Рейдер

Я бы удивился, если бы было наоборот.

Когда китайский берег скрылся за горизонтом, Ду Гоудань пришел ко мне и рассказал:

— Я слышал, что англичане очень недовольны тем, что вы возите оружие триаде. Они вызвали в Шанхай два военных корабля. В следующий ваш приход эти корабли арестуют вас за контрабандную торговлю оружием. Англичане говорили, что повесят вас за это.

Это звучало правдоподобно. В предыдущий заход в Шанхай меня навестил американский купец Том Келли и предупредил земляка, что англичанам не нравится моя деятельность, посоветовал свернуть ее во избежание недоразумений. Я тогда принял его слова за попытку устранить конкурента. Был уверен, что дело кончится штрафом и внушением, если попадусь, в чем сильно сомневался. Разгружался я на реке Янцзы, вдали от Шанхая, где у англичан власти нет. Триаде тоже не надо было, чтобы иностранцы знали, какой груз и сколько получают. Английские военные корабли, особенно пароходы, если моему судну присвоят статус призового, на раз прихватят там меня и развальцуют анал по самые плечи. Клипер с его острым корпусом и большим килем малопригоден для гонок по рекам. Он рожден стричь волны, а не жаб давить.

26

В Калифорнии жизнь устаканилась. Столица, после многочисленных переездов по городам штата, осела надолго, по крайней мере, до двадцать первого века, в Сакраменто, в котором теперь золотоискателей днем с огнем не сыщешь. Времена одиночек и маленьких артелей ушли. На приисках добывают золото большие компании, имеющие многочисленный штат работников и разные механизмы, дорогие и сложные в управлении. В итоге в тысяча восемьсот пятьдесят пятом году количество уезжающих превысило количество приезжающих. Поняв это, и я решил покинуть эту благодатную, но пока дикую землю. Отказавшись с некоторыми потерями от заказанного оружия и боеприпасов, я нагрузил клипер коровьими шкурами и бочками с лярдом, который используют, в том числе, и для изготовления свечей, и отправился в Нью-Йорк. Везти пассажиров было невыгодно. Уже начала работать железная дорога через Панамский перешеек, и путешественники предпочитали этот маршрут многомесячному плаванию вокруг Южной Америки.

Во время океанских переходов убеждаешься, что клипер — идеальное парусное судно. Недаром клипера теперь называют гончими псами океанов. В хороший день «Сюрприз» разгонялся до двадцати узлов. Такелаж из проволоки позволял не убирать паруса даже при сильном ветре. Мне рассказывали, что некоторые капитаны чайных клиперов, чтобы прийти в порт назначения быстрее и получить премию, не убирали паруса даже при штормовом ветре. Когда становилось понятно, что вот-вот не выдержит мачта, стреляли из револьвера в парус, который вмиг разрывало в клочья. Давление на мачту падало, и остальные паруса убирали матросы. Мне рвать собственные паруса было ни к чему, поэтому приказывал убрать их немного раньше.

Мыс Горн огибали в начале сентября. В южном полушарии это ранняя весна. Уже в Атлантическом океане нас прихватил шторм. Продрейфовали под такелажем неделю. Волны высотой метров до пятнадцати наводили ужас на Катрин и слуг-китайцев. Все трое старались выходить из кают пореже. Западный ветер сильно снес нас в сторону Африки, поэтому Фолклендские острова прошли на большом удалении. Говорят, на Западном Фолкленде, где сейчас находится британская военно-морская база Порт-Стэнли, очень вкусная питьевая вода, но проверить это не получилось. Дул свежий западный ветер, и клипер курсом бакштаг левого борта летел со скоростью двенадцать-четырнадцать узлов, состригая верхушки волн, невысоких по местным меркам, всего метра три.

Остановку сделали в порту Параиба, расположенном неподалеку от самой восточной точки Южной Америки, который в будущем будет называться Жуан-Песоа в честь убитого губернатора штата Параиба. Такая вот у бразильцев манера — шлепнуть губернатора, а потом назвать в честь него столицу штата. Я бывал здесь в будущем. Как по мне, бразильцы — это ленивые и наглые китайцы. В смысле, такие же заряженные на захват места под солнцем, только китайцы считают, что для этого надо быть культурным и долго и упорно трудиться, а бразильцы уверены, что культура и работа — не мартышки, в джунгли не убегут. Жуан-Песоа — это, конечно, не Рио-де-Жанейро с его фавелами, но судовой агент не рекомендовал заходить в некоторые районы. Даже в центре города я видел особняки, обнесенные высоченными заборами с колючей проволокой поверху, а окна с решетками на первых трех этажах многоэтажных домов — это и вовсе фирменный знак Бразилии, как и мальчишки, играющие в футбол везде, включая дороги. Само собой, футбол в этой стране — религия, причем важнее католичества. То, что я атеист, мне прощали, а вот то, что не футбольный фанат, сочли болезнью. Второе место с католичеством делит обжорство. И это при том или именно потому, что бразильская кухня не ахти. По большому счету блюд всего два: мясо-гриль и мешанина из чего угодно с рисом, который добавляют во всё, кроме напитков. На счет напитков могу ошибаться, потому что в глубинке не бывал, не знаю, из чего там делают разное пойло. Во многих ресторанах система «всё включено»: платишь на входе определенную сумму и ешь, что хочешь и сколько хочешь. Подозреваю, что еще и в этом причина повального обжорства. Основной алкогольный напиток — кашаса (самогонка из перебродившего сахарного тростника), которую еще называют бразильским ромом, хотя для рома она слишком светлая. Довольно ядреное и вонючее пойло, поэтому употребляют ее обычно в коктейле кайпиринья. Самое забавное, что домашняя самогонка считается лучше заводской. Наверное, потому, что в домашнюю брагу добавляют рис. Второй местный напиток, который мне попался всего однажды — тикира (светло-фиолетовая самогонка из маниоки). Та еще гадость! Видимо, поэтому алкоголь здесь используют, как топливо для автомобилей. Почти на каждой заправке есть колонка с надписью «Алкоголь». Это топливо дешевле примерно на треть, но заправленную им машину узнаешь по постоянному чиханию и попёрдыванию двигателя. В результате над дорогами, на которых движение интенсивное, стоит густой перегар, как в солдатской казарме в понедельник утром. Проститутки были фигуристы и дешевы. Самой сексуальной частью тела у женщины в Бразилии считается задница, чем больше, тем лучше. Проститутка с маленькой задницей стоит раза в два дешевле. Лучше вести ее к себе в каюту, иначе есть шанс самому стать терпилой. Грабят в Бразилии на раз-два.

В девятнадцатом веке в порту Параиба уже можно купить кашасу, что и сделали мои матросы, напившись вусмерть, а потом два дня страдали похмельем, и проститутки дешевы и опасны. Три моих матроса вернулись из города с пустыми карманами и набитыми мордами. Утром мы продолжили путь, и я не успел продолжить сравнение нынешнего Параибу с будущим Жуан-Песоа.

27

В будущем Нью-Йорк не нравился мне. В припортовых районах стремно, ночью лучше не ходить. В центре слишком многолюдно. Районы особняков выглядят приятно, но поражают пустотой на улицах. Складывается впечатление, что идешь по вымершему городу. Я заметил, что наличие или отсутствие людей на улицах больших городов, без учета центра — это индикатор состоятельности жильцов данного района. В центре всегда столпотворение. В нищих кварталах людей много. Они стоят, сидят, играют на тротуарах и порой на проезжей части, но за редким исключением никуда не спешат. А куда спешить, если живешь на пособие?! В США будут семейные династии в три-четыре поколения, существующих довольно сносно за счет налогоплательщиков. Но, как ни странно, бомжа там редко встретишь. В богатых районах тротуары пусты. Небедные передвигаются только на машинах. Дом (телевизор+холодильник) — работа-гипермаркет-бар-дом. За пределами этого маршрута земля необитаемая. Общаются только с людьми своего круга. С соседями обязательно здороваются, но порой не знают, кто они, чем занимаются. В общем, по собственному желанию сидят в комфортабельных тюрьмах. По тротуарам возле этих тюрем перемещаются только бомжи. Их много. В этих районах кажется, что в городе живут только бомжи. Среди них много белых, не выдержавших гонку за Великой Американской Мечтой. У меня работал матрос-филиппинец, который пробомжевал в Нью-Йорке несколько месяцев, пока холода не заставили вернуться на работу. Говорит, жил сытнее, чем в своей стране. Есть куча благотворительных организаций, которые кормят, поят, раздают одежду, разрешают помыться, обстирывают… Мне приходило в голову, что некоторые становятся бомжами только ради того, чтобы убедиться, что хоть кому-то нужны, что о них хоть кто-то заботится. Или это чудом прожившие так долго неандертальцы. Для них городская свалка — сказочное богатство. Не напрягаясь, живешь себе припеваючи. Это вам не мамонтов загонять. К тому же, бомжевание помогает неандертальцам, не привлекая особого внимания, существовать без документов и скрывать свой истинный возраст.

В середине девятнадцатого века Нью-Йорк не называют Гнилым Яблоком. В переносном смысле это не так, а вот в прямом… Воняет город так, как целое судно-рефрижератор с гнилыми яблоками. Улицы в некоторых местах покрыты толстым слоем раздавленных конских «каштанов». Лошадей на улицах так много, что мне показалось, что их больше, чем людей. Все движутся быстро. Ритм у города высокий. Выражение «время — деньги» здесь можно увидеть. Много «понаехавших», которые ходят в национальных одеждах, говорят на своих языках и живут колониями в основном на окраинах. В центре обосновались богачи, за которых говорят слуги, поэтому их национальность не имеет значения. Небоскребов нет, но дома этажей на десять уже не редкость. При этом лифтов все еще нет, как и внутридомового водопровода и канализации. В многоэтажках все удобства во дворе и являются дополнительным источником вони.

Я арендовал на полгода, потому что на меньший срок не сдают, небольшой двухэтажный особнячок рядом с парком без названия, который, может быть, станет частью знаменитого Центрального парка, пока не созданного. У меня сразу появилось предчувствие, что надолго здесь не задержусь. Оно утвердились к концу разгрузки. Привезенную кожу разобрали быстро. Среди покупателей были изготовители мебели для диванов и кресел, обувщики, каретники. Я нанял капитана Стивена Нильсена, потомка датских переселенцев, потому что хотел посмотреть, чем можно заняться на берегу. Вкладывать все деньги в суда не хотелось. Слишком рискованный это бизнес, даже с учетом страховок. Новому капитану клипера «Сюрприз» было тридцать восемь лет. Среднего роста, широкоплечий, с красным грубым лицом, которое из-за густых и длинных бакенбардов казалось прямоугольным и необычайно широким. Водянистые глаза невозмутимо смотрел как бы сквозь меня. Говорил коротко и без эмоций. Эта манера говорить и подкупила меня.

— После выгрузки в Китай за чаем? — спросил Стивен Нильсен.

— Нет, — ответил я. — В Китае ближайшие года два моему клиперу лучше не появляться. У меня там не сложились отношения с англичанами.

— Им все мешают, — поделился он.

— Попробую найти груз на Европу или Южную Америку, — сообщил я.

Начав подыскивать груз, я наткнулся на, скажем так, настороженное отношение ко мне и моему судну. Такое впечатление, что я кинул в Нью-Йорке несколько фрахтователей, поэтому со мной никто не хочет работать.

Я возвращался с рейда, где стоял на якоре «Сюрприз». Судовая гичка высадила меня на мол, возле пакгаузов компании Вандербильта, по корме стоявшего под погрузкой речного парохода с железным корпусом и двумя большими колесами по бортам чуть впереди миделя. В трюм с помощью парового подъемного крана, который постоянно изрыгал клубы белого пара, грузили большие ящики, цепляя сразу по четыре. День был солнечный, жаркий, спешить мне некуда, поэтому остановился в тени здания, чтобы понаблюдать процесс. Была у меня мысль завести собственный причал с пакгаузом на реке Гудзон. Зарабатывать на перевалке чужих грузов можно не меньше, если не больше, чем на их перевозке.

— Извините, вы не мистер Роберт Хоуп, владелец клипера «Сюрприз»? — обратился ко мне мужчина лет двадцати шести, худощавый, высокого роста, с узким сухим лицом и длинным крючковатым носом, на котором сидели пенсне, к оправе правого окуляра которых был прикреплен черный шнурок, вторым концом пропущенный в верхнюю петлю сюртука из серой шерстяной ткани.

— Вы не ошиблись, — молвил я, пытаясь понять, кто это и что ему надо?

— Я слышал, вы подыскиваете груз для своего судна, — сказал он.

— Да, это так, — подтвердил я и, поскольку этот тип на не тянул на грузоотправителя, предположил: — Брокер?

— Да, я сотрудник брокерского отдела компании мистера Вандербильта, — подтвердил он, после чего начал тарахтеть рекламный текст: — Мы работаем с судовладельцами со всего мира, являемся самым надежным партнером…

— Сколько берете? — оборвал я.

— … лучшие сотрудники… — по инерции выпалил брокер, после чего деловым тоном сообщил: — Двадцать процентов от фрахта.

Даже в будущем вменяемые брокеры будут брать за обычный груз не больше пятнадцати процентов, а сейчас ставка колеблется около десяти.

— Слишком жирно вам будет, — отказался я.

— Без нас вы не найдете груз ни в Нью-Йорке, ни в других портах Восточного побережья, — предупредил меня брокер.

— Да что вы говорите?! — насмешливо бросил я и блефанул: — У меня уже есть предложения более выгодные, чем ваше, ищу получше.

— Этого не может быть! — очень уверенно воскликнул он. — Наверняка у вас будут проблемы с этими господами.

Что именно он вкладывал в слово «проблемы», я не знал, но по привычке предположил худшее. На американскую манеру ведения дел я насмотрелся в будущем. Она ничем не отличалась от присущей грабителям с большой дороги. Если испугаешься и прогнешься, будут стричь так, чтобы только не загнулся, а если дашь по носу, сразу начинают изображать надежных и честных партнеров, к которым лучше не поворачиваться спиной.

Я взял брокера за шкирку, смяв грубую ткань сюртука, притянул к себе, увидев за принявшимися запотевать, толстыми линзами увеличенные ими глаза с расширившимися, черными зрачками, поглотившими всю радужную оболочку, и произнес тихо, медленно и спокойно:

— Передашь Вандербильту, если у меня будут хоть какие-нибудь проблемы, его случайно застрелят. У меня в Калифорнии была репутация очень меткого стрелка. Я уже отправил на тот свет несколько негодяев. Ты и твой хозяин станете следующими. Понял?

— Да, мистер Хоуп! — жалобно проблеял брокер.

— Пошёл вон! — бросил я резко, отпустив его.

Я слышал и видел в Калифорнии, как Корнелиус Вандербильт разными способами вытесняет конкурентов, добивается монополии и сверхприбылей, компенсирую потом все затраты на войну. Не думаю, что грязными делишками занимается сам. Наверняка даже не догадывается о моем существовании, все делают мелкие сошки, орудуя по правилам созданной им системе. Этот брокер — одна из сошек. Надеюсь, у него хватит ума не докладывать начальству о моих угрозах и не отдавать приказ решалам, чтобы создали мне проблемы. Магнат вряд ли заметит и накажет за один неостриженный фрахт.

Когда я услышал от следующего фрахтователя, перебравшегося в Нью-Йорк из Франции, которому надо было перевезти в Бордо груз пшеничной муки, а оттуда — вино в бочках, что он напрямую не работает, поставил в известность на его родном языке:

— Не бойтесь, Вандербильт со мной связываться не будет, и я сделаю скидку в десять процентов.

Поскольку груз был застрахован, француз купился на скидку. В тот же день клипер «Сюрприз» встал под погрузку неподалеку от вандербильтовских пакгаузов. Прошла она без сюрпризов.

28

У меня хватает ума понять, что долго тягаться с Вандербильтом не получится. Слишком разные весовые категории. Меня «не будут» замечать какое-то время, а потом сменится брокер или просто решат, что упрямец подает дурной пример другим судовладельцам, и меня уберут. В Нью-Йорке криминогенная ситуация, как во все времена, паршивая, почти каждый день убивают, иногда по несколько человек, о чем кричат заголовки всех местных газет, а мелкие грабежи и кражи, как мне кажется, никто даже не считает, по крайней мере, о них не пишут в прессе. Поэтому, отправив клипер в рейс, я начал изучать ситуацию на Восточном побережье южнее Нью-Йорка. Перебираться севернее мне не хотелось. Привык к жарким странам, к коротким и мягким зимам. Вскоре выяснил, что империя Вандербильта на юге дотянула свою паутину до Чесапикского залива, портов Портсмута и Норфолка. В Северной Каролине дела у них не задались по каким-то причинам. Коррумпированность чиновников сейчас зашкаливает, особенно в северо-восточных, промышленных штатах, а в юго-восточных и южных живут благородные и честные люди, потомки английских джентльменов, которые берут взятки только у равных по происхождению, социальному положению и воспитанию. Выходец из низов Корнелиус Вандербильт им не ровня, несмотря на сказочное богатство или именно из-за него. Благородный и честный человек не может так быстро наворовать так много.

В порт Уилмингтон я добрался на пароходе «Ютика», принадлежащем моему конкуренту. Всего за сорок два доллара я пропутешествовал в двухместной каюте первого класса, которая была размером три на три с половиной метра. Слева от двери рундук на два отсека, справа — умывальник, потом две кровати у переборок слева и справа и столик между ними у иллюминатора, выходящего на главную палубу. Пассажиров первого класса было мало, поэтому соседа у меня не было. Питался за капитанским столом, рассчитанным на четырнадцать человек, но ело всего шесть. Капитан Йоахим Витт был потомком немецких переселенцев, дотошным и угрюмым сорокатрехлетним вдовцом, всегда чисто выбритым и одетым. Ел торопливо и с таким усердием, что лоб, увеличенный двумя залысинами, краснел и потел.

— Выросли в многодетной и бедной семье? — как-то поинтересовался я, пытаясь угадать причину такой манеры поглощения пищи.

— Да, — признался Йоахим Витт и посмотрел на меня, как на провидца.

Относился капитан ко мне очень уважительно. Все-таки я — капитан и хозяин клипера. Мало ли, как сложится судьба, может, придется наниматься ко мне. Тем более, что я не чурался пароходов, не отзывался о них презрительно и даже собирался приобрести со временем. Появилась у меня такая мысль именно на «Ютике». На ней стоял новый паровой двигатель, потреблявший намного меньше угля, чем двигатель «Калифорнии», которой приходилось на длинный переход брать топлива больше, чем груза. Появился задний ход. Судового телеграфа еще не было. Команды с мостика в машинное отделение передавались с помощью переговорных труб. Трубы заканчивались расширением в виде маленького рупора. С одной стороны в трубу кричали, а с другой — слушали, меняясь ролями. Трубы заткались пробками со свистком. Вытаскиваешь пробку со своей стороны, дуешь в трубу — и на другом конце ее свистит свисток, сообщая, что ты хочешь пообщаться. Самое забавное, что я застал такие трубы на первой своей плавательской практике. Потом их заменили телефонами и радиосвязью. Эта ерундовая деталь обрадовала меня безмерно. Я как бы ухватился за хвост своей эпохи. Она совсем уже рядом. Может быть, осталось всего одно перемещение…

— Где построили этот пароход? — спросил я.

— В виргинском Портсмуте на верфи «Госпорт», — сообщил капитан. — Лучшие клипера делают в Бостоне и Нью-Йорке, а пароходы — на этой верфи.

Надо будет посетить эту верфь и подсказать им, что дизельный двигатель выгоднее. Глядишь, изобретут его. Хоть убей, не помню, когда этот случится. Надеюсь, мистер Дизель уже родился, обучился и принялся изобретать. Мне пришла в голову мысль-надежда, что со спуском на воду первого дизельного судна круг моих странствий замкнется и закончится.

Порт Уилмингтон я посещал несколько раз на контейнеровозе-костере под американским флагом. Это был, так сказать, испытательный срок. Янки неохотно берут на работу русских капитанов — пережиток холодной войны. Они так боялись СССР, что до сих пор не могут нам это простить. В придачу на этот страх наложилась боязнь русской мафии. По мнению янки, русский может быть или агентом КГБ, или гангстером. Третьего не дано. Живя в России, они сами выбрали бы только одну из этих сфер деятельности. Второй американский контракт, поскольку в течение предыдущего в порочащих связях замечен не был, отработал уже на большом контейнеровозе. Тогда мне Уилмингтон понравился. Это будет небольшой город, расположенный километрах в тридцати выше по течению реки Мыс Страха, носящей название мыса, рядом с которым впадает в океан. Этот мыс находится в конце длинной песчаной косы с прекрасными пляжами, рядом с которой много отмелей, так любимых нерадивыми судоводителями. В будущем на карту этого района нанесут более сотни отметок о затонувших судах, благодаря которым мыс и получит свое название. Бухту тоже называют Мыс Страха. Удивительно, что город носит другое название. Глубины на реке до города хорошие. Сейчас, как мне сказал капитан Йоахим Витт, на баре, который примерно в двух с половиной километрах выше устья, не меньше семи метров, а от него до конца города — более десяти. В двадцатом веке углубят фарватер до четырнадцати. Пока что нет высокого маяка на Дубовом острове, зато уже есть массивный форт, сложенный из кирпича. В останках этого форта, разрушенного во время Гражданской войны, расположится Северокаролинская баптистская ассамблея. Что они там ассамблеют — не знаю, потому что не удосужился посетить, провел время более продуктивно — искупался и позагорал. Там будет прекрасно оборудованная и недорогая курортная зона. Нет на реке и мостов. Между берегами бегает пароход-паромчик и снуют весельные лодки. Нет и линкора «Северная Каролина» у правого берега. Этот линкор спишут на металлолом. Какой-то шибко патриотичный уилмингтонский школьный учитель предложит ученикам скинуться на выкуп старого корабля. Призыв поддержат ученики других школ города, внесут карманные деньги и те, которые родители давали на школьные завтраки, и за триста тридцать тысяч долларов выкупят старый корабль. Линкор «Северная Каролина» отбуксируют на реку Мыс Страха и поставят напротив города, сделав музеем и мемориалом всем янки, павшим во время Второй мировой войны. Я посещал его. Прогулялся по главной палубе, заглянул в артиллерийскую башню с тремя шестнадцатидюймовыми пушками, спустился в матросский кубрик, где койки были в четыре яруса, а на корме полюбовался военным самолетом-амфибией, ровесником линкора.

Зато уже есть длинная, с сухопутную милю, набережная, по которой я любил прогуливаться. Нравилось это делать и местным жителям. По вечерам и в выходные весь день она заполнена прогуливающимися. Что в будущем, что сейчас, Уилмингтон тихий спокойный город с расслабленной жизнью, присущей рабовладельческим штатам, в том числе и бывшим. Здесь нет ценовых войн и монополий, потому что не привыкли напрягаться. Работают негры, а все остальные наслаждаются жизнью. Выращивают хлопок и табак, продавая большую часть продукции в Англию, а взамен завозят предметы роскоши и прочие менее востребованные товары. Для этого надо много судов, которых постоянно не хватает, из-за чего цены на фрахт очень приличные. Узнав, что я родился в Нью-Йорке, мне не очень обрадовались. Северян здесь недолюбливают, даже несмотря на то, что Гражданской войны еще не было. Когда я сообщил, что собираюсь поселиться в Уилмингтоне, отношение сразу изменилось в лучшую сторону. Узнав, что являюсь собственником клипера, совсем подобрели и предложили мне долгосрочный и выгодный контракт на перевозку грузов на линии Уилмингтон-Ливерпуль.

Недолго думая, я купил за двенадцать с половиной тысяч долларов, явно переплатив, двухэтажный кирпичный дом на улице Принцессы, которая метрах в ста от него втыкается в набережную рядом с небольшим парком, название которого я бы перевел, как Приречный. Дом был не нов, но крепок, требовал всего лишь косметический ремонт. Состоял из двух частей одной высоты, большей и меньшей, соединенных более низким двухэтажным тамбуром, в котором был парадный вход с крыльцом из желтоватых мраморных ступеней, защищенном жестяным навесом. Обе части здания имели по четыре трубы, расположенные по бокам. В большей части на первом этаже находились гостиная, столовая, библиотека, кабинет и большой туалет, а на втором — шесть спален, две темные комнаты-кладовые, еще один туалет и ванная комната. В меньшей части на первом этаже располагалась кухня, кладовые и маленький туалет и ванная, а на втором — пять маленьких комнат для слуг. Каретная и конюшня были в другом строении, возведенном слева от главного. Под каретной находился лёдник — дедушка холодильника — подвал с уложенными у трех стен в отсеки из кирпича кусками льда, обсыпанными древесными опилками, чтобы медленнее таяли. На Руси я видел такие в начале тринадцатого века, а в Западную Европу и потом в Америку лёдники добрались только в девятнадцатом веке. Наверное, вместе с русской армией, захватившей Париж. Встречались, конечно, и раньше в очень богатых домах, но считались баловством. К дому вела выложенная каменными плитами аллея в полторы ширины кареты, а перед входом была площадь, в центре которой разбили круглую клумбу, сейчас задичавшую. Карета огибала клумбу справа, останавливалась возле крыльца и потом ехала дальше, к каретной или на выезд, огибая клумбу слева. От улицы двор отделяла высокая чугунная ограда из прутьев-копий на каменном фундаменте, а по бокам и сзади кирпичными стенами высотой метра три. Судя по ограждению, строили дом не в самые спокойные времена. Позади дома был небольшой сад с вместительной беседкой, укутанной виноградной лозой. Я договорился с небольшой строительной фирмой «Буш и сын» о ремонте и внутреннем оформлении здания и заказал мебель. Что меня поразило, большую часть работников фирмы составляли свободные негры. Я был уверен, что все негры на Юге — рабы, а реальность оказалось сложнее.

29

В Нью-Йорк я вернулся обратным рейсом парохода «Ютика». Через две недели прибыл клипер «Сюрприз» и встал под выгрузку. Француз собирался получить за те же деньги еще одну ходку, но я жестоко обломал его. То, что мне предлагали в Уилмингтоне, будет прибыльнее на треть. К окончанию выгрузки столкнулся на моле с тем самым брокером в пенсне.

— Я перебираюсь в Уилмингтон, — поставил его в известность и добавил насмешливо: — Можете сообщить мистеру Вандербильту, что сбежал, испугался ваших угроз. Теперь будете жить спокойно.

— Нам нечего бояться! У мистера Вандербильта надежная охрана! — высокомерно заявил брокер, но снял пенсне и протер запотевшие стекла.

Клипер «Сюрприз» отбыл из Нью-Йорка в балласте. Пассажирские каюты занимала моя семья, слуги-китайцы и две собаки. По пути в Уилмингтон нас прихватил шторм от северо-запада. Бушевал он три дня, после чего ветер резко поменялся на юго-западный, теплый и с дождями. К нашему приходу в порт назначения дожди лили четвертый день, высоко подняв уровень воды в реке Мыс Страха. Клипера редко посещают Уилмингтон, поэтому всё его население пришло посмотреть на судно. После этого я на короткое время стал самым популярным жителем города.

У меня опять был свой дом, вместительный и уютный. Особенно меня радовали водопровод и канализация. Как я раньше без них обходился?! Кстати, уже есть туалетная бумага. Она пока что не в рулонах, а в виде салфеток, по пятьсот штук в пачке. Катрин первое время не могла поверить, что такую красивую бумагу используют для такого грязного дела. Ремонт дома закончили до нашего прибытия. Новая мебель заняла свои места, согласно оставленным мною указаниям. Катрин, выросшая в бедной семье и не привыкшая к такому количеству лакированных деревяшек, даже не подумала, что их можно переставлять по своему усмотрению. В будущем все мои дамы, почувствовав себя хозяйкой моего жилья, что случалось с ними в первое же утро, тут же принимались переставлять мебель. Само собой, двигать должен был я, а они командовали. Ради интереса я соглашался. В итоге через несколько дам мебель оказалась на первоначальных местах. После чего, услышав, что у меня в доме неуютно, предупреждал, что переставлять будет сама. Мои слова на корню убивали у дам тягу к прекрасному.

Клипер был нагружен хлопком и табаком и убыл в порт Ливерпуль. Я проводил «Сюрприз» до мыса Страха и пересел на четырехвесельный ял, купленный за день до того. На веслах сидели слуги китаец Ван Сунлинь и негр Джозеф. Я купил на рынке две семьи рабов-негров. Вот так запросто, как в шестом веке в Византии, пришел на рынок в будущем светоче демократии, свобод и прав человека, приценился и купил оптом семь человек, чтобы не разрывать семьи. А мог бы купить не всех, если бы захотел. В России еще при царе Павле запрещено было разделять при продаже семьи крепостных крестьян, но до цивилизованных США эта дикость еще не добралась. Первая семья состояла из повара Тома — полного унылого двадцатидвухлетнего мужчины — и его жены Мэри, получившей должность уборщицы — девятнадцатилетней нескладной женщины, которая передвигалась на удивление плавно, не цепляясь за мебель, и постоянно носила на лице приклеенную улыбку, которая станет частью североамериканского менталитета. У них были два сына трех и полутора лет. Вторую семью возглавлял (по крайней мере, он так думал) Джозеф — двадцатисемилетний рассудительный мастер на все руки, который стал и конюхом, и кучером, и дворником, и садовником, и сантехником… В общем, всё, что не могли или не хотели сделать Ван или Том, доставалось Джозефу. Его двадцатипятилетнюю жену звали Энн. Она была хохотушкой и сплетницей, умудряясь совмещать оба хобби, хихикая через слово. Их дочь Сара восьми лет росла такой же пухленькой, как мама, и рассудительной, как папа. Остальные дети умерли в младенчестве. Фамилий слуги не имели, получали хозяйскую. Теперь все они звались Хоупами.

Так начался новый период в моей жизни. Я стал богатым судовладельцем и степенным семьянином, живущим в свое удовольствие. Частенько ездил со своими детьми на берег океана, купался и загорал там. Пляжи на косе Мыс Страха прекрасны и пока пустынны. Купается в океане только детвора. Взрослые могут помыться в реке, а в соленую воду без дела не сунутся. Я знал, что такая жизнь скоро закончится, даже вопреки моим желаниям. Помнил, что рабство в США отменят после Гражданской войны на четыре года позже, чем в России крепостное право. Как-то ткнул в это носом зазнавшегося янки, который утверждал, что его любимая страна всегда была белой и пушистой, не сравнить с моей. Я помнил, что в России отменят крепостное право в тысяча восемьсот шестьдесят первом году. Значит, в США официально избавятся от рабства в тысяча восемьсот шестьдесят пятом. А вот когда начнется Гражданская война, забыл, хотя кое-что читал о ней и даже посмотрел эпизоды из соплей с сахаром под названием «Унесенные ветром». Так что радуемся жизни и ждем-с…

30

Жарким и сухим летом тысяча восемьсот пятьдесят девятого года мой клипер «Сюрприз» сел на мель на реке Мыс Страха. Уровень воды в ней сильно упал, в некоторых местах появились песчаные островки. Клипер с его длинным килем застрял основательно, даже разгруженный полностью не смог сняться. Не помог и паровой паромчик. Пришлось ждать больше месяца, пока начались дожди и река стала полноводней.

Мне сразу вспомнился танкер, сидевший на мели в низовьях Дона. Обычно суда «река-море», благодаря плоскому днищу, как садятся, так и слезают. Я несколько раз застревал. Даешь задний ход и перекладываешь руль с борта на борт, раскачивая судно, пока не слезешь с мели. Этот танкер был загружен до упора, сел основательно. Его можно было бы сдернуть с помощью буксиров и/или перелив часть нефти на бункеровщик. Видимо, у судовладельца не было денег на такую помощь. Я успел сделать рейс с пшеницей в турецкий Самсон, затем проследовать с металлоломом в Измир, а танкер все еще сидел на мели. Проходя мимо него, людей на борту не видел, и складывалось впечатление, что судно брошено и что его все глубже засасывает в речной ил. Вернулся я из Измира уже в начале октября и не увидел танкер в том месте. Надеюсь, его не засосало в ил по самый клотик.

Этим летом пострадали и многие плантаторы, у которых плохо уродился хлопок. Зато урожай табака удался на славу. За перевозку последнего платили больше, так что я в итоге наверстал упущенное от простоя судна. Я нагрузил клипер «Сюрприз» табаком и отправил в Ливерпуль, а сам стал подумывать, что не помешал бы мне собственный пароход. Свободные деньги были. Я раздумывал, построить ли второй клипер или отдать предпочтение пароходу? Происшествие помогло определиться. Тем более, что я знал, что пароходы победят парусники.

До виргинского Портсмута я добрался на пароходе «Ютика». Раньше в этом порту не бывал. Заходил пару раз в соседний Норфолк, который, кстати, в начале восемнадцатого века, когда флибустьеров изгнали из Карибского моря, стал лет на двадцать их базой. Город небольшой. Главными достопримечательностями, не считая верфи «Госпорт», было то, что одна главная улица, Хай-стрит, имела на своих концах суд и тюрьму, а вторая, Корт-стрит, рынок и церковь. Если с первой всё было понятно сразу, то вторая заставляла задуматься. Четыре года назад в Портсмут наведалась желтая лихорадка, выкосив треть населения, но сейчас я не заметил пустых домов.

Верфь «Госпорт» имела сухой док размером девяносто семь с половиной метров длиной, почти пятнадцать шириной и под осадку девять метров, что позволяло обслуживать суда и корабли длиной до восьмидесяти девяти метров и шириной до двенадцати. Заполнялся док самотеком за девяносто минут, а осушался насосами за сорок. Всё это мне рассказал нынешний директор верфи Джеймс Балдвин, четвертый сын Лоамми Балдвина, построившего этот док. При росте метр восемьдесят весил директор килограмм сто пятьдесят и сильно задыхался при быстрой ходьбе или при подъеме по лестнице, а лицо, обрамленное густой седой гривой и короткой седой бородой, становилось бурякового цвета. Это не помешало Джеймсу Балдвину лично показать мне всю верфь, когда узнал, что я собираюсь построить здесь пароход.

— Лучшего места не найдете! — заверил он громким голосом, чтобы перекричать перестук молотков рабочих, соединяющих заклепками листы стальной обшивки корпуса строящегося, небольшого, речного парохода, и сразу поправился: — Разве что в Англии.

— Надеюсь, вы сделаете не хуже, — польстил я.

Цены здесь ниже английских процентов на двадцать, потому что в королевстве приходится платить рабочим, познавшим силу профсоюзов, намного больше, да и расположена верфь ближе, что даст мне возможность не торчать здесь все время, чтобы контролировать ход работ, а делать это наездами.

— Могу предложить вам несколько готовых проектов пароходов, зарекомендовавших себя у разных судовладельцев. Серьезных нареканий не было ни по одному, а мелкие мы устраняем при постройке новых судов, — предложил директор верфи «Госпорт».

— У меня свой проект, — отказался я. — Чертежи привез. Надо будет только согласовать некоторые детали.

Семидесятисемилетний Джеймс Балдвин снисходительно посмотрел на, как он считал, двадцатисемилетнего сопляка, но ничего не сказал. Я принес ему деньги и заимел право выпендриваться, потому что с заказами, как нетрудно заметить по пустующим стапелям, на верфи сейчас плоховато. Южанам много пароходов не надо, а северяне предпочитают строить у себя. Каково же было его удивление, когда увидел привезенные мною чертежи. Само собой, чертил профессионал, я только объяснил ему, что мне надо. А требовался мне пароход водоизмещением две тысячи двести пятьдесят тонн, имеющий два главных двигателя и два винта необычной для нынешнего времени формы и бункер для угля на переход от Уилмингтона до Ливерпуля плюс двадцатипроцентный аварийный запас. При этом соотношение длины корпуса к ширине должно было быть, как семь к одному, надстройка смещена к корме, а не в центре, как сейчас принято, и выше нынешних. На пароходе, в отличие от парусника, высота надстройки не сильно влияла на ход. Новой конструкции должны были быть брашпиль и шпиль на корме и якоря Холла (интересно, родился уже мистер Холл?!), которых будет всего два, и оба на баке. Третий носовой и два кормовых якоря, как это встречается сейчас, мне были ни к чему. Нового типа были и крышки трех трюмов, которые не снимались, а складывались гармошкой, и деление корпуса на пять водонепроницаемых отсеков, и двойное дно, которое иногда спасало при налете на рифы и повреждении внешней оболочки, а в нормальных условиях использовалось под балласт. На Ливерпуль груз будет очень легкий, так что балласт поможет во время шторма осесть пониже, чтобы легче переносить сильный ветер и высокие волны.

— От мачт под паруса вы отказываетесь полностью?! — не поверил директор верфи «Госпорт».

Пока что пароходы используют паруса при каждой возможности.

— Именно так, — подтвердил я. — В случае выхода из строя обоих двигателей можно будет поднять паруса на грузовых мачтах. Этого хватит во время шторма или для удержания парохода на нужном курсе, пока не закончится ремонт.

— Кто вам подсказал всё это? — поинтересовался Джеймс Балдвин напоследок.

— Никто, — ответил я.

Не рассказывать же ему, что видел всё это в будущем!

— В юности много путешествовал по Европе, бывал на разных верфях, смотрел, кто, что и как делает, учился, — сообщил я почти правду.

— Если бы вы не были судовладельцем, я бы предложил вам место инженера на своей верфи! — шутливо произнес он.

Нет уж, рожденный ломать не будет строить!

31

Пароход «Катрин» был спущен на воду двадцатого декабря тысяча восемьсот шестидесятого года. Как я узнал позже, именно в этот день штат Южная Каролина издал «Постановление о сецессии» — выходе из состава Соединенных Штатов Америки. Эту дату можно считать началом Гражданской войны, хотя боевые действия начались только в апреле следующего года. Бутылку шампанского разбила о корпус моя восьмилетняя дочь Бетти, которой помогала мама, опять беременная, потому что мормонское воспитание не позволяло Катрин остановиться на двух детях. Традиции разбивать шампанское при спуске судна вроде бы нет, по крайней мере, я не слышал. Может быть, именно в этот день и благодаря мне она и зародилась. «Катрин», отчаянно скрипя килем о стапель и медленно набирая скорость, благополучно соскользнула в воду, подняв фонтан брызг. Собравшиеся на территории верфи люди, почти все население Портсмута и немного приезжих, радостно завопили. Такое зрелище они видят редко.

Затем пароход поставили к причалу и продолжили работы, пообещав закончить через месяц. Просрочили всего на две недели. Я решил сам стать капитаном этого парохода. Вряд ли сейчас в мире найдется хоть один, знающий особенности управления двухвинтовым судном, о работе двигателей «враздрай», когда один винт крутит вперед, а второй назад, что при перекладке руля на борт позволяет разворачиваться почти на месте, и прочих мелочах. Да и на берегу мне стало скучно. Тем более, что в ближайшие месяцы жене будет не до меня. Я нанял трех вахтенных помощников, чтобы научить их управлять пароходом, а потом передать управление тому, который окажется самым сообразительным и умелым.

В начале февраля на пароходе «Катрин» был поднят флаг США и растоплены котлы. Я ходил по палубе, вдыхал запахи свежей краски и дыма от сгоревшего угля, который валил из двух труб и имел специфический, как бы наперченный, аромат, и радовался так, словно вот-вот отправлюсь на этом пароходе в свою эпоху. Ходовые испытания прошли успешно. На тихой воде в балласте «Катрин» разгонялась до четырнадцати узлов — фантастическая скорость для нынешних пароходов, а в океане на волне около двух метров делала двенадцать-тринадцать. Значит, в грузу на морской волне будет давать десять-двенадцать, что тоже пока что запредельно для пароходов. Клипер «Сюрприз» добирается из Уилмингтона до Ливерпуля, в зависимости от погоды, за десять-пятнадцать дней. Думаю и надеюсь, пароход «Катрин» уложится в такой же срок, перевозя при этом в два раза больше груза и имея меньший экипаж.

За сутки с небольшим, включая ожидание рассвета у устья реки Мыс Страха, мы добрались до Уилмингтона. Все население города собралось на пристани и набережной, чтобы посмотреть на новый и такой большой пароход. Здесь тоже со зрелищами напряженка.

Выше по течению заканчивал погрузку клипер «Сюрприз». Его капитан Стивен Нильсен обошел «дымящее корыто», как он называл пароходы, поморщился, но решил не портить отношения с судовладельцем.

— Ваши планы на счет клипера не изменились? — поинтересовался он.

— Нет, — ответил я.

Зная о скором начале Гражданской войны, я решил на всякий случай передать «Сюрприз» в аренду британской судоходной компании «Стоктон и сыновья». Под британским флагом клипер будет возить шерсть из Австралии. Я предоставил капитану Стивену Нильсену возможность по прибытии в Ливерпуль рассчитаться и подыскать другое судно, но он отказался, попросив лишь разрешение забрать с собой в Англию семью, которая сейчас проживала в Уилмингтоне. Я, конечно, разрешил. Сейчас моряки заключают договор на год и более. По окончанию его, если ранее не возникнет несовместимость по разным причинам, можешь списаться с судна, но вернуться будет трудно, особенно командирам, потому что место будет занято. Поэтому большая часть экипажа, если ее устраивают условия жизни и работы и оплата, трудится на одном судне годами. Клипер у меня сравнительно новый, поддерживается в хорошем состоянии, с материальным обеспечением, питанием и зарплатой, а я плачу немного выше рынка, проблем нет, так что мало кто уходит по собственному желанию.

Мои договорные обязательства перед уилмингтонскими бизнесменами будет выполнять «Катрин». Уилмингтонцы не верили, что пароход довезет их груз так же быстро, как клипер, но этот недостаток компенсировался большей грузоподъемностью. Все три трюма были набиты до отказа табаком и хлопком, после чего, под радостные крики и пожелания горожан отшвартовался от пристани, сравнительно легко развернулся носом вниз по течению и, быстро набирая скорость, понесся к океану. Клипер такие маневры проделывал намного дольше и не так красиво, особенно, если ветер был противный.

32

В тех учебниках, по которым я учился, писали, что Гражданская война в США случилась потому, что продвинутые, либеральные северяне решили освободить из рабства чернокожих. Тогда я еще не видел живых негров и уж тем более, как складываются у них отношения с белыми по ту сторону Атлантического или Тихого океанов, смотря в какую сторону смотреть из России. Посетив впервые эту цитадель демократии, свобод и прав человека, начал делать печальные выводы. Печальные для негров. Теперь, во второй половине девятнадцатого века, мне довелось увидеть эту войну с самого начала и убедиться, что те, кто ее затеял, о чьих-либо правах, кроме собственных, как обычно, не думали. Агрессивному североамериканскому капиталу стало тесно у себя, а в южные штаты, к источникам сырья и более легких доходов, его не пускали. Там почти всё уже было схвачено. Вот бандиты-капиталисты и захватили силой собственность бандитов-рабовладельцев. Столкнулись две системы ведения бизнеса — и выиграла более сильная и беспринципная на данном этапе. Уверен, что это не последняя их стычка, что со временем победа погостит и на другой стороне, но при этом белые и черные могут поменяться местами, потому что вторые более приспособлены бездельничать. После чего какие-нибудь продвинутые бандитолибералы, заинтересованные в завоевании рынков, освободят белых янки из рабства.

Штат Северная Каролина объявил о сецессии последним, двадцатого мая тысяча восемьсот шестьдесят первого года, в день рождения моей второй дочери, которой дали имя Каролина, и на следующий день присоединился к Конфедерации Соединенных Штатов. Это случилось после того, как южане выдворили гарнизон федералов из форта Самтер в Чарльстоне и объявления президентом Линкольном мобилизации и введения морской блокады. Южные штаты поняли, что церемониться с ними не будут, и быстро объединились, образовав новое государство. Вот только янки что сейчас, что в будущем, считают, что право выхода из состава любого государства имеют только те, кто ослабляет их врагов, а не их самих. И началось…

В то время пароход «Катрин» стоял в Уилмингтоне под выгрузкой. Часть груза, заказанного коммерческими фирмами, составляло оружие, в том числе изобретенные Джозефом Уитвортом винтовки и пушки с нарезными стволами. Они заряжались с казны и обладали высокой точностью, потому что стволы имели полигональную шестигранную нарезку. Шестигранными были и пули калибром ноль сорок пять дюйма (одиннадцать с половиной миллиметров), и снаряды калибром два целых и семьдесят пять сотых дюйма (шестьдесят девять миллиметров) и весом двенадцать с половиной фунтов (пять целых и семьдесят пять сотых килограмма), поэтому во время полета (я по просьбе заказчика присутствовал на испытаниях пушек) издавали жутковатые звуки. Я еще подумал, что с таким звуковым сопровождением должны летать валькирии, маленькие и большие. У винтовок имелась прицельная планка и, по желанию, телескопический снайперский прицел конструкции Дэвидсона, размер которого (максимальный — четырнадцать дюймов (тридцать пять сантиметров)) надо было изменять в зависимости от расстояния до цели. Дальность стрельбы винтовки составляла тысячу восемьсот ярдов (более тысячи шестисот метров), а пушки — шесть тысяч шестьсот ярдов (около шести километров). Я приобрел для себя два десятка винтовок со снайперским прицелом и заказал к следующему приходу в Ливерпуль четыре пушки Уитворта, чтобы одну пару сделать погонными, а вторую — ретирадными. Еще я привез три десятка французских бронзовых гладкоствольных двенадцатифунтовых гаубиц, которые на родине называли «Пушками императора» в честь нынешнего императора Наполеона Третьего, а в других странах — просто «Наполеонами». Они безопаснее чугунных, могли стрелять, как ядрами и картечью, так и снарядами, и отличались хорошей убойной силой, особенно на короткой дистанции. Четыре «Наполеона» на корабельных станинах я купил и для «Катрин». Места на главной палубе и порты в фальшбортах для пушек были сделаны еще во время постройки. Для обслуживания пушек нанял в Ливерпуле отставного морского лейтенанта Робина Макларена и шестнадцать комендоров. Время наступало лихое, поэтому расходы на защиту вряд ли будут лишними.

Поскольку военные действия, как форс-мажорные, позволяли расторгнуть заключенные ранее контракты, я так и сделал. Возить чужие товары за прежние деньги становилось нецелесообразно. Тем более, что у меня теперь хватало средств на заполнение трюмов как в одну сторону, так и в другую. Цены на табак и хлопок резко пошли вниз, а на товары из Европы — вверх, на чем имело смысл нехило навариться, если, конечно, не попадешь в лапы врага и не лишишься всего. Особенно требовалось оружие и порох, которые южане сами не делали. Что удивительно, покупали вооружение не государственные структуры, а частные лица.

К концу погрузки «Катрин» возле мыса Страха появились два парусных деревянных фрегата северян или, как их еще называют, федералов. Держались они на приличном расстоянии, чтобы не сесть на мель или попасть под огонь пушек с фортов, которые защищали устье реки Мыс Страха. Я провел свой пароход мимо фрегатов днем, на виду, держась в паре миль на ветру. Преследовать меня парусники не могли, поэтому пальнули разок из пушки, убедились, что ядро не долетело, и смирились. В ответ мои матросы развлекались, показывая федералам интересные жесты. Не думаю, что на фрегатах разглядели, что мы о них думаем, но наверняка догадались. Прогресс хорош еще и своими маленькими радостями.

33

Ночи на океанском побережье штата Северная Каролина бывают очень темные. Если видны звезды, то они кажутся больше, чем в северных штатах. Мой старший помощник Уильям Мур, уроженец города Огаста штата Мэн, так не считает. Это, наверное, единственное, в чем наши точки зрения не совпадают. По остальным вопросам он старается не перечить судовладельцу, потому что надеется получить место капитана на «Катрин». Скорее всего, получит, когда закончится война. Сейчас звезды не видны, потому что на океан прилег туман, такой густой, что бак парохода плохо виден. В зимние месяцы такое случается часто, когда южные ветры проносятся сюда, на холодную океанскую воду, теплый воздух. В будущем я как-то три дня пережидал туман на рейде возле городка Саутпорт (Южный порт), расположенного в устье реки Мыс Страха, который сейчас является большой деревней рядом с фортом Джонстона, населенной рыбаками и семьями гарнизона. Мы лежим в дрейфе, ожидая улучшения видимости. Радиолокаторы еще не изобрели, а то я бы попробовал войти в реку. Заодно узнал бы, где находятся наши враги. Следуя последний раз из Уилмингтон в Ливерпуль, мы проскочили здесь мимо линейного корабля, фрегата и двух корветов. Федералы уже захватили несколько судов, везущих грузы конфедератам, получили призовые, так что теперь эти воды для них намазаны медом. У моего парохода, как и у других судов, занимающихся подобным делом, гордое прозвище «Блокадопрорыватель». Только вот другие — парусники, как и те, что блокируют порты южан, поэтому конкурентов у меня становится всё меньше, табак и хлопок всё дешевле, а привозные товары всё дороже. Начинаю подозревать, что войны затевают торговцы, чтобы быстро разбогатеть.