На Великой лётной тропе

А я вовсе не хотел обижать ее. Затихли голоса и колокольчики, ушли все. После я корову нашел, вывел ее на хожалую тропу и привязал к березе недалеко от жи́ла[1].

— Дяденька, пусти меня сичас!

— Нет, нет, видишь — солнце совсем к горе припало. Куда тебе? Ждет, што ли, тебя кто?

— Тятька с мамкой.

— Искать будут?

— Как ишшо будут-то!..

— Мамка плакать будет?

— Сильно будет плакать.

— Один ты у них?

— Не один, а плакать будет.

Ночевал Флегонт у старичка, в маленькой бревенчатой избенке, на постели из звериных шкур. Всю ночь просидел старик над парнем, глядел ему в лицо и радовался, что человек с ним. Утром Флегонт снова стал проситься домой.

— Побудь денек, у матери есть и кроме тебя, а у меня никого, — сказал старичок.

Так и не пустил парня, взял с собой на охоту, потом к озеру, ловить рыбу, и на следующий день не пустил, не вывел на тропу.

— Я один пойду, — решился Флегонт.

— Иди, держать силой я не волен.

Пошел Флегонт один, а старик за ним.

— Зачем ты идешь за мной? — спрашивает парень.

— Наглядеться на тебя хочу: может, еще год, а то и больше не увижу человека.

— Ну, иди, — пожалел Флегонт старика.

Пробродил парень весь день и не нашел тропы. Одна дичь и бурелом. Огляделся, не идет ли старичок, а старичка нет. Страшно тут стало Флегонту, лег он на камни и заплакал. Плачет, бьется головой, а старичок подходит к нему и говорит:

— Глупый, чего плачешь, рази думал, что я брошу тебя? Вставай, пойдем ко мне!

Увел парня в свою избенку, угощал его жареной птицей, рыбой и говорил:

— Прости меня, не сердись. Трудно мне отпустить тебя.

Продержал старичок Флегонта все лето, а при первых заморозках сделал ему из звериного меха шубейку, бродни, шапку и с первым снегом вывел на тропу.

— Теперь домой, зиму невтерпеж тебе будет у меня. Летом приходи, заплутайся в лесу, покричи — я явлюсь.

Довел старичок парня почти до самого Гостеприимного стана, до хорошей дороги, и сказал:

— Дальше иди один. Скоро увидишь Гостеприимный стан. Мне дальше нельзя. Я должон в лес.

— А спросят, у кого я жил, как назвать тебя?

— Скажи — у дяденьки-лесовика, имя-то свое и сам я не упамятовал.

Простились.

— Летом приходи, дожидаться буду, — напомнил еще раз старичок.

Версты через две показался Гостеприимный стан, нашел Флегонт свой дом и постучался.

— Вот дела-то каковы. А мы тебя живым не считали, народили здесь другого и назвали Флегонтом, — сказал отец.

— Не живать парню! Нечистая сила раз уж облюбовала его, не живать, уйдет он в лес, — заголосила мать.

— Баба, не городи дуростей. Какая тут нечистая! С бродяжкой парень жил, с беглецом. Натворил тот старикан делов каких-нибудь, нельзя ему на люд показаться, вот и прячется. Мало ли в наших лесах таких обитает.

— Напрасно, выходит, мы другого Флегошку родили.

— Рожен — не исправишь.

Так и остался другой Флегошка жить, как ошибка, которую невозможно исправить. Единственно, что сделали отец, мать и соседи, — это стали звать первого старшим, большим, старшаком, а второго — младшим, меньшим, меньшаком.

Жили, росли оба Флегонта. Меньшак полюбил кузню, привыкал заменять тятьку-кузнеца, в свободное время бегал в лес по малину и грибы, удил в Болтунке рыбешку (крупная не водилась). Старшак поступил на прииск, взял лом, лопату и спустился в шурф забойщиком. Иногда он вспоминал, как жил у дедушки лесовика, и прибавлял к этому:

— Он звал меня к себе, небось ждет. Он сильно любил меня, до слез.

— Пойдешь — теперь не узнает. Може, и нет его в том лесу: умер либо пойман, — толковали родители.

— Не, не пойду.

Долго не собирался уходить, а все-таки ушел, сманила его шальная артель, которая проведала в тайге богатую золотую россыпь и сбежала с казенной работы в Гостеприимном стане на вольную, хищничать.

Лет через десять Флегонт-старший вернулся в Гостеприимный стан; прямо с дороги, не заходя в родительский дом, сел в кабаке, поставил в угол лопату, топор, ружье и заорал:

— Водки! Выкатывай бочонок!

Зазвенели стаканы и бутылки от флегонтова крика. Ударил он кулаком в край стола, и отлетел край.

— Чего гнилые столы держишь, подай новый! — Двинул ногой стол, и полетел стол в угол.

Притащил кабатчик стол покрепче. Хватил его Флегонт кулаком, и треснула пополам крышка, хватил другой раз — отвалилась.

— Подавай ишшо! — потребовал Флегонт.

Притащил кабатчик стол на чугунных ножках, с каменной крышкой.

— Попробуй этот, крепче во всем прииске нет. Расшибешь — придется на полу пить.

— Случалось, расшибали. — Хватил Флегонт кулачищем, и кувыркнулся стол, загремел. — Так его, к чертям, волоки новый!

— Не торопись, голубчик, живехонек стол-то, — к Флегонту подскочил хозяин. — Да, да, живехонек.

— Ну-ко, вдарь ишшо! — подстрекала приисковая толпа, обступившая кольцом ярого приискателя, который громил столы.

Поставил Флегонт стол, снова размахнулся кулаком, как молотом и дербалызнул. Загудел стол колоколом, полетел на пол, посшибал несколько стульев.

— Ну, кажись, отделался! — вздохнул Флегонт.

— Живехонек, живехонек, бей ишшо!

— Бей сам! — отказался Флегонт. — Кулаки мне пригодятся черепа шибать… Хозяин, кто делал эту крепость?

— Кузнец Флегонт.

— Флегонт? Какой?

— Есть у нас, звали его младшим, когда старшой брат, тоже Флегонт, жив был, теперича просто Флегонтом зовут.

— Придется опять звать младшим.

— Отча так?

— Я Флегонт-старший.

— Ах, ягушкина мать, я и не признал.

— Пошли-ка за кузнецом, гляну я.

Пустилась ватага приисковых мальчишек к кузнице.

— Флегонт, иди в кабак!

— Какого мне лешего в кабаке делать?! Берегись, убью!

Выхватил кузнец из горна раскаленную полосу и ударил по ней молотом. Искры, как вихрь снега, заполнили кузницу.

— Приискатель один зовет тебя, — тянули кузнеца ребята.

— Пусть идет ко мне.

— И хозяин тоже зовет.

— К черту всех хозяев! Пошли в угол! — Полоса опять брызнула дождем искр.

— Стол хотят заказать.

— Давно ли я ему стол делал, другого не буду.

— Разбили его.

— Кого?

— Стол твой.

— Стол мой разбили?! — рявкнул кузнец. — Кто?!

— Приискатель тот, кулаком.

— Заткни глотку. Никому не разбить его, окромя меня, на нашем стану нет такого человека.

— Приискатель не с нашего стану, чужой.

— Сичас иду.

Кузнец бросил в горн железо, которое ковал, взметнул на плечо молот и пошел в кабак.

Флегонт-младший знал, что во всем Гостеприимном стане нет человека сильней его, ни один не устоит противу его кулака. И тут вдруг объявился такой, который бьет его столы, может, и самого Флегонта побьет…

— Поглядим, что за ферт объявился, — ворчал кузнец.

Вошел он в кабак и остановился у двери. Флегонт-старший поднялся и встал против него.

Оба рослые, плечистые, большеголовые, с упрямым складом костистых загорелых лиц, оба темноволосые, густобровые и до того похожие, что с первого взгляда ясно — кровные братья. Лишь одна разница — кузнец моложе, без бороды еще, и острижен короче приискателя, щеголявшего своей бородой и гривой.

— Здорово, кузнечонок! — Приискатель протянул руку. — Стало, ты братан мой.

— Выходит так, только уже не кузнечонок, а полный кузнец. — Тоже протянул руку и постарался так пожать, что старшак поморщился от боли. — Ты звал меня? Чего надо?

— Поглядеть захотел, кто это столы такие гнет, что разбить я не могу.

— Любопытства ради? — усмехнулся кузнец. — Где-ко стол? Этот? Подержи молот. — Кузнец подал молот приискателю, размахнулся кулаком и разбил надвое крышку стола. — Получай!

— Здорово! — загудела толпа. — Ай да Флегонт!

— Флегонт-младший! — крикнул приискатель.

— С каких это радостей перевел меня в младший разряд? — спросил кузнец.

— Я старшой от матери.

— А по силе мне старши́м пристало быть.

— Смеешься, щенок, — обиделся приискатель.