Седьмой переход

— Чужую беду руками разведу.

— Ни один крупный завод не выстроен без строгача.

— Это ты прав, Леонид. Прежним нагоняям несть числа. Но я не думал, что получу такую нахлобучку и от нового начальства, первым открою счет выговорам в совнархозе.

— Должна быть какая-нибудь преемственность!

— Знаешь, мне сейчас не до смешков. Ты скажи-ка лучше, когда собираешься заглянуть к нам, в Ярск? Или предпочитаешь сначала войти в курс бумажных дел?

— Ну, ну, не сердись. На днях обязательно начну объезд всей нашей экономической «епархии», загляну и в твой «приход».

— Ладно, ждем,— Егор Егорович простился с Лобовым по-дружески (на него теперь вся надежда!) и торопливо вышел.

Ему не хотелось задерживаться в областном центре до вечернего поезда, тем более, что буквально через час отправляется попутный самолет на целину — в Притоболье. Не терпелось поскорее уехать из этого «министерского города» без заводов, без трамвая, без обычной сутолоки на улицах. Если будущее всего государства — на востоке, то будущее Южноуральской области тоже в ее восточной части,— там, за горным перешейком, что разделяет полиметаллический Казахстан и нефтяную Башкирию. Там главные города: Ярск, Ново-Стальск, Медноград — три кита, на которых и держится весь совнархоз. А здесь, в самом Южно-уральске, одни купеческие мельницы, ремонтные заводики да пуховязальные артели, балующие «прочих шведок» теплыми платками... «Итак, до нескорого свидания, товарищи из «Пухтреста»! — горьковато усмехнулся Егор Егорович, когда утлый, одномоторный самолет, мало чем отличающийся от простого «кукурузника», коротко разбежавшись, поднялся в воздух.

Путь лежал строго на восток, вдоль ослепительно сверкающей реки Урал — никелированного ободка южных отрогов главного хребта. Справа, далеко на юг, до самого Каспия, разлилось светло-оранжевое мелководье спелой пшеницы. Слева, на севере, возвышалась парадная лестница из темно-синего гранита, ведущая на торцовый солнечный балкон Уральского горного дворца, растянувшегося на две тысячи километров. Рейсовый самолет то и дело пересекал условную границу между Европой и Азией. Над горными вершинами плавно кружили, широко распластав крылья, одинокие беркуты...

Минут через сорок показались стелющиеся по диабазовым увалам бело-желтые дымы Меднограда, прикрытого со всех сторон крутыми, неспокойными грядами гор. Потом, как сторожевые сосны на опушке леса, поднялись ровные стволы дымов металлургического комбината в Ново-Стальске. И за ними открылись густые, таежные заросли дымного неба Ярска, за которым угадывалась сиреневая степь до самого Китая. Летчик, словно озадаченный неожиданным препятствием, резко «сбросил» высоту и повел машину на посадку.

Егор Егорович с трудом втиснулся в старый «Москвич» — такси: поджал ноги, втянул голову в плечи.

— В тесноте да не в обиде,— с ехидцей заметил шофер.— Что свою «Победу» не вызвали, товарищ Речка?

— По Сеньке и шапка — по самолету и автомобиль,— сказал он и подумал: «Ты смотри, каждый извозчик знает меня в Ярске. Немудрено: без малого три десятка лет прожил я тут, пока Лобов разъезжал по столицам и по заграницам».

Зинаида Никоноровна не ждала его, собралась стирать.

— Чем же я тебя кормить-то буду? — с некоторой растерянностью спросила она мужа.

— Создается впечатление, что сама ты питаешься манной небесной!

— Я же ничего сегодня не готовила.

— Ничего и не нужно, раз есть помидоры. Некогда мне обедать из трех блюд.

Грузный, неуклюжий, разморившийся от полуденного зноя, Егор Егорович придвинулся к столу, всей грудью навалился на стол. Ему все еще казалось, что он летит куда-то в тартарары вместе с этим своим коттеджем, в котором прожил столько лет. Чепуха какая, летал раньше и не на такие расстояния — все больше в Москву.

Зинаида Никоноровна сбросила ситцевый пестрый фартучек, одернула старенькую маркизетовую блузку и тоже присела закусить вместе с мужем. Она высокая, дородная, тяжеловатая, лицо молодое, хотя очерчено излишне резко, крупными штрихами. Пышные густые волосы, доставлявшие ей по утрам немало хлопот, всегда тщательно заплетены в толстые и тугие, роскошные косы,— их она носила, не обращая внимания ни па свой возраст, ни на модные прически, и незнакомые люди не раз принимали ее за какую-нибудь сельскую франтиху из пригородной станицы. О таких женщинах обычно говорят: «Да, хороша, хороша была лет десять-пятнадцать тому назад».

— Как ты встретился с Леонидом? — спросила, наконец, Зинаида Никоноровна.

— Тысяча и одна ночь, доложу тебе! — не отрываясь от еды, ответил Егор Егорович.— Расскажу потом, подробно расскажу. Что, не терпится бедному сердечку?— засмеялся он, взглядывая на жену из-под коротких, торчавших ежиком, бровей.— Ах, ты, старушка моя, старушка!..

— Какая я тебе старушка?

— Так-так, вот уже и шутки отказываемся понимать! Вот уже и семейную сценку готовы разыграть!

— Никогда с тобой, Гора, не поговоришь серьезно.

— Я от серьезных разговоров на работе устаю, моя ста... виноват, молодушка!

Зинаида Никоноровна улыбнулась ему в ответ, чтобы просто поддержать его в этом настроении. Она знала: раз ее Егор неестественно шутит, то, значит, совсем невесело у него на сердце. Опять, конечно, за что-нибудь попало. Да мало ли за что может попасть управляющему строительным трестом.

— Ты на меня не дуйся, Зинок. Я все, все расскажу тебе по порядку, вечерком. Теперь некогда, надо идти на стройку. И кто это выдумал, что наш брат, строитель, в любое время поднимается на леса в поэтическом вдохновении?

— Поэты и выдумали.

— Напрасно, им ведь тоже приходится чертыхаться на своих «строительных лесах».

«Бесспорно, попало ему в Южноуральске»,— с сочувствием заключила Зинаида Никоноровна.

Переодевшись, сунув в карман парусиновой куртки потрепанный блокнот, с которым ездил на доклад к совнархозовскому начальству, Егор Егорович направился было к выходу, но у двери остановился, заговорил вполголоса:

— Одно могу сказать тебе сейчас — разные мы с Лобовым люди, хотя годами следили друг за другом по газетам. Смотрю я на него и думаю: «Отошел ты, братец, от черновой работенки, привык заполнять клеточки в госплановских таблицах, барином заделался». И он, в свою очередь, наверное размышляет: «А не обмелел ли ты, друг Речка, в своей старице, не разучился ли прокладывать новые русла?» Вот такими многозначительными взглядами и обменивались мы на заседании совнархоза... А вообще, мы ведь с ним начинали жизнь в одной комсомольской ячейке...— Он хотел что-то добавить, но, видно, не нашел сразу подходящих слов, и коротко, как сеятель, бросая последнюю горсть зерна себе под ноги, взмахнул рукой и вышел.

Приехав на площадку никелькомбината, Егор Егорович, не заходя ь прорабскую контору, поднялся по шатким трапам на верхотуру главного корпуса второй агломерационной фабрики. С пятидесятиметровой высоты открывался вид на весь город, привольно раскинувшийся на пологом склоне серого, вытоптанного взгорья.

За рекой виднелся старый Ярск со своей остроконечной Яшмовой горкой посередине. Он мало изменился с того времени, когда за крепостным валом, уединившись в приречном краснотале, писал мятежные стихи Тарас Шевченко. Зато рядом с древним городком вырос новый, большой Ярск, окруженный со всех сторон заводами. Ему лишь двадцать лет от роду. Он начинался с приземистых бараков, где размещались первые артели плотников-бородачей из самарских, пензенских, мордовских деревень. Для них строительное ремесло было отхожим промыслом, и, казалось, ничего нельзя было поделать с извечными весенними отливами сезонников, собиравшихся в обратную дорогу как только на отрогах Уральских гор появлялись черные разлапистые проталины — следы степного кочевника — апреля.

«Так я и к концу века не выстрою Ярский крекинг»,— то ли с досадой профессионала, то ли со скрытой радостью противника говорил главный инженер «Нефтестроя» Умниковский, заядлый технократ, всегда ходивший в узком сером френче «керенского покроя» и в лаковых крагax. Ошибся этот спец из разгромленной «Промпартии», отрабатывавший свои грехи в бывшем уездном городишке. Один из первых в стране крекингов был воздвигнут раньше срока. Потом началось сооружение никелькомбината, машиностроительных заводов. И пошел, пошел Ярск в гору. Когда нагрянула война, во многих пушках, в лобовой броне многих танков содержалась частица ярского никеля, и многие бомбардировщики были заправлены ярским бензином.

Ну а теперь настала пора расширять старые комбинаты, закладывать, новые. Уже потянулся к Ярску второй нефтепровод — из Башкирии, заработали первые цеха завода синтезспирта, достраивается вторая аглофабрика для никелевого...

К Егору Егоровичу подошел его сын Геннадий, инженер, щеголеватый парень в отличном, с иголочки, комбинезоне. Он был очень похож на мать, отцовские в нем с виду только этот взъерошенный, жесткий чуб да выцветшие брови.

— Когда же ты приехал? — удивился он.— Ведь поезд прибывает рано утром. Или ты на машине?

— На вертолете. Совнархозовский вертолет доставил меня прямо на крышу аглофабрики,— сказал Егор Егорович, небрежно взглянув на сына. И тут же опросил строго:— А чего ты здесь слоняешься без дела?

— Семен Михайлович поручил проверить акты-процентовки.

— Стоит отлучиться на денек, как начинают заводить свои порядки.

— Я говорил главному инженеру...

— - Не корчи из себя наследника управляющего трестом! Немедленно отправляйся на свой участок. Годика два-три походишь в десятниках, еще столько же — в прорабах, а потом станешь проверять других. Понятно?

— Пойми, отец, это не моя инициатива.

— Инициатива, инициатива! Больше процентуете, чем строите. Не успеет на ином простенке затвердеть раствор, как тот простенок суют в готовенький акт для Промбанка. Привыкли держаться на пределе.

— Но я-то причем?

— Баста! Сейчас же марш на свой участок! — не оборачиваясь, но чуть смягчившись, прикрикнул Егор Егорович.

Геннадий недоуменно пожал плечами и направился к наружной лестнице. Пока он спускался, почти не держась за металлические поручни, отец с любопытством наблюдал за ним: если не рисуется, то молодец, спокойно ведет себя на высоте... А вот Лобов, госплановский «высотник», конечно, давно отвык лазать по строительным лесам. Уж он, Речка, обязательно затащит сюда Леонида, как только тот пожалует в Ярск.

Это хорошо, что первым под горячую руку подвернулся сын: с главным инженером Егор Егорович разговаривал уже мягче. Беленький докладывал подробно, обстоятельно, будто управляющий целый месяц провалялся на пляже в Сочи или Ялте:

— Склад руды сдадим под монтаж примерно через месяц. Склад коксика готов. Теперь дело за технологическим оборудованием для основного корпуса. К сожалению, нарушают сроки и проектанты, и сам заказчик...

— То-то и оно,— прервал его Речка.— Совнархоз объявил мне выговор, ну, а вам, Семен Михайлович, руководствуясь табелью о рангах, поставлено на вид. Энергичные приняты меры, не правда ли?

— Да-а...

— Раньше, доложу вам, по такому вопросу, как поставки технологического оборудования, сами министры друг с другом схватывались. Придется опять идти, Семен Михайлович, к нашему уважаемому заказчику. Бросимся ему в ноги, поплачемся вместе, авось ясновельможный «никелевый король» утешит нас, горемычных подрядчиков!.. Давайте сегодня вечерком организуем еще одну встречу «на самом высоком уровне»!.. Позвоните Томихину,— уже серьезно добавил Егор Егорович. Спускаясь по трапу, он вспомнил о Геннадии и сказал как бы между прочим:— Зря балуете сына процентовками, без него найдутся грамотеи в тресте.

Главный инженер промолчал, подумав: «Надо же было этому чертенку показаться ему на глаза именно сейчас».

Егор Егорович упрямо, словно трудясь, словно всегда поднимаясь в гору, шагал от объекта к объекту, привычно окидывая хозяйским взглядом весь фронт работ. Иногда он останавливался, заинтересовавшись незнакомым новичком. Его все знали и он знал почти всех. Тут были и старейшие мастера, заслуженные люди, вместе с которыми он когда-то жил в «каркасно-засыпных» бараках, потрескивавших на сорокаградусном морозце, как старые ветелки. Они, эти умельцы, не завидовали ему, выходцу из простой семьи ярского печника, а он, Речка, не раз и не два завидовал им, особо в такие горячие денечки: у всех работа спорится и лишь ты один чувствуешь себя в неоплатном долгу перед людьми.

— Надень пояс! — крикнул Егор Егорович верхолазу, бесстрашно идущему по балке, навстречу длинной стреле башенного крана. (Тоже решил покрасоваться перед начальством!).

— Не беспокойтесь! — озорно отозвался тот.

— Он у нас циркач,— заметил кто-то из бетонщиков.

— Сейчас же отстраните этого «канатоходца» от работы,— приказал Речка прорабу монтажников.— Пусть вяжет арматуру с девушками в мастерской.

— У меня не хватает людей, Егор Егорович,— взмолился прораб.— Еле-еле укладываюсь в график.

— Вольготно живешь, братец, если еле-еле укладываешься в свой резиновый график,— отрезал он и сердито уставился на крепко сбитого верхолаза, который уже подходил к нему, покачиваясь, вразвалку.

— Старшина первой статьи Щетинин! — открыто, широко улыбаясь, представился бывший моряк, явно уверенный в том, что ему все простят.

— Герой,— Егор Егорович измерил его пытливым взглядом с головы до ног и задержал взгляд на видневшейся из-под замасленной тельняшки лиловой татуировке — кудрявенькой, полнотелой барышне.— Наверное, не вылезал из гауптвахты, когда служил во флоте.

— На флоте,— поправил старшина.

— Тут у нас гауптвахты нет, пойдешь вязать арматуру. Понятно? Дело это теперь не трудное — для кружевниц.

— Видал.

— Тем лучше.

— Надоели мне, товарищ начальник, спасательные круги и пояса на военной службе. Но ради техники безопасности я готов даже спать со спасательным поясом, даже на свидания буду ходить с ним! Только не посылайте к кружевницам. Там-то и таится погибель моя. Честное слово!

Окружившие их бетонщики и верхолазы засмеялись.

— Ничего, повяжешь с месяц стальные кружевца, будешь осмотрительнее,— Егор Егорович хотел было идти дальше, но Щетинин остановил его:

— У вас, товарищ начальник строительства, должность повыше моей и ветерок на вашей-то высотке так и крутит, а обходитесь же вы без спасательного пояска. Потому вы уже не судите меня, грешного, полевым судом.

— Баста, без доморощенной философии обойдемся, старшина первой статьи, — с напускной строгостью прервал его Егор Егорович и, привычно махнув рукой, двинулся дальше.

«А насчет ветерка, что так и крутит, морячок подметил точно,— вспомнил он, возвращаясь в управление треста. — За всю жизнь не наберется, пожалуй, и тысчонки безветренных деньков. И о «спасательном поясе» к месту упомянул, хитрюга! Понаслышался от старичков, что управляющий любому правду-матку в глаза режет, будь то бывший министр, настоящий министр или будущий министр, — во всех трех временах».

У сторожевой будки, пропуская мимо себя грузовики с прицепами, везущие на стройку литые железобетонные балки, Егор Егорович еще издали увидел Жилинского. Седой плотный старик, в чесучевом пиджаке и белой полотняной кепочке, с неизменной тростью, стоял на обочине дороги, приветливо кланяясь шоферам: геолога знали в Ярске все — от мала до велика.

— Илья Леонтич! — окликнул его Речка.

Жилинский поднял трость в знак приветствия и, не дожидаясь, пока пройдет последняя машина, заторопился через дорогу, навстречу начальнику строительства.

— Не сидится дома? — спросил Егор Егорович, с удовольствием пожимая его жесткую, натруженную руку.

— От Томихина бреду.

— Что, опять Томихин жаловался на низкий процент содержания никеля в руде?

— Именно, именно. Вы угадали.

— До каких же пор «никелевый король» будет вызывать вас в свои дворцовые покои?

— Мне, знаете ли, самому интересно потолковать с ним по душам,— улыбаясь одними глазами, говорил Жилинский. — Видите ли, руда сейчас пошла бедная. Надо разобраться.

— Присядем, хотя бы вот на плиты, — предложил Речка.

— Охотно.

— Так, значит, недоволен «никелевый король»? Ему все кажется, что вы отомкнули для него не все кладовые Южного Урала, что-то приберегли про черный день!

— Извольте видеть, какое дело: карьерное хозяйство сильно запущено, вскрышные работы отстают...

— Всяк ищет для себя клад побольше.

— Именно, именно, дорогой Егор Егорович. Я понимаю, когда шла война, брали, конечно, богатую никелем руду, железняк — в отвал. Правильно поступали. Никель был нужен до зарезу, без никеля воевать нельзя. Ясно и школьнику. Но война давным-давно кончилась...

— Археологические раскопки продолжаются.

— К великому моему сожалению. Я убеждаю Томихина: у нас, говорю ему, необыкновенная руда — сверху пласт с высоким содержанием железа, под ним пласт с высоким содержанием никеля, и так далее. Одним словом, сдобный слоеный пирог — наше месторождение. Берите, пожалуйста, но берите расчетливо. Пусть металлурги из Ново-Стальска возьмут свой пласт, никелыцики из Ярска — свой, — кому что нравится, кому что подходит.

— Вы точно сказали о сдобном пироге. Ярское месторождение не для простых «хлебопеков», тут нужны искусные «кондитеры». Я бы назначил вас, Илья Леонтич, главным кладовщиком Южноуральской «кондитерской», чтобы никто и грамма не тронул без фактуры.

— Вы все шутите, Егор Егорович.

— Это на меня находит каждый раз после очередной поездки в Южноуральск.

— Как там? Что новенького?

— Без перемен, доложу вам. Начальники сменяются, как часовые. Нашему брату, дорогой Илья Леонтич, не легче от всех этих пертурбаций.

Правда, раньше я ездил за выговорами в Москву, теперь получаю выговора «с доставкой на дом».

Егор Егорович нахмурил брови, замолчал, ожидая, что скажет на это видавший виды инженер Жилинский, который столько отшагал в геологическом дозоре главных сил строителей.

— Видите ли,— нерешительно начал тот,— старики немножко консервативны. Но если не возражаете, голубчик, я позволю себе один коротенький экскурс в прошлое. Вы, разумеется, помните, как незадолго до войны в Ярске был создан своего рода филиал Наркомтяжа. Возглавлял его покойный Семен Миронович (вы его тоже знаете). То был наш Ярский совет народного хозяйства. И до чего же легко работалось! Сами с усами, и все решали сами. Припеваючи работалось. Могу заметить, с вашего позволения, неплохо мы решали крупные вопросы. Не посчитайте это за бахвальство. Взять тот же никелькомбинат. Ученые мужи из разных там ГИПРО настаивали на том, чтобы строить его где-то v черта на куличках — в безводной актюбинской степи. Мы настояли на своем: заложили комбинат в Ярске, на берегу Урала, в кольце месторождений комплексных руд. Серго Орджоникидзе поддержал нас. Так был основан и Медноград. Да если бы этот Ярский «филиал» Наркомтяжпрома просуществовал подольше, мы и металлургический комбинат в Ново-Стальске уже отгрохали бы на славу. Нуте-ка, что скажете на этот счет?..

«Вольно тебе, хитрый старикашка, делать экскурсы в прошлое,— думал Речка.— Нашему-то брату полагается смотреть вперед. Мне-то лично еще придется не один завод строить. А председатель совнархоза— не Серго, и Лобов — не Семен Мироныч. Вот и попробуй с ними поработай».