все лето. Эти двое исчезали каждые выходные, потом целую неделю спали допоздна, а пить начинали рано, — тормоша Кевина, не глядя на часы. Они никогда не ходили на работу, похоже, вообще ничего не делали, в то время как Кевин горбатился в лаборатории.
«Пара бездельников», — сказал Кевин и отправил в рот два рулетика суши. Он повторял слова своего отца, а это раздражало. Почему его должно волновать, как друзья проводят время?
«Мы скорее считаем себя свободными, — сказал Фишер. — Мы пока только работаем, чтобы стать бездельниками».
Кевин покачал головой. Им все шуточки. Они жили исключительно настоящим, ни забот, ни угрызений совести. Кевин не мог представить себе, как так можно. Все в его жизни было заранее спланировано. Экзетер, МТИ, работа на полставки в лаборатории. Даже имея планы, он мучительно переживал по поводу каждого своего шага. Фишер и Мартинес не переживали ни о чем. Казалось, что у них нет будущего, но и им это было безразлично.
Ни один из них не окончил МТИ; оба просто ушли оттуда. По крайней мере, у Фишера была благородная причина: его сестра Джоси пострадала в автомобильной аварии, и он оставил учебу, чтобы помочь ей деньгами на лечение. С тех пор он постоянно зависал с Мартинесом. «Зависал» будет правильным словом, поскольку ни один из них не устраивался на работу, не заводил будильник и не надевал галстук.
И все же деньги у них, похоже, никогда не кончались. На самом деле им доставало денег, чтобы летать в Лас-Вегас почти каждые выходные. Почему Вегас —
«Если бы я не знал вас лучше, — ворчал Кевин, возвращаясь на свое лежбище, — я бы подумал, что вы, парни, торгуете наркотиками».
«Белое рабство, — ответил Мартинес, борясь с Фишером за последний кусок рыбы. — Тебе просто повезло, что ты такой же китаёз, как и мы все». Он скосил глаза. Его мать была из Сингапура, отец — с Кубы. В его генеалогическом древе было столько рас, что в подарок на день рождения ему можно было подарить любую этническую безделушку.
«Я серьезно, — произнес Кевин с полузакрытыми глазами. — Какого черта вы, ребята, делаете в выходные? Этим летом вы уезжали каждую пятницу. Я, собственно, не против. Единственная проблема в том, что вы возвращаетесь».
Фишер стал убирать с кофейного столика, используя рукав свитера, чтобы собрать крошки. Мартинес как-то вдруг заинтересовался пятном на шве своей шелковой рубашки.
«Полагаю, оно должно знать», — заключил Кевин.
Поделиться книгой: