Миф о правах человека

Но если, с другой стороны, добро и зло существуют независимо от Бога (как утверждал Платон), тогда добро и зло существовали бы даже без Бога. Значит, Он не создаёт моральный закон, Он раскрывает его. Он не всемогущ, если у Него нет возможности изменить своё мнение. Вы не можете сказать, что Бог хороший, если у вас нет определённого критерия того, что хорошо. Но если этот критерий у вас есть, вам не нужно, чтобы Он рассказывал вам, что хорошо. Его одобрение ничего не добавляет, и его неодобрение ничего не убавляет.

Современный подход к правам человека состоит в том, чтобы обосновать их в человеческой природе. Это оборачивается проблемой Бога, потому что вам не нужно верить в Бога, чтобы верить в человеческую природу. Но если вы верите в Бога, то моральный закон – это то, что Бог создал косвенно, создавая человеческую природу. Возможно, это католическая доктрина. Так или иначе, этот путь из огня да в полымя. Человеческая природа почти так же таинственна как Бог.

Проблема здесь в том, что никто, даже Ноам Хомский,134 не знает, что такое человеческая природа. И никто не знает, как узнать, что это такое. Сторонникам прав человека приходится настаивать на том, что природа человека везде одинакова. Если это не так, то вы не сможете вывести универсальные права от конкретных людей в определённых обществах в определённую эпоху. Даже Руссо сомневался, что возможно отделить изначально присущее человеческой природе от искусственного.135 На самом деле это и невозможно. «Никакая доктрина о человеческой природе ещё не указала свою независимость от социального порядка, в котором она появилась».136 Но даже если это возможно, как говорит антрополог Клиффорд Гирц, остаётся вопрос, следует ли рассматривать такие универсальные данные как центральные элементы в определении человека: является ли такой примитивный взгляд на человечество тем, к чему мы в конце концов стремимся?137 Является ли сущность человека тем, что в нём есть самое хорошее, что для него важно, то, чем он уникален, или то, чем он схож с остальными? Есть ли основания полагать, что всё это одно и то же?

Существует долгая история определения понятия уникального человека. Она была столь неудачной, что стала попросту смешной. Человек, как было сказано, является уникальным пользователем средств труда. Использование этих средств настолько распространено среди других животных, что это следует отбросить.138 Хорошо, может, тогда животные могут использовать эти инструменты, только когда они их находят, но они не могут изобрести эти инструменты как homo faber (человек производящий)? Что поделать, но некоторые животные делают инструменты. Фридрих Энгельс считал, что труд – это то, что превратило обезьян в людей: «коротко говоря, животное только пользуется внешней природой и производит в ней изменения просто в силу своего присутствия; человек же вносимыми им изменениями заставляет её служить своим целям, господствует над ней. И это является последним существенным отличием человека от остальных животных, и этим отличием человек опять-таки обязан труду».139 Ну, это проводит границу, как обычно, не в том месте, потому что группы охотников-собирателей часто используют внешнюю природу, не изменяя её. В этом отношении мы должны следовать их примеру. Есть такая большая проблема: «недавние работы с некоторыми человекообразными приматами размыли некоторые человеческие-нечеловеческие различия».140 Никакие недавние работы и никакие давние работы никогда не подтверждали каких-либо человеческих-нечеловеческих различий.

Язык, по словам Ноама Хомского и многих других, присущ только человеку. Что поделать, но немало высших приматов – в том числе по имени Ним Химский – обучались амслену, американскому жестовому языку. Посредством него они общаются не только с людьми, но и друг с другом. Придумали ли они язык? Не то, чтобы мы это знали. Но кто знает, смогут ли они это сделать, если останутся без людей на миллион лет? Насколько я знаю, ни один современный человек не изобрёл естественный язык. Коко, Ним Химский, Ноам Хомский и я говорим по-английски, и нам всем пришлось его изучить. Никто из нас его не придумал. Меня могут обвинить в некоторой изобретательности при использовании языка. Хомского никто в этом не обвинит.

Когнитивные психологи – ни один из которых фактически не изучал поведение животных – выдумывали одну отличительную (и, предположительно, определяющую) человеческую характеристику за другой, и каждый раз, когда кто-то из них оказывался опровергнут, они вытаскивали наружу другую. Всё поведение животных нельзя, как они обычно заявляли (в бытность свою бихевиористами), объяснить как условные рефлексы. Животные не предчувствуют будущего, утверждают они. Некоторые из них предчувствуют.141 Итолог приматов Франс де Вааль называет эти увиливания учёных «потерей верных ориентиров».

Черты, которые якобы определяют нас как людей, всегда – если не брать в расчёт ироничных или сатирических авторов – прекрасны и благородны. Но не существует причин, по которым человеческая сущность, если таковая имеет место, должна являться чем-то, чем можно гордиться. Если люди – единственные животные, способные лгать, как предположил Эдмунд Лич, или создавать частную собственность, как предположил Пол Элмор Мор,142 то было бы лучше, если мы не были такими особенными. Но мы не заслуживаем даже этих сомнительных похвал. Шимпанзе способны к обману.143

Традиционно великими поборниками человеческой уникальности были христиане. Человек уникален благодаря первородному греху. Современные дельцы от прав человека никогда об этом не упоминают, даже католики. Более того, для христиан человеческая природа одновременно божественная и животная – то есть выше человеческой и ниже человеческой. Согласно Паскалю, «из чего явствует, что человек благодатью делается как бы подобен Богу и сопричастен божественному Его естеству, а без благодати становится подобен диким животным».144 Могут ли существовать специфические грехи, определённо являющиеся антропоцентричными, вроде таких гей-грехов как минет, лесбийская любовь и взаимная мастурбация? Опять же, что поделать, эти перверсии популярны среди бонобо, вида обезьян, которые близко родственны людям.145 Некоторые биологи утверждают, что женский оргазм уникален для людей. Однако у самок бесхвостых обезьян и шимпанзе (у тех есть клитор) бывают оргазмы.146 Человек не является даже единственным приматом, который курит траву или забивает косяк.147

Я ещё раз процитирую великого человека, Ноама Хомского.148 В разное время Хомский писал, что мы не знаем, что такое человеческая природа, но мы должны «установить», что это такое, дабы использовать эти знания в политике левого толка.149 «Установить» означает выдумать что-нибудь по своему вкусу и притвориться, что это правда. Так говорил Хомский:

«Основой каких угодно взглядов является определённая концепция человеческой природы, – поучает он нас, – хотя придерживающийся этих взглядов человек может не сознавать или не суметь её выразить». Звучит высокомерно. Хомский, видимо, верит, как верил Ленин, в то, что сознательность следует довести до несознательных безмолвствующих масс с помощью сознательных, чётко выражающих свои мысли марксистских интеллектуалов, вроде Ленина и Хомского. Но, продолжает Хомский, «по крайней мере, это утверждение верно относительно тех людей, которые считают себя носителями определённой морали, а не монстрами».150 Опять он за своё. Если вы не верите в постоянную, врождённую человеческую природу, из которой можно вывести права человека, то вы моральный монстр, и вам следует иметь совесть и заткнуться. Но нельзя ожидать наличия совести у моральных монстров вроде меня.

Человеческая природа является исторически обусловленной, зависящей от обстоятельств.151 Разве не должны мы сталкиваться с опасностью того, что у разных типов людей разные человеческие сущности, и поэтому права человека для них различны, если эти права у них вообще есть? По словам феминистки Люс Иригарей, «нормальное существует, по крайней мере, в двух видах: мужском и женском».152 Если это так, то идея всеобщих прав отправляется ко всем чертям. Мужчины и женщины должны иметь разные или, по крайней мере, слегка отличающиеся права. Это сделало бы невозможным сосуществование мужчин и женщин в одном обществе. Идея о том, что есть «естественные виды» чего-либо, есть, как продемонстрировал У. В. Куайн, примитивный, донаучный предрассудок:

В целом, мы можем считать это весьма особым признаком зрелости отрасли науки, что ей больше не нужно минимальное понятие сходства и подобия. Это тот заключительный этап, когда животные рудименты полностью включены в теорию. В этом пути развития понятия сходства, начиная с его начальной фазы, развиваясь на протяжении многих лет в свете накопленного опыта, переходя от интуитивной фазы к теоретическому подобию, а затем полному исчезновению, мы достигли той парадигмы, что иррациональность эволюционировала в науку.153

«Это не может быть случайностью или незрелостью, что наука до сих пор обходилась без последовательных, единообразных определений естественных видов».154

Психолог по имени Кэрол Гиллиган изучила, что мужчины и женщины думают о нравственности.155 Она приходит к выводу, что мужчины склонны думать о нравственности как о правах против других людей. Женщины склонны думать о нравственности как о заботе о других людях. Таким образом, могут существовать важные различия между подходами мужчин и женщин к правам и морали. Сама концепция прав может быть гендерно-дифференцированной.

Я не верю в эту теорию гендерно-дуальной теории человеческой природы. Если бы это было так, то теперь нам нужно было бы идентифицировать две природы человека. Нам ещё предстоит идентифицировать хотя бы одну. Но я разделяю скептицизм феминисток насчёт обобщённой, неразличимой к полу человеческой природы. Они совершенно правы, когда говорят, что декларации прав человека – это в действительности декларации прав мужчин.

Мне кажется, что если права человека основаны на человеческой природе, они должны быть индивидуализированы. У всех должны быть свои особые права, потому что все уникальны. Каждый должен жить в своём собственном храме.156 И тогда все люди могут быть одновременно индивидуальными и универсальными.157 Здесь я процитирую Макса Штирнера: «„Человек“ как понятие или атрибут не исчерпывает вас, потому что в этом подразумевается: что есть человек и чем человек является, а так как это поддаётся определению, то вы полностью остаётесь в бездействии». Для Штирнера абстрактного человека не существует. Как он выразился: «Являетесь ли вы понятием?»158

Я говорил, что вы не можете воспринимать нравственные истины посредством пяти чувств. Признавая это, некоторые философы морали утверждают, что вы можете воспринимать нравственные истины шестым чувством: «нравственным чувством».159 Для этого есть современное слово – «интуитивизм». Загадочный третий глаз. Так же как существует обоняние, существует и нравственное чувство. Адам Смит верил в это. Удивительно, но анархистский мудрец Кропоткин с ним прямо соглашался.160 С ними за компанию и Ноам Хомский, на неверный шаг которого всегда можно рассчитывать. Подобно Человеку-пауку, у него возникают покалывающие ощущения, когда рядом таится зло. Современные философы с этим особо не церемонились.161

Рене Декарт разместил душу в шишковидной железе, потому что считал, что она не служит никакой другой цели, но ведь каждый орган должен служить цели. В реальности же она выполняет функцию. Она вырабатывает мелатонин, который регулирует наши циклы сна. Возможно, там находится и нравственное чувство.162 Мы знаем, что нравственное чувство не содержится в аппендиксе или гландах, которые никакой цели не служат. Когда они удаляются, нравственные взгляды пациента остаются неизменными.

Права человека, как говорят, являются правами, которые принадлежат людям только потому, что они являются людьми. Это нельзя воспринимать всерьёз. Быть человеком только и значит – быть человеком, но это не предусматривает или не подразумевает, что люди имеют права. Есть ли у тараканов права тараканов, которые принадлежат тараканам только потому, что они тараканы? Надеюсь, что нет. Я ненавижу тараканов. Я не уважаю их права. А как насчёт бедного Грегора Замзы? Сказать, что права человека – это человеческие права, значит не сказать ничего. В этом нет ничего такого, что показывает, будто права человека реальнее прав тараканов. У нас нет особого довода считаться центром Вселенной.163

Права человека также считаются изначально присущими. Об этом говорят все со времён Декларации независимости США и французской Декларации прав человека и гражданина. Все говорят, что все люди рождаются с этими неотъемлемыми правами. Но никто не доказал, что люди рождаются с правами человека подобно тому, как люди рождаются с глазами и ушами. Люди всегда знали о своих глазах и ушах. До недавнего времени они ничего не знали о правах человека. Некоторые люди до сих пор не слышали о своих правах человека. А некоторые люди, типа меня, которые слышали о правах человека, в них не верят.

В XVIII веке французские philosophes объявили о существовании различных естественных прав. Они говорили, что эти права «записаны в человеческом сердце». Среди этих мыслителей были Дени Дидро и различные ораторы Французской ассамблеи в 1789 году. Это привело прямиком к Декларации прав человека и гражданина, которая является предшественницей всех современных заявлений о правах человека. Но ни один кардиолог никогда не находил естественных прав, вписанных в любое человеческое сердце. Если бы это случилось, то человеку потребовалось бы право на коронарное шунтирование. По словам католического богослова Жака Маритена, « [естественные права] написаны, как говорят, в сердцах людей. Да, но в скрытых глубинах, скрытых от нас, как наше собственное сердце».164

В 1776 году Декларация Независимости США объявила, что существуют «самоочевидные» права на «жизнь, свободу и стремление к счастью». Но самоочевидное является очень слабым основанием для чего-либо. Если права самоочевидны, то всем о них будет известно. Все люди всегда бы знали о них. Но все о них не знают. Если позволите, я процитирую современного философа этики Джереми Уолдрона: «В профессиональных кругах сейчас никто не верит в то, что истины, которыми мы руководствуемся, „самоочевидны“ или что, если два человека разошлись во мнениях о правах, то, по крайней мере, один из них должен быть продажным или морально слепым».165 Ноам Хомский, как мы увидели, думает иначе.

Современная мода – утверждать, что человеческая личность имеет права, потому что она (или речь о её правах?) незыблема. Но если личность незыблема, ей не нужны права человека. Люди и их права весьма зыблемы. Если человек определяется как «существо, опутанное сетью прав и обязанностей»,166 то извлечение прав из личности является тавтологией, как и извлечение личности из прав, если это то, о чём этот философ пытается сказать. Личности, получается, совсем недавно появились на политической сцене.

Другая популярная хитрость заключается в том, что права человека проистекают из фундаментальной ценности человеческого достоинства. Преамбула ко Всеобщей декларации прав человека ООН гласит:

«Принимая во внимание, что признание достоинства, присущего всем членам человеческой семьи, и равных и неотъемлемых прав их является основой свободы, справедливости и всеобщего мира…» Сейчас это звучит как вопиющее мракобесие. Достоинство, присущее всем, и неотъемлемые права – это одно и то же или разные вещи? Под словом является преамбула подразумевает должно являться? Как писал Бентам, причины желания прав являются правами не более, чем голод является хлебом.

Некоторые люди говорят, что уважение человеческого достоинства влечёт за собой права человека.167 Другие люди говорят, что уважение человеческого достоинства – это и есть право человека. Это замкнутый круг. Я не могу назвать это кругом в доказательстве, хотя бы потому что это даже не доказательство. Это такая чушь, что мне не хочется много говорить об этом. Эту чепуху пишут почётные академики. Я часто задавался вопросом, как почётные профессоры философии могут смотреть друг на друга без смеха.

Очевидно, что понятия достоинства и уважения радикально различаются в разных культурах. Во многих обществах «человеческое достоинство культурно определяется с точки зрения преуспевания в выполнении своего обязательства перед группой, понятие, которое приняло совершенно иную форму [это преуменьшение] в социалистической идеологии».168 У мусульманских женщин и западных феминисток совершенно разные представления о достоинстве и уважении между мужчинами и женщинами. То, чего хотят некоторые люди, не доказывает абсолютно ничего, кроме того, что некоторые люди чего-то хотят.

Хотя это трудно принять жителям Запада, мусульмане, имеющие дело с правами человека, искренне верят, что, при правильном понимании, права человека совместимы с государственным «осуществлением» законов шариата169 (вот из чего исходил саудовский делегат). Интеллектуалы, оправдывающие некоторые авторитарные режимы (например, Сингапур), пропагандируют идеологию «азиатских ценностей», которая «ставит благополучие всего общества выше прав любого человека. Основное право человека в этом аргументе – быть частью „гармоничного общества“, и для этого, возможно, придётся пожертвовать личными интересами».170 Такой мягкий фашизм. Это право не иметь прав.

То, что эти прислужники власти действительно имеют в виду – это жертвование личности, но не «обществу», а государству. Нет ничего особенно гармоничного в гиперкапитализме в Сингапуре и Индонезии или в африканских клептократиях, где навязывается схожая идеология. Только когда традиционное общество закрыто, тогда начинают беспокоиться о традиционных ценностях.171 Одна из причин, почему Третий мир не очень восприимчив к правам человека в их западном понимании, заключается в том, что после Второй мировой войны эти права являлись «неотъемлемой частью политики холодной войны», они находились «по большому счёту, на службе экономических и геополитических интересов доминирующих капиталистических государств».172 Председатель Мао был прав: та часть мира презирает естественные права.173

Согласно другой недавней формулировке, «некоторые могут видеть основу прав человека в одинаковых идеях, что люди рождаются равными в своём достоинстве и правах» – как раз это при рождении у человека отсутствует – «и что ко всем людям следует относиться с равной заботой и уважением».174 Если это «одинаковые идеи», то это одна идея – но какая из них? Первая часть заявления – якобы факт о новорожденных. Ложный факт. Они часто, по любым меркам, лишены достоинства и, конечно, не имеют равного достоинства. Вторая часть – типично издевательское заявление о «должном», говорящее людям, что им следует делать. Автор не объясняет, что он или кто-либо другой имеет в виду под «достоинством».175

Кто-то может сказать, что идея прав человека, даже если это не так, полезна. Это то, что Платон назвал «благородной ложью». Это, конечно, подтверждает мой тезис о том, что права человека (в которые Платон не верил) являются мифом. Теперь я не считаю, что честность – это объективная моральная ценность, поскольку я не верю в объективные моральные ценности. Но для меня это есть субъективная ценность, так же как для многих других людей. Моральный крестовый поход не должен опираться на аморальную основу. Хотя бы потому, что в конечном итоге люди её раскроют. Благородная ложь, распространяемая стражами Платона, является «средством, у которого конечный эффект на характер их правления, возможно, хуже болезни, которую оно должно было вылечить».176

Но полезна ли идея прав человека? В определённые моменты для определённых людей. Например, в Американской и Французской революциях она была особенно полезна для торговцев-контрабандистов, владельцев плантаций и рабов, публицистов, двигающихся вверх по карьерной лестнице провинциальных юристов (таких как Робеспьер и Джон Адамс) и городских демагогов. Я согласен с Марксом, – это случается нечасто – что есть нечто по сути своей капиталистическое в отношении прав. Права не подходят для всех форм общества. Они не подходят для такого общества, которое предпочитаю я. Сегодня «универсализм ни в коей мере не обеспечивает программы действий. Мы со всей ясностью видим это в отношении гуманизма и прав человек».177

Иногда вы можете политически мобилизовать людей вокруг идеи прав. В качестве примера обычно приводится американское движение за гражданские права 1960-х годов.178 Может быть, это единственный пример. Возможно, права человека – это единственная политическая идея, которую люди понимают сегодня,179 хотя нет особых оснований так полагать. Но права не являются по своей сути прогрессивными. Я упомянул так называемое право на жизнь, под которым подразумевается право эмбрионов (о котором эмбрионы не подозревают) не подвергнуться аборту, и обязанность женщин аборты не делать. Это требование мобилизовало миллионы религиозных консерваторов, которые до этого были политически спокойны. Права часто политически полезны, как минимум, для их защитников.180 Права человека – это права метафорические: права риторические. Они могут быть провозглашены иронически или сатирически, например, «Право на лень» и «Право на жадность».181 Рауль Ванейгем, вероятно, был не очень серьёзен в своей «Декларации прав человеческих существ».182

Но есть основания сомневаться в эффективности реально существующих прав человека, изложенных в национальных конституциях. Согласно исследованию, такие гарантии грубо нарушаются в том смысле, что в 11 из 15 национальных государств их соблюдалось менее 50%. Даже в случае таких важных прав, как отсутствие пыток и право на справедливое судебное разбирательство, соблюдение закона составило лишь 12,3% и 22,9% соответственно. В заключительной отповеди энтузиастам по части прав сказано, что «страны не только часто не выполняют свои обещания, они выполняют их хуже, чем страны, которые вообще воздерживаются от обещаний».183 «При всей юридической и бюрократической энергии, вложенной в создание глобального режима людских ресурсов, стандарты, установленные в международном праве, по-прежнему широко нарушаются».184

Моё предложение: не взывайте к соблюдению ваших прав. Требуйте, чтобы соблюдались ваши интересы. А ещё лучше, если можете, служите им сами.185

Провозглашая права человека, государство претендует на легитимность. Это усиливает его силу. Нарушая права человека, государство также усиливает свою власть. Неудивительно, что, как писал Верховный суд США, «в каждой банановой республике имеется билль о правах».186 Мы возвращаемся туда, откуда я начал. Права человека – это мифы. Во-первых, потому что они ложны. Во-вторых, потому что они оправдывают власть. Для государства права человека – это беспроигрышный вариант.

Я могу подумать о некоторых важных политических проблемах. Например, экономическая глобализация или глобальное потепление. Поможет ли критике глобализации воззвание к праву не глобализироваться? Поможет ли критике глобального потепления воззвание к праву не нагреваться? Права человека являются, по сути, сопутствующим товаром глобализации.187

Представьте себе, если сможете (я произношу это как Род Серлинг в «Сумеречной зоне»), утопию прав. Каждый аспект общественной жизни будет продиктован правилами. Поскольку права подразумевают обязанности, права налагают правила. В каждом взаимодействии действия отдельных лиц будут опосредованы правами и определяться правами. Если список прав будет настолько длинным, то он будет определять строгие правила поведения. Билль о правах будет выглядеть как правила этикета китайского императорского двора или двора Людовика XIV. Возможно, такое общество было бы более справедливым, чем то, что мы имеем сейчас. Но захотите ли вы жить в нём?

Я начал с возмутительного заявления, и я закончу другим. Я говорю, что права человека являются антисоциальными. Субъект права – это изолированный, одинокий человек. Его отношения с другими людьми обусловлены юридическими и моральными абстракциями. Фактически этот субъект является абстракцией, как указал Штирнер (а также марксист Е. Б. Пашуканис188). И, как писал Карл Маркс, критикуя французскую Декларацию прав человека,

«право человека на свободу основывается не на соединении человека с человеком, а, наоборот, на обособлении человека от человека. Оно – право этого обособления, право ограниченного, замкнутого в себе индивида».189 Для философов «разделение людей является самым существенным фактом для существования морали».190 Мир, состоящий из прав, – это холодный и одинокий мир. Где каждый будет жить не в своём собственном храме, а в своей собственной каторжной тюрьме, вооружённый до зубов – своими правами.

Разговор о правах – это язык конфликта, а не гармонии. Рассуждение о правах является состязательным, как кулачный бой или судебный процесс, или выборы.191 Как только вы начнёте говорить о своих правах, все переговоры заканчиваются. Спор переходит на уровень «пан или пропал» (или «пропал и пропал»). Я приведу слова Мэри Энн Глендон, американской юристки: «Наш разговор о правах, в своей неограниченности, способствует нереалистичным ожиданиям, усиливает социальный конфликт и препятствуют социальному диалогу, который может привести к консенсусу, примирению или, по крайней мере, нахождению общей точки зрения».192

Обращение к правам – это обращение к власти. Английский юридический философ Джон Остин193 критиковал идею священных и неотъемлемых прав (цитирую): «Стороны, которые основывают свои притязания на жаргоне, к которому я обращался, неизбежно будут продвигаться к своей цели несмотря ни на что…» И он добавляет, что если это не сработает, «они возьмутся даже за оружие и станут добиваться желаемого силой».194 Каждое воззвание к праву является скрытой угрозой насилия.

В наши дни философы пытаются вывести права человека из уважения человеческого достоинства. Это порочный круг, поскольку они обычно утверждают, что уважение человеческого достоинства является одним из этих прав. И, конечно же, это означает умалять значение прав – рассматривая всякое оскорбительное и (в обычном смысле слова) неуважительное поведение как нарушения всеобщих прав человека.195 Определённое уважение к человеческому достоинству существовало задолго до того, как кто-либо подумал о правах. Уважения должно быть больше, но это не имеет ничего общего с идеологией прав человека. Это очевидно из исторической реальности «стыда» (это показано в «Илиаде» и до сих пор практикуется в традиционных средиземноморских обществах).196 Придворные манеры были изысканно величавыми, без всяких мыслей о правах. Защитники прав могут оказаться очень недостойными и очень грубыми людьми.197 Наша эпоха прав человека не сделала людей более достойными. И это не заставило их уважать достоинство других. Концепции человеческого достоинства являются относительными в культурном отношении. Исламские или конфуцианские идеи человеческого достоинства радикально отличаются от современных западных идей человеческого достоинства. Делегат из Саудовской Аравии прав насчёт прав.

Для большинства угнетённых людей в мире их проблема заключается не только в том, что их правительства отрицают, по выражению Рональда Дворкина, «равную для всех заботу и уважение».198 Их проблема заключается в том, что общества, правительства и религии отказывают им в предпосылках для чувства собственного достоинства. Среди этих условий есть уважение к тому, что другие называют моральной автономией, которую правительства, в качестве правительств, неизбежно отрицают.199 Сюда же можно отнести и материальные условия для хорошей жизни. Люди нуждаются не в правах, а в революции.

Вряд ли существует более абсурдная идея насчёт прав человека, – даже не идея о том, что они являются всеобщими и общепризнанными, – чем идея видного политического философа Алана Гевирта о том, что права человека являются «необходимыми условиями человеческой деятельности».200 Если бы это было так, то в человеческой истории, и предыстории, и даже в наше время почти не было бы никакой «человеческой деятельности». Я часто чищу зубы без размышлений о правах человека.

Согласно идеологии, «права человека направлены на то, чтобы предусмотреть и гарантировать условия, необходимые для развития человеческой личности, предусмотренные в основополагающей моральной теории человеческой природы, создавая таким образом этот тип личности».201 Эта формулировка выводит нас на скользкую дорожку. В отсутствие правдоподобной универсальной моральной человеческой натуры «этот тип личности» является воображаемым. Люди на самом деле развивались самыми разными способами в самых разных обстоятельствах. До недавнего времени (так должно быть, согласно этой сказке) эти высшие типы не могли развиваться в государствах без всесторонних гарантий прав человека, потому что до недавнего времени таких государств не было. Но высшие типы развивались одинаково не только в государствах, но и в обществах без государства.

Статья 27 Всеобщей декларации прав человека, «по-видимому, предполагает, что „сообщество“, частью которого человек является и с которым культурно идентифицирует себя, есть доминирующее в национальном государстве. Здесь нет намёка на мультикультурализм или плюрализм».202 Националистические правители новых независимых государств часто более агрессивно вторгаются в права своих коренных народов (если эти права включают их земельную базу и их культурную автономию), чем европейские колонизаторы. Поступая так, они следуют американскому примеру.

Некоторые люди могут считать Конфуция, Будду, Сократа или Иисуса высокоразвитыми образцами добродетели. Другие, более практичные люди, могут считаться людьми высшего типа (это всегда мужчины) – это Александр Македонский, Юлий Цезарь, Робеспьер, Наполеон и даже Ленин или Гитлер. Более миллиарда человек без колебаний идентифицируют Магомета как величайшего человека, который когда-либо жил. Большинство из этих великих людей ничего не знали о правах. Очевидно, что права человека не являются необходимым условием величия, как бы оно ни определялось – и если бы кто-то из этих людей был великим. И являются ли они достаточным условием? «Но правительство, которое действительно защищает права человека, радикально изменит человеческую природу».203 Можно ли найти хоть один пример этого? Или это вроде троцкистских и сталинистских обещаний создать нового социалистического человека с помощью социальной инженерии?204 Ящик Скиннера лучше держать закрытым.

Для такого утопического анархиста, как я, хорошее общество не основано на утверждении прав и следовании правилам. Это было бы децентрализованное общество непосредственного взаимодействия, а не общество незнакомцев. Оно было бы основано на взаимном знакомстве и понимании, а также на общих интересах, а не на правах отдельной личности. Я предпочитаю общение в формате «лицом к лицу», а не в формате «тебе в лицо». Такое общество не навязывает этику моральных обязательств. Его члены могут предпочесть этику стремления.205 Или просто поступать как разумные эгоисты. Аристотель писал, что когда люди дружественны, они не нуждаются в правосудности.206 Я говорю, что когда люди дружат, им не нужны права человека. Нам нужно не больше прав, а больше дружбы. И больше могущества. Как писал Ницше, когда все равны, права уже никому не нужны.207