Морские гезы

— Все равно, давайте отплывем побыстрее, — нервно потребовал он.

— Не получится, придется ждать отлив, — отказал я. — Спускайтесь в каюту, отдохните, а мы пока соберем трофеи.

— Пожалуй, я лучше наверху побуду, — уже спокойнее сказал милорд.

— В первую очередь бери оружие и доспехи, а потом одежду и обувь. Кидай все в трюм. Рассортируем в море, — проинструктировал я своего матроса. — Ты покойников не боишься?

— А чего их бояться?! — удивился Маартен Гигенгак.

— Не знаю, — ответил я, — но некоторые боятся.

В двадцать первом веке одна моя знакомая, пожилая женщина, рассказывала, как ее, когда была маленькой девочкой, заставили потрогать холодную ногу умершего деда. Чтобы не боялась покойников. Она всю жизнь со страхом вспоминала то прикосновение.

Я прошел на звук стонов, перерезая кинжалом сонные артерии раненым. Удар милосердия. Хотя, может быть, кто-то из них выжил бы. Помучился и выжил. Всего было около двух десятков трупов. Большая часть полегла от первого выстрела. Выше по склону трупов было мало. Я подобрал четыре аркебузы, отнес их на иол. Затем начал собирать пики, палаши, кинжалы. За ними наступил черед доспехам. В основном это были шлемы. Только у троих имелись кирасы. Наверное, командиры. Тела их лежали в том месте, откуда слышался властный голос, выше по склону. Когда снимал третью кирасу, услышал удары сердца. Я достал кинжал, чтобы добить раненого.

— Не убивай, — тихо попросил юношеский голос.

— Если ты расскажешь, кто донес о нашем прибытии, — выдвинул я условие.

— Я не знаю, — ответил юноша. — Нам сказали, что надо арестовать лорда Вильяма Стонора и его племянника Ричарда Тейта.

Что ж, отсутствие информации об одном члене группы — это тоже информация.

— А ты кто такой? — поинтересовался я.

— Роберт Эшли, — ответил он.

— Имеешь какое-нибудь отношение к сеньории Эшли в Лестершире? — задал я вопрос.

— Да, она принадлежит моему отцу, лорду Эшли, — признался он неохотно.

Наверное, думает, что потребую выкуп за его освобождение. Такое еще практикуется, хотя уже не приветствуется.

— Тогда мы с тобой родственники. Я из португальской ветви потомков барона Беркета, графа Сантаренского, — сообщил ему.

— Очень приятно встретить родственника в таком месте и в такой ситуации! — молвил он с легкой иронией.

— Ты даже не представляешь, как тебе повезло, — произнес я вполне серьезно.

— Представляю, — возразил он. — Моя мама говорит, что я самый везучий из ее детей.

— Куда тебя ранило? — спросил я.

— В голову, болит жутко, — ответил он.

Картечина содрала кожу с черепа над левым ухом, но вроде бы не проломила его. Видимо, мой потомок получил сотрясение мозга, потерял сознание и вовремя очнулся

— Голова — это не самый важный орган, — поделился я знаниями медицины. — Идти сможешь?

— Попробую, — ответил юноша и попытался встать.

Я поддержал его.

— Мне бы до манора добраться, там мой конь, — сказал Роберт Эшли.

По пути мы наткнулись на большой сундук и баулы моих пассажиров. Рядом лежал труп слуги Джона. Его тоже не собирались задерживать. Слуга — это что-то типа сменной обуви.

Три жеребца стояли в конюшне, дверь в которую отсутствовала. В помещение еще сохранился легкий запах сена и сухого навоза. Его не перешибал даже ядреный запах лошадей. Я помог оседлать солового иноходца из среднего ценового диапазона. Видимо, дела у лорда Эшли идут не лучшим образом.

— Скажешь, что, получив ранение, потерял сознание, а когда очнулся, здесь никого уже не было. Обо мне лучше никому и ничего не рассказывай. Не поверят, решат, что ты вступил в сговор с нами. И лицо не умывай. В таком виде ты похож на тяжелораненого, — проинструктировал я своего потомка.

— Надеюсь, у меня будет возможность отблагодарить тебя! — церемонно заявил Роберт Эшли.

— Надеюсь, не возникнет такая ситуация, когда мне потребуется твоя помощь! — шутливо произнес я.

Он шагом начал спускаться с холма по дороге, которая вела от реки, а я пошел в противоположную сторону. По пути оттащил сундук и баулы в кусты. Если бы эти вещи были позарез нужны моим пассажирам, не бросили бы их.

Лорд Вильям Стонор, мистер Бетсон и Ричард Тейт все еще стояли на палубе с оружием наготове. Первые двое держали заряженные аркебузы, а третий — палаш. Наверное, никак не поверят, что им больше ничего не угрожает. Маартен Гигенгак стягивал одежду с убитых нами солдат.

— Капитан, не пора ли нам отплывать? — задал вопрос милорд. — Прилив вроде бы закончился.

— Куда нам спешить?! — возразил я. — Здесь больше никого нет и до рассвета, думаю, не будет. Да и куда вам плыть?!

— Назад, в Роттердам, — ответил милорд. — Я заплачу еще пятьдесят шиллингов.

— А не хочешь приобрести за сотню золотых ангелов пару прекрасных жеребцов? — поинтересовался я. — Могу уступить.

На счет прекрасных я, конечно, приврал. Жеребцы были хуже солового, на котором ускакал Роберт Эшли. Но в данной ситуации даже чахлая кляча стоила полсотни золотых монет.

— Я покупаю их, — быстро согласился милорд. — На одном поеду я с сундуком, а на другом — вы вдвоем, — сказал он своим спутникам.

— Буцефал двоих не выдержит, — процитировал я. — Предлагаю одного человека оставить здесь.

— Почему? — спросил милорд.

— Тебе не приходило в голову, лорд Вильям Стонор, что кто-то предал? — поинтересовался я.

— Приходило, — ответил он. — Наверное, кто-то из тех, кто встречал, или… — Он запнулся. — Откуда ты знаешь мое имя?

— Один из раненых перед смертью назвал, — ответил я. — И еще он сообщил, что задержать они должны были тебя и твоего племянника, а мистера Бетсона трогать не собирались.

Пауза тянулась несколько секунд.

Первый взорвался Ричард Тейт:

— Я же говорил, что он предатель, а ты мне не верил! Это из-за него мы все время попадаем в ловушки!

— Что скажешь, Томас Бетсон? — обратился лорд Стонор к своему пожилому спутнику.

— Милорд, все неприятности у нас из-за твоего племянника, из-за его длинного языка! — слишком торопливо и горячо начал оправдываться мистер Бетсон.

— Ах, ты, сволочь! — воскликнул Ричард Тейт и рубанул пожилого англичанина палашом.

Этим оружием он орудовал лучше, чем рапирой. Мистер Томас Бетсон похрипел несколько секунд перерубленной не до конца шеей и умер на палубе возле грот-мачты. Вытекающая из трупа кровь казалась черной на светлых досках.

— Ричард, ты, видимо, никогда не научишься сначала думать, а потом делать, — устало произнес лорд Стонор. — Теперь мы не узнаем, кто ему платил за предательство.

— Никогда не доверял старым авантюристам. Безрассудство — это удел молодых, — поделился я жизненным опытом.

— Мне тоже показалось странным, что он не покинул меня в трудной ситуации. Я подумал, что надеется получить деньги от меня, а он решил подстраховаться… — печальным голосом произнес лорд Вильям Стонор и приказал племяннику: — Достань из сундука кошель с «ангелами».

Пока они рылись в сундуке, я приказал своему матросу:

— Выкинь труп за борт, чтобы не пачкал судно.

— Сначала раздену, — сказал Маартен Гигенгак.

Голландская душа не позволяла ему выбрасывать ценные, по его мнению, вещи, даже испачканные кровью.

После того, как мне отсчитали сотню золотых монет, я проводил лорда и его племянника к конюшне, где стояли лощади. Там мы попрощались, пожелав друг другу удачи. На обратном пути я захватил оба баула, а потом сходил с матросом за большим сундуком. В этом сундуке лежали одежда, обувь и четыре рыцарских романа, а в баулах, кроме одежды, еще и две рапиры. На англичанах я в который раз неплохо заработал. Богаче стал и Маартен Гигенгак, которому досталась вся трофейная одежда и обувь, несколько шлемов, часть холодного орудия и одна аркебуза. На вырученные деньги мой матрос первым делом купил двувесельную лодку. Голландец без лодки, как кочевник без коня.

16

После занятий любовью Маргарита ван Баерле обычно ложится на бок и, подперев голову рукой, согнутой в локте, молча смотрит на меня. Такое впечатление, что она должна запомнить каждую черточку моего лица, чтобы опознать в аду, куда мы, по ее мнению, попадем оба. На этот раз ее взгляд был печален, словно убедилась, что я не так красив, как ей казалось раньше.

— Что тебя мучает? — поинтересовался я.

— Люди говорят, что ты слишком часто бываешь у нас, — ответила она.

— Тебя это сильно напрягает? — спросил я.

— Не сильно, но… — она виновато улыбается.

— Выходи за меня замуж, — предлагаю я.

Она счастливо улыбается и говорит:

— Тебе нужна молодая жена. Она родит тебе детей.

— Мне не нужны дети, — сообщаю я.

Знала бы она, сколько у меня уже детей! Я со счета сбился!

— Это сейчас не нужны, а потом захочешь. Без детей — это не жизнь, — произносит она таким тоном, будто я отказался жениться на ней.

— Если передумаю, отправлю тебя в монастырь и женюсь на молодой, — шутливо обещаю я.

— Не хочу в монастырь, — серьезно произносит она.

Рита знает, о чем говорит. Два года она проучилась в монастырской школе.

— Я нашла тебе жену, — сообщает она.

— И кого? — любопытствую я.

— Моник, мою дочь, — отвечает Маргарита ван Баерле. — Ты ей нравишься, ты благородный, не бедный и вдобавок хороший любовник. Лучшей пары ей не найти. У Моник нет приданого, выдавать за ремесленника или лавочника я не хочу, а ей уже семнадцать, давно пора иметь семью. Если ты меня любишь, женись на ней.

Впервые мне выдвигали такое требование. Самое интересное, что оно совпадало с моими желаниями. В последнее время у меня появлялась мысль углубить отношения с Моник. При этом я не собирался расставаться с ее матерью. По опыту знал, что две женщины — это в полтора раза лучше, чем одна. При условии, что жить вместе. Если жить на два дома, то в два раза хуже. Видимо, Рита почувствовала это и сыграла на опережение.

— При условии, что ты будешь жить с нами, — потребовал я. — Куплю или построю дом, и будем жить там втроем. Этот оставим Яну.

— Я была уверена, что ты скажешь именно так! — сообщила она радостно.

Я так и не понял, что именно ее обрадовало: что угадала мою реакцию или требование жить втроем?

— Осталось выяснить, как Моник отнесется к такому сожительству, — сказал я.

— Она согласна, — сообщила Рита.

Я попытался представить, как мать и дочь обговаривали эту ситуацию. Наверное, во время совместного рукоделия. Обсудили мои и свои плюсы и минусы — и сделали правильный вывод. Девушке, действительно, хорошая пара не светит, а превращаться в служанку тупого бюргера не хочет.

— Кончится траур по твоему мужу — и женюсь на ней, — пообещал я.

— Мой муж очень переживал, что не может обеспечить дочери хорошую партию. Он бы одобрил, так что не будем ждать окончания траура. Желательно бы вам пожениться в ближайшее время, до рождественского поста, — предложила она и небрежно, как второстепенный аргумент, добавила: — И пересуды тогда сразу прекратятся.

Спать с вдовой — это грех, а с тещей — дело семейное. Зять тещу не продерет — в рай не попадет.

— Наш сосед слева дом продает. Построил себе новый, побольше и ближе к центру, — рассказала Маргарита ван Баерле. — Дом в хорошем состоянии, внутри такой, как наш, может, немного меньше. Сосед просит за него тысячу даальдеров, но никак не найдет покупателя. В прошлом году многие уехали заграницу, дома сильно подешевели. Уверена, уступит за семьсот.

В мои планы покупка дома не входила, как и свадьба. Я уже продал испанцам двадцать семь двенадцатифунтовых пушек. На это у меня ушло пять месяцев. До зимних холодов и штормов успел бы, наверное, довести счет до трех дюжин. Заработанных денег хватило бы на постройку корабля грузоподъемность тонн триста, на котором за пару рейсов можно было бы довезти остальные пять дюжин двенадцатифунтовых пушек и обеспечить себе пожизненный годовой доход в двести золотых. Примерно столько зарабатывают пять матросов за год. С такими деньгами можно было бы сидеть дома, вести праздную жизнь дворянина. Я понимал, что никогда не буду вести такую, но меня почему-то постоянно тянет повернуть в ту сторону. Женитьба, которая вроде бы способствовала такому повороту, в то же время отодвигали его на несколько месяцев. Наверное, поэтому я и согласился. Выдвинул только одно условие: никаких шумных, многолюдных церемоний.

— В нашей среде не принято широко гулять на свадьбе. Мы не худородные, — успокоила меня Маргарита ван Баерле.

На следующий день она объявила о помолвке своей дочери со мной, мальтийским дворянином, и договорилась с соседом о продаже дома за семьсот пятьдесят даальдеров. У меня в очередной раз появился свой дом. Пока я отвозил сыр в Сэндвич, а потом пушки в Антверпен, мать и дочь на оставленные мною деньги наполнили дом всем, что они считали обязательными атрибутами семейной жизни. В первую очередь широкой кроватью. Одной. Маргарита ван Баерле настояла, что пока, до женитьбы сына, поживет в своем доме.

Через неделю после моего возвращения из рейса, католический священник обвенчал меня с Моник в нашем доме. Кроме матери и брата невесты, на свадьбе присутствовали три супружеские пары, дворяне-католики, прихожане той же церкви, куда ходила Маргарита ван Баерле. Церемония и свадебный пир прошли скромно, без драк и сюрпризов. За столом говорил в основном священник, который убеждал нас в том, что скоро в Голландии не останется ни одного еретика.

— Мы изведем эту заразу огнем и мечом! — кричал он.

Никто с ним не спорил, хотя, по словам Риты, местное католическое дворянство уже забыло, как его напугала взбунтовавшаяся чернь, и желало освободиться от испанского ига. Я тоже молчал, потому что знал, что скоро в Голландии, действительно, не останется еретиков, потому что кальвинизм станет государственной религией. Жадные голландцы не могли тратить на бога столько же, сколько расточительные испанцы, итальянцы, французы… Их бог был скромен, требовал больше молитв и меньше денег.

17

Зима прошла в тихих семейных радостях. Я учил Моник искусству любви. Она оказалась способной ученицей. Вся в мать. Иногда я путал, с кем сейчас, называя одну именем другой. Обе делали вид, что не обижаются.

После завтрака мы с Моник, Маргаритой и Яном катались по покрытым льдом каналам на коньках, которые были деревянными со стальными лезвиями внизу, загнутыми спереди. С помощью кожаных ремешков их привязывали к обуви. Такие коньки в моем детстве называли «снегурочками». Наверное, потому, что Снегурочку часто изображали на них. «Снегурки» предназначались для начинающих и девчонок. Правильные пацаны катались на «хоккейных». В Роттердаме чертили коньками лед все от мала до велика. Шубы здесь не в чести. Чтобы не замерзнуть, надевают по несколько рубах, жакетов, дублетов, гаунов и штанов или юбок, напоминая кочан капусты. Зато бегать на коньках удобно, одежда не сильно стесняет движения. Поскольку минус пять-семь градусов для меня вообще не мороз, я по меркам голландцев катался раздетым и почему-то не простуживался.

Мало того, когда выпадал снег, я по утрам обтирался им, вгоняя в тоску новых родственников и служанок. Мы тоже завели служанку по имени Лотта — круглолицую пухленькую тридцатипятилетнюю бездетную вдову из деревни. После смерти мужа она ушла из дома его старшего брата, где они обитали на правах бесплатных работников. У нас она получала стювер в день и была уверена, что до старости накопит на собственный домик и сытую старость. Я не стал ее разубеждать. Она была очень опрятная, буквально помешанная на чистоте. Надо было видеть ее счастливую улыбку, когда находила где-нибудь пыль или соринки. Правда, готовила Лотта препаршивейше, поэтому дома мы только завтракали, а обедали и ужинали у тещи.