Помоги проекту - поделись книгой:
— В сердце у себя, памятью, — подсказала знахарка. — А лучше всего помощью несчастным. Как тебе, так и ты…
Для Флегонта снова началось великое пешее хождение, трудные поиски еды, ночлега, голод, холод, опасные встречи и неутихающая тревога: вот узнают, задержат, отправят обратно, наденут кандалы, не дадут повидаться с родителями, рассчитаться с братом-предателем.
Через два года после побега с каторги кузнец Флегонт стукнулся в родительский дом. Ворота открыла мать, отец был уже так слаб, что не вставал с постели. Да и мать жила только молитвой: «Господи боже, придержи смертушку, дай мне повидаться в сей жизни с несчастным сыночком!»
— Здравствуй, мамаша! — сказал кузнец, не входя во двор. Он привык за время скитаний остерегаться во всем.
— Флегонтик… сыночек?! — выдохнула старушка, и веря и не веря. Он был до неузнаваемости не похож на себя прежнего. Худой-худой, точно одни оглоданные кости, оборванный до того, что в дырья глядело голое тело, и такой седоволосый, будто сильно намыленный.
Она схватила его за рукав, потянула во двор, в дом, подвела к постели умирающего отца. Все прижались друг к другу головами и долго сидели так в полном молчании.
Потом мать спохватилась: «Устал ведь, голоден!» — и зашмурыгала по дому, собирая на стол. И вдруг встревожилась:
— Ты, сыночек, как? По чистой али?.. — И смолкла.
— Убёгом, — договорил он за нее.
Тогда она собрала на стол в клети без окон на улицу. Он поел по-человечески за столом, помылся в бане, переоделся в чистое, выспался на постели. Мать весь день поглядывала в улицу, не идут ли за ним ахиды-архангелы. Вечером она сказала ему:
— А тебя ищут здесь, спрашивали. Говорят, ты сделал ишшо што-то несусветное. Ежели поймают, сидеть тебе всю жизнь, до смертушки. Всяк тебя может убить, и за это ему ничего не будет, только награда. Закон отказуется охранять тебя. Ты теперь вроде волка. Что же ты сделал, сынок?
— Ничего, только убежал.
— Больно уж хробостко судят за это.
— Да, хробостко. Напрасно родила меня, мамаша.
— Ты хоть остерегайся, не зовись своим именем, а как-нибудь по-иному. Без имени, по одному лицу, теперь никто не узнает тебя.
— Стараюсь остерегаться. А где мой старший братец?
— Не заходит к нам. Слышно, в тайге золотарит.
Через день Флегонт ушел из родных мест, где еще помнили его, и поселился на Северном Урале, в безлюдной долине Кучума. За ним волочилась тревожная людская молва: появился еще какой-то… худущий, долгущий, седущий, истый белоголовый дьявол. Эта молва добежала до Флегонта-старшего. Он заподозрил в неизвестном своего брата-кузнеца и сообщил об этом начальству. Стражники, урядники и всякие прислужники царской полиции широко раструбили, что кузнец Флегонт находится вне закона, осужден на вечную каторгу, честь и награда тому, кто поможет схватить его.
Стал Флегонт ниже дворового пса, которого нельзя убивать без воли хозяина. Стал ниже дикого зверя. Для зверя есть заповедные места, где нельзя бить, а Флегонта можно убить где угодно, для него нет заповедных мест. В году есть дни, когда нельзя стрелять зверя и птицу, они могут спокойно устраивать свое гнездо и выводить детенышей, не опасаясь предательской пули, а у Флегонта нет таких дней, его всегда может сразить пуля.
Низведенный ниже зверя, он сделал хижину в потайном месте и, как хитрый лис, прорыл из нее несколько выходов. Ружье и пули были всегда с ним. Днем, когда рубил деревья и громоздил возле хижины на дрова, когда носил камни и загораживал вход к ней, они были с ним. Во время варки обеда он держал в одной руке ружье, ночью, во время сна, оно лежало рядом с ним, как малое дитя, и он часто обнимал его, думая, что обнимает близкого человека. Во время рыбной ловли на Кучумовом озере не снимал с плеч своего огнестрельного друга.
Флегонт решил, что Кучумова долина принадлежит ему. Он властелин ее лесов, вод, рыб, зверя и птицы, властелин ее воздуха и камней. Если ему недоступен прочий мир, то для мира недоступна его долина. Если он в мире зверь, которого можно травить собаками, то всякий пришедший в Кучумову долину тоже зверь, которого Флегонт может загнать и убить. Может и помиловать — это как ему вздумается.
Он живет один. У него нет друзей, для него все на подозрении. От всякого он ждет предательства, ждет, что рука любого человека может протянуться за его жизнью, за его годами, которых у него не так много. Ему нет и тридцати лет, а он сед, как патриарх. Страдания глубоко вспахали его лицо и сдвинули брови. Он редко видит человека. Иногда вогул-охотник забежит в Кучумову долину. Флегонт встречает его с ружьем и кричит:
— Эй! Брось ружье и подними руки к небу!
Вогул обычно кличет свою лайку и уходит прочь от Кучумовой долины, где поселился человек-дьявол с белой головой.
Два раза в год заезжает к Флегонту вогул-торговец, привозит ему порох и пули, увозит меха и рыбу.
3. ЮШКА СОЛОВЕЙ
Его привела в Гостеприимный стан овдовевшая мать-крестьянка из далекой деревни. Сперва по младости лет он учился три зимы, потом был коногоном — управлял лошадью, которая на двухколесной таратайке возила золотоносный песок из шахты на промывку. А подрос немного, поставили к золотопромывательному аппарату — вашгерду. А еще подрос, спустили в шахту добывать породу. Таков удел почти всех батраков-золотоискателей, работающих на казенных и купеческих приисках Урала.
Вырос Юшка молодцом из молодцов: строен, складен, ловок, удалые глаза, раскатистый, зычный голос, за который дали ему прозвище Соловей, рыжие буйные волосы под стать приисковым пескам и глинам; самый большой мастак откалывать трепака. Бывало, всю ночь, до утра, гремит каблуками по каменной земле у приискательского костра. Гармонисты устанут, а он свистит, гикает:
— Дорогу! Сторонись! Юшка Соловей пляшет! Кто Юшка Соловей? Голытьба, золотая голытьба! Самая чистейшая, хрустальная голытьба!
И верно, всего богатства имел он только одну праздничную смену: красную рубаху, черные плисовые шаровары и хромовые сапоги. Сумел завести Юшка лишь одну малую роскошь — подбил сапоги серебряными подковками, на каждый каблук истратил по три серебряных рубля и во время пляски усиленно сверкал этими подковами. Вокруг Юшки всегда была разудалая приисковая компания, круг «золотой, чистейшей» голытьбы. Напиваясь иногда пьяным, Юшка требовал:
— Гармонь, шире круг! Веселись, Юшка! Веселись, голытьба! Душу бы я отдал за золотую…
— Ну, отдай! Давно это слышим, — гудела голытьба.
— Отдал бы, да не знаю, как.
— Эге… Вот то-то и оно…
Пришел девятьсот пятый год, рванул ветер революции, высоко поднялись волны народного гнева, мести, бунта. Самые молчаливые заговорили смело, самые робкие схватились за топоры и дубины.
В промышленных центрах России — Петербурге, Москве, Иваново-Вознесенске, заводском Урале — начались рабочие стачки, забастовки, демонстрации с революционными лозунгами: «Долой самодержавие!» Весной 1905 года на уральском Алапаевском заводе была сделана первая попытка создания Советов рабочих депутатов. Вскоре был создан первый общегородской Совет в Иваново-Вознесенске. Затем Советы возникли в Петербурге, Москве и еще многих городах.
Царское правительство для борьбы с революционными рабочими во многих промышленных местах ввело военное положение, поставило войска. Забастовки, демонстрации жестоко подавлялись. Участников избивали нагайками, топтали лошадьми, бросали в тюрьмы, гнали в ссылку.
По всей стране распевалась рабочая песенка «Нагаечка»:
Юшка Соловей надел за плечи ружье, в карман револьвер, за голенище нож, к поясу сумку патронов, на конном приисковом дворе взял самолучшего коня и ускакал в горы.
В первый же день видели его на прииске Озерный — промчался рыжим дьяволом. На прииске Артельном остановился перед конторой, где толпились искатели за получкой, и кричал:
— Бросай лопату и вашгерд, бери дубину! На царя! На бар! На заводчиков! На купцов! На тюремщиков и палачей!
Появились царские каратели — стражники, казаки, — хотели поймать Юшку. Он ускакал на своем бешеном коне. Каратели стреляли ему вслед, целились в лохматую рыжую голову, но голова скрылась, и в тот же день ее видели на прииске Варваринском.
На камнях у дорог, на шиханах близ горных троп появились надписи:
«Собирайся, голытьба, и поднимай дубину.
На медвежьей тропе нашли застреленного карателя, а рядом на камне надпись:
«Хоронить не мое дело.
На берегу Изумрудного озера оказался стражник, привязанный к сосне, и на лбу у него бумажка:
«Отвязывать запрещаю.
Зашумела народная молва про Юшку, как шумят в ветер горные сосны. Нашлись еще смельчаки, которые засели по горам и лесам выслеживать заводчиков, чиновников, стражников. Каратели забросили охоту на лосей и горных козлов, стали охотиться только за мятежниками, а Юшку Соловья искали с таким же терпением и упорством, как ищут дорогого бобра.
Не раз видели они Юшку на горных тропах. Скользили у них кони, пятились, а Юшкин бешеный мчал его вихрем. Стреляли в него, а Юшка махал им своей бараньей шапкой:
— До свидания. Завтра увидимся!
Приходило завтра, искали снова Юшку, вечером возвращались усталые и злые, а их уже ждала записка:
«Видел вас у Старик-камня.
— Кто принес записку? — кричали каратели.
— Мальчишка, заводской голодранец.
— Подать сюда мальчишку!
Приводили мальчишку, а он знал только одно — что поймала его на заводской улице чужая тетка и велела передать записку в полицию.
— Где тетка?
— В лес ушла.
Не давался Юшка, как хитрый зверь. Устали каратели, сбились со следов, и начальство объявило, что выдаст награду всякому, кто поможет поймать Юшку.
В один летний день рыбак Ивашка сидел на берегу Изумрудного озера рядом со своей землянкой и чинил сеть. По берегу росла высокая, густая трава. В своем неудержимом стремлении занять все земное пространство она обратила Ивашкину землянку в подобие зеленого травянистого холма.
Из-за этого холма вдруг показался незнакомец, остановился перед Ивашкой и сказал:
— Здорово, голытьба! Как поживаешь?
— Помаленьку. Ино рыбку ловлю, ино грибки ломаю, ино странников привечаю, былки и выдумки слушаю.
— Богат рыбой?
— Нет. Я не любитель забижать ее шибко.
— А ну, покажи всю!
Старенький, низенький, сухонький, лысый, но сильно бородатый Ивашка трусливой мышью юркнул в землянку и вынес оттуда ведерко с рыбой.
— Вся, ей-богу, вся! — поклялся он и стал просить: — Не губи мою душу! — Он принял незнакомца за карателя, какими в то время были переполнены все заводы и прииски Урала. — Хоть я человек махонький, тише воды и ниже травы, а умереть хочу своей смертью.
— Не трусь, голытьба! Я Юшка Соловей. Мне не надобны ни жизнь твоя, ни душа. Заводи-ка свой шитик, захвати ведерко с рыбой и вези меня в завод.
На берегу Изумрудного озера были чугунолитейный завод и железный рудник.
— Зачем туда? — спросил Ивашка.
— Сегодня позволь мне продать твою рыбу.
— Ты с ума сошел! Схватят, там теперь казачья сотня!
— Знаю. А ты вези и помалкивай. Готовься, я сейчас буду.
Юшка заполз в землянку и вышел оттуда другим человеком. У него были черные волосы и черная борода.
— Узнаешь? — спросил он.
— Не ездил бы, схватить могут.
— Не каркай, старина! Юшка знает, что делает.
Перевез Ивашка мятежника, отдал ему ведро с рыбой, а сам спрятал лодку в кустах и стал ждать.
В заводе был праздничный базар, улицы гудели народом, каратели шныряли в толпе, заглядывали в лица.
«Оделим сперва рыбкой постоянных покупателей, а остатки на базар», — решил Юшка и пошел к управляющему заводом, где продал пять фунтов свежинки. Затем к попу, от него к судье.
Вышла к нему дочь судьи Ирина и сказала:
— Мы всегда у Ивашки берем, сегодня он что-то не приехал.
— И не приедет, я вместо него.
— Тогда возьму.
— Я и рыбку приготовил лучшую, специально для вас.
Дочь судьи взяла рыбу, а Юшка сказал ей:
— Очисти ее сама, никому не давай.
— Почему?
— Так уж… Никому чтобы…
— Я ничего не понимаю, — пролепетала девушка.
— Потом понятно будет.
Юшка засмеялся. Тут с дочерью судьи случилось совсем несообразное: она вдруг побледнела, потом схватила мятежника за руку, припала к его уху и прошептала:
— Уходи скорей!
Юшка засмеялся громче, а девушка побежала в дом, с крыльца крикнула Юшке:
— Здесь живет судья! Да, да, судья!
Поделиться книгой: