Помоги проекту - поделись книгой:
Ряд авторов обращает внимание на то, что парафилии (в том числе педофилия) являются результатами дисгармонии пубертатного периода и психосексуального становления, что не всегда напрямую связано с конкретным психическим заболеванием. В исследованиях А. А. Ткаченко показано, что педофилия, имея собственные механизмы становления и развития, особенности клинических проявлений и динамики, в то же время подчиняется многим из тех закономерностей, которые свойственны парафилиям вообще.
Перечисленные концепции происхождения даже при всем том, что они продуманы и имеют необходимое эмпирическое обоснование, все-таки не дают нужного ответа на вопросы, во-первых, почему же наступает педофильное поведение, а не какое-нибудь другое, а во-вторых, насколько данная научная концепция, например функциональная, специфична для объяснения именно педофилии, ведь при определенных сочетаниях социальных и семейных функций могут наступить и другие последствия, даже более опасные, чем педофилия. Важной задачей науки было и остается выявление и объяснение того, почему человек поступает так, а не иначе, имея всегда (или почти всегда) в своем распоряжении и иные возможности.
В литературе принято различать следующие виды педофилии: навязчивая, компульсивная, импульсивная и псевдорационалистическая[34]. Об этих же видах можно говорить и применительно к педофильному инцесту. Психиатрические и сексопатологические описания и объяснения в рамках каждого вида содержат весьма ценные сведения о природе педофилии и ее причинах, отличительных чертах, личности педофила, наличии психических и сексуальных расстройств. Так, при компульсивном варианте педофилии личность отличает стойкая обсессивная охваченность, стремление к определенным действиям, несмотря на сознательное намерение к противоположному; исследователи отмечают психогенно суженное поле сознания в момент реализации влечения. Импульсивный вариант педофилии связан с такими действиями, которые возникают внезапно и не поддаются волевому контролю. Однако при всей важности этой типологии (а также и иных типологий) остается неясным, почему возникают навязчивые, компульсивные, импульсивные и псевдореалистические педофилии, какие силы делают ее навязчивой, импульсивной и т. д., почему вообще она существует. Представляется, что есть немало оснований считать невозможным объяснение причин инцеста лишь на психиатрическом или сексопатологическом уровне.
Нет сомнений, что психиатрические и сексопатологические исследования дают весьма важную информацию о том, что представляют собой инцест и педофилия, но лишь на соответствующем данной науке уровне. Очевидно, что корни таких явлений следует искать на широком антропологическом и психологическом поле, не ограниченном рамками психологической диагностики и аналогичных понятий.
2.4. Другие сексуальные расстройства
Помимо рассмотренных выше нарушений сексуального поведения существуют иные нарушения, которые психиатры обычно связывают с психическими расстройствами. Однако, я пытаюсь доказать, что здесь могут быть и другие объяснения, которые позволяют понять, почему подобные нарушения могут быть у психически совершенно здоровых людей, а также у детей и подростков, которые из своего не очень длительного опыта жизни не могли усвоить отклоняющиеся способы сексуального поведения, т. е. были научены другими, а если и не были научены, то почему-то стали следовать ему. Я проанализирую только несколько видов половых девиаций, которые, на мой взгляд, имеют единую природу и единый источник.
Прежде всего остановимся на
Несмотря на разнообразие взглядов относительно картины эксгибиционизма, его основных свойств и характеристик, ни у кого не вызывает сомнений главный факт этого сексуального отклонения — обнажение полового органа. Однако непонятны его причины, и поэтому я сосредоточу свое внимание на значении, внутреннем субъективном смысле названного факта и его истоках.
Разумеется, в науке имеются многочисленные объяснения эксгибиционизма. Отечественные исследователи А. А. Ткаченко и Б. В. Шостакович[35] систематизировали современные концепции о природе и причинах этого явления. Одни из таких концепций связывают нарушения полового поведения, в частности эксгибиционизм, с повреждениями головного мозга и (или) с психическими болезнями. Однако если это так, то возникают вопросы: почему повреждения головного мозга приводят именно к непристойному обнажению гениталий, а не каким-либо иным действиям? какие именно и каким образом изменения в мозге приводят к этому?
По мнению некоторых авторов, в большинстве случаев эксгибиционизма речь идет о стеснительных, малоактивных, робких, пугливых, скромных во внешних проявлениях и сдержанных личностях со значительно выраженными чувствами стыдливости и своей неполноценности, затруднениями в межличностных контактах и выражении агрессии. Между тем обнажение гениталий в общественном месте вовсе не свидетельствует о стеснительности, робости, пугливости, стыдливости, а скорее наоборот. Обнажение половых органов на людях говорит о том, что это для обнажающегося чрезвычайно важно, имеет для него бытийное значение, таким способом он показывает и утверждает себя.
А. Адлер считал, что в истоке эксгибиционизма безусловно находится «неполноценность органа» и у мужчин с таким дефектом обнаруживаются либо «соматические патологические вкрапления», либо выраженные комплексы неполноценности. Он рассматривал их поступки как гиперкомпенсацию, призванную купировать непереносимое чувство стыда. Но представляется, что дело не столько в «неполноценности» органа, а в том, что сам субъект чувствует себя неполноценным в своей биологической роли и утверждает, проявляет себя как биологическое существо.
Многие авторы видят причины нарушений личности эксгибиционистов в виде глубоко коренящейся неуверенности в себе в отношениях с доминирующей матерью; обращается внимание на тот факт, что матери обследованных, особенно с поздней манифестацией эксгибиционизма, относились к ним излишне требовательно и контролирующе. Высказана мысль о том, что эксгибиционисты испытывают трудности в выражении агрессии и у них снижены возможности проявления доминантности. Эти общие для эксгибиционистов особенности могут отражать более глубокие нарушения личности в виде нарушения соотношения маскулинности-фемининности, которые являются специфическими психологическими конструктами.
А. А. Ткаченко и Б. В. Шостакович полагают, что поведение эксгибициониста можно представить как «танец на лезвии бритвы», а сам эксгибиционизм как форму полимотивированного сексуального поведения, направленного на создание особой, связанной с неуместной демонстрацией гениталий, негативно-эмоциогенной ситуации с целью изменения функционального состояния психики.
Очень важное психологическое наблюдение А. А. Ткаченко состоит в том, что при эксгибиционизме первостепенное значение приобретают негативные эмоции, прежде всего чувство страха. Сопровождая девиантные акты, чувство страха усиливает интенсивность возникающих ощущений и степень последующей релаксации. Наличие подобного амбивалентного эмоционального конгломерата является доказательством того, что у человека существуют неосознаваемые влечения к получению не только положительных, но и отрицательных эмоций. Основу таких влечений, проявляющихся в стремлении к созданию опасных и рискованных ситуаций, В. А. Файвишевский (1978) видит в сенсорной депривации системы отрицательной мотивации. Влечение к стимуляции данной системы, неосознаваемое в принципе в силу своего антибиологизма, всегда подвергается рационализации и возникает в сознании только под фасадом положительных влечений. Любопытно, что собственная мотивация и эмоциональная амбитендентность находят выражение и в восприятии эмоциональной реакции объекта демонстрации. В этой связи А. А. Ткаченко приводит соображение К. Имелинского, что целью эксгибициониста является добиться испуга у женщины не в такой мере, чтобы она убежала, но чтобы ее страх граничил с любопытством и удивлением. И чем в большей степени женщина проявляет заинтересованность и любопытство, смешанные с испугом, тем большее наслаждение получает эксгибиционист[36].
Полагаю, что эксгибиционизм мотивируется не стремлением к компенсации отрицательных переживаний при их депривации. Его смыслом является желание показать, продемонстрировать себя. Оно же возникает лишь в том случае, если человек не уверен в своем биологическом ролевом статусе, если он ощущает, даже предощущает, что этому статусу что-то грозит. Неуместность ситуации, в которой происходит обнажение, помогает выявить непреодолимое влечение утвердить себя немедленно и способом, который представляется другим нелепым, неприличным, резко противоречащим нормам цивилизованного поведения. В этом аспекте нужно обратить внимание на то, что эксгибиционизм может носить умственный, мыслительный характер и заключаться в циничных предложениях, телефонных и письменных обращениях, чаще анонимных, без демонстрации гениталий, так сказать, воочию. Это, по-видимому, особая форма эксгибиционизма, тоже достаточно агрессивная, но и здесь эксгибиционизм представляет себя.
Имеющиеся сексолого-психиатрические теории не дают ответа на очень сложный и, возможно, самый главный вопрос: почему происходит обнажение именно гениталий, а, не какие-либо другие действия, ведь повреждение мозга или психические болезни могут активно способствовать и иным сексуальным нарушениям? почему комплекс неполноценности и затруднения в контактах с женщинами привели к эксгибиционизму, а, например, не к изнасилованию, нарушение соотношения маскулинности-фемининности — не к гомосексуализму и т. д.
Эксгибиционизм гораздо убедительнее может быть объяснен и с других позиций. К их числу относится концепция страха кастрации. Согласно ей, демонстрация половых органов служит бессознательной потребности подтвердить реальность существования пениса у обнажающегося. Такое сопротивление кастрации берет начало в детских эмоциональных конфликтах, являющихся результатом недостаточного разрешения эдипова комплекса. Эксгибиционизм перед малолетними девочками может быть переплетен с педофилией и представлять собой следствие страха кастрации более старшей, зрелой женщиной, которая бессознательно ощущается и как мать эксгибициониста. Но и при подобном подходе совершенно очевидно, что непристойное обнажение — это утверждение себя в мужской или женской роли, а потребность в утверждении может возникнуть у того, кто не уверен в подобном своем значении сам или в соответствующем отношении к себе других людей. Однако если обратиться к филогенетическому анализу данного явления, окажется, что смысл его не только в демонстрации своих мужских (женских) «достоинств», но и в привлечении к себе внимания представителей противоположного пола, что, кстати, делают и животные. Так, самцы обезьян саймири, зеленой мартышки, носача и павиана в определенные периоды демонстрируют свои половые органы в возбужденном состоянии. Аналогично поступают представители народов, стоящих на самых первых ступенях человеческого развития, и их, даже наших современников, вполне можно назвать нашими отдаленными предками. Например, Уиклер сообщает, что у папуасов мужчины очень сильно увеличивают половой член, надевая на него чехол, который привязывается шнурками к поясу[37]. Понятно, что это делается не тайком, а для всеобщего обозрения с определенной целью — продемонстрировать себя в качестве вполне достойного самца. Особое внимание к мужским гениталиям в дальнейшем было скрыто цивилизацией, скрыто, но не исчезло. Эксгибиционисты срывают этот покров.
А. А. Ткаченко и Б. В. Шостакович приводят литературные данные о том, что обезьяны саймири показывают эрегированный половой член не только при ухаживании, но и при агрессии, приветствии и перед собственным отражением в зеркале. Демонстрация члена другому самцу, по мнению некоторых авторов, является жестом агрессии и вызова, к которому занимающие более высокое место в группе особи прибегают чаще, чем ниже расположенные остальные особи. Установление в группе жесткой иерархии — кто кому показывает половой член — определяет одновременно статус и ранг отдельных животных.
Сходная система ритуалов и жестов существует у павианов, горилл и шимпанзе. Эрегированный пенис у караульных павианов и зеленых обезьян служит сигналом тревоги для других стад, предостерегая их от вторжения. Если подходит незнакомый член рода, ему демонстрируется эрекция. Гамадрилы в тех же целях используют ослабленный пенис, а у некоторых родов наблюдались автоматические изменения, когда пенис становился особенно ярко окрашенным, что повышало его сигнальную ценность. По мнению ряда исследователей, демонстрация эрегированного члена является свидетельством агрессии, а ослабленного пениса — успокаивающей реакции. Но иногда и ослабленный, и эрегированный половой член является знаком предостережения.
Можно ли считать приведенные примеры свидетельством того, что генитальная эрекция возможно связана и с иными аффективными состояниями помимо сексуальных? Совершенно очевидно, что демонстрация половых органов у животных связана и с другими состояниями — она выполняет также функции защиты, предостережения, угрозы, распределения статусов. Однако недостаточно констатировать многообразие функций эрегированного или ослабленного пениса, оставляя в стороне тот весьма существенный факт, что для выполнения и несексуальных функций используется именно половой член, а не какая-нибудь другая часть тела, например, нога или хвост. Вероятно обезьяна ощущает свой пенис как особый предмет, обладающий огромными способностями не только приманивать самок, но и устрашать врагов, устранять конкурентов и т. д. Следовательно, у них половой орган имеет исключительное, даже универсальное значение, но в первую очередь в силу его сексуальной роли.
Как и животные, древний человек наделял половой орган различными свойствами, но, несомненно, в связи с той значительностью, которой он обладал в его глазах. Так, австралийские аборигены использовали изображение вялого пениса как знак готовности к знакомству. Туземцы Явы тотемные изображения эрегированного пениса помещали снаружи для защиты от возможных напастей. Охранительная роль обнаженного пениса известна и среди других народов древности, и фаллический культ широко распространен в различных культурах. Как мы видим, первобытный человек унаследовал (или перенял) обнажение члена от животных.
Исключительное значение эрегированного и вообще значительного по размеру полового органа во многом способствовало появлению культа Приапа, греческого Бога с огромными гениталиями. Исследователи этого культа утверждают, что он является относительно поздним приобретением античного религиозного сознания. Обширные доказательства существования этого культа сохранились в Древнем Риме начиная лишь с эпохи Августина, в греческих же государствах его культ не обнаруживается до времени македонского господства. Это должно, вероятно, означать, что в античном психорелигиозном сознании произошел своего рода сдвиг, который и создал потребность в том, в чем раньше не было необходимости, а именно — в образе Бога с невероятно большим фаллосом.
Античная культура нуждалась в образе Приапа для реинтеграции той части мужественности, которая оказалась от нее отщепленной[38]. Во многих культурах фаллос символизировал создание, животворящую силу, источник жизни, силу, которая защищала и приносила удачу. Траурные фаллические атрибуты символизировали продление жизни после смерти.
Семья считается воплощением и источником жизненной силы. У многих народов кастраты считались социально неполноценными. Оскопить мужчину — значит лишить его символа власти и жизни. Половой член поверженного врага часто считался почетным воинским трофеем, как скальп у индейцев. Например, один египетский фараон XIX династии, рассказывая о поражении, нанесенном им ливийцам, называет в числе трофеев 6359 необрезанных половых членов ливийских воинов, а библейский Давид преподнес своему царю крайнюю плоть 200 убитых филистимлян. Особое значение придавалось эрегированному половому члену, вид которого, согласно верованиям многих народов, должен внушать окружающим почтение и страх. При некоторых же священных обрядах гениталии нарочно обнажались. В Древнем Израиле мужчина, принося клятву, должен был положить руку на свои гениталии или гениталии того, кому он клялся[39].
Этот перечень можно продолжить. Но легко заметить, что все или почти все подобные действия, связанные в той или иной форме с сексуальной жизнью, впоследствии во многих культурах оказались под запретом. Его нарушения обоснованно расцениваются в современной жизни как вызов цивилизации и в ряде случаев сурово караются. Однако ни в коем случае не следует утверждать, что наша цивилизация твердо придерживается стыдливости и целомудрия: откровения, эротика в искусстве и порнография убеждают в противном. Просто современная цивилизация вырабатывает свои, специфические для нее пределы и формы допустимости секса, что, по-видимому, зависит от того, как она понимает секс, какое значение ему приписывает и в чем видит его роль. Особенно успешно изгоняют секс из своих владений христианство и ислам, хотя и в их границах он иногда пытается взять реванш, но сейчас это не постоянный и не явный успex. В повседневной жизни секс проявляет себя с такой закономерностью: чем интеллектуальнее человеческое сообщество, чем более оно духовно и, следовательно, чем больше исповедует высокие идеалы, тем меньше оно оставляет ему места или прочно вуалирует его.
Демонстрируя свой половой орган, эксгибиционист на психологическом уровне компенсирует ту важную часть своей силы, которую он ощущает отщепленной от себя, доказывая обратное, т. е. ее сохранение. В этой связи особой оценке должно быть подвергнуто то, что в отличие от прочих половых девиаций, которые скрываются и маскируются, эксгибиционизм всегда носит открытый, демонстративный характер. Вполне возможно, что эксгибиционизм порождается страхом кастрации, такой страх может посеять даже ужас в душе человека, который подозревает отщепленной от себя ту часть, которая олицетворяет его мужскую силу.
Как мы видим, современный человек повторяет своего далекого предка, который искусственно увеличивал свой фаллос, чтобы привлечь к себе женщин и одновременно утвердиться в качестве настоящего мужчины. До него, до дикаря, так же поступали некоторые животные, а поэтому есть основания полагать — то, что мы называем эксгибиционизмом, передается современному человеку по еще мало исследованным психологическим механизмам. Это и есть причина эксгибиционизма — способа утвердить себя, который бросает вызов цивилизации и означает ее отрицание. Мнение Р. Крафт-Эбинга о том, что в эксгибиционизме надо различать садистские и мазохистские тенденции, здесь ничего не меняет. Любая из этих тенденций способна оказать влияние (подчас решающее) на любые проявления личности.
Таким образом, исторический невспоминаемый опыт, отсутствующий в индивидуальном сознании, вполне может быть филогенетически наследуемым по архетипическим каналам. Нельзя не видеть аналога современного эксгибиционизма в далеком прошлом, которое вдруг подкрадывается к ничего не подозревающему человеку. По мнению З. Льва-Старовича, это атавистический по своей сути механизм, который ассоциируется с поведением, встречающимся в мире животных. Он считает, что поведение некоторых эксгибиционистов следовало бы расценивать как имеющее свое рода мистическое значение.
В силу своей запрограммированности прошлым (древнейшим) опытом, эксгибиционизм часто носит компульсивный характер (вынужденного влечения). В этом плане очень интересны наблюдения А. А. Ткаченко и Б. В. Шостаковича. Они пишут, что некоторые эксгибиционисты, пытаясь противостоять возникшему влечению, старались переключить внимание на какой-нибудь вид деятельности, отогнать непрестанно преследующие их сцены обнажения, подвергали себя изнурительным упражнениям, иногда прибегали к мастурбации, что, однако, имело кратковременный эффект, после чего запретное желание пробуждалось с новой силой. Не приносила облегчения и гетеросексуальная близость, которая не устраняла влечения и не снижала его силу. Более того, чем упорнее были предпринимаемые попытки избавиться от влечения, тем оно становилось выраженнее. Продолжающаяся борьба мотивов сопровождалась нарастанием напряженности, раздражительности, усугублением тревоги, увеличением интенсивности побуждений. В результате желание становилось неподвластным человеку и толкало его на реализацию своего желания.
Таким лицам эксгибиционизм как-бы навязывается, но, очевидно, должны существовать какие-то индивидуальные предрасположенности, чтобы навязчивые влечения стали реальностью. К числу подобных предрасположенностей следует отнести страх кастрации, повреждения мозга, психические болезни и другие субъективные факторы, наличие которых значительно снижает психологические возможности противостоять воздействиям древнейшего возвращающегося сексуального опыта.
Следующим видом сексуального отклонения, которое я хочу проанализиовать в поисках доказательств воздействия коллективного бессознательного на индивидуальное поведение, является
Некоторые вуайеристы появляются перед окнами гинекологических кабинетов, подглядывают в окна жилых домов, пробираются в женские общественные туалеты. По данным сексопатологов, описанные явления встречаются у 25% детей дошкольного возраста, в возрасте 7–11 лет их частота у мальчиков возрастает до 33%, а у девочек снижается до 6,2%, среди подростков — у мальчиков сокращается до 5,5% и у девочек — до 0.3%. Таким образом, вуайеризм довольно распространен среди младшего поколения и имеет стойкую тенденцию к снижению. Аналогичная динамика наблюдается в отношении эксгибиционизма: попытки обнажения отмечены у 5% детей младше 7 лет, единичные случаи у детей 7–11 лет, а среди подростков к этому склонны 1% мальчиков и 1% девочек.
К числу половых отклонений относится
Между вуайеризмом и плюрализмом много общего, особенно если иметь в виду те виды вуайеристического поведения, когда происходит подглядывание за половым актом. Тогда подглядывающий психологически соучаствует в этом акте. Я полагаю, что вуйеризм и плюрализм тоже есть возврат к человеку древнейшего бессознательного, а именно того периода, когда на самом раннем этапе первобытного человеческого развития еще не было брака, семьи, любви, избранности, а существовали групповые сексуальные связи, причем, очень важно выделить, на глазах друг у друга. Тогда это было вполне естественно, не вызывало стыда, да и подобного чувства вообще, по-видимому, в те годы не существовало. Не исключено, что это могло возбуждать, но скорее всего так «просто» диктовалось природой, и групповой секс был одним из проявлений коллективности тех лет. Ведь наши древнейшие предки в борьбе с враждебным окружением выступали не в одиночку, а сплоченными группами. Естественная потребность сплачивала людей в первобытных обществах, а коллективный образ жизни неизбежно должен был оставаться таковым и в столь важной сфере, как половые сношения в целях рождения потомства и, следовательно, укрепления рода. Отдельный человек во всем, даже в сексуальной жизни, как бы растворялся в первобытной общности, а его обособление как личности со своими индивидуальными чувствами, эмоциями, влечениями было еще очень слабо выраженной тенденцией.
Впоследствии за неисчислимые века социальные нормы, воспитание, традиции, новые отношения между людьми, в первую очередь семейные, новые чувства, в особенности любовь, в основном искоренили групповые половые сношения. Пресс наказаний за групповой секс стал особенно жестоким с наступления господства христианства. Дохристианские же языческие культы, особенно в период распада Древней Греции и Древнего Рима, были достаточно либеральными в вопросах полового поведения. Языческие праздники в честь богов Вакха и Сатурна (вакханалии и сатурналии), покровителей вина, веселья и плодородия, сопровождались дикими оргиями, длившимися иногда неделями, во время которых открыто совершались не только гетеро-, но гомосексуальные групповые сношения. В средние века с плюралистическими половыми контактами боролись довольно активно, особенно инквизиция, однако справиться с ними так и не удалось. И сейчас сохранились некоторые коллективные формы промискуитета в отдельных карнавальных, «смеховых» праздниках, когда имеет место неограниченная свобода сексуального общения, непристойное поведение мужчин и женщин.
Несмотря ни на что, осталась группа людей, которые стремятся к плюрализму, иногда непреодолимо. Такой способ половой жизни для них является необходимым условием сексуальной активности. Сейчас преградами вуайеризму, плюрализму и другим сексуальным отклонениям выступают социальные запреты, которые в рассматриваемом плане воспитывают конкретного человека даже без специального воздействия, всем ходом жизни, бессознательно живут в нем и автоматически направляют его поведение. Понимание плюрализма как непознаваемого возвращения к невспоминаемому древнейшему опыту позволяет объяснить и многие групповые изнасилования.
Противники высказанной точки зрения могут возразить, что у детей и подростков влечение к подглядыванию вызывается совершенно естественными для их возраста любопытством и особенностями психосексуального созревания. Против этого невозможно возражать, но я как раз и пытаюсь показать, чем порождается это любопытство и почему потребности в ходе сексуального созревания реализуются именно в таких формах, а не в каких-либо других. Отмечу также, что уменьшение с возрастом проявлений вуайеризма и эксгибиционизма связано с усилением социального контроля, когда дремлющие в человеке инстинкты начинают более успешно сдерживаться.
Другое возражение может быть сведено к тому, что у значительной части эксгибиционистов и вуайеристов наблюдаются аномалии и болезни. Не случайно, многие психиатры и сексопатологи именно такими расстройствами объясняют подобные явления. Я вообще не склонен искать причины антиобщественного поведения в психических отклонениях, во всяком случае напрямую выводить его причины из таких отклонений. Но то, что последние оказывают весьма существенное влияние на сексуальную патологию, у меня не вызывает ни малейших сомнений. Я имею в виду следующее: психические аномалии и особенно болезни существенно снижают возможности успешной социализации личности, надлежащего усвоения ею специальных норм, реализации «автоматизированного» общественно полезного поведения; иначе говоря, шансы адаптации человека с патологической психикой значительно ниже, у него менее эффективно действуют внутренние социальные запреты, давая больший простор инстинктам, неконтролируемым сознанием влечениям. В этом плане отнюдь не выглядит случайным то, что многие проявления эксгибиционизма и скопофилии имеют место в нетрезвом состоянии, т. е. при суженном сознании, когда алкоголь снимает субъективные социальные запреты.
Распространение группового секса в древнейшем обществе может быть подтверждено наблюдениями среди примитивных народов в наши дни. Как пишет индийский историк Д. Косамби, некоторые до сих пор существующие религиозные обряды в Индии могут быть прослежены до их древнейших, первобытных истоков. В весеннем празднике холи, превратившемся в наши дни в настоящую вакханалию, центральным моментом являются танцы вокруг огромного костра. На другой день неизменно начинается шумное, откровенное проявление публичного цинизма, сопровождаемое в некоторых более глухих районах полной сексуальной разнузданностью и промискуитетом. В древнейший период питание было скудным, жизнь чрезвычайно трудна и воспроизводство потомства представляло проблему. Тогда подобные вакханалии служили своего рода стимулятором, считает индийский историк. Наблюдаемый во время праздника холи разврат — уже современное преобразование: улучшение питания в сочетании с тяжелым крестьянским трудом совершенно изменили характер полового влечения и отношения к полу[40].
Нельзя адекватно осмыслить истоки инцеста и плюрализма, если не учитывать промискуитетный
Л. Г. Морган выделяет кровнородственную семью, которая основывалась на групповом браке между братьями и сестрами. Свидетельство этой формы при жизни Л. Г. Моргана сохранялось в древнейшей из существовавших систем родства, малайской, показавшей, что это первая форма семьи была в древности столь же универсальная, как и созданная ею система родства. Этот вид брака был заменен
По мнению того же автора, промискуитетные связи отражают самую низкую, какую можно себе представить, стадию дикости, самую первую ступень лестницы прогресса. Человека в этом состоянии едва можно было отличить от бессловесных животных, которыми он был окружен. Не зная брака, живя, вероятно, в примитивной группе, он был не только дикарем, но обладал слабым интеллектом и еще более слабыми нравственными чувствами. Это было в период, когда люди добывали себе пищу собирательством, еще только начали складываться группы кровных родственников, неизбежным образом состоявших в групповом браке, что привело к образованию кровно-родственных семей. Последние несли на себе печать этого предшествующего состояния и признавали промискуитет в определенных пределах, далеко не тесных. Л. Г. Морган отмечает, что среди живущих в промискуитете племен Геродот упоминает аусеев Северной Африки, Плиний — гарамантов Эфиопии, Страбон — кельтов Ирландии и арабов.
Групповой стадный секс дикарских времен сохранился в первых цивилизациях в виде оргий: у индейцев доколумбовой поры, у древних римлян (сатурналии), греков (вакханалии) и китайцев, что, впрочем, характерно для многих аграрных культур древности. Оргиастический секс стал переходить из поколения в поколение.
Подведем некоторые итоги. Такие сексуальные отклонения, как эксгибиционизм, вуайеризм, плюрализм и инцест, имеют культурально-запретное происхождение, и вне социальных норм их оценка в качестве патологии лишена смысла. Запрет был наложен на те формы сексуальной жизни, которые до тех пор считались вполне приемлемыми. Поэтому нарушение соответствующих предписаний, всплывающее в виде бессознательных воспоминаний об очень отдаленных временах, что может проявиться и в фантазиях, и в сновидениях, можно расценить как протест против подобных предписаний. В возникновении и развитии названных патологий биологические особенности, физиологические процессы скорее всего не играют сколько-нибудь серьезной роли в отличие, например, от гомосексуальных проявлений или транссексуализма.
Здесь мы имеем экспансию культуры по отношению к природе, а не наоборот. Но они, соревнуясь, продолжают сосуществовать, и от этого жизнь не становится бледнее. Протест природы не способен разрушить всю целостность хотя бы потому, что в данном случае культура создала как бы новую, в основном социальную, природу, которая начинает самостоятельную жизнь.
XX век дал нам удивительнейшие примеры воссоздания наиболее архаичных форм брачно-сексуальных отношений не только на индивидуальном, но и на государственном уровне. Я имею в виду гитлеровскую программу спаривания немецких женщин с молодыми солдатами с целью получения чистопородного арийского потомства. «Красные кхмеры», уничтожив семью в Камбодже, пытались создать некое коллективное сексуальное сообщество.
Я далек от мысли объяснить все без исключения сексуальные отклонения (равно как и психические расстройства) лишь действием невспоминаемого коллективного опыта. Однако понять человеческую сексуальность, в том числе отступление от ее цивилизованных форм, минуя данные филогенеза, невозможно. Вместе с тем нужно проявить большую осторожность в теоретических обобщениях, основанных на изучении филогенеза, как к тому призывает, например, И. С. Кон. Он справедливо считает, что наиболее общая филогенетическая тенденция, существенная для понимания человеческой сексуальности — прогрессивное усложнение, дифференцировка и автономизация сексуальной анатомии, физиологии и поведения. Чем выше уровень биологической организации индивида, тем более сложной и многоуровневой становится система его репродуктивных органов и способов ее регуляции на уровне организма.
Приведенные мною доказательства воздействия исторического бессознательного на некоторые нарушения сексуального поведения во многом строятся по аналогии, однако аналогии не всегда и не во всем представляют исчерпывающие доказательства, особенно если не вскрыты причинно-следственные связи между анализируемыми явлениями. Но если исходить из общей теории о том, что прошлый опыт способствует возрождению некоторых архаичных форм поведения человека, то приведенные аналогии представляются более чем красноречивыми. В действиях лиц, повинных в эксгибиционизме, вуайеризме и инцесте, явственно видно бессознательное стремление в своей сексуальной жизни возвратиться к истокам времен. Очень часто они практически не управляют собой и просто не в состоянии преодолеть это стремление, в связи с чем возникают серьезные сомнения в их вменяемости. Запретное желание навязывается им, и во время его реализации они живут наиболее полной жизнью, но той жизнью, которой жили их архаичные предки.
Пока что без ответа остался очень сложный вопрос: почему в синдроме «одичания» (о нем речь пойдет ниже), эксгибиционизме и некоторых других видах сексуальных отклонений проявляется не только древний людской, но и животный опыта, так как Г. Юнг писал, что коллективное бессознательное является вотчиной всевозможных представлений, но не индивидуальной, а общечеловеческой и даже животной, и представляет собой фундамент индивидуальной психики. По-видимому, то, что человек перенял у животного, сохраняется затем в виде осадка человеческого опыта, вытесненного, но не уничтоженного цивилизацией.
2.5. Психические расстройства
Наблюдение за отдельными психически больными лицами иногда убеждает в том, что тяжкие психические болезни, кроме прочих следствий, часто возвращают человека в какое-то изначальное состояние, к каким-то смутным истокам, когда не было цивилизации с ее упорядоченностью и регламентированностью жизни, распределением прав и обязанностей, признанием их сочетаемости, с ее ответственностью и ограничением личного произвола. Безумие отрицает, нет, даже не отрицает и не игнорирует, а просто оставляет культуру в стороне, как бы ничего не ведая о ней, ее нравственных нормах, ее требованиях к личности, в том числе гигиенических. Образно говоря, некоторые психические болезни раздевают современного человека, возвращают его к первобытным, иногда и к «животным» временам. Если общество, включение в социальные контакты делают из биологического существа человека личность, то тяжкое безумие нередко детерминирует прохождение этого же пути в обратном направлении. Отсюда бессознательный и невиновный уход от нравственности, законов и иных запретов и соглашений цивилизации. Можно предположить поэтому, что некоторые расстройства психической деятельности, в первую очередь глубокие, есть возвращение первобытного опыта. Такие расстройства обусловливают непонятную пока необходимость прихода древнейших форм существования.
Наверное, как и в отношении других сложных проблем, можно было бы поставить вопросы о том, что же хотела сказать природа, возвращая человека в лоно дикости, в чем, если позволительно поставить так задачу, смысл подобного регресса и ради чего это происходит. Быть может, здесь вообще нет смысла, но можно усмотреть и мудрость, если психически больной, т. е. психологически и социально наименее адаптированный человек, сможет, шагнув далеко назад в исходное лоно, обрести относительный покой и защиту от нового и непонятного, а порой и враждебного мира.
Отступление, иногда резкое, от выработанных человечеством на протяжении всей его истории социальных норм и навыков очень часто выражается в грубых, нередко исключительно опасных нарушениях нравственности и законности, а также гигиены. Первые охватывают значительный круг аморальных и преступных действий — от инцеста до убийства, и не случайно многие из них весьма трудно объяснимы. Такое положение, как можно предположить, связано с тем, что наблюдаемые явления пытаются понять и объяснить с помощью теорий или представлений (их условно можно назвать обычными), которые не позволяют проникнуть в генезис изучаемого явления. Иными словами, они неадекватны ему.
Нарушения гигиены у значительной части психически больных носят частичный, а нередко и абсолютный характер. Несоблюдение гигиенических норм со стороны таких людей ни в коем случае не следует расценивать как сознательный отказ от них, как нежелание принимать их во внимание, как их игнорирование. Напротив, они ему как бы неведомы, не включены в число ориентиров его поведения, в его эмоциональную структуру и систему ценностей, он никак не относится к ним. Психически больной живет вне их, не ставя перед собой вопроса, правильно это или нет, нужны ли они ему или бесполезны, но тогда он часто возвращается в первобытное, даже животное состояние, что тоже не осмысливается. Не случайно это вызывает резко отрицательное отношение окружающих вплоть до полного выталкивания психически неполноценного человека из своей среды. Такое отношение порождается не только совершенно очевидным отвращением к человеку, оказавшемуся вне принятых гигиенических норм, но и констатацией того, что он не принадлежит к этому миру, что он чужой, иной, ненужный, иногда даже вызывающий страх.
Разумеется, здесь не имеются в виду болезненно чрезмерное соблюдение гигиены и опрятности, постоянная боязнь заразиться, если человек, подверженный таким опасениям, скрупулезно следует им же придуманным правилам, и т. д. Известно также, что многие психически больные соблюдают названные правила, как минимум самые необходимые, что, как и среди здоровых, является следствием соответствующего воспитания и бытового контроля. Все же сказанное выше относится к тем, кому гигиена чужда. Видимыми причинами этого могут быть старость, тяжкие болезни и увечья, отсутствие элементарных удобств, как, например, у бродяг и т. д., однако «уход» от гигиены можно расценить и как возврат в архаичные времена и увидеть в этом глубинный, тайный смысл подобного «ухода». Такое понимание тем более верно в отношении тех, кто не стар, не обездвижен болезнью, не страдает тяжкими увечьями.
Многие привычные бродяги, длительное время ведущие антиобщественный образ жизни, среди которых, кстати, велик удельный вес лиц с психическими недугами, не желают отказываться от такого существования, антигигиенического в том числе. Само систематическое бродяжничество может быть расценено как возврат древнейшего опыта тех людей, которые на заре человечества скитались с места на место.
В свете сказанного исключительный интерес представляет работа Ю. К. Чибисова, исследовавшего поведение больных, напоминающее поведение животных. Это явление он назвал синдромом «одичания»: пораженные им люди бегают на четвереньках, временами ходят сгорбившись, низко опустив руки, напоминая человекообразную обезьяну, иногда сидят в позе четвероногого животного или лежат на полу, свернувшись калачиком. Часто спонтанно произносят звуки, напоминающие то лай собак, то хрюканье свиньи, то ржание лошади, то крик гусей или петухов. Едят пищу, не пользуясь ложкой, руками. А иногда, уткнувшись в тарелку, с жадностью лакают из нее. При неприятных для них раздражителях часто озлобляются, начинают скалить зубы, издавать звуки, напоминающие рычание: некоторые из них прижимаются телом к полу и принимают позу животного, «готовящегося к нападению», другие совершают движения руками наподобие взмахов крыльями, третьи ежатся, со страхом уползают, произнося звуки, похожие на скуление. При попадании в их поле зрения различных предметов они часто настораживаются, присматриваются к ним, обнюхивают их. Многие больные не пользуются бельем, бывают неопрятны, от них пахнет мочой и калом.
Среди выводов, которые делает Ю. К. Чибисов, привлекают внимание следующие.
На фоне нарушения наиболее поздно приобретенного опыта и навыков (в их двигательном и речевом (точнее, звуковом —
Ю. К. Чибисов считает, что синдром «одичания» не следует понимать как возвращение психической жизни к филогенетически более ранним этапам развития. Полученные им клинические факты говорят против отожествления законов патологии развития болезни с законами обратного развития человеческой психики. Анализ нарушений психических функций при разных стереотипах течения синдрома «одичания» указывает на различную степень участия в клиническом оформлении синдрома разных уровней различных болезненно измененных функциональных систем психики. По мнению Ю. К. Чибисова, нет оснований соглашаться с зарубежными исследователями, которые придерживаются эмоционального принципа и рассматривают психические заболевания, характеризующиеся функциональным регрессом психики, как результат возвращения психической жизни на более ранние этапы ее развития. Психопатологические проявления не представляют собой результат высвобождения психических функций в том неизменном виде, который они приобрели в процессе онтофилогенетического развития.
Позиция Ю. К. Чибисова не выходит за рамки традиционных представлений отечественной психиатрии, в соответствии с которыми синдром «одичания» относится к истерическим психозам. Такие психозы характеризуются наиболее глубоким нарушением психических функций, на фоне которого возникает своеобразная клиническая картина, а ее отличительным признаком выступает форма поведения больного, напоминающая поведение животного.
Названные расстройства нашли свое отражение как в художественной, так и в медицинской литературе. До возникновения психиатрии как науки указанные состояния описывались как «порча», «беснование», «одержимость», «кликушество и т. д.» в зависимости от господствующего в то время религиозного взгляда на происхождение и характер этого заболевания. Впоследствии часть этих заболеваний прочно вошла в число психогенных, в отечественной психиатрии они подучили названия «синдром одичания» (А. И. Молочек, Ю. К. Чибисов), «регресс личности» (А. Н. Бунеев), «функциональный регресс психики» (Н. И. Фелинская).
О. Е. Фрейеров также наблюдал несколько случаев наличия синдрома одичания у психически больных. Один из них, О., в 40‑х годах в связи с разными правонарушениями трижды направлялся на экспертизу в Институт имени Сербского и каждый раз в течение первых 4–5 месяцев обнаруживал тождественное по симптоматике кататоническое реактивное состояние с элементами так называемого регресса личности. О. на вопросы не отвечал, все время лежал в постели, укрывшись с головой одеялом, с жадностью набрасывался на пищу, съедал все прямо ртом из миски или хватал руками, оправлялся под себя. Фрейеров объясняет такое поведение косностью патодинамической структуры, которая длительное время после исчезновения психотравмирующей ситуации полностью не ликвидируется и вновь оживает при новых психогенных воздействиях, обусловливая развитие тождественного предыдущему психопатологического синдрома. Таким образом, патофизиологическое объяснение заключается в предположении о возможном оживлении под влиянием новой психогенной вредности костного и длительно сохраняющегося «больного пункта» в коре мозга.
В этом объяснении не совсем ясно, об оживлении чего идет речь и что представляет собой костный и длительно сохраняющийся «больной пункт». Возможно, под косностью автор имеет в виду какие-то древние, архаичные формы, неожиданно пробудившиеся в нем под влиянием новых психогенных факторов. Но, скорее всего, речь идет просто о повторении в поведении О. его же прежних поступков — ведь он помещался в институт им. Сербского три раза, и во всех случаях наблюдались описанные выше дикие действия. Но в таком случае непонятно, что оживлялось у больного, когда он в первый раз демонстрировал регрессивное поведение.
О. Е. Фрейеров отмечает, что клиническая картина, выражающаяся в регрессе на более ранние онто- и даже филогенетические формы поведения, была обнаружена и патофизиологами, которые видели в ней проявление расторможения подкорковых областей при торможении отдельных участков коры. Фрейеров ссылается на выводы О. И. Нарбутович о том, что у кататоников наряду с торможением высших безусловных реакций наблюдается расторможение примитивных, рудиментарных рефлексов — хватательных, ползательных и сосательных. Но, как мы видим, во всех этих рассуждениях нет ответов на неизбежно возникающие здесь вопросы: что понимается под примитивными, рудиментарными рефлексами, почему растормаживаются они, а не какие-нибудь другие, каким образом происходит растормаживание, в чем смысл и значение подобных явлений, почему вообще все это возникает.
Нельзя не обратить внимание на высказанное О. Е. Фрейеровым соображение о том, что не всегда можно установить прямую корреляцию между тяжестью врожденного слабоумия (регресс личности он анализировал в рамках олигофрений) и глубиной ее регресса в реактивном состоянии. Иногда выраженная симптоматика регресса личности наблюдалась у относительно неглубоких олигофренов с психопатическими чертами характера. Однако чем большее место в клинической картине занимает расторможение низких влечений (обнаженное выявление главным образом пищевого и полового рефлексов), тем чаще речь идет о более глубоких степенях умственной недостаточности.
Из этих наблюдений можно сделать ряд важных выводов или, скорее, высказать некоторые гипотезы. Синдром «одичания» не наблюдается, понятно, среди здоровых и его наличие неизбежно приводит к констатации психического расстройства. Если большая частота расстройств низких влечений действительно соответствует более глубокой степени умственной недостаточности, то, по-видимому, болезнь, наступая, высвобождает место для архаичных проявлений. Иными словами, в каких-то пока неизвестных случаях эти проявления заполняют некий спонтанно образовавшийся вакуум, а наступление болезни, возможно, предполагает наступление более поздних форм психической жизни.
Принятый в психиатрии взгляд на описанный синдром «одичания» представляется недостаточно полным в том смысле, что он в основном фиксирует его нозологические особенности и мало объясняет происхождение анализируемого явления, не дает ответа на такие вопросы, как: почему при этом виде истерического психоза имеет место столь мощный и беспримерный откат назад; почему больные уподобляются именно животным и в чем глубинный субъективный смысл подобного поведения; почему больные издают звуки, напоминающие лай собаки или хрюканье свиньи, а не, скажем, гудки современного локомотива. Между тем в самом обозначении синдрома «одичания» явственно, пусть и частично, заложены ответы на поставленные вопросы, хотя авторы названия синдрома вряд ли отдавали себе в этом отчет. Ведь одичание, как и регресс личности, означает возврат далеко назад, к дикости, первозданности, к животному состоянию, даже не первобытному человеку, а именно животному. Поэтому лишь констатация того, что синдром «одичания» представляет собой истерический психоз, воспринимается неудачной попыткой упростить природу чрезвычайно сложного явления. Эмпирические материалы, собранные Ю. К. Чибисовым, явно богаче и весомее тех выводов, которые он сделал. Разумеется, моя гипотеза вовсе не претендует на отрицание нозологической принадлежности анализируемого расстройства психики.
Несмотря на всю исключительность описанных Ю. К. Чибисовым и другими фактов, они отнюдь не единственны. Ю. В. Каннабих в своей книге «История психиатрии» напоминает предание о Навуходоносоре, наказанном безумием за надменность и гордость. Он скитался как вол, опустив голову, по пастбищам, одичал, весь оброс и питался травой. Если при одичании некоторых больных наблюдается их возврат не к первобытному человеку, а еще дальше — к животным, то есть основания предположить, что откат возможен и, так сказать, «ближе» к отдаленным человеческим предкам.
Разумеется, далеко не каждое истерическое или бредовое проявление, содержащее архаические черты, свидетельствует о бессознательном возврате древнейшего человеческого опыта. Например, украинские исследователи И. И. Кутько и В. В. Павленко приводят данные о результатах обследования 20 больных — представителей этнических популяций малых народов Севера (манси, якуты), а также Бурятии и Тувы. В клинике болезни, наряду с типичными бредовыми и аффективными проявлениями в рамках тех же синдромов, большой удельный вес занимали филогенетически древние, архаические симптомы: идеи колдовства, магии, шаманства, одержимости духами, сатаной, кататонические включения, ритуальные действия, стереотипии, в сфере мышления — паралогичность и элементы мифологии, одушевления природных сил.
Однако названные симптомы вряд ли представляют собой вспышку филогенетически древнего опыта, не связанного с реальной жизнью этих людей. Колдовство, магия, одушевление природных сил и т. д. для многих представителей названных народов — сегодняшняя действительность, хотя и унаследованная из седой старины (эти явления зримо передаваемы из поколения в поколение).
Можно ли считать возвратом в далекое прошлое не только синдром «одичания», не только явный уход от цивилизованных гигиенических правил, но и ничем внешне не вызванную хаотичную бессмысленную агрессивность? Так, в рамках эксплозивно-дистимического синдрома при олигофрениях эксплозивный разряд обычно носит брутальный, неудержимый характер: больные иногда впадают в состояние ярости, набрасываются на окружающих, проявляют агрессию в отношении лиц, случайно оказавшихся в их поле зрения. В состоянии такого возбуждения они не поддаются уговорам даже тех лиц, к которым в обычное время особенно привязаны, не считаются с возможными последствиями своих действий. Некоторые больные кусаются, издают нечленораздельные, воющие звуки. В рамках адинамического синдрома при олигофрениях наблюдаются проявления примитивной жестокости и слепой ярости, настоящего исступления.
Создается впечатление, что какие-то темные, лишь смутно угадываемые силы ищут выхода в таком недифференцированном и нерегулируемом насилии. Это не агрессивность первобытных людей, которые далеко не все и не всегда так вели себя, а их наступательные действия преследовали определенные цели и отнюдь не были лишены смысла. Это не агрессивность и животных, которая необходима для них и поэтому рациональна. Скорее это насилие, так сказать, в чистом, первозданном виде, как незамутненное проявление некой еще неведомой идеи, некой неизбежности, фатума, существующих абсолютно независимо от какой-либо внешней среды или ситуации и поражающих своих избранников. В момент брутального взрыва окружающее для них не существует, и не случайно психиатры отмечают неудержимый характер их агрессии. Грубое насилие часто выступает в качестве простейшего и в то же время универсального способа удовлетворения примитивных, даже животных потребностей.
Конечно, некоторые вменяемые убийцы, например сексуальные маньяки, тоже бывают неимоверно жестоки. Однако они резко отличаются от буйствующих психически больных тем, что всегда или почти всегда поступают в соответствии со складывающимися обстоятельствами. Именно это часто позволяет им избежать уголовной ответственности. Агрессия таких преступников в большинстве случаев строго дифференцирована, и они, как правило, не нападают на всех без разбора, лишь повинуясь инстинкту тотального уничтожения.
По-видимому, и страхи, так часто наблюдаемые среди психически больных, также нельзя во всех случаях отнести к числу архаичных проявлений в психике. Страхи у современного человека, в том числе психически больного, наличествуют не потому, что они передавались ему от далеких предков, а потому, что как раньше, так и сейчас, имеются факторы, вызывающие подобные негативные эмоции, т. е. они присущи и первобытному, и вполне цивилизованному человеку. Страх — его постоянный спутник.
Между тем многие исследования, в частности выдающегося французского этнолога Л. Леви-Брюля («Сверхъестественное в первобытном мышлении»), убедительно свидетельствуют о том, что первобытный человек боялся всегда, все и всех: явлений природы, духов и покойников, других людей и колдовства, даже их раздражительности и неудовлетворенных желаний, агрессивных и просто нежелательных настроений, всех одушевленных и неодушевленных явлений, которые он наделял способностью причинять ему зло. Поэтому вполне обоснованно предположить, что некоторые болезненно-фобические проявления, в том числе в рамках невротических расстройств, представляют собой неконтролируемый возврат этого древнего страха.
Есть основания думать, что содержание некоторых видов бреда и галлюцинаций своими корнями уходят в архаичное прошлое и здесь проявляются архетипы коллективного бессознательного.
Для иллюстрации возврата к дикости приведу пример общественно опасных действий психически больного.
Джумагалиев, 30-ти лет, в 1979 г. в Казахстане убил семерых женщин. В первых пяти случаях он как охотник ночью в засаде поджидал свои жертвы и сразу наносил удары ножом, двух женщин он убил у себя дома. Первой жертвой была А. Расчленив ее труп, он унес домой части тела и в течение месяца употреблял в пищу — делал пельмени, жарил, варил. Через несколько недель убил К. и выпил кровь из трупа, вскоре после этого совершил нападение на Л. и А., но их кровь не пил и мясо не ел, так как ему помешали. Следующей потерпевшей была В., убийца выпил ее кровь и закопал в землю части тела, есть не стал, поскольку намеревался растопить жир из ее тела, чтобы обмазать могилу деда. Убив еще двух женщин, он расчленил их трупы, выпил кровь, разрубил головы и съел мозг. У одной из них в нижней части живота сделал ножом отверстие и через него совершил половой акт.
Таков вкратце перечень абсолютно нечеловеческих поступков Джумагалиева. Психиатрическое обследование этого супермонстра показало, что его наследственность отягощена: тетка по отцу — странная, замкнутая женщина, у старшей сестры что-то не в порядке с головой. Рос и развивался нормально, не отставал. Избирательно общительный, больше замкнутый: трудолюбив, любил порядок, справедливость и особенно — путешествия и животных. Рано стал ходить на охоту со сверстниками и дедом, которого очень почитал, потом чаще отправлялся охотится один. Понемногу любовь к животным стала чрезмерной, сверхценной, много думал об их беззащитности и возмущался отношением к ним. На охоте стал стрелять мимо дичи, раненых животных выхаживал. Считал, что животные понимают его, а он их.
Интерес к девочкам возник в 8 лет, с 16 лет периодически встречался с ними, но не делал попыток сексуального сближения. Большое впечатление производили рассказы о жертвоприношениях животных и людей. В 1970 г. закончил железнодорожное училище и некоторое время работал по специальности. Во время службы в армии вначале все было хорошо, потом заметно снизилось настроение, стал пить: после демобилизации дважды пытался поступить в институт, но ничего из этого не получилось, что привело его к мысли, что он неудачник. Ушел в горы и подолгу жил в пещерах. С 1974 по 1977 г. разъезжал по стране и работал в различных организациях, затем возвратился в совхоз к родителям.
С женщинами был сдержан и застенчив. С 1975 г. стали возникать зрительные представления различных обнаженных частей женского тела и внутренних органов, при этом испытывал половое возбуждение. Половая связь была в основном со случайными женщинами, заразился сифилисом, потом трихомонозом. По возвращении к родителям стал постоянно жить с некой Я., однако это сожительство было более чем странным: он ее бил, по его требованию она вступала в интимную связь со знакомыми. Вместе с тем Джумагалиев считал, что Я. неправильно ведет себя и постоянно наставлял ее. Постепенно у него появилось отвращение к половому акту, полностью удовлетворения он не получал, но тяга к женскому телу оставалась, усилился наплыв «просвечивающихся», часто отчлененных частей и органов женского тела, а также внутренностей. Обнаружив господство матриархата и «точно» оценив его опасность, решил, что на женщин нужно навести страх. Появилось желание пить их кровь, чтобы получить дар пророчества. Кроме того, он пришел к мысли, что, если поест женского мяса, то его влечение к женщинам уменьшится, а само убийство покажет, что это значит, когда охотник убивает животное. После каждого убийства с удовлетворением отмечал, что снизился разврат, женщины стали больше уважать мужчин, у них появился страх. Однажды во время полового акта со случайной женщиной душил ее, ударял кулаком в живот, щипал за груди и ноги, заявлял, что она выпила его кровь, при этом выглядел довольным, улыбался.
Психиатрам-экспертам рассказал, что к каждому убийству, к охоте на женщин готовился как к торжественному событию. У него возникло отвращение к мясу и обычным половым актам, была лишь страсть к расчлененному женскому телу и желание совершить половой акт в колотую рану на животе. В сохранившихся собственноручных записях Джумагалиева сказано, что съеденное человеческое мясо привело к усилению «самостоятельного хода мыслей». Он стал незаурядной личностью. Его вклад пойдет на благо общества и будет оценен в будущем, а чтобы лучше зафиксировать это, после всех убийств ему следовало бы уйти в горы и написать поучительный научный труд. С интересом ожидает своего расстрела, что бы «уловить импульс перехода от жизни к смерти и понять смысл жизни».
У Джумагалиева диагностирована шизофрения, и он признан невменяемым. Однако это не освобождает нас от необходимости ответить на архисложный вопрос: каков внутренний, личностный смысл совершенного Джумагалиевым, что толкало его на столь чудовищные поступки. Несомненно, его отличала жестокость, абсолютное бесчувствие к людям, некросадизм. Не вызывает сомнений также, что это глубоко отчужденная личность, практически полностью потерявшая связь с внешним миром, ненавидящая женшин, расцениваемых им как источник зла. Однако эти верные констатации, равно как и наличие шизофрении, не очень приближают нас к пониманию того, почему он убивал женщин и, главное, почему употреблял в пишу тела убитых. На эти вопросы можно найти ответы, если вспомнить, что такое каннибализм.
В настоящее время известно несколько видов каннибализма, есть и достаточно убедительные объяснения этого явления. Но не следует думать, что оно имеет отношение только к первобытным народам. Людоедство встречается, хотя и очень редко, среди вполне современных людей, живущих в цивилизованных странах. В этом убеждает, например, анализ уголовных дел о серийных сексуальных убийствах. Он позволяет сделать предположение, что, возможно, из общечеловеческой невспоминаемой памяти к виновным в таких действиях возвращается древнейший, дикий опыт.
В глубокой древности, на стадии перехода от животных к человеку, каннибализм вообще был распространенным явлением, и человеческое тело употреблялось в пищу наряду с животными и растениями. Это была наиболее дикая эра, когда человек еще не полностью выделил себя из животного мира и тем белее из числа себе подобных; по-видимому, она надолго сохранилась у наиболее архаичных племен.
Каннибальские действия Джумагалиева никак не могли быть продиктованы голодом либо стремлением утвердить себя в качестве сверхчеловека в чьих-то глазах или своих собственных. Он прибегал к людоедству для того, чтобы, по его же словам, таким способом приобрести определенные и очень нужные ему качества, т. е. следовал в этом за своими давно ушедшими предками. Думается, однако, что поведение данного людоеда мотивировало не только это, но его бессознательное стремление возвратиться в дикую древность. Вот почему он подолгу жил в пещерах, иными словами, практически вел такое же существование, как первые люди на земле. Сверхценное отношение к животным можно расценить как попытку возврата в животный мир, но на психологическом уровне. Есть основания предположить, что шизофрения стала тем механизмом, который способствовал созданию необходимых предпосылок для формирования и реализации всех названных тенденций.
Требует объяснения следующее немаловажное обстоятельство: почему Джумагалиев убивал женщин, а не мужчин или детей? Найти ответ на этот вопрос не так трудно: с женщинами он был сдержан и застенчив, т. е. скорее всего опасался отпора с их стороны, и поэтому они представлялись ему враждебной силой; сожительствовал лишь со случайными, легко доступными женщинами, следовательно, выбор сексуального партнера был для него совершенно не персонифицирован, что в конечном итоге тоже связано со страхом быть отвергнутым другими; от таких связей он заразился опасными венерическими заболеваниями; у него не сложились должные отношения с Я., с которой он более или менее долго сожительствовал. Толкая ее на интимные связи со своими знакомыми, Джумагалиев тем самым отталкивал ее от себя и одновременно себя же убеждал в опасности женщин, этих зловредных существ. Особенно показательно, что этому людоеду хотелось совершать половые акты в раны на животе и в действительности он совершил такое. Это тоже свидетельствует о том, что он отвергал женщин, представление о которых у него было сконцентрировано на половом органе. Он его как бы отбрасывает, не желает иметь с ним ничего общего.
Таким образом, ненависть к женщине и прежде всего действие коллективного бессознательного в виде возврата людоедства мощно стимулировали беспрецедентные поступки этого человека.
Мысль о том, что психические болезни как-то связаны с седой древностью, в психиатрии высказывалась неоднократно. Так, известный грузинский психиатр А. Д. Зурабашвили писал, что предметом палео- и археопсихопатологии должны быть не формы переживания, а уточнение и вскрытие психодинамических корней, связывающих известные нам отдельные болезненные отклонения с глубокой древностью. Теоретические искания в этом плане подтверждаются основными установками современной медицины и биологии, каждая отрасль которых обязана руководствоваться эволюционным принципом. А. Д. Зурабашвили присоединяется к мнению В. Ф. Поршнева, что палеонтологические раскопки в человеческом познании, т. е. сфера генетической психологии и генетической логики, — чрезвычайно перспективная научная отрасль.
Между тем А. Д. Зурабашвили отнюдь не ставит вопроса о том, могут ли отдельные психические болезни или какие-то их проявления быть результатом действия коллективной бессознательной памяти.
Сейчас есть возможность сформулировать весьма обоснованное предположение о возврате некоторых форм невспоминаемого человеческого опыта у психически больных. В самом общем виде можно сказать, что если современная культура наслаивается на прошлое и пронизывает его, уничтожая, ослабляя или приспосабливая к современным условиям, то и прошлое, в свою очередь, сопротивляется и оказывает давление наверх. Но это, конечно, общее положение, поскольку прошлый невспоминаемый исторический общечеловеческий опыт проявляет себя не только в психических болезных и нарушениях сексуального поведения, но и в тоталитарных режимах, и в антиобщественном (преступном) поведении, особенно в убийствах детей.
Если допустить архаичное происхождение некоторых нарушений психики, то можно предположить, что смыслом этих нарушений, абсолютно не охватываемых сознанием, есть возвращение человека к некоему доисторическому, точнее, доцивилизованному состоянию. Но я подчеркиваю, что речь идет лишь о некоторых нарушениях психической деятельности и, следовательно, только о некоторых попытках возврата к доцивилизованному состоянию. Не исключено, что в отдельных случаях желание ухода в глубокую древность представляет собой реакцию страха на актуальную ситуацию на свою несостоятельность в этой жизни и форму дереализации. Происходит противопоставление онтогонического филогенетическому. Это способ избегания небытия путем избегания бытия, но здесь выигрыш может быть сомнительным, поскольку прошлое способно стать актуальным бытием. «Я», сориентированное на бездонное прошлое, становится полностью нереальным, расщепленным и мертвым. Оно уже не способно обеспечивать и поддерживать непрочное ощущение своего присутствия в этом мире и своей индивидуальности. Чем больше угрожает нынешний мир человеку, тем основательнее уходит он от него, но, конечно, угроза никак не опредмечена — это диффузно ощущаемая на организмическом уровне опасность.
Чем дальше идет человек к своим истокам, тем меньше он становится личностью. Наконец, она исчезает, как в случаях, описанных Ю. К. Чибисовым. Человек при синдроме «одичания» движется не к глубинам собственной психики, а к началам того пути, по которому пошло человечество.
Глава 3
Убийства детей
3.1. Детей убивали всегда
Жестокое обращение с детьми вплоть до их убийства можно с полным основанием назвать самым тяжким грехом не только потому, что они совсем беззащитны и целиком находятся во власти взрослых, но и потому, что такие посягательства на них противоречат наиболее глубинному смыслу человеческого существования. Действительно, если люди будут жестоко относиться к детям и даже убивать их, то общество рискует погубить собственное будущее, сделать бессмысленным свой труд и творчество. Понятно, что такое отношение к детям безнравственно, но оно к тому же формирует абсолютно безнравственные личности.
Что же нужно понимать под жестоким обращением с детьми? По-видимому, это не просто пренебрежение своими родительскими обязанностями, невнимание, эмоциональная холодность или даже грубость по отношению к ним. Жесткое обращение — это умышленное применение физического или (и) психического насилия в виде убийства, нанесения телесных повреждений или побоев, издевательства, унижения человеческого достоинства, покушения на сексуальную неприкосновенность детей в возрасте до 14–16 лет.
В данной главе будут рассмотрены убийства детей.
Наш век дает потрясающие примеры жесточайшего отношения к детям — от убийства детей последнего русского царя, от гибели детей в немецко-фашистских лагерях уничтожения, во время бомбардировок, обстрелов и в кровавых межнациональных конфликтах до «бытовых» убийств детей, сексуального насилия над ними, их смерти от голода. История со всей убедительностью доказывает, что соображения, о гуманном отношении к ребенку никогда не останавливали ни убийц, ни грязных растлителей и насильников, религиозных фанатиков, ни преступных правителей.
Поделиться книгой: