Всё начинается со лжи

«Фу таким быть!» (и снова куча смайлов)

 «Буду минут через тридцать», — отправил я ответ и вздохнул, выворачивая с парковки.

С Юлькой в принципе было неплохо. Она забавная, дерзкая, самоуверенная. Ненасытная в постели. Открытая к разным экспериментам. Но, положа руку на сердце, наверно, я уже слишком стар для всего этого. Я так от неё устал.

И от семейной жизни я ждал другого. Не вечных хайп-проектов, сумасбродных подружек, родительского контроля её отца и ресторанной еды. А чего-то совершенно другого. Милого, уютного, домашнего. Единства. Постоянства. Ответственности.

«Да, кстати, будет Евка. При ней не говори о нашей беременности, — прилетело уже по дороге. Нашей! Я скрипнул зубами. Ну вот, что я говорил! — Пусть, сучка, думает, что залетела первая. Коть, давай пока вообще никому не будем говорить, хорошо? Люблю тебя…»

До конца эту «поэму» в смайликах я не дочитал. Вот только желание ехать домой резко пропало.

Я развернулся на следующем же светофоре.

И уже припарковавшись у частного клуба, открытого только для «своих», с панорамным видом, живой музыкой и собственной пивоварней, настучал ответ:

«Прости, задерживаюсь. Срочная работа. Хорошо вам посидеть».

Долго мучительно обдумал все варианты и вместо «люблю» поставил смайлик.

Глава 5. Эльвира

— Прости, — Костя выдохнул, перекатился на спину, простыней вытер стекающий по лбу пот. — Эль, да что с тобой?

— Ничего. Ты меня прости, — отвернувшись, прикусила я подушку.

Третий раз до обеда я развожу Костю на секс. И третий раз подряд не могу кончить. Словно его резко стало слишком мало. Всё слишком медленно, слишком вяло, нерешительно, неглубоко. А раньше мне ведь хватало. Да, не спорю, бывало и лучше. И Костя меня до пятницы устраивал. Но сегодня меня всё в нём раздражало.

Распогодилось. И родители с утра в субботу даже забрали с собой на дачу Матрёшку, чтобы мы побыли вдвоём. Но выходные пропали зря. Я ничего не сделала из того, что планировала, ещё и осталась неудовлетворённой.

— Ты не виноват. Дело во мне, — подцепив простынь и прикрывшись, я пошла в душ. Вот насадка душевого шланга с меняющимся напором воды меня ещё ни разу не разочаровывала.

И дело, конечно, было не в Косте. А в Верейском. И в том, что все выходные я думала: что же делать.

Что, чёрт бы тебя побрал, делать?

Я включила в ванне воду и присела на закрытый унитаз.

У меня чуть сердце не остановилось, когда Костя рассказал, как Матрёшка бежала ко мне и врезалась в мужика, что вышел из моего кабинета. А вышел из него Верейский.

Если он и дальше будет настаивать на встречах, приходить, задавать вопросы, приглашать, а то и следить (А он будет! В этом я даже не сомневалась), то рано или поздно снова увидит дочь. А там сложит одно с другим, это не трудно.

Но этого я никак не могла допустить — нового витка отношений. Даже не потому, что у него почти беременная невеста. Сейчас я была куда более эгоистична. Я думала о себе. Ответ: потому что он разобьёт мне сердце. И в этот раз не только мне. Привяжется к Машке. Моя девочка тоже будет его ждать, а он снова вернётся к своей богатенькой дочке богатенького папочки. Потому что он всегда к ней возвращается.

За вчерашний день я перечитала всё, что нашла в сети, перерыла весь её Инстаграм и ужаснулась, когда поняла, сколько лет они уже вместе. Она с кем-то трахается, он не гнушается короткими романчиками. Но его рука на талии Юлии Пашутиной лежит с её девятнадцатого дня рождения и до сих пор. То тень на песке с его широкими плечами. То волевой профиль на фоне заката. Он с ней. Он — всегда с ней.

Он не свободен, чёрт возьми! И это я должна его уверить, что его будущая жена беременна.

Кажется, читая её ответы своим подписчицам и ненавистницам, я немного поняла зачем она хочет соврать. Чтобы он, наконец, на ней женился. Люди спрашивали: вы так давно помолвлены, почему не женитесь? И в последнее время её раздражали эти вопросы. Значит, ей было не всё равно. Её обсуждали, осуждали, подначивали, задевали. Откровенно зубоскалили. В этом чуждом мне мире публичности, светских сплетен, популярности и больших денег не прощали ничего. Не щадили никого. И, возможно, она была не настолько толстокожей, как казалась.

А я? Увидев в углу пакет, я потянулась к нему. Белый халат, что надевал на лекцию Верейский, я взяла домой постирать. Но сейчас достала и уткнулась лицом в мятую ткань.

Его запах был почти неуловим. Но он был. И его рука, что накрыла мою и ждала ответа. И взгляд, сизый как туман над Домбаем, что умолял ответить. Всё это было.

Вряд ли он отступит, если что-то для себя решил.

И вряд ли я смогу долго сопротивляться. Чёрт возьми, никто и никогда не забирался так глубоко в моё сердце, что я безоговорочно решила: хочу от него ребёнка.

Господи, что же делать?

Я малодушно хотела сказаться больной, уйти на больничный, срочно уехать, сбежать хоть на край света и отдать его невесту другому врачу. Может, поговорить со Слав Славычем? Сказать, что это личное, конфликт интересов?

— Эль, с тобой всё в порядке? — Костя постучал в дверь.

— Да, да, — подскочила я и поторопилась засунуть халат в стиральную машину. — Бельё разбираю. У тебя есть что постирать?

— Нет. Я собираюсь пельмени варить. Тебе сколько? Как обычно?

— Да. Я сейчас тебе помогу. Сделаю салат. Овощи, помой, пожалуйста!

Поспешно засунув в полупустую стиралку и принесённую простынь, я наскоро приняла душ и вышла.

Кухню заполнил запах весны, когда, беззаботно напевая, я крошила огурцы, укроп и выросший в горшке на подоконнике зелёный лук. Но кого я обманывала: гнетущую неловкость, недосказанность и неопределённость, что возникла сегодня между нами с Костей, не могли заглушить ни запахи, ни звуки.

— Кажется, пересолил, — обжигаясь горячим пельменем, сказал он.

— А по мне так в самый раз, — подула я на свой, откусив крошечный кусочек.

— Эль, — он прочистил горло, отложил вилку и посмотрел на меня. — Я должен тебе кое-что сказать.

— Кость, прости. Ты правда ни в чём не виноват. Мне всё нравится. Мне хорошо с тобой. Но так иногда бывает, — умоляюще смотрела я на него.

Нет, нет, нет! Только не бросай меня! Только не сейчас, пожалуйста!

Я знаю, что вела себя эгоистично и как последняя сволочь, но мне сейчас никак, никак нельзя быть одной.

— Я о другом, — болезненно нахмурился он.

— Говори, — отложила свою вилку и я.

— В общем, мне предложили место главы бюро на Дальнем Востоке.

— Где? — вытаращила я глаза.

— В Амурской области, — кашлянул он. — Конечно, глупо надеяться, что ты со мной туда поедешь. Я всё понимаю, у тебя тут родители, хорошая должность, диссертация, но я всё же скажу. — Он вздохнул. Тяжело. Обречённо. — Я был бы рад, если бы вы с Матрёшкой поехали со мной.

— Кость, — я опешила, испуганно сглотнула. Стало больно. Он такой хороший. Спокойный. Добрый. Безотказный. Я его не заслужила. Но сказать ему это — унизить и обидеть ещё больше.

— Я же говорю: я всё понимаю, Эль. Просто не мог не спросить, — опустил он глаза.

— А как же твоя мама? Как она тут одна?

— Если всё сложится, — оживился он, — маму я со временем заберу. Тем более она родом из Благовещенска, у неё там сестра, близкие. И квартиру обещают большую. А эту здесь сдадим.

— Когда? — смотрела я на него не моргая.

— Через две недели.

— Уже?! Так скоро?

Он молча кивнул.

И что я могла сказать? Только встать, обогнуть стол и его обнять.

— Я буду скучать.

И точно знала, что буду. И я, и Матрёшка, и мои родители. Мы все будем.

— И я буду по вам скучать, — прижал он меня к себе. И снова вздохнул.

Тяжело. Обречённо.

Не знаю, любил ли он меня. Но точно знал, что я его не любила.

И всё же всплакнула. Правда не сейчас, потом. Когда он увёз меня к родителям на дачу.

Укрывшись пледом, на скрипучих качелях, я давилась слезами, глядя как они играют с Матрёшкой. Она пинала разноцветный мячик. А Костя ловил его, чтобы не летел на грядки, и кидал ей обратно.

Маму тоже расстроила новость. Да и отец хмурился, дымя сигаретой.

Он затушил окурок, встал с пенька от старой сливы, на котором сидел, подошёл.

— С собой звал? — спросил он и надсадно закашлялся.

Я кивнула.

— Бросал бы ты курить, пап. Такой кашель нехороший.

— И что думаешь? — проигнорировал он мои слова.

— Есть варианты?

— Варианты всегда есть, — он сел рядом на выцветшую непромокаемую обивку качелей. Старый поролон под ним словно выдохнул, вторя мне. — Но решать тебе.

Я обняла его, по-детски уткнувшись в родное плечо.

— Он хороший, пап, но не мой. Я словно в чужое вцепилась и держу. Мне кажется, без меня он будет счастливее. Найдёт ту, что его полюбит. Он правда не мой.

— А кто твой? Где твой? — вздохнул он. И я знаю куда он сейчас смотрел. На Матрёшку. Вздохнул. — Я никогда не спрашивал тебя, дочь. Да и сейчас не спрошу. И от нас ты его скрывай сколько хочешь, но ведь Машка подрастёт, начнёт вопросы задавать.

— Вот когда начнёт, тогда и придумаю, что ей отвечать. У её отца совсем другая жизнь, пап, не простая, не наша. И я не хочу её ещё больше осложнять.

— Он женат?

— Пап, — отклонилась я и покачала головой. — Не надо. Пожалуйста! Я знаю всё, что ты об этом думаешь. Что я не должна была скрывать. Что поступила плохо. Он имеет право знать. Но пусть пока всё останется как есть. А там видно будет.

Глава 6. Павел

На большой застеклённой веранде, где накрыли стол, собралась почти вся семья.

А я наивный думал, что буду один. Всё же Татьяна, моя младшая сестра, живёт в Нью-Йорке с мужем и сыном, и сейчас беременна вторым. А самая младшая, Елизавета, не любила семейные посиделки. Но сегодня обманом заманили меня. Лизавета торжественно объявила, что они определились с датой свадьбы. И у нас на подготовку есть месяц.

Её жених, Амин, блёклый очкарик, скромный и молчаливый, сын одного из богатейших бизнесменов России, мог бы смело попасть под определение, что на детях гениев природа отдыхает, если бы к своим двадцати пяти годам не окончил МГИМО и ещё в студенческие годы не начал вкладывать собственные средства в проект, который к сегодняшнему дню позволил ему владеть тринадцатью процентами рынка отечественного кинопроката. А это, по данным аналитиков отца, который, конечно, интересовался будущим зятем, грубо говоря, очень, очень много денег.

Хотя харизмой, обаянием и внешностью своего красавца-отца «ботаник» явно оказался обделён. Надежда была на то, что моя сестра обладает всеми недостающими ему достоинствами за двоих. И дети всё же унаследуют наши гены.

Но как бы то ни было, а моя младшая сестрёнка выходит замуж. И отец ни за что не отпустил бы меня, не задав этот вопрос:

— Ну а вы с Юлей уже когда, наконец, определитесь?

— Пап, — предостерегающе покачал я головой. — Не начинай.

— Да я и не начинаю, — открыл он хьюмидор, предлагая мне самому выбрать сигару.

Сигаретную комнату, где мы уединились после обеда, мама называла «курилкой». А отец — мужской клуб.

Девочки её правда не любили. Маме тут воняло. Таньку, дизайнера по профессии, тошнило от классического викторианского стиля, вычурных фотографий на стенах и стеклянной витрины с кедровыми полками, где при постоянной температуре в восемнадцать градусов отец и хранил свою коллекцию. Ну а Лизе, дитю соцсетей, тупо не ловился вай-фай: отец строго придерживался правила, что сигара и интернет несовместимы, а разговор с отцом и тыканье в телефон — тем более.

— Я вроде уже давно не мальчик отчитываться тебе о своих решениях, — взял я первую попавшуюся сигарету наугад. — Но обещаю, поставлю тебя в известность, когда в моём ежедневнике появится пункт «свадьба».

— Постарайся внести его в свой ежедневник на ближайшие три месяца, — зазвенел в голосе отца знакомый металл.

Обрезав кончик толстой, как палец гориллы, сигары, я скосил глаза к лучине, но скорее дал себе время подумать, чем не торопясь подкуривал.

— К ежегодному собранию акционеров? — выпустил я дым. Скривился от появившейся во рту горечи. Эти разговоры определённо портили мне и вкус, и настроение.

— Семь процентов акций «Север-Золото», что обещает Пашутин в качестве приданого, были бы очень кстати к твоим сорока семи.

— Пап, ты серьёзно?

— Как никогда. Ты же в курсе, что Алескеров выкупил ещё два процента у мелких инвесторов? Ещё девять — и у него, а не у тебя, будет перевес. А ты уже давно мог бы взять компанию под свой полный контроль. Не понимаю, какого хрена ты тянешь!

— Ещё девять! — хмыкнул я. — Он эти два процента долго и мучительно выкупал больше года. Сколько лет он потратит на девять? Но даже если он наскребёт на них, всё равно у него будет сорок восемь, а у меня всё те же сорок семь, и это не контрольный пакет, — скривился я, — ни у него, ни у меня.

Я, конечно, знал про Алескерова. И почему отец злится.

Если бы в своё время он не отдал мне «Север-Золото», то, конечно, давно установил бы там свои порядки. Это было одно из его детищ, по̀том и кровью «отработанное» в лихие годы, когда шёл передел власти, ресурсов и возможностей. Тогда и была заложена основа для его нынешнего состояния и влияния.

Когда они с Пашутиным и Бельским создали свою первую финансовую компанию, у него уже родился я. А когда при поддержке «нужных» людей отец учредил «ИМЭКС-банк» никто и предположить не мог, что уже через пять лет, благодаря идее залоговых аукционов, он станет владельцем контрольного пакета нескольких значимых ресурсных компаний страны.