Хроники замка Брасс

Он услышал, как конь испустил последний вздох, и его голова скрылась в болотной жиже. Увидел, как его корпус всколыхнулся, словно конь силился вздохнуть еще раз. А потом он затих. Хоукмун наблюдал, как тело скрывается из виду.

Теперь и другие призрачные голоса издевались над ним. Неужели это голос Иссельды? Крик чайки. А зычные голоса его солдат? Рычанье лис и болотных медведей.

В тот миг подобный обман казался самым жестоким на свете, ведь его дурачил собственный разум.

Хоукмун снова ощутил ироничность происходящего. Столько сражаться, потратить столько сил на борьбу с Темной Империей. Уцелеть в ужаснейших переделках на двух континентах только для того, чтобы умереть жалкой смертью, одному, посреди болота. Никто не узнает, где и как он погиб. У него не будет даже могилы. Никто не поставит ему памятник перед стенами замка Брасс. Ладно, думал он, это хотя бы спокойная смерть.

– Дориан!

Кажется, на этот раз птица выкрикнула его имя. Он передразнил ее, повторив:

– Дориан!

– Дориан!

– Герцог Кёльнский, – проворчал болотный медведь.

– Герцог Кёльнский, – в тон ему отозвался Хоукмун. Высвободить левую руку было теперь совершенно невозможно. Он чувствовал, как трясина подступает к подбородку. Удушающая грязь сжимала грудь, и дышать становилось все труднее и труднее. У него кружилась голова. Хоукмун лишь надеялся, что потеряет сознание раньше, чем грязь заполнит рот.

Может, если погибнет, то окажется в каком-то загробном мире. Может, снова встретит графа Брасса. И Оладана из Булгарских гор. И Гюйама Д’Аверка. И Боженталя, философа и поэта.

– Эх, – сказал он себе, – если б знать наверняка, такая смерть казалась бы не слишком страшной. Но ведь честь моя все равно задета, а еще честь Иссельды. Иссельда!

– Дориан! – И снова птичий крик сильно напомнил ему голос жены. Он слышал, что у умирающих часто бывают подобные наваждения. Наверное, кому-то это облегчает смерть, однако ему от этого было только хуже. – Дориан! Кажется, я слышу твой голос. Ты рядом? Что с тобой?

Хоукмун ответил птице:

– Я в трясине, любимая, и я умираю. Скажи им, что Хоукмун не предатель. Скажи, что я не трус. Скажи им, что я был просто дурак!

Камыши у берега зашуршали. Хоукмун перевел на них взгляд, ожидая увидеть лисицу. Какой ужас – отбиваться от зверя, когда тебя засасывает болото. Он содрогнулся.

Но в следующий миг из камыша на него взглянул человек. И он узнал это лицо.

– Капитан?

– Мой господин, – отозвался капитан Йозеф Ведла. Затем он отвернулся, обращаясь к кому-то у него за спиной: – Вы были правы, моя госпожа. Он здесь. И уже почти захлебнулся. – Взметнулось пламя факела, когда Ведла вытянул руку, чтобы осветить Хоукмуна и понять, насколько глубоко он ушел. – Ребята, быстрее! Веревку!

– Как я рад снова видеть тебя, капитан Ведла. Неужели моя госпожа Иссельда тоже с тобой?

– Я здесь, Дориан. – Голос ее звучал сдавленно. – Я разыскала капитана Ведлу, и он сказал, что ты пошел в трактир, где сидел Черник. И Черник рассказал, что ты поехал на болота. Поэтому мы собрали всех, кого смогли, и отправились на поиски.

– Как я вам благодарен, – сказал Хоукмун, – хотя ничего этого не случилось бы, если бы я не вел себя как последний дурак… – Бульк – грязь достигла его рта.

Ему бросили веревку. Свободной рукой Хоукмун сумел ее ухватить, просунул руку в петлю.

– Тащите, – сказал он и застонал, когда петля на запястье затянулась, и ему показалось, что сейчас руку вырвут из сустава.

Медленно его тело освобождалось от трясины, которая неохотно расставалась с добычей, и вот он уже сидел на твердой земле рядом с Иссельдой, силясь отдышаться, а она, хотя он был с головы до ног покрыт склизкой, вонючей жижей, обнимала его, рыдая:

– Мы думали, что ты погиб!

– Я и сам так думал, – признался Хоукмун. – Но вместо этого я лишь сгубил одного из лучших наших коней. Я заслужил смерть.

Капитан Ведла нервно озирался по сторонам. В отличие от стражников, родившихся в Камарге, он никогда не питал любви к этим болотам, даже при свете дня.

– Я видел того, кто называет себя графом Брассом. – Хоукмун обращался к капитану Ведле.

– И ты убил его, мой господин?

Хоукмун покачал головой.

– Думаю, это какой-то странствующий актер, который внешне сильно похож на графа Брасса. Но он не граф Брасс, будь он живой или мертвый, в этом я почти уверен. Прежде всего он слишком молод. И к тому же недостаточно знает. Не знает даже имени собственной дочери. Ничего не знает о Камарге. Впрочем, мне показалось, что у него нет злого умысла. Может быть, он сумасшедший, но, скорее всего, его каким-то образом убедили, будто он граф Брасс. Какие-нибудь бунтовщики из Темной Империи, я полагаю, решили подорвать доверие ко мне, а заодно достичь каких-то своих целей.

Ведла слушал с явным облегчением.

– По крайней мере, мне будет что рассказать сплетникам, – произнес он. – Однако этот тип, должно быть, поразительно похож на старого графа, если даже Черник обманулся.

– Так и есть, он похож во всем: выражение лица, жесты и прочее. Однако весь он какой-то вялый, движется как будто во сне. Именно из-за этого я и заподозрил, что он действует не сам по себе, а подчиняясь злой воле кого-то другого. – Хоукмун поднялся на ноги.

– И где теперь этот самозванец? – спросила Иссельда.

– Скрылся на болотах. Я погнался за ним, и слишком быстро, потому со мной и случилось такое. – Хоукмун засмеялся. – Знаешь, я так разволновался, что на какой-то миг мне показалось, будто он действительно растворился, словно призрак.

Иссельда улыбнулась.

– Можешь взять мою лошадь, – сказал она. – Я поеду у тебя на колене, нам ведь не привыкать.

И небольшой отряд, приободрившись, отправился обратно в замок Брасс.

На следующее утро история о том, как Дориан Хоукмун повстречался с «бродячим актером», разнеслась по всему городку, послы в замке тоже услышали ее. Всё обернулось шуткой. Все ощущали облегчение, ведь теперь можно было смеяться и говорить об этом вслух без опасения оскорбить Хоукмуна. И праздники продолжались, народ гулял на широкую ногу по мере того, как усиливался мистраль. Хоукмун, больше не опасаясь за свою честь, решил дать самозваному графу Брассу передышку в пару дней, так он и поступил, полностью отдавшись веселью.

Но однажды утром, когда Хоукмун с гостями строил планы на день, юный Лонсон Шкарланский спустился к завтраку с письмом в руке. Письмо было в многочисленных печатях и выглядело весьма внушительно.

– Получил его сегодня, мой господин, – сказал Лонсон. – Доставлено орнитоптером из Лондры. Письмо от самой королевы.

– Новости из Лондры. Великолепно! – Хоукмун взял письмо и принялся ломать печати. – Что же, принц Лонсон, садись за стол, подкрепись, пока я читаю.

Принц Лонсон улыбнулся и, по приглашению Иссельды, сел рядом с хозяйкой замка, принимаясь за мясо, лежавшее перед ним на тарелке.

Хоукмун погрузился в письмо королевы Фланы. В основном она рассказывала, как осуществляются ее планы по заселению сельскохозяйственных районов. Кажется, дело ладилось. Более того, у некоторых фермеров даже оставались излишки, которые они продавали Нормандии и Гановерии, хотя у тех и собственное сельское хозяйство было на высоте. И только к концу письма Хоукмун принялся читать внимательнее.

И вот теперь я должна перейти к самому неприятному, мой дорогой Дориан. Судя по всему, мои усилия избавить страну от пережитков темного прошлого не вполне увенчались успехом. Снова появляются сторонники ношения масок. Предпринимаются даже попытки, насколько я знаю, восстановить некоторые из прежних орденов, в особенности орден Волка, Великим коннетаблем которого, как ты помнишь, был барон Мелиадус. Некоторым моим лазутчикам время от времени удается проникать на собрания орденов, переодевшись последователями культа. На этих собраниях приносятся клятвы, которые, наверное, позабавят тебя (надеюсь лишь, что не встревожат!): они божатся, что вернут Темной Империи ее былую славу, свергнут меня с престола, уничтожат всех, кто верен мне, а заодно отомстят тебе и твоей семье. Тех, кто выжил после битвы за Лондру, твердят они, необходимо стереть в порошок.

Я сомневаюсь, что в вашем тихом Камарге вам угрожает опасность со стороны гранбретанских заговорщиков, так что спи спокойно! Я точно знаю, что эти тайные культы не пользуются популярностью и существуют лишь в тех частях Лондры, которые пока не подверглись перестройке. Подавляющее большинство населения – и аристократы, и простые люди – с радостью вернулись к нормальной жизни и к парламентскому правлению. В старину, когда Гранбретань не страдала от недуга, у нас и правил парламент. Надеюсь, что теперь мы снова здоровы и скоро последние очаги болезни исчезнут из нашего общества.

Ходит еще один странный слух, который не удалось проверить моим лазутчикам: якобы самые страшные лорды Темной Империи всё еще живут где-то, дожидаясь момента, чтобы «по праву занять место властителей Гранбретани». Не могу в это поверить, это больше похоже на обычную легенду, сочиненную недовольными. Ведь в таком случае в пещерах по всей Гранбретани должны спать тысячи героев, готовых прийти на помощь заговорщикам в нужный момент (интересно, почему этот момент всё не настает?). Чтобы обеспечить нам безопасность, мои люди стараются разыскать источник слухов, но должна с сожалением признать, что уже несколько наших человек погибли, разоблаченные приверженцами культа. Дело займет не один месяц, однако я полагаю, что мы скоро избавимся от всех любителей масок, в особенности когда все темные трущобы, где они предпочитают обретаться, будут разрушены.

– Какие-то тревожные вести от Фланы? – спросила Иссельда мужа, когда он сложил пергамент.

Он покачал головой.

– Не совсем. Всё это лишь подтверждает слухи, доходившие до меня прежде. Она пишет, что в Лондре стало больше сторонников ношения масок.

– Значит, это длится уже какое-то время? И далеко ли зашло?

– Очевидно, нет.

Принц Лонсон засмеялся.

– Их на удивление мало, моя госпожа, уверяю вас. Большинство простых людей с радостью избавились от этих громоздких масок и тяжелых одеяний. Это же касается и аристократов, за исключением некоторых членов военных кланов, оставшихся в живых, – к счастью, таких совсем не много.

– Флана пишет, что, по слухам, в живых остались самые влиятельные, – ровно проговорил Хоукмун.

– Не может быть. Барона Мелиадуса ты, герцог, уничтожил лично, разрубил от плеча до паха собственным мечом!

Пару гостей это замечание принца Лонсона явно смутило. Он рассыпался в извинениях.

– Граф Брасс, – продолжал он, – уничтожил Адаза Промпа и еще нескольких. Шенегар Тротт тоже погиб, в Днарке, рядом с Рунным посохом. Остальные: Микошевар, Нанкенсин и иже с ними, тоже мертвы. Тарагорм погиб при взрыве, а Калан совершил самоубийство. Кто же тогда остался?

Хоукмун нахмурился.

– На ум приходят только Тарагорм и Калан, – сказал он. – Только их мертвых тел никто не видел.

– Но ведь Тарагорм погиб, когда взорвалась боевая машина Калана. Никто не выжил бы там.

– Ты прав, – улыбнулся Хоукмун. – Глупо даже и предполагать. Есть занятия получше.

И он снова заговорил о праздничных мероприятиях, назначенных на день.

Однако Хоукмун знал, что вечером отправится к руинам церкви и встретится с тем, кто называет себя графом Брассом.

Глава четвертая

В компании мертвецов

День клонился к закату, когда Дориан Хоукмун, герцог Кёльнский, лорд-хранитель Камарга, снова выехал на продуваемые мистралем болота, углубляясь в свои владения; он смотрел, как кружат алые фламинго, видел вдалеке стада белых быков и рогатых лошадей, наблюдал, как колышется зеленый и коричнево-желтый камыш, как вода в лагунах становится кроваво-красной из-за заходящего солнца, и вдыхал пронизывающий воздух, приближаясь понемногу к невысокому холму, где высились старинные развалины, руины, по которым карабкался плющ с фиолетовыми и янтарными цветками. Именно здесь, когда погас последний солнечный луч, Дориан Хоукмун сошел с рогатого коня и принялся ждать появления призрака.

Ветер трепал его плащ с высоким воротом. Ветер дул Хоукмуну в лицо и холодил губы. От него шерсть на спине лошади подергивалась рябью, словно вода. Он от души гулял по просторным заболоченным равнинам. Но когда дневные животные начали готовиться ко сну, а ночные еще не успели выйти на охоту, над великим Камаргом опустилась зловещая тишина.

Даже мистраль затих. Камыши больше не шуршали. Ничто не двигалось.

Хоукмун ждал.

Прошло довольно много времени, прежде чем он услышал топот копыт по влажной болотистой почве. Глухой топот. Он потянулся к левому бедру и высвободил из ножен широкий меч. Хоукмун был в доспехе. Стальной доспех в точности повторял контуры тела. Он откинул с глаз волосы и поправил простой шлем, такой же простой, как у графа Брасса. Перебросил за спину плащ, чтобы тот не сковывал движения.

К месту приближался не один всадник. Хоукмун внимательно прислушался. Стояла ночь полнолуния, однако всадники приближались с другой стороны от руин, и он их не видел. Он попытался сосчитать. Судя по звуку, четверо конных. Значит, самозванец привел союзников. Все-таки это ловушка. Хоукмун поискал укрытие. Единственное место, где можно было спрятаться, – сами руины. Он осторожно двинулся к ним, вскарабкался по старым, истертым камням, пока не решил, что его не увидят, с какой бы стороны ни подъезжали к развалинам. Только лошадь выдавала его присутствие.

Всадники поднялись на холм. Теперь он видел их силуэты. Они сидели верхом, выпрямившись в седле. Их позы дышали гордостью. Да кто же они такие?

Хоукмун заметил проблеск меди и понял, что один из них лжеграф. Однако на других не было столь приметных доспехов. Они поднялись на вершину холма и увидели его лошадь.

Он услышал, как его зовет граф Брасс:

– Герцог Кёльн?

Хоукмун не отозвался.

Зазвучал еще один голос. Как будто утомленный.

– Может, он отошел облегчиться за руины?

И Хоукмун, потрясенный, узнал и этот голос.

Это был голос Гюйама Д’Аверка. Покойного Д’Аверка, который умер такой нелепой смертью в Лондре.

Он увидел, как этот человек подходит, сжимая в руке носовой платок, и узнал лицо. Точно Д’Аверк. Хоукмун, холодея от ужаса, понял, кто оставшиеся двое.

– Подождем его. Он ведь сказал, что придет, так, граф Брасс? – заговорил Боженталь.

– Да, сказал, что придет.

– В таком случае надеюсь, он поторопится, потому что этот ветер пробирает даже мою толстую шкуру, – прозвучал голос Оладана.

И тут Хоукмун понял, что видит кошмар, неважно, спит он или бодрствует. Ничего хуже он не испытывал никогда в жизни: перед ним находились люди, так сильно похожие на его покойных друзей, они говорили и двигались, как его друзья, вели себя так же, как они вели себя в компании друг друга пять лет назад. Хоукмун отдал бы жизнь, чтобы вернуть их назад, но он знал, что это невозможно. Никакое волшебное зелье неспособно оживить того, кого разорвали на куски, как Оладана из Булгарских гор, а куски разбросали по полю боя. А ни на ком из прибывших не было даже ран.

– Я наверняка схвачу простуду, может, даже умру во второй раз. – Это Д’Аверк, как всегда, беспокоился о своем здоровье, хотя был здоров как бык. А они точно призраки?

– Непонятно, что свело нас вместе, – размышлял вслух Боженталь. – И почему в этом тусклом, лишенном света мире? Я уверен, граф Брасс, мы уже встречались с вами, в Руане, кажется? При дворе Ганаля Белого?

– Точно.

– Судя по тому, что о нем говорят, этот герцог Кёльнский еще хуже Ганаля, такой же неразборчивый в средствах и кровожадный. Единственное, что нас всех объединяет, насколько я понимаю, это то, что все мы падем от его руки, если только не убьем его сами. Но в это трудно поверить…

– Он предполагает, что мы стали жертвами заговора, о чем я вам уже говорил, – вставил граф Брасс. – Возможно, это правда.

– Мы точно жертвы чего-то, это верно, – согласился Д’Аверк, деликатно сморкаясь в кружевной платочек. – Но я согласен, что лучше бы обсудить всё с нашим убийцей до того, как мы разделаемся с ним. Вдруг мы его убьем, а для нас ничего не изменится, так мы и останемся в этом жутком, мрачном месте навеки, да еще и он после смерти составит нам компанию.

– А как ты умер? – почти обыденно поинтересовался Оладан.

– Гнусной смертью, меня сгубили жадность и ревность. Жадность была моя. Ревность – другого.

– Да ты нас заинтриговал, – засмеялся Боженталь.