Помоги проекту - поделись книгой:
В 10 часов у Ленина беседа с секретарем комиссии по снятию старых и сооружению новых памятников. Затем он принимает представителей Архангельского губисполкома, занимается военными вопросами.
В тот же день Владимир Ильич председательствует на заседании Совета Народных Комиссаров. Здесь обсуждался целый ряд жизненно важных для молодой республики проблем: о вывозе нефти из Грозного, об ассигновании Академии наук одного миллиона восьмисот тысяч рублей сверх сметы, о ходе расследования убийства германского посла Мирбаха и другие.
На заседании Ленин пишет и передает народному комиссару финансов И. Гуковскому записку. Предыстория ее появления такова.
Наркомату финансов несколько раньше было дано задание подготовить проект денежных знаков, которые по своему внешнему виду отвечали бы новому государственному строю, возникшему в России. Однако дело тянулось и проекта все не было. Оказалось, что у работников наркомата расходились мнения по самым мелким проблемам. Спорили, как назвать советские деньги, какие у них должны быть номиналы, как оформлять знаки графически, какие надписи на них делать.
Это все и заставило Владимира Ильича послать наркомфину записку такого содержания:
«Ряд жалоб, что Вы (Ваш Комиссариат) все еще
1) полный текст
2) надписи на всех языках и т. п.
Насчет рисунка новых денег.
Я уже заказывал это.
Сделайте или поручите сделать
Но и после этой записки Наркомат финансов медлил. Не могли прийти к мнению, оставлять ли на банкнотах старые тексты или делать новые — советские. Отвечая на этот вопрос, Ленин писал Гуковскому: «
В августе, опять же на заседании Совнаркома, В. И. Ленин послал наркомфину новую записку:
«Дали наконец
На это Гуковский ответил так:
«Сегодня коллегия, обсудив всесторонне вопрос, постановила отложить его решение до получения необходимых справок».
Бюрократическая позиция, занятая Наркоматом финансов, вынудила Владимира Ильича писать записку члену Высшего совета народного хозяйства Ю. Ларину. В ней он указывал на необходимость безотлагательной подготовки проекта новых советских денег. Ларин тоже не проявил достаточной заинтересованности в важном государственном деле. Ссылаясь на «объективные» причины, он писал:
«Ранее конца недели это не может быть сделано. Надо выработать:
1) точный текст всех кредитов,
2) пропорцию ширины и длины,
3) самые размеры».
Записка вызвала возмущенную реакцию Ленина. Он тут же написал Ларину ответ:
«*) Это я
**) Дело девятое и смешно даже
***) Тоже».
Ответ Ленин дал на самой записке Ларина, дописав свои реплики против списка «трудностей», которые называл член ВСНХ.
Здесь же приписано энергичное ленинское требование: «Нетерпимо мешкать!»
Дело сдвинулось с мертвой точки. Подготовка к выпуску новых денег началась.
Уже 20 августа В. И. Ленин послал телеграмму в Петроград комиссару финансов Северной области А. Потяеву: «Переданные вам… образцы и доклад перешлите немедленно мне с надежнейшей оказией».
1919 год стал годом рождения первых денежных знаков Советской власти. 4 февраля Совнарком после обсуждения финансовых вопросов принял специальное постановление. «Ввиду наблюдаемого недостатка в народном обращении кредитных билетов мелких достоинств, — говорилось в постановлении, — Совет Народных Комиссаров признал необходимым выпустить в обращение денежные знаки 1, 2 и 3-рублевого достоинства упрощенного типа».
Далее следовало разъяснение о том, почему новые денежные знаки названы упрощенными. Дело в том, что они не имели привычного для населения России вида, который долгое время придавался кредитным билетам в стране. Раньше каждый номинал денег имел собственные размеры, на каждом билете печатался номер серии, размещались подписи управляющего Госбанком и кассиров. «Упрощенные» знаки имели один и тот же малый формат — размером со спичечную коробку, и больше походили на крупные почтовые марки, чем на деньги.
Новые расчетные знаки Советского правительства сразу же получили в народе название «совзнаки». Историческое значение их преуменьшить нельзя. Это были первые денежные знаки Советской России. Они несли на себе лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». На них изображались основные элементы нового герба Российской Федерации.
Расчетные знаки 1919 года печатались по 25 штук на одном листе. Таким образом, лист рублевок содержал 25 рублей, трехрублевок — 75, пятирублевок — 125 рублей. При желании от любого листа отрезалось необходимое количество знаков и пускалось в оплату покупок. Потому сегодня в коллекциях можно увидеть и отдельные совзнаки «россыпью», и полные их комплекты, отпечатанные на одном листе.
«Если купить на рубль настоящего угля, от него будет больше проку, чем от миллиона генеральских рублей, брошенных в топку».
Эту фразу однажды в разговоре произнес старый инженер, работавший в годы революции на электростанции в Прибалтике. Речь шла о плохом по качеству угле, который завезли на нашу ТЭЦ, и потому главное — презрительно низкую оценку качества топлива — я уловил. А вот «генеральские рубли» оставил без внимания, как деталь второстепенную, прибавленную ради красного словца. Лишь значительно позже я узнал, что опыт сжигания денег в топке электростанции существовал и что именно его имел в виду старый энергетик.
Вот история, которой без малого семьдесят лет. Место действия — Прибалтика. Время — период гражданской войны.
Генерал от инфантерии чувствовал себя на коне. На торжественно белом, парадном. Впервые за долгие годы службы, которая тянулась без блеска и особенных взлетов, к нему в руки сама — легко и охотно — шла великая слава.
Генерал, поскрипывая блестящими сапогами, ходил по кабинету от стола к окну и обратно. Немного ныла поясница, болело и пощелкивало колено — что поделаешь, пятьдесят семь — это возраст почтенный, но сегодня ничто не могло испортить генералу хорошего настроения.
Все началось вроде бы с мелочи. Выходя из машины, чтобы пройти в штаб, генерал понял, что его узнают обыватели. «Это Юденич, — услышал он за спиной мужской голос. — Николай Николаевич. Поверь мне, Лизонька, он обуздает большевиков».
Генерал не стал оборачиваться, он не видел, кто произнес похвалу в его адрес, но на душе стало тепло и приятно: его узнавали, в него верили.
Затем на заседании «Правительства Русской Северо-Западной области», когда он вошел, все вежливо встали. Это тоже было хорошим признаком. Значит, записные болтуны, привыкшие красоваться на ораторских кафедрах, наконец-то поняли, что сила не в словах, она в оружии. Не им, трепачам и пустословам, дано сломить силу большевистской власти, а ему, генералу от инфантерии Юденичу, уготована роль спасителя России. Ему и только ему.
Последней каплей радости того дня стал разговор с начальником снабжения генералом Яновым. Он вошел в кабинет без доклада, весь блестящий, сияющий. Опытным взглядом Юденич определил, что Янов «под мухой». Но что поделаешь — пьян, да умен. Такой хитрой бестии, способной из каждого пустяка делать деньги, не сразу сыщешь.
Янов подкрутил усы и разгладил холеную раздвоенную бородку.
— Вот, Николай Николаевич, — пробасил Янов, — спешу вас порадовать. Вот…
Он раскрыл папку и положил ее на генеральский стол поверх оперативных сводок и карт.
Юденич подошел к столу и взял из папки одну из бумажек. Это была тысячерублевая купюра, новенькая, только что сошедшая со станка. Она остро пахла краской и ломко хрустела в руках.
Генерал видел проект денег, сам утверждал его, но это была уже настоящая банкнота, его собственные деньги.
Вот справа изображен гордый орел, сжимающий распластанную на скале змею. А внизу размашистая, намеренно крупная подпись: «Генерал от инфантерии ЮДЕНИЧ». На оборотной стороне снова орел, на этот раз двуглавый, правда, лишенный корон и регалий. Тем не менее как намек на связь прошлого и его, Юденича, будущего геральдический щит с изображенным на нем Медным всадником — памятником Петру I.
Генерал Юденич хорошо умел считать. Под его командой двадцать шесть пехотных и два кавалерийских полка, а это значит — тысячи штыков, сотни сабель, пулеметов. Кроме того, четыре бронепоезда, шесть самолетов, шесть танков, чего у большевиков не было и в помине.
Генерал умел считать, но не в силах был разобраться и понять социальный смысл военной цифири. Свою силу он исчислял в штыках и саблях, не задумываясь особо над тем, в чьих руках эти штыки и сабли, и готовы ли те, кого он своим приказом бросал в бой, биться за белое дело так, как бьются за дело красное большевики, защищающие Петроград.
Точно так же было и с деньгами. Юдендч знал, что на Стокгольмском монетном дворе по его заказу отпечатано купюр разных достоинств на общую сумму в 1 миллиард 200 миллионов рублей. Тяжелые тюки новой валюты будут доставлены в Петроград, который скоро возьмет его Северо-Западная армия. И тогда кредитки с подписью генерала от инфантерии Юденича станут полноценной всероссийской валютой, деньгами России «единой и неделимой». Но генерал, исчислявший свою финансовую мощь в своих рублях, еще не отдавал себе отчета в том, что его «богатство» — всего лишь красочные, никому не нужные бумажки.
Ни у так называемого «Правительства Русской Северо-Западной области», ни тем более у генерала от инфантерии Юденича не имелось собственных активов. Все, что ели и пили члены «правительства», чем стреляли в революцию подчиненные Юденичу войска, — было приобретено за счет чужих денег, на те подачки, которые они получали от своих западных хозяев. Ведь и армия, и сам Юденич, и его «правительство» полностью принадлежали англичанам, и шефом их был заморский генерал Марш. Именно он решил сделать ставку на монархиста Юденича и подобрал ему соответствующее «правительство».
Вся комедия с образованием новой «Российской власти» даже по тем смутным временам выглядела жалкой и позорной одновременно.
Генерал Марш собрал в английском консульстве в Ревеле большую группу эмигрантов — политиков и военных. Им было предложено сразу же, не оставляя помещения, образовать «северо-западное правительство». Генерал Марш выдал участникам совещания список «членов кабинета», который он сам же заранее составил.
Заметив, что собравшиеся вот-вот начнут спорить из-за несуществующих портфелей, Марш посмотрел на часы и предупредил: «Сейчас восемнадцать двадцать. Если к девятнадцати часам правительство не будет создано, всякая помощь союзников будет немедленно прекращена. Мы вас бросим».
Кто-то из эмигрантов, пытаясь выгадать время, заявил, что неизвестно, как программу правительства воспримет генерал Юденич.
— В таком случае, — грозно предупредил Марш, — у вас будет другой главнокомандующий.
Такова была цена «новому правительству» и самому диктатору — Юденичу.
В обмен на послушание пешкам, которые вдруг ощутили себя фигурами, английские хозяева стали отпускать денежные средства. На завоевание Петрограда. На вооружение. На обмундирование войск. Часть этих средств быстренько осела в карманах «политиков» и генералитета, остальные потратили на армейские нужды.
В условиях отсутствия активов обеспечение валюты «полевого казначейства Северо-Западного фронта» осуществлялось самыми что ни на есть авантюристическими методами. Адмирал Колчак в целях «всемерного содействия успешному завершению борьбы с большевизмом в Петроградском районе» дал указание министру финансов «Омского правительства» перевести Юденичу 260 миллионов рублей золотом. Вообще-то Колчак, прикарманивший народное достояние — золотой запас бывшей Российской империи, позволял себе любые траты без счета и расчета.
Но что такое 260 миллионов рублей золотом, предназначенные для обеспечения 1 миллиарда 200 миллионов рублей? Это две десятых копейки на рубль. Значит, с самого начала рубль генерала от инфантерии недобирал до номинала 99,8 процента стоимости. Но и это не все.
Радея «за успехи Петроградского района», Колчак перевел в Лондонский банк на обеспечение денег Северо-Западного фронта вместо обещанных 260 миллионов рублей всего пять. Пойди они на обеспечение денег Юденича полностью, и цена каждого его рубля равнялась бы четырем тысячным копейки. Следовательно, 25 тысяч рубликов «полевого казначейства Северо-Западного фронта» по золотому содержанию выходили на уровень одного довоенного рубля. Однако даже такого обеспечения у них не было. Золото, переданное Колчаком Англии, осело в подвалах британского имперского банка.
Призрачная надежда фантастического превращения бумаги в деньги связывалась со столь же призрачной надеждой на взятие Петрограда.
Подготавливая успех «последнего и решительного» наступление на город — колыбель революции, Юденич санкционировал образование подпольного «Петроградского правительства». Оно должно было организовать восстание в тылу красных и тем самым обеспечить успех Юденичу на фронте.
Председателем «Петроградского правительства» был утвержден профессор Технологического института кадет А. Быков. На должность министра финансов назначили некоего С. Вебера. Именно ему в случае успеха войск Северо-Западного фронта предстояло превратить генеральские бумажки в «полноценную» валюту.
Центральной фигурой антисоветского заговора был полковник В. Люндеквист — бывший начальник штаба 7-й армии (красной). Зная планы красного командования, он разработал свою тактику, о которой сообщил Юденичу.
В октябре 1919 года войска Северо-Западного фронта начали наступление. И сразу органы ВЧК ощутили активизацию вражеского подполья. О том, что оно имеет широко развитую сеть, чекисты догадывались давно. Теперь пришла пора действовать.
Еще до начала белого наступления чекисты нащупали важную ниточку, ведущую во вражеский стан. Один из военнослужащих Ораниенбаумского воздушного дивизиона сообщил, что начальник дивизиона Б. Берг дает доверенным летчикам задание перелетать фронт и доставлять разведывательные данные войскам Юденича. В числе завербованных Бергом состоял и летчик, сообщивший органам ВЧК о предательстве командира. За изменником установили наблюдение. В результате удалось задержать М. Шидловского, которого Берг собирался переправить к Юденичу.
Изобличенный фактами, Шидловский признался, что является главным агентом разведки белых в Петрограде. В итоге операции удалось раскрыть сеть английской разведки. Чекисты вышли и на «Петроградское правительство». Все члены его были арестованы, в том числе несостоявшийся «градоначальник Петрограда» Люндеквист и министр финансов Вебер.
Красная Армия в ожесточенных боях сдержала натиск белых и сама перешла в наступление. Войска Юденича дрогнули. Целые подразделения сдавались в плен, остальные бежали. В Эстонии их разоружали и интернировали. В один миг диктатор Юденич стал частным лицом в чужом государстве и превратился в эмигранта с прошлым, но без всякого будущего. А бумажки его так и не стали деньгами. Изъятые из владения бывшего «полевого казначейства Северо-Западной армии», они были конфискованы правительством буржуазной Эстонии и отправлены на электростанцию в Нарве. Там огромные тюки распаковали и бросили в топку.
— Плохо горели, проклятые, — вспоминал знакомый энергетик. — Одно мучение. Лучше купить на рубль настоящего угля, чем жечь миллионы генеральских рублей. Возни и хлопот — масса, дыму — много, а тепла и пользы — не очень.
Сегодня в коллекциях некоторых собирателей редкостей рубли «полевого казначейства» занимают видное место. Как-никак немногие уцелели, избежав огня. Но по существу бумажки эти никогда настоящими деньгами не были, более того, не могли ими стать.
Такова сила логики жизни. Такова сила истории.
Второго августа 1918 года в устье Амура проследовала японская эскадра. Несколько транспортов в сопровождении четырех миноносцев подошли к Николаевску-на-Амуре. На берег высадились солдаты в мундирах цвета хаки. Над городом был поднят белый флаг с красным кругом в середине. Армия Страны восходящего солнца вступила на землю советского Дальнего Востока, полная уверенности и больших надежд.
Глава крупной торговли и механических мастерских японец Симада буквально преобразился. Он приказал над своими магазинами вывесить японский флаг. Сам встречал и провожал только офицеров императорской армии. А ведь совсем недавно Симада делал все, чтобы его национальность поменьше бросалась в глаза. Он даже принял православие и русское имя — Петр Николаевич.
Стараясь завоевать симпатии покупателей, Симада обычно внимательно относился к клиентам, выделяя в первую очередь владельцев тугой мошны. Публикой попроще занимались приказчики, среди которых были и русские. Как-никак хозяин — Петр Николаевич! Но главную роль в деле играли японцы. Коренастые, крепкозубые, прекрасно знавшие русский язык, они тем не менее говорили на японский манер, заменяя звук «л» на «р»: «Добро пожаровать, господина. Товара хоросо! Товара много. Бери — не хосю!» И низко кланялись посетителям, прижимая руки к груди.
Польщенный таким вниманием «господина», добытчик пушнины или старатель, сам порой не умевший расписаться, поглядывал на приказчика свысока и уже не задумывался, что тот легко и просто может обвести его вокруг пальца.
В магазинах Симады, любил говорить сам хозяин, «можно достать все, но только за деньги». В кредит здесь не торговали. Об этом извещало специальное объявление:
Для удобства расчетов в золотом исчислении Симада выпустил собственные разменные знаки. Купюры пяти различных достоинств были отпечатаны на мягкой рисовой бумаге за морем, в переплетной мастерской господина Масимото в Токио.
Симада сделал все, чтобы его «валюта» выглядела солидно и респектабельно. На лицевой стороне в овальном медальоне красовался портрет самого Петра Николаевича. Главное место в центре занимало изображение флага Страны восходящего солнца, обрамленного лавровым венком. Внизу помещалась надпись: «Магазин Петра Николаевича Симады в Николаевске-на-Амуре». Внизу обозначение достоинства: «один рубль», «три рубля», «пять рублей»… Чуть правее — дата «1919».
На оборотной стороне знаков отпечатана расписка: «Предъявитель сего талона имеет право получить в магазине П. Н. Симады товары на сумму „один рубль“» (или на другую сумму в зависимости от достоинства бумажки). И подписи. Симада расписался по-русски, размашисто, четко. Рядом — неразборчивая завитушка, поставленная кассиром.
Не обошлось и без курьезов. Наборщик господина Масимото выхватил из кассы-реала не ту литеру и перекрестил Симаду в Николаевича, а слово «кассир» набрал как «кассйр».
Поначалу недоверчивые покупатели не желали брать в размен рисовые бумажки. Таким, держа в руке талон с портретом хозяина, приказчики терпеливо разъясняли:
— Ему все равно как зорото. Рубрь господина Симада крепкий. Это как кинка — зоротой японски монета. Вы нам — зорото. Мы вам тоже зорото.
Остроумные николаевцы вмиг окрестили деньги Симады «рублями Петра Четвертого». Были и другие названия — «пиколайки», «симадки», «рубли Петруши» и даже просто «петрушки». Короче, предприимчивый коммерсант открыл остроумцам простор для устного творчества, причем самый широкий.
В магазинах Симады торговали не только товарами. Здесь «продавали» также самые свежие новости, точнее слухи. Обслуживая клиента, приказчики льстиво улыбались и как бы между прочим доверительно сообщали:
— Ниппонски генерар Оой держит фраг в Урадзио-сутоку. Теперь рубрь господина Симада крепкий, как крейсер «Ивами». Очень крепкий.
В любых вариациях в торговом квартале Симады утверждались два факта: непобедимость японской армии и надежность «рублей Петруши».
— Генерар, Оой, крейсер «Ивами», рубрь господина Симада — все очень крепки. Очень!
Маломальские успехи японских войск, любое их передвижение на Дальнем Востоке разъяснялись быстро и активно:
— Генерар Оой завоевар Хабарофусуку. Рубрь господина Симада стал еще крепче, чем доррар!
Поделиться книгой: