Наука логики. Том 2

Это абстрагирование единичного, как рефлексия различия в себя, есть, во-первых, полагание различенных как самостоятельных, рефлектированных в себя. Они суть непосредственно; но этот процесс отделения есть, далее, рефлексия вообще, свечение одного в другом; таким образом, они находятся в существенном соотношении. Но они, далее, суть по отношению друг к другу не только сущие единичные; такая множественность принадлежит области бытия; единичность, полагающая себя в виде определенной единичности, полагает себя не во внешнем, а в понятийном различии; она, следовательно, исключает из себя всеобщее, но так как всеобщее есть момент ее самой, то оно столь же существенным образом соотносится с нею.

Понятие, как это соотношение его самостоятельных определений, потеряло себя; ибо в таком виде оно уже больше не есть их положенное единство, и они выступают уже не как моменты, не как его свечение (Schein), а как сами по себе существующие. Как единичность, понятие возвращается в определенности внутрь себя; тем самым определенное само стало тотальностью. Возвращение понятия в себя есть поэтому абсолютное, первоначальное деление его, или, иначе говоря, в качестве единичности оно положено как суждение[26].

Вторая глава

Суждение

Суждение есть положенная в самом понятии определенность понятия. Определения понятия или (это, как оказалось, одно и то же) определенные понятия уже были рассмотрены особо; но это рассмотрение было больше некоторой субъективной рефлексией или субъективной абстракцией. Но понятие само есть это абстрагирование; противопоставление его определений друг другу есть его собственный процесс определения. Суждение есть это полагание определенных понятий самим же понятием. Процесс суждения есть постольку другая функция, чем постижение в понятии (или, вернее, другая функция понятия), поскольку он есть процесс определения понятия самим собой, и дальнейшее поступательное движение суждения, переход к разным видам суждения есть это дальнейшее определение понятия. Какие имеются определенные понятия и каким образом эти его определения получаются с необходимостью – это должно обнаружиться в суждении.

Суждение может поэтому быть названо ближайшей реализацией понятия, поскольку слово «реальность» вообще обозначает вступление в наличное бытие, как в определенное бытие. Точнее говоря, природа этой реализации оказалась состоящей в том, что, во-первых, моменты понятия, в силу его рефлексий в себя или, иначе говоря, его единичности, суть самостоятельные тотальности, но, во-вторых, единство понятия выступает как их соотношение. Рефлектированные в себя определения суть определенные тотальности столь же существенно в безразличном, ни с чем другим не соотносящемся устойчивом наличии, сколь и через взаимное опосредствование друг другом. Сам процесс определения есть тотальность лишь постольку, поскольку он содержит в себе эти тотальности и их соотношение. Эта тотальность и есть суждение. Оно, следовательно, содержит в себе, во-первых, те два самостоятельных, которые носят название субъекта и предиката. Что собой представляет каждое из этих самостоятельных – это пока что невозможно сказать; они еще неопределенны, ибо только суждение должно их определить. Так как суждение есть понятие как определенное, то имеется лишь в общем виде то различие между ними, что суждение содержит в себе определенное понятие, в отличие от понятия, все еще неопределенного. Субъект в сопоставлении с предикатом можно, следовательно, ближайшим образом понимать как единичное по отношению ко всеобщему, или также как особенное по отношению к всеобщему, или как единичное по отношению к особенному, поскольку они вообще противостоят друг другу лишь как более определенное и более всеобщее.

Поэтому является соответственным и потребностью пользоваться для обозначения определений суждения этими названиями – «субъект» и «предикат». В качестве названий они представляют собой нечто неопределенное, которому еще только предстоит получить свое определение, и поэтому они суть не более как названия. Сами определения понятия не могут быть употреблены для обозначения этих двух сторон суждения отчасти по этой причине, но отчасти и еще больше потому, что по своей природе определения понятия явно не представляют собой чего-то абстрактного и неподвижного, а имеют свое противоположное определение внутри себя и полагают его в себе же самих; так как стороны суждения сами суть понятия и, следовательно, тотальность своих определений, то они должны пройти и показать на себе самих (в абстрактной ли или конкретной форме) все эти определения. а для того чтобы при таком изменении их определения можно было все же фиксировать стороны суждения в общем виде, пригоднее всего названия, остающиеся в этом изменении равными себе. Но название противостоит сути или понятию; это различение имеет место в самом суждении как таковом. Так как субъект выражает собой вообще определенное и потому преимущественно непосредственно сущее, а предикат выражает собой всеобщее, сущность или понятие, то субъект как таковой есть вначале лишь некоторого рода название; ибо то, что он есть, выражает лишь предикат, содержащий в себе бытие в смысле понятия. «Что есть это» или «какое это есть растение?» и т. д. Под бытием, о котором здесь спрашивают, часто понимают лишь название, и, узнав последнее, чувствуют себя удовлетворенными и уже знают, что такое есть эта вещь. Это – бытие в смысле субъекта. Но понятие[27], или, по крайней мере, сущность и всеобщее вообще дается лишь предикатом, и об этом мы и спрашиваем, если ставим вопрос в смысле суждения. Бог, дух, природа, или что бы там ни было, взятые как субъект некоторого суждения, суть поэтому пока что только названия; что есть такого рода субъект согласно понятию – на это отвечает лишь предикат. Если ищут, какой предикат присущ такому субъекту, то в основании обсуждения этого вопроса должно было бы уже лежать некоторое понятие; но это последнее впервые высказывается лишь самим предикатом. Предполагаемое значение субъекта есть поэтому, собственно говоря, лишь голое представление, и последнее приводит к номинальному объяснению, причем то, что разумеют или не разумеют под тем или иным названием, является чем-то случайным и представляет собой исторический факт. Столь многочисленные споры о том, присущ ли данному субъекту или не присущ тот или иной предикат, являются потому не более чем спорами о словах, что они исходят из указанной формы; лежащее в основании (subjectum, ύποκείµενον) есть пока что не более чем название.

Теперь нам нужно рассмотреть ближе, как, во-вторых, определено соотношение субъекта и предиката в суждении и как именно в силу этого определены ближайшим образом и они сами. Суждение имеет вообще своими сторонами тотальности, которые вначале выступают как существенным образом самостоятельные. Единство понятия есть поэтому пока что лишь некоторое соотношение самостоятельных, есть не конкретное, возвратившееся из этой реальности в себя, наполненное единство, а такое единство, вне которого они пребывают как не снятые в нем крайние термины. Рассмотрение суждения может иметь своим исходным пунктом либо первоначальное единство понятия, либо самостоятельность крайних терминов. Суждение есть расщепление понятия самим собой; это единство есть поэтому то основание, исходя из которого мы рассматриваем суждение согласно его истинной объективности. Суждение есть постольку первоначальное разделение (Teilung) первоначально единого. Слово «Urteil» (суждение) указывает, следовательно, на то, что суждение есть в себе и для себя. Но что понятие выступает в суждении как явление, поскольку его моменты достигли в суждении самостоятельности, – за эту внешнюю сторону больше держится представление.

Согласно этому субъективному способу рассмотрения, субъект и предикат рассматриваются каждый как нечто, находящееся вне другого и само по себе готовое: субъект – как предмет, который существовал бы также и в том случае, если бы он не обладал данным предикатом, и предикат – как некоторое всеобщее определение, которое существовало бы и в том случае, если бы оно не было присуще этому субъекту. С актом суждения связано, согласно этому, размышление о том, можно ли и должно ли приписывать тот или иной предикат, находящийся в голове, предмету, который имеет бытие вне ее, сам по себе; сам акт суждения состоит в том, что лишь им некоторый предикат приводится в связь с субъектом, так что если бы эта связь не получила места, то как субъект, так и предикат дались бы, каждый сам по себе, тем, что они суть: первый – существующим предметом, а второй – представлением в голове. Но предикат, приписываемый субъекту, должен быть также и присущ ему, т. е. должен быть сам по себе тождественен с ним. Этим значением «приписывания» субъективный смысл акта суждения и безразличное внешнее пребывание субъекта и предиката снова упраздняются; «это действие есть хорошее»; связка «есть» указывает на то, что предикат принадлежит к бытию субъекта, а не приводится лишь во внешнюю связь с ним. В грамматическом смысле указанное субъективное отношение, при котором исходным пунктом служит безразличная, внешняя связь субъекта и предиката, имеет полную силу; ибо здесь внешним образом приводятся в связь не что иное, как слова. По этому поводу можно также заметить, что, хотя предложение и имеет субъект и предикат в грамматическом смысле, это еще не значит, что оно обязательно есть суждение. Для суждения требуется, чтобы предикат относился к субъекту по типу отношения определений понятия, следовательно, как некоторое всеобщее к некоторому особенному или единичному. Если то, что высказывается о единичном субъекте, само есть лишь нечто единичное, то это – простое предложение. Например, «Аристотель умер на 73-м году своей жизни[28], в 4-м году 115-й Олимпиады» – есть простое предложение, а не суждение. В нем было бы нечто от суждения только в том случае, если бы одно из обстоятельств – время ли смерти или возраст этого философа – подвергалось сомнению, но по какому-либо основанию отстаивались бы приведенные цифры. Ибо в таком случае их брали бы как нечто всеобщее, как существующее и без сказанного определенного содержания – смерти Аристотеля, наполненное другим содержанием или же пустое время. Подобным же образом известие – «мой друг N умер» – есть предложение; оно было бы суждением лишь в том случае, если бы вопрос шел о том, действительно ли он умер или же здесь имеется лишь кажущаяся смерть.

Если суждение обычно объясняется так, что оно есть, дескать, соединение двух понятий, то для внешней связки можно, пожалуй, сохранить неопределенное выражение «соединение» и признать, далее, что соединяемые члены по крайней мере должны быть понятиями. Но вообще это объяснение в высшей степени поверхностно и дело не только в том, что, например, в разделительном суждении соединено более двух так называемых понятий, а больше в том, что объяснение значительно лучше, чем то, что служит здесь предметом объяснения; ибо то, что здесь имеется в виду, не есть вообще понятия и едва ли даже определения понятия, а в сущности говоря, лишь определения представления. При рассмотрении понятия вообще и определенного понятия мы уже заметили, что то, чему обычно дается это название, никоим образом не заслуживает названия понятия; а если так, то откуда же в суждении могут взяться понятия? Главным же образом сказанное объяснение поверхностно, потому что оно упускает из виду существенную сторону суждения, а именно различие его определений, и еще более оно упускает из виду отношение суждения к понятию.

Что касается дальнейшего определения субъекта и предиката, то уже было указано, что они, собственно говоря, должны получить свое определение именно лишь в суждении. Но, поскольку суждение есть положенная определенность понятия, ей присущи указанные различия непосредственно и абстрактно, как единичность и всеобщность. Поскольку же суждение есть вообще наличное бытие или инобытие понятия, еще не восстановившего себя снова, не возвратившегося к тому единству, в силу которого оно имеет бытие как понятие, то здесь выступает также и та определенность, которая чужда понятию, – противоположность бытия и рефлексии или в-себе-бытия. Но так как понятие составляет существенное основание суждения, то указанные определения, по крайней мере, столь безразличны, что в каждом – одном, присущем субъекту, и другом, присущем предикату, – имеет место также и обратное отношение. Субъект, как единичное, выступает ближайшим образом как сущее или для-себя-сущее согласно определенной определенности единичного, – как некоторый действительный предмет, хотя бы он и был лишь предметом представления, – как, например, храбрость, право, соответствие и т. п., – предмет, о котором судят; напротив, предикат, как всеобщее, выступает как эта рефлексия о предмете суждения или же, вернее, как его рефлексия в себя самого, выходящая за пределы указанной непосредственности и снимающая определенности как всего лишь сущие, – предикат выступает как его в-себе-бытие. Постольку в суждении исходят из единичного как первого, непосредственного, и возводят его через суждение во всеобщность, равно как и обратно – всеобщее, которое есть лишь в себе, нисходит в единичном до наличного бытия или становится некоторым для-себя-сущим.

Это значение суждения следует брать как его объективный смысл и вместе с тем как истину встречавшихся у нас ранее форм перехода. Сущее становится и изменяется, конечное тонет в бесконечном; существующее выходит из своего основания, вступает в явление и идет ко дну, погружается в основание; акциденция выявляет богатство субстанции, равно как и ее мощь; в бытии необходимое соотношение обнаруживает себя через переход в другое, в сущности – через свечение в некотором другом. Эти переход и свечение теперь перешли в первоначальное разделение понятия, которое (понятие), возвращая единичное во в-себе-бытие его всеобщности, вместе с тем определяет всеобщее как действительное. Эти два процесса – то, что единичность полагается в ее рефлексию в себя, а всеобщее полагается как определенное, – суть одно и то же.

Но это объективное значение подразумевает также и то, что указанные различия, выступая теперь вновь в определенности понятия, вместе с тем положены лишь как являющиеся, т. е. что они не суть нечто неподвижное, а приложимы как к одному определению понятия, так и к другому. Поэтому следует брать субъект также и как в-себе-бытие, а предикат, напротив, также и как наличное бытие. Субъект без предиката представляет собой то же самое, что в явлении вещь без свойств, вещь-в-себе, – пустое неопределенное основание; он, таким образом, есть понятие внутри себя самого, получающее различение и определенность лишь в предикате; последний, стало быть, составляет сторону наличного бытия субъекта. В силу этой определенной всеобщности субъект находится в соотношении с внешним, открыт для влияния других вещей и вступает в действие по отношению к ним. То, что налично, выходит из своего внутри-себя-бытия, вступая во всеобщую стихию связи и отношений, в отрицательные соотношения и взаимовлияние действительности, а это есть продолжение единичного в другие единичные и потому всеобщность.

Только что указанное тождество, состоящее в том, что определение субъекта в одинаковой мере присуще также и предикату, и, обратно, имеет место, однако, не только в нашем размышлении; оно не только имеется в себе, но также и положено в суждении; ибо суждение есть соотношение обоих; связка выражает собой, что субъект есть предикат. Субъект есть определенная определенность, а предикат есть эта его положенная определенность; субъект определен только в своем предикате, или, иначе сказать, только в нем он есть субъект, в предикате он возвращен в себя, нечто и есть в нем всеобщее. Но поскольку субъект есть самостоятельное, указанное тождество характеризуется тем, что предикат не имеет сам по себе самостоятельного устойчивого наличия, а имеет свое устойчивое наличие лишь в субъекте; он принадлежит последнему. Согласно этому, поскольку отличают предикат от субъекта, первый есть лишь некоторая отдельная (vereinzelte) определенность последнего, лишь одно из его свойств; сам же субъект есть конкретное, тотальность многообразных определенностей, из которых предикат содержит в себе лишь одну; субъект есть всеобщее. Но, с другой стороны, и предикат есть самостоятельная всеобщность, а субъект, наоборот, есть лишь одно из его определений. Предикат, стало быть, подводит под себя субъект; единичность и особенность не обладают самодовлеющим бытием, а имеют свою сущность и свою субстанцию во всеобщем. Предикат выражает субъект в его понятии; единичное и особенное суть случайные определения в субъекте; предикат есть их абсолютная возможность. Если при процессе подведения [под более общее] думают о некотором внешнем соотношении субъекта и предиката и представляют себе субъект как нечто самостоятельное, то в таком случае процесс подведения относится к вышеупомянутому субъективному акту суждения, в котором исходят из самостоятельности их обоих. В этом случае подведение оказывается лишь применением всеобщего к некоторому особенному или единичному, которое ставится под всеобщим на основании некоторого неопределенного представления, как нечто, имеющее меньшее количество [меньший объем].

Если в предыдущем изложении тождество субъекта и предиката рассматривалось так, что иногда первому присуще одно определение понятия, а второму – другое, иногда же – наоборот, то это тождество тем самым все еще остается лишь чем-то в-себе-сущим; ввиду самостоятельной разности этих двух сторон суждения, их положенное соотношение также имеет указанные две стороны, имеет их ближайшим образом как разные. Но истинное соотношение субъекта с предикатом образуется, собственно говоря, таким тождеством, которое свободно от различия. Определение понятия само есть по существу соотношение, ибо оно есть некоторое всеобщее; следовательно, теми же самыми определениями, которыми обладают субъект и предикат, обладает также и само соотношение между ними. Оно всеобще, так как оно есть положительное тождество обоих, субъекта и предиката; но оно есть также и особенное[29], так как определенность предиката есть определенность субъекта; оно, далее, есть также и единичное, ибо самостоятельные крайние термины сняты в нем, как в своем отрицательном единстве. Но в суждении это тождество еще не положено; связка выступает как еще неопределенное соотношение бытия вообще: а есть В; ибо самостоятельность определенностей понятия или крайних терминов – вот в суждении та реальность, которой в нем обладает понятие. Если бы связка «есть» была уже положена как указанное определенное и наполненное единство субъекта и предиката, как его понятие, то суждение было бы уже умозаключением.

Восстановить или, вернее, положить это тождество понятия есть цель движения суждения. Что уже имеется налицо в суждении, это – отчасти самостоятельность, но вместе с тем и определенность субъекта и предиката по отношению друг к другу, отчасти же их тем не менее абстрактное соотношение. Субъект есть предикат – вот что ближайшим образом высказывается в суждении; но так как предикат не должен быть тем, что представляет собой субъект, то получается противоречие, которое должно быть разрешено, должно перейти в некоторый результат. Но вернее будет сказать, что так как в-себе-и-для-себя субъект и предикат составляют тотальность понятия, а суждение есть реальность понятия, то поступательное движение суждения есть лишь развитие; в нем уже имеется то, что в нем обнаруживается, и доказательство есть постольку лишь показывание, рефлексия как полагание того, что в крайних терминах суждения уже имеется налицо; но и самое это полагание уже имеется налицо; оно есть соотношение крайних терминов.

Суждение, каково оно непосредственно, есть ближайшим образом суждение наличного бытия; его субъект есть непосредственно некоторое абстрактное, сущее единичное, а предикат – некоторая непосредственная определенность, или свойство субъекта, нечто абстрактно всеобщее.

Так как это качественное в субъекте и предикате снимает себя, то определение одного ближайшим образом светится в другом; таким образом, во-первых, суждение есть, во-вторых, суждение рефлексии.

Но это скорее внешнее синтезирование[30] переходит в существенное тождество некоторой субстанциальной, необходимой связи; таким образом, суждение есть, в-третьих, суждение необходимости.

В-четвертых, так как в этом существенном тождестве различие субъекта и предиката стало формой, то суждение становится субъективным; оно содержит в себе противоположность понятия и его реальности и их сравнение; это – суждение понятия[31].

Это выступление понятия обосновывает переход суждения в умозаключение.

А. Суждение наличного бытия

В субъективном суждении стремятся видеть один и тот же предмет двояким образом: во-первых, в его единичной действительности и, во-вторых, в его существенном тождестве или в его понятии; это – единичное, возведенное в свою всеобщность, или, что то же самое, всеобщее, сделанное единичным, перешедшее в свою действительность. Суждение есть, таким образом, истина, ибо оно есть согласие понятия и реальности. Но не таков характер суждения с самого начала; ибо сначала оно непосредственно, поскольку в нем еще не получилось рефлексии и движения определений. Эта непосредственность делает первое суждение суждением наличного бытия, которое можно также назвать качественным суждением, – однако лишь постольку, поскольку качество не только принадлежит к определенности бытия, но также включает в себя и абстрактную всеобщность, которая равным образом имеет в силу своей простоты форму непосредственности.

Суждение наличного бытия есть также и суждение присущности (der Inhärenz); так как непосредственность есть его определение, а в различии субъекта и предиката субъект есть непосредственное и, вследствие этого, первое и существенное в этом суждении, то предикат имеет форму чего-то несамостоятельного, имеющего свою основу в субъекте,

а) Положительное суждение

1. Субъект и предикат, как было указано, суть ближайшим образом названия, действительное определение которых получается лишь в ходе суждения. Но как стороны суждения, которое есть положенное определенное понятие, они обладают определениями моментов последнего; однако, в силу непосредственности, эти определения еще совсем просты, отчасти не обогащены опосредствованием, отчасти же носят ближайшим образом характер абстрактной противоположности, представляя собой лишь абстрактную единичность и всеобщность. Предикат (начнем с него) есть абстрактное всеобщее; но так как абстрактное обусловлено опосредствованием снятия единичного или особенного, то это опосредствование есть постольку лишь некоторое пред-положение. В сфере понятия не может быть иной непосредственности, кроме такой, которая в себе и для себя содержит опосредствование и возникла лишь через его снятие, т. е. кроме всеобщей непосредственности. Таким образом, и само качественное бытие есть в своем понятии некоторое всеобщее; но как бытие непосредственность еще не положена так; лишь как всеобщность она есть такое определение понятия, в котором положено, что ему, по существу, присуща отрицательность. Это соотношение имеется в суждении, где оно есть предикат некоторого субъекта; и точно так же субъект есть некоторое абстрактно-единичное или, иначе говоря, такое непосредственное, которое должно иметь бытие именно как непосредственное; поэтому субъект должен представлять собой единичное как некоторое нечто вообще. Постольку субъект составляет в суждении тот абстрактный аспект, по которому понятие перешло в нем во внешность. Точно так же, как определены оба определения понятия, определено и их соотношение, «есть», связка; оно равным образом может иметь значение лишь непосредственного, абстрактного бытия. От этого соотношения, не содержащего еще в себе никакого опосредствования или отрицания, это суждение получает название положительного.

2. Ближайшим чистым выражением положительного суждения служит поэтому предложение:

«единичное есть всеобщее».

Это выражение не должно быть облечено в форму «А есть В»; ибо а и В суть совершенно бесформенные и поэтому лишенные значения названия; суждение же вообще, и потому уже даже суждение наличного бытия, имеет своими крайними терминами определения понятия. «А есть В» может в той же мере представлять собой любое простое предложение, как и какое-либо суждение. Но в каждом, даже более богато определенном по своей форме суждении, утверждается предложение, имеющее следующее определенное содержание: «единичное есть всеобщее», а именно поскольку всякое суждение есть также и абстрактное суждение вообще. Об отрицательном суждении и о том, в какой мере оно тоже может быть высказано посредством этого выражения, будет сейчас идти речь. Если же обыкновенно не думают о том, что каждым, по крайней мере, положительным суждением (будем пока говорить только о нем) высказывается утверждение, что единичное есть всеобщее, то это происходит потому, что отчасти упускается из вида та определенная форма, которой субъект отличается от предиката, так как полагают, что суждение есть просто-напросто соотношение двух понятий, отчасти же, может быть, и оттого, что сознанию предносится прочее содержание суждения: «Кай учен» или «роза красна», и сознание, занятое представлением о Кае и т. п., не размышляет о форме, хотя такое, по крайней мере, содержание, как логический Кай, который обычно должен служить примером, представляет собой весьма малоинтересное содержание, и это неинтересное содержание скорее как раз для того и выбрано, чтобы оно не отвлекало внимания от формы[32].

По объективному своему значению предложение: «единичное есть всеобщее», как мы при случае упомянули выше, выражает отчасти преходящий характер единичных вещей, отчасти же их положительное наличие в понятии вообще. Само понятие бессмертно, но то, что выступает из него при его разделении, подвержено изменению и возвращению в его всеобщую природу. Но и, обратно, всеобщее сообщает себе некоторое наличное бытие. Подобно тому как сущность переходит в своих определениях в видимость, основание – в явление существования, субстанция – в обнаружение, в свои акциденции, так всеобщее раскрывается, чтобы стать единичным; суждение есть это его раскрытие, развитие той отрицательности, которой оно уже было в себе. Последний процесс находит себе выражение в обратном предложении: «всеобщее единично», – предложении, которое равным образом высказывается в положительном суждении. Субъект, который ближайшим образом есть непосредственно единичное, соотнесен в самом суждении со своим другим, а именно со всеобщим; он, стало быть, положен как конкретное, а по своему бытию – как некоторое нечто со многими качествами; или – как конкретное рефлексии, как некоторая вещь с многообразными свойствами, как некоторое действительное с многообразными возможностями, как субстанция с многообразными акциденциями. Так как это многообразие принадлежит здесь субъекту суждения, то нечто или вещь и тому подобное в своих качествах, свойствах или акциденциях рефлектировано в себя, или, иначе говоря, проходя сквозь них, непрерывно продолжается в них, сохраняет себя в них, а также и их в себе. Положенность или определенность принадлежит к в-себе-и-для-себя-бытию. Поэтому субъект в себе самом есть всеобщее. Напротив, предикат, как эта не реальная или конкретная, а абстрактная всеобщность, есть по отношению к субъекту определенность и содержит в себе лишь один момент его тотальности, с исключением других. В силу этой отрицательности, которая вместе с тем, как крайний термин суждения, соотносится с собой, предикат есть некоторое абстрактно-единичное. Например, в предложении «роза благоуханна» предикат выражает лишь одно из многих свойств розы; он изолирует это свойство, которое в субъекте сращено с другими, делает его единичным, подобно тому как при разложении вещи многообразные присущие ей свойства изолируются, становясь отдельными самостоятельными материями[33]. Поэтому предложение суждения (der Satz des Urteils) гласит с этой своей стороны так: «всеобщее единично».

Сопоставив это взаимное определение субъекта и предиката в суждении, мы получим, стало быть, двоякий результат: (1) субъект есть, правда, непосредственно сущее или единичное, предикат же – всеобщее. Но так как суждение есть их соотношение и так как субъект определен предикатом как всеобщее, то субъект есть всеобщее; (2) предикат определен в субъекте; ибо предикат есть не некоторое определение вообще, а определение субъекта: «роза благоуханна» – это благоухание есть не какое-то неопределенное благоухание, а благоухание розы; предикат, стало быть, есть нечто единичное, а так как субъект и предикат находятся между собой в отношении суждения, то они должны по своему определению понятия оставаться противоположными, подобно тому как во взаимодействии причинности прежде, чем оно достигнет своей истины, обе стороны должны, несмотря на равенство своего определения, все еще оставаться самостоятельными и противоположными. Поэтому если субъект определен как всеобщее, то предикат нельзя брать в его определении всеобщности (ибо в таком случае не было бы никакого суждения), а он должен быть взят лишь в его определении единичности; и равным образом, поскольку субъект определен как единичное, следует брать предикат как всеобщее. Когда мы обращаем внимание лишь на их голое тождество, то мы получаем следующие два тождественных предложения:

«единичное есть единичное»,

«всеобщее есть всеобщее», – предложения, в которых определения суждения совершенно выпадали бы друг из друга и выражалось бы лишь их соотношение с собой, а их соотношение друг с другом уничтожалось бы и тем самым упразднялось бы суждение. Из вышеуказанных двух предложений одно – «всеобщее единично» – выражает суждение по его содержанию, которое в предикате есть отдельное изолированное определение, а в субъекте тотальность определений; другое же предложение – «единичное всеобще» – выражает форму, которая самим им непосредственно указана. В непосредственном положительном суждении крайние термины еще просты; поэтому форма и содержание еще соединены. Или, иначе говоря, оно не состоит из двух предложений; получающееся в нем двоякое соотношение образует собой непосредственно одно положительное суждение. Ибо его крайние термины (а) выступают как самостоятельные, абстрактные определения суждения и (b) каждая из сторон определяется другой через посредство соотносящей их связки. В себе же, как выяснилось, различие между формой и содержанием в нем именно в силу этого имеется; и притом то, что содержится в первом предложении («единичное всеобще»), принадлежит к форме, так как это предложение выражает собой непосредственную определенность суждения. Напротив, отношение, выражаемое вторым предложением («всеобщее единично»), или, иначе говоря, утверждение, что субъект определен как всеобщее, а предикат, напротив, как особенное или единичное, касается содержания, так как его определения возникают лишь через рефлексию в себя, вследствие чего непосредственные определенности снимаются, и тем самым форма превращает себя в некоторое ушедшее внутрь себя тождество, устойчиво имеющееся как противостоящее различию формы, т. е. форма превращает себя в содержание.

3. Если бы оба предложения – формы и содержания:

(субъект) (предикат)

«единичное есть всеобщее» и

«всеобщее есть единичное», -

ввиду того что они содержатся в одном положительном суждении, были бы соединены так, что тем самым оба, и субъект и предикат, оказались бы определенными как единство единичности и всеобщности, то оба они были бы особенными, что в себе должно быть признано их внутренним определением. Однако отчасти это соединение было бы осуществлено лишь через некоторую внешнюю рефлексию, отчасти же вытекавшее бы отсюда предложение: «особенное есть особенное» было бы уже не суждением, а пустым тождественным предложением, подобно тем предложениям, которые уже встретились нам выше: «единичное есть единичное» и «всеобщее есть всеобщее». Единичность и всеобщность не могут еще быть соединены в особенность, так как они в положительном суждении еще положены как непосредственные. Или, иначе говоря, суждение еще должно быть различаемо по своей форме и по своему содержанию, потому что как раз субъект и предикат еще различены как непосредственное и опосредствованное, или, опять-таки иначе, потому что суждение по своему соотношению есть и то и другое: и самостоятельность соотносящихся, и их взаимное определение или опосредствование.

Итак, суждение, рассматриваемое, во-первых, по своей форме, гласит:

«единичное есть всеобщее».

Но вернее будет сказать, что такое непосредственное единичное не всеобще: его предикат имеет более широкий объем, и, следовательно, оно ему не соответствует. Субъект есть нечто непосредственно, само по себе сущее, и потому представляет собой противоположность этой абстракции, этой положенной через опосредствование всеобщности, которая должна была быть высказана о нем в суждении.

Суждение рассматривается по его содержанию или как предложение: «всеобщее единично»; в этом случае субъект есть нечто всеобщее с многообразными качествами, некое конкретное, которое бесконечно определено; а так как его определенности суть пока что лишь качества, свойства или акциденции, то его тотальность есть дурно-бесконечное множество их. Поэтому такой субъект, скорее, не есть такого рода единичное свойство, какое высказывается его предикатом. Оба предложения должны поэтому подвергнуться отрицанию, и положительное суждение должно, скорее, быть положено как отрицательное.

b) Отрицательное суждение

1. Уже выше была речь о том обычном представлении, согласно которому лишь от содержания суждения зависит, истинно ли оно или нет, так как логическая истина касается, дескать, только формы и не требует ничего другого, кроме того, чтобы это содержание не противоречило самому себе. Сама же форма суждения, согласно этому взгляду, состоит лишь в том, что оно есть соотношение двух понятий. Но в предыдущем изложении выяснилось, что эти два понятия не только обладают безотносительным определением некоторого числа, а относятся друг к другу как единичное и всеобщее. Эти определения образуют собой истинно логическое содержание, и притом они, взятые так абстрактно, составляют содержание положительного суждения; всякое другое содержание, встречающееся в суждении («солнце кругло», «Цицерон был великий римский оратор», «теперь день» и тому подобное), не касается суждения как такового; суждение высказывает лишь одно: «субъект есть предикат», или, так как «субъект» и «предикат» суть лишь названия, то определеннее: «единичное есть всеобщее», и наоборот. Из-за этого чисто логического содержания положительное суждение не истинно, а имеет свою истину в отрицательном суждении. Ведь требуют, чтобы содержание суждения не противоречило себе; между тем оказалось, что оно противоречит себе в этом суждении. Однако будет совершенно все равно, если мы указанное логическое содержание назовем также и формой, а под содержанием будем понимать только прочее, эмпирическое наполнение суждения; в таком случае форма содержит в себе не только пустое тождество, вне которого лежало бы определение содержания. Тогда оказывается, что положительное суждение, в силу своей формы, не имеет истины как положительное суждение; тому, кто называл бы истиной правильность некоторого созерцания или восприятия, согласие представления с предметом, по меньшей мере не оставалось бы никакого выражения для обозначения того, что есть предмет и цель философии. Ему пришлось бы по меньшей мере назвать последнее «разумной истиной», и, конечно, все согласятся, что суждения вроде «Цицерон был великий оратор», «теперь день» и тому подобное – не суть разумные истины. Но они не суть таковые не потому, что они как бы случайно имеют эмпирическое содержание, а потому, что они суть лишь положительные суждения, не могущие и не долженствующие иметь никакого иного содержания, кроме некоторого непосредственно-единичного и некоторой абстрактной определенности.

Положительное суждение имеет свою истину ближайшим образом в отрицательном: единичное не есть абстрактно всеобщее, а предикат единичного, в силу того, что он есть такой предикат (или же, если рассматривать этот предикат сам по себе, безотносительно к субъекту, в силу того, что он есть абстрактно-всеобщее), сам есть нечто определенное; единичное есть поэтому ближайшим образом некоторое особенное. Далее, согласно другому предложению, содержащемуся в положительном суждении, отрицательное суждение гласит: всеобщее не есть абстрактно единичное, а этот предикат уже потому, что он есть предикат, или, иначе говоря, потому, что он находится в соотношении с некоторым всеобщим субъектом, есть нечто более широкое, чем голая единичность, и всеобщее есть поэтому также ближайшим образом некоторое особенное. Так как это всеобщее, как субъект, само носит в качестве определения суждения характер единичности, то оба предложения сводятся к одному: «единичное есть некоторое особенное».

Можно заметить: а), что здесь характеристикой предиката оказывается та особенность, о которой речь была уже выше[34]; однако здесь она положена не через внешнюю рефлексию, а возникла через посредство найденного нами в суждении отрицательного соотношения; b) это определение получается здесь лишь для предиката. В непосредственном суждении, суждении наличного бытия, субъект есть лежащее в основании; поэтому кажется, что определение ближайшим образом протекает в предикате. На самом же деле это первое отрицание еще не может быть определением или, собственно говоря, полаганием единичного, так как таким полаганием служит лишь второе отрицание, отрицательное отрицательного.

«Единичное есть некоторое особенное» – таково положительное выражение отрицательного суждения. Это выражение постольку само не есть положительное суждение, поскольку последнее, в силу своей непосредственности, имеет своими крайними членами лишь абстрактное, а особенное именно через полагание отношения суждения оказывается первым опосредствованным определением. – Но это определение следует брать не только как момент крайнего члена, а также и как то, что оно, собственно говоря, ближайшим образом и есть, – как определение соотношения, или, иначе говоря, суждение должно рассматриваться равным образом и как отрицательное.

Этот переход основывается на отношении между крайними членами и их соотнесением в суждении вообще. Положительное суждение есть соотношение непосредственно единичного и всеобщего, следовательно, таких, из которых одно вместе с тем не есть то, что есть другое; это соотношение есть поэтому столь же существенно разделение или отрицательное соотношение; потому следовало положить положительное суждение как отрицательное. Поэтому логики напрасно подымали столько шума, настаивая на том, чтобы «не» отрицательного суждения было отнесено к связке. То, что в суждении есть определение крайнего члена, есть равным образом и определенное соотношение. Определение суждения или крайний член суждения не есть чисто качественное определение непосредственного бытия, долженствующее лишь противостоять некоторому другому вне его. Оно не есть также и определение рефлексии, которая по своей всеобщей форме ведет себя как положительное и отрицательное, причем и то и другое положено как исключающее и тождественно с другим лишь в себе. Определение суждения, как определение понятия, есть в себе самом нечто всеобщее, положенное как продолжающееся дальше в свое другое. Обратно, соотношение суждения есть то же самое определение, какое свойственно крайним членам; ибо оно именно и есть эта всеобщность и продолжаемость их друг в друге; поскольку между крайними членами имеется различие, соотношение суждения тоже содержит в себе отрицательность.

Вышеуказанный переход от формы соотношения к форме определения приводит к тому непосредственному выводу, что «не» связки должно быть в такой же мере присоединено к предикату, и последний должен быть определен как не-всеобщее. Но не-всеобщее путем столь же непосредственного вывода оказывается особенным. Если отрицательное фиксируется по совершенно абстрактному определению непосредственного небытия, то предикат есть лишь совершенно неопределенное не-всеобщее. Об этом определении логика обыкновенно трактует при рассмотрении контрадикторных понятий, причем она там настоятельно внушает как нечто важное, что, говоря об отрицании какого-нибудь понятия, следует иметь в виду только отрицательное, и последнее следует понимать лишь как просто неопределенный объем другого (des Andern) по отношению к данному положительному понятию. Так, например, просто небелое есть согласно этому взгляду, как красное, желтое, голубое и так далее, так и черное. Но белое как таковое есть чуждое понятиюопределение созерцания; поэтому «не» в отношении к белому есть столь же чуждое понятию небытие, каковая абстракция рассматривалась нами в самом начале логики, причем ее ближайшей истиной оказалось становление. Если при рассмотрении определений суждения в качестве примера пользуются таким чуждым понятию содержанием, почерпнутым из созерцания и представления, и определения бытия и рефлексии принимаются за определения суждения, то это так же некритично, как, например, согласно Канту, было бы некритично применять понятия рассудка к бесконечной идее разума или к так называемой вещи-в-себе; понятие, к которому принадлежит также и исходящее из него суждение, есть истинная вещь-в-себе или разумное, тогда как упомянутые выше определения принадлежат к области бытия или сущности и еще не суть формы, развитые до того состояния, в котором они получают такой вид, какой свойственен им в их истине, в понятии. Если, как это обычно делается, не идут дальше белого, красного, как чувственных представлений, то получает название понятия нечто такое, что есть лишь определение представления, и в таком случае не-белое, не-красное, конечно, не есть нечто положительное, точно так же, как и не-треугольное есть нечто совершенно неопределенное, ибо определение, покоящееся на числе и определенном количестве вообще, есть, по существу, определение безразличное, чуждое понятию. Но, подобно самому небытию, и такого рода чувственное содержание должно быть постигнуто в понятии и утратить то безразличие и ту абстрактную непосредственность, какими оно характеризуется в слепом, неподвижном представлении. Уже в наличном бытии чуждое мысли ничто становится границей, через посредство которой нечто соотносится все же с некоторым другим вне его. В рефлексии же оно есть отрицательное, которое существенным образом соотносится с некоторым положительным и тем самым представляет собой определенное отрицательное; некое отрицательное уже не есть больше вышеупомянутое неопределенное небытие, оно положено так, что оно есть лишь постольку, поскольку ему противостоит положительное, а третьим служит их основание; тем самым отрицательное удерживается в некоторой замкнутой сфере, в которой то, чем одно не является, есть нечто определенное. Но еще в большей мере в абсолютно текучей непрерывности понятия и его определений «не» непосредственно есть нечто положительное, и отрицание есть не только определенность, но вобрано во всеобщность и положено как тождественное ей. Поэтому не-всеобщее есть сразу же особенное.

2. Так как отрицание касается соотношения суждения, а отрицательное суждение рассматривается еще как таковое, то оно, прежде всего, еще есть суждение; тем самым имеется отношение субъекта и предиката или единичности и всеобщности, а также и их соотношение: форма суждения. Субъект, как лежащее в основании непосредственное, остается незатронут отрицанием и, следовательно, сохраняет свое определение, заключающееся в том, чтобы иметь некоторый предикат, или, иными словами, сохраняет свое соотношение со всеобщностью. Поэтому в отрицательном суждении отрицанию подвергается не вообще всеобщность в предикате, а его абстрактность или определенность, которая по отношению к той всеобщности выступала как содержание. Отрицательное суждение не есть, следовательно, тотальное отрицание; та всеобщая сфера, которая содержит в себе предикат, еще сохраняется; поэтому соотношение субъекта с предикатом еще остается, по существу, положительным; еще сохранившееся определение предиката есть в такой же мере соотношение. Если, например, говорят, что роза не красна, то этим подвергают отрицанию и отделяют от всеобщности, присущей равным образом и предикату, лишь его определенность; всеобщая сфера – цвет – сохраняется; когда говорят «роза не красна», то тем самым принимают, что она обладает некоторым цветом, и притом другим цветом; со стороны этой всеобщей сферы суждение еще остается положительным.

Единичное есть некоторое особенное – эта положительная форма отрицательного суждения выражает сказанное непосредственно; особенное содержит в себе всеобщность. Эта форма выражает сверх того также и то, что предикат есть не только нечто всеобщее, но также еще и нечто определенное. Отрицательная форма содержит в себе то же самое; ибо поскольку, например, роза не красна, она не только должна сохранить, как предикат, всеобщую сферу цвета, но должна иметь также какой-нибудь другой определенный цвет; упраздняется, следовательно, лишь единичная определенность красноты и не только оставляется всеобщая сфера, но сохраняется также и определенность, превращенная, однако, в неопределенную, во всеобщую определенность, т. е. в особенность.

3. Особенность, оказавшаяся, согласно вышесказанному, положительным определением отрицательного суждения, есть то, что опосредствует между единичностью и всеобщностью; таким образом, отрицательное суждение есть теперь вообще опосредствующий переход к третьей ступени, к рефлексии суждения наличного бытия в себя самоё. Со стороны своего объективного значения, оно есть лишь момент изменения акциденций или (в сфере наличного бытия) изолированных, отдельных свойств конкретного. В силу этого изменения полная определенность предиката – или конкретное – выступает как нечто положенное.

Единичное есть особенное согласно положительному выражению отрицательного суждения. Но единичное вместе с тем и не есть особенное; ибо особенность имеет более широкий объем, чем единичность; она, следовательно, есть предикат, не соответствующий субъекту, и, стало быть, предикат, в котором субъект еще не имеет своей истины. Единичное есть только единичное, отрицательность, соотносящаяся не с другим, будь последнее положительным или отрицательным, а лишь с самой собой. Роза не есть какое бы то ни было цветное, а имеет лишь определенный цвет, являющийся цветом розы. Единичное есть не некоторое неопределенно определенное, а определенно определенное.

Если исходить из этой положительной формы отрицательного суждения, то указанное отрицание последнего представляется опять-таки лишь первым отрицанием. Но на самом деле оно не таково. Скорее, напротив, отрицательное суждение уже само по себе есть второе отрицание или отрицание отрицания, и требуется положить то, что оно есть само по себе. а именно: оно отрицает определенность предиката положительного суждения, его абстрактную всеобщность, или, если рассматривать его со стороны содержания, отрицает то единичное качество субъекта, которое предикат содержит в себе. Отрицание же определенности есть уже второе отрицание, стало быть, бесконечное возвращение единичности в себя самое. Тем самым восстановлена конкретная тотальность субъекта или, вернее сказать, лишь теперь субъект положен как единичное, так как через отрицание и снятие этого отрицания его опосредствовали с самим собой. Со своей стороны предикат тем самым перешел от первой всеобщности к абсолютной определенности и сравнялся с субъектом. Суждение постольку гласит: «единичное единично». С другой стороны, поскольку следовало брать субъект также и как всеобщее и поскольку в отрицательном суждении предикат, который по отношению к этому определению субъекта есть единичное, расширился до особенности и поскольку, далее, отрицание этой определенности есть равным образом и очищение содержащейся в нем всеобщности, то это суждение гласит также и следующим образом: «всеобщее есть всеобщее».

В обоих этих суждениях, которые в предшествующем изложении[35] получались путем внешней рефлексии, предикат уже выражен в своей положительности. Но сперва само отрицание отрицательного суждения должно выступить в форме отрицательного суждения. Мы видели, что в нем еще остались некоторое положительное соотношение субъекта с предикатом и всеобщая сфера последнего. С этой стороны, стало быть, отрицательное суждение содержало в себе более очищенную от ограниченности всеобщность, чем положительное суждение, а потому оно тем более должно быть отрицаемо относительно субъекта как единичного. Этим путем отрицанию подвергается весь объем предиката и уже не остается никакого положительного соотношения между ним и субъектом. Это есть бесконечное суждение.

c) Бесконечное суждение

Отрицательное суждение есть столь же мало истинное суждение, как и положительное. Но бесконечное суждение, долженствующее служить его истиной, есть по своему отрицательному выражению отрицательно-бесконечное суждение – суждение, в котором упразднена также и форма суждения. Но это – бессмысленное суждение. Оно должно быть суждением, стало быть, содержать в себе некоторое соотношение субъекта с предикатом; но вместе с тем в нем не должно быть такого соотношения. Хотя название бесконечного суждения и приводится в обычных логиках, но при этом остается неясным, как с ним обстоит дело. Примеры отрицательно-бесконечных суждений легко получить, соединяя отрицательным образом в виде субъекта и предиката такие определения, из которых одно не содержит в себе не только определенности другого, но и его всеобщей сферы; следовательно, например, «дух не есть красное, не есть желтое» и так далее, «не есть кислое, щелочное» и так далее, «роза не есть слон», «рассудок не есть стол» и тому подобное. Эти суждения правильны или, как выражаются, истинны, но, несмотря на такую истинность, бессмысленны и нелепы. Или, вернее, они вовсе не суть суждения. Более реальным примером бесконечного суждения является злой поступок. В гражданско-правовом споре нечто подвергается отрицанию лишь как собственность противной стороны; но при этом истцы соглашаются с тем, что оно должно было бы принадлежать противной стороне, если бы она имела на это право, и на это нечто предъявляется притязание лишь во имя права; следовательно, всеобщая сфера, право, в этом отрицательном суждении признаётся и сохраняется. Преступление же есть бесконечное суждение, отрицающее не только особенное право, но вместе с тем и всеобщую его сферу, т. е. отрицающее право как право. Оно, правда, правильно в том смысле, что это есть некоторый действительный поступок, но так как этот поступок соотносится совершенно отрицательно с нравственностью, составляющей его всеобщую сферу, то он бессмысленен.

Положительное в бесконечном суждении, этом отрицании отрицания, есть рефлексия единичности в себя самое, благодаря чему она (единичность) впервые и положена как определенная определенность. Единичное единично, – таково было его выражение согласно этой рефлексии. Субъект в суждении наличного бытия выступает как непосредственное единичное и постольку скорее лишь как нечто вообще. Лишь через опосредствование отрицательного и бесконечного суждения он впервые положен как единичное.

Тем самым единичное положено как непрерывно продолжающееся в своем предикате, который тождественен с ним; тем самым и всеобщность равным образом выступает уже не как непосредственная всеобщность, а как охват различенных. Положительно-бесконечное суждение также гласит: всеобщее есть всеобщее. Таким образом, и оно положено как возвращение в себя само.

Этой рефлексией определений суждения в себя суждение теперь сняло себя; в отрицательно-бесконечном суждении различие, так сказать, слишком велико для того, чтобы оно еще оставалось суждением; субъект и предикат не имеют в нем никакого положительного соотношения друг с другом; напротив, в положительно-бесконечном суждении имеется лишь тождество, и оно, вследствие полного отсутствия в нем различия, уже не есть суждение.

Строже говоря, сняло себя суждение наличного бытия; тем самым положено то, что содержится в связке суждения, а именно, что качественные крайние члены сняты в этом своем тождестве. Но так как это единство есть понятие, то оно (единство) опять-таки равным образом непосредственно расщеплено на свои крайние члены и выступает как суждение, определения которого, однако, суть уже не непосредственные, а рефлектированные в себя. Суждение наличного бытия перешло в суждение рефлексии.

В. Суждение рефлексии

В возникшем теперь суждении субъект есть некоторое единичное как таковое; равным образом всеобщее уже более не есть абстрактнаявсеобщность или единичное свойство, а положено как такое всеобщее, которое синтезировало себя воедино путем соотнесения различенных, или (если его рассматривать со стороны содержания разных определений вообще) – как самособирание воедино многообразных свойств и существований. Если нужно давать примеры предикатов суждений рефлексии, то они должны быть другого рода, чем для суждений наличного бытия. В суждении рефлексии, собственно говоря, впервые имеется некоторое определенное содержание, т. е. некоторое содержание вообще; ибо это содержание есть рефлектированное в тождество определение формы как отличное от формы, поскольку она есть различенная определенность, каковой она еще продолжает быть как суждение. В суждении наличного бытия содержание есть лишь некоторое непосредственное или абстрактное, неопределенное содержание. Примерами рефлективных суждений могут поэтому служить следующие суждения: «человек смертен», «вещи преходящи», «эта вещь полезна», «вредна»; «твердость», «упругостьтел», «счастие» и тому подобное представляют собой такие своеобразные предикаты. Они выражают собой некоторую существенность, которая, однако, есть некоторое определение в отношении или некоторая охватывающая всеобщность. Эта всеобщность, которая определится далее в движении рефлективного суждения, еще отлична от всеобщности понятия как таковой; хотя она уже больше не есть абстрактная всеобщность качественного суждения, она все же находится еще в соотношении с тем непосредственным, из которого она происходит, и это непосредственное лежит в основании ее отрицательности. Понятие определяет наличное бытие ближайшим образом так, что делает его определения определениями отношения, непрерывными продолжениями их самих в разном многообразии существования, так что истинно всеобщее есть, правда, их внутренняя сущность, но в явлении, и эта релятивная природа или, можно также сказать, их признак еще не есть их в-себе-и-для-себя-сущее.

Можно сказать, что почти напрашивается определить суждение рефлексии как суждение количества, подобно тому как мы определили суждение наличного бытия также и как качественное суждение. Но подобно тому, как непосредственность в последнем была не только сущая, но, по существу, также и опосредствованная и абстрактная непосредственность, так и здесь эта снятая непосредственность есть не только снятое качество, стало быть, не только количество; напротив, подобно тому как качество есть самая внешняя непосредственность, так и это количество есть таким же образом самое внешнее из принадлежащих к опосредствованию определений.

По поводу определения, каким оно в своем движении выступает в рефлективном суждении, следует сделать еще то замечание, что в суждении наличного бытия движение этого определения являло себя в предикате, так как это суждение имело определение непосредственности, и поэтому субъект выступал как то, что лежит в основании. По такому же основанию в рефлективном суждении поступательное движение процесса определения протекает в субъекте, так как это суждение имеет своим определением рефлектированное в-себе-бытие. Существенным здесь поэтому служит всеобщее или предикат; предикат составляет поэтому здесь то лежащее в основании, которым следует мерить субъект, и последний должен быть определен соответственно этому лежащему в основании. Однако и предикат получает дальнейшее определение через дальнейшее развитие формы субъекта, но он получает это развитие косвенно, развитие же субъекта оказывается по вышеприведенному основанию прямым дальнейшим определением.

Что касается объективного значения этого суждения, то в нем единичное вступает в наличное бытие через свою всеобщность, но как носящее характер некоторого существенного определения отношения, некоторой такой существенности, которая, проходя сквозь многообразие явления, сохраняет себя; субъект должен быть тем, что определено в себе и для себя; эту определенность он имеет в своем предикате. С другой стороны, единичное рефлектировано в этот свой предикат, который есть его всеобщая сущность; постольку субъект есть существующее и являющееся. Предикат в этом суждении уже больше не присущ (inhäriert) субъекту; предикат есть скорее сущее в себе, под которое подведено это единичное как акцидентальное. Если суждения наличного бытия могут быть определены также и как суждения присущности (der Inhärenz), то суждения рефлексии суть скорее суждения подведения [под более общее] (Urteile der Subsumtion).

а) Сингулярное[36] суждение

Непосредственное рефлективное суждение теперь гласит опять-таки: единичное всеобще; но субъект и предикат имеют вышеуказанное значение; поэтому можно ближайшим образом выразить наше суждение так: это есть некоторое существенным образом всеобщее.

Но некоторое «это» не есть нечто существенным образом всеобщее. Указанное по своей всеобщей форме положительное вообще суждение должно быть взято отрицательно. Но так как суждение рефлексии есть не просто положительное суждение, то и отрицание не касается прямо предиката, который в этом суждении не просто присущ субъекту, а есть сущее в себе. Субъект же есть, наоборот, изменчивое и подлежащее определению. Поэтому отрицательное суждение должно быть здесь сформулировано так: «не некоторое это есть некоторое всеобщее рефлексии»[37]; такое «в себе» обладает более всеобщим существованием, чем существование лишь в некотором «этом». Сингулярное суждение имеет поэтому свою ближайшую истину в партикулярном суждении.

b) Партикулярное суждение

Неединичность субъекта, которая должна быть положена вместо его сингулярности в первом суждении рефлексии, есть особенность. Но единичность определена в суждении рефлексии как существенная единичность; поэтому особенность не может быть простым, абстрактным определением, в котором единичное было бы упразднено и существующее погибло бы до основания, а может выступать лишь как некоторое расширение его во внешней рефлексии; поэтому субъектом служат некоторые эти или «некоторое особенное множество единичных».

Это суждение – некоторые единичные суть некоторое всеобщее рефлексии – выступает ближайшим образом как положительное суждение, но оно в такой же мере также и отрицательно; ибо некоторое содержит в себе всеобщность; со стороны этой всеобщности оно может быть рассматриваемо как объемлющее; но, поскольку «некоторое» есть особенность, оно вместе с тем и неадекватно ей. Отрицательное определение, полученное субъектом в результате перехода сингулярного суждения [в партикулярное], есть, как показано выше, также и определение соотношения, связки. В суждении «некоторые люди счастливы» заключается непосредственный вывод: «некоторые люди не суть счастливы». Если некоторые вещи полезны, то именно в силу этого некоторые вещи не полезны. Положительное и отрицательное суждение уже не оказывается одно вне другого, а партикулярное суждение непосредственно содержит в себе оба суждения вместе именно потому, что оно есть суждение рефлексии. Но в силу этого партикулярное суждение неопределенно.

Если мы, далее, будем в примерах такого суждения рассматривать субъект – «некоторые люди», «некоторые животные» и так далее, то окажется, что, кроме партикулярного определения формы – «некоторые», – он содержит в себе еще и определение содержания – «человек» и так далее. Субъект сингулярного суждения мог гласить: «этот человек», – некая сингулярность, которая, собственно говоря, принадлежит области внешнего показывания; правильнее поэтому, что субъект гласит примерно: «Кай». Субъектом же партикулярного суждения уже не может служить такое выражение, как «некоторые Кайи»; ибо Кай должен быть некоторым единичным как таковым. К выражению «некоторые» присоединяется поэтому некоторое более всеобщее содержание, например, «люди», «животные» и т. д. Это не только эмпирическое, но и определенное формой суждения содержание; а именно последнее есть некоторое всеобщее, ибо выражение «некоторые» содержит в себе всеобщность, и эта всеобщность вместе с тем должна быть отделена от единичных, так как в основании лежит рефлектированная единичность. Говоря точнее, эта всеобщность есть также и всеобщая природа или род («человек», «животное»), являясь предвосхищением той всеобщности, которая есть результат рефлективного суждения, подобно тому как положительное суждение, имея субъектом единичное, предвосхищало то определение, которое есть результат суждения наличного бытия.

Субъект, содержащий в себе единичные, их отношение к особенности и их всеобщую природу, постольку уже положен как тотальность определений понятия. Но это рассмотрение, собственно говоря, носит внешний характер. То, что в субъекте ближайшим образом уже приведено через его форму во взаимное соотношение, есть расширение «этости» в особенность; но это обобщение не адекватно обобщаемому; «это» есть нечто вполне определенное, а «некоторое это» (или «некоторые эти») неопределенно. Расширение должно касаться самого «этого», должно, стало быть, соответствовать ему, быть вполне определенным; таковым расширением служит тотальность или ближайшим образом всеобщность вообще.

В основании этой всеобщности лежит «это», ибо единичное есть здесь рефлектированное в себя; его дальнейшие определения протекают поэтому в нем внешним образом, и подобно тому, как особенность в силу этого определила себя как «некоторые», так и та всеобщность, которой достиг субъект, есть всякость (Allheit)[38], и партикулярное суждение перешло в универсальное.

с) Универсальное суждение

Всеобщность в том виде, в каком она присуща субъекту универсального суждения, есть внешняя всеобщность рефлексии, всякость; «все» суть все единичные; единичное остается в этом «все» неизменным. Поэтому указанная всеобщность есть лишь суммирование существующих особо единичных; она есть некоторая общность (Gemeinschaftlichkeit), присущая им лишь в процессе сравнения. Об этой общности начинает обыкновенно прежде всего думать субъективное представление, когда идет речь о всеобщности. Как на ближайшее основание, почему то или иное определение должно быть рассматриваемо как всеобщее, указывают на то, что оно принадлежит многим. В математическом анализе преимущественно преподносится уму равным образом это понятие всеобщности, когда, например, разложение функций в ряд на некотором многочлене считается более всеобщим, чем разложение этой же функции на некотором двучлене, так как, дескать, многочлен представляет больше единичностей, чем двучлен[39]. Требование, чтобы функция была изображена в своей всеобщности, было бы удовлетворено, собственно говоря, только всечленом, исчерпанной бесконечностью; но здесь сама собой обнаруживается граница этого требования, и изображение бесконечного множества должно удовлетвориться долженствованием этой бесконечности и поэтому также и многочленом. На самом же деле двучлен есть уже всечлен в тех случаях, когда метод или правило касается лишь зависимости одного члена от другого и зависимость многих членов от их предшествующих не партикуляризируется, а имеет своей основой одну и ту же функцию. Метод, или правило, следует рассматривать как истинно всеобщее; в дальнейшем продолжении разложения в ряд или в разложении в ряд многочлена это правило лишь повторяется; путем увеличения количества членов оно, следовательно, нисколько не выиграет в отношении всеобщности. Уже раньше мы говорили о дурной бесконечности и ее обманах; всеобщность понятия есть достигнутая потусторонность; указанная же бесконечность остается обремененной потусторонним как чем-то недостижимым, поскольку она остается только бесконечным прогрессом. Если, говоря о всеобщности, уму преподносится лишь всякость, т. е. такая всеобщность, которая должна быть исчерпана в единичных как единичных, то это есть впадение вновь в указанную дурную бесконечность или же здесь за всякость принимается то, что есть лишь множество. Однако множество, как бы оно ни было велико, безоговорочно остается лишь партикулярностью и не есть всякость. Но уму смутно преподносится при этом в-себе-и-для-себя-сущая всеобщность понятия. Понятие есть то, что насильственно гонит дальше, заставляя идти за пределы пребывающей единичности (за которую держится представление) и за пределы внешней рефлексии представления и подставляя всякость как тотальность или, вернее, категорическое в-себе-и-для-себя-бытие.

Это и в другом отношении сказывается на всякости, которая вообще представляет собой эмпирическую всеобщность. Поскольку единичное предполагается как некоторое непосредственное и поэтому преднаходится и берется извне, постольку рефлексия, объединяющая его во всякость, ему столь же внешня. Но так как единичное, как «это», безоговорочно безразлично к этой рефлексии, то всеобщность и такого рода единичное не могут объединиться в одно единство. Эмпирическая всякость остается поэтому некоторой задачей, некоторым долженствованием, которое, таким образом, не может быть изображено как бытие. Эмпирически-всеобщее предложение (ибо такого рода предложения все же выставляются) покоится на молчаливом соглашении, что если только нельзя указать ни одного примера чего-нибудь противоположного, то множество случаев должно считаться всякостью; или, иначе говоря, что субъективную всякость, а именно, всякость ставших известными случаев, можно принять за объективную всякость.

При более близком рассмотрении занимающего нас здесь универсального суждения мы убеждаемся, что субъект, который, как было замечено выше, содержит в-себе-и-для-себя-сущую всеобщность как пред-положенную, теперь имеет ее в себе также и как положенную. «Все люди» означает, во-первых, род «человек», во-вторых, этот же род в его распадении на единичности, но так, что единичные вместе с тем расширены до всеобщности рода; обратно, всеобщность через эту связанность с единичностью определена столь же полно, как и единичность; тем самым положенная всеобщность стала равной той, которая пред-положена.

Но, собственно говоря, следует прежде всего обратить внимание не на пред-положенное, а рассмотреть сам по себе тот результат, который получился касательно определения формы. Единичность, расширившись до всякости, положена как такая отрицательность, которая есть тождественное соотношение с собой. Тем самым она не осталась той первой единичностью, какова, например, единичность некоего Кайя, но есть определение, тождественное с всеобщностью, или абсолютная определенность всеобщего. Та первая единичность сингулярного суждения не была непосредственной единичностью положительного суждения, а возникла через диалектическое движение суждения наличного бытия вообще; она была уже определена к тому, чтобы быть отрицательным тождеством определений того суждения. Это и есть истинное пред-положение в суждении рефлексии; по отношению к совершающемуся в последнем полаганию та первая определенность единичности была ее «в-себе» [-бытием]; стало быть, то, что единичность есть в себе, теперь положено движением рефлективного суждения, а именно, единичность положена как тождественное соотношение определенного с собой самим. Благодаря этому та рефлексия, которая расширяет единичность до всякости, уже не есть внешняя этой единичности рефлексия, и эта единичность лишь становится для себя тем, чем она уже была в себе. Таким образом, истинным результатом оказывается объективная всеобщность. Постольку субъект совлек с себя присущее рефлективному суждению определение формы, переходившее от «этого» через «некоторое» к «всякости»; вместо «все люди» теперь надо сказать «человек» (der Mensch).

Всеобщность, возникшая благодаря этому, есть род – такая всеобщность, которая в самой себе есть конкретное. Род не принадлежит субъекту или, иначе говоря, он не есть единичное свойство и вообще не есть некоторое свойство субъекта; всякую единичную определенность род содержит растворенной в его субстанциальной сплошности (Gediegenheit). Будучи положен как это отрицательное тождество с самим собой, род есть, по существу, субъект; но он уже не подчинен (ist nicht subsumiert) своему предикату. Тем самым теперь изменяется вообще природа рефлективного суждения.

Последнее было, по существу, суждением подчинения или подведения под более общее (Urteil der Substitution). Предикат был определен по отношению к своему субъекту как в-себе сущее всеобщее; по своему содержанию предикат мог рассматриваться как существенное определение отношения или также как признак – определение, по которому субъект есть лишь некоторое существенное явление. Но определенный как объективная всеобщность субъект уже перестает быть подчиненным такому определению отношения или охватывающей рефлексии; такой предикат есть по отношению к этой всеобщности скорее некоторое особенное. Тем самым отношение субъекта и предиката здесь стало обратным, и суждение постольку ближайшим образом сняло себя.

Это снятие суждения совпадает с тем, чем становится определение связки, которое нам остается еще рассмотреть; снятие определений суждения и переход их в связку есть одно и то же; а именно поскольку субъект возвел себя во всеобщность, он в этом определении стал равен предикату, который, как рефлектированная всеобщность, объемлет собой также и особенность; поэтому субъект и предикат тождественны, т. е. они слились в связку. Это тождество есть род или в-себе-и-для-себя-сущая природа некоторой вещи. Следовательно, поскольку это тождество снова расщепляется в некоторое суждение, субъект и предикат соотносятся друг с другом через внутреннюю природу; это – соотношение необходимости, в котором указанные определения суждения суть лишь несущественные различия. «То, что присуще всем единичным вещам какого-нибудь рода, в силу их природы присуще и роду» – вот непосредственный вывод и выражение того, что получилось раньше, а именно того, что субъект, например «все люди», совлекает с себя свое формальное определение и вместо «все люди» следует сказать «человек». Эта в-себе-и-для-себя-сущая взаимосвязь составляет основу нового суждения – суждения необходимости.

С. Суждение необходимости

Определение, до которого доразвилась всеобщность, есть, как оказалось, в-себе-и-для-себя-сущая или объективная всеобщность, которой в сфере сущности соответствует субстанциальность. Первая отличается от последней тем, что она принадлежит области понятия и в силу этого есть не только внутренняя, но и положенная необходимость своих определений; или, иначе говоря, тем, что различие ей имманентно, между тем как субстанция имеет, напротив, свое различие лишь в своих акциденциях, а не как принцип внутри себя самой.

В суждении эта объективная всеобщность теперь положена; тем самым она дана, во-первых, с этой ее существенной определенностью как имманентной ей и, во-вторых, с этой же определенностью как отличной от нее в качестве особенности, субстанциальную основу которой составляет указанная всеобщность. Таким образом, она определена как род и вид.

а) Категорическое суждение

Род разделяется или существенным образом расталкивает себя, распадается на виды; он есть род лишь постольку, поскольку он объемлет собой виды; вид есть вид лишь постольку, поскольку он, с одной стороны, существует в единичных вещах, а с другой – поскольку он в роде представляет собой некоторую более высокую всеобщность. и вот категорическое суждение имеет такого рода всеобщность своим предикатом, в котором субъект находит свою имманентную природу. Но само оно есть лишь первое или непосредственное суждение необходимости; поэтому та определенность субъекта, в силу которой он есть по отношению к роду некоторое особенное или по отношению к виду некоторое единичное, носит постольку характер непосредственности внешнего существования. Но и объективная всеобщность также находит здесь пока что лишь свою непосредственную партикуляцию; с одной стороны, она поэтому сама есть некоторая определенная всеобщность, по отношению к которой имеются более высокие роды; с другой же стороны, она не есть обязательно ближайшая всеобщность, т. е. ее определенность не есть непременно принцип специфической особенности субъекта. Но что тут необходимо – это субстанциальное тождество субъекта и предиката, по сравнению с которым то своеобразие, которым субъект отличается от предиката, выступает лишь как несущественная положенность или даже лишь как название; субъект в своем предикате рефлектирован в свое в-себе-и-для-себя-бытие. Такой предикат не должен быть смешиваем с предикатами вышерассмотренных суждений; например, если сваливают в одну кучу суждения:

«роза красна» и

«роза есть растение»,

или:

«это кольцо желто» и

«оно есть золото»,

и такое внешнее свойство, как цвет цветка, признаётся предикатом, равнозначащим с растительной природой цветка, то упускается из виду такое различие, которое должно бросаться в глаза даже самому обыденному пониманию. Поэтому категорическое суждение должно быть определенно различено от положительного и отрицательного суждений; в последних то, что высказывается о субъекте, есть некоторое единичное, случайное содержание, в первом же оно есть тотальность рефлектированной в себя формы. В нем связка имеет поэтому значение необходимости, в них же – значение лишь абстрактного, непосредственного бытия.

Та определенность субъекта, в силу которой он есть некоторое особенное по отношению к предикату, есть пока что еще нечто случайное; субъект и предикат соотнесены как необходимо связанные не через форму или определенность; необходимость выступает поэтому пока что еще как внутренняя необходимость. Субъект же есть субъект лишь как особенное, а поскольку он обладает объективной всеобщностью, он, как предполагается, ею обладает существенным образом со стороны указанной пока что лишь непосредственной определенности. Объективно-всеобщее, определяя себя, т. е. помещая себя в суждение, находится по существу в тождественном соотношении с этой вытолкнутой из него определенностью как таковой, т. е. она должна быть существенным образом положена не как просто случайное. Категорическое суждение лишь через эту необходимость его непосредственного бытия впервые делается соответственным своей объективной всеобщности, таким образом, оно перешло в гипотетическое суждение.

b) Гипотетическое суждение

«Если есть А, то есть В»; или, иначе говоря, «бытие а (des А) не есть его собственное бытие, а бытие некоторого другого, бытие В (des В)». Что положено в этом суждении, это – необходимая связь непосредственных определенностей, которая в категорическом суждении еще не положена. Здесь имеются два непосредственных или внешне-случайных существования, из которых в категорическом суждении имеется ближайшим образом лишь одно, субъект; но так как одно существование внешне другому, то это другое непосредственно тоже внешне первому. Взятое со стороны этой непосредственности содержание обеих сторон еще безразлично друг к другу; указанное суждение есть поэтому ближайшим образом предложение пустой формы. Но непосредственность есть, правда, во-первых, как таковая некоторое самостоятельное, конкретное бытие; однако, во-вторых, существенно именно соотношение последнего; это бытие выступает поэтому в такой же мере и как голая возможность; гипотетическое суждение не означает, что а есть или что В есть, а лишь то, что если есть одно из них, то есть и другое; в качестве сущей положена лишь взаимосвязь крайних членов, а не они сами. Скорее можно сказать, что в этого рода необходимости каждый из членов положен как в такой же мере означающий бытие некоторого другого. Начало тождества гласит: «А есть лишь А, а не В» и «В есть лишь В, а не А»; напротив, в гипотетическом суждении бытие конечных вещей положено понятием согласно их формальной истине, а именно положено, что конечное есть свое собственное бытие, но в такой же мере и не собственное, а бытие некоторого другого. В сфере бытия конечное изменяется, оно становится некоторым другим; в сфере сущности оно есть явление, причем положено, что его бытие состоит в том, что в нем светится некоторое другое и что необходимость есть внутреннее, еще не положенное как таковое соотношение. Понятие же состоит в том, что это тождество положено и что сущее есть не абстрактное тождество с собой, а конкретное тождество и непосредственно в себе самом – бытие некоторого другого.

Гипотетическое суждение можно посредством применения рефлективных отношений брать более определенно как отношение основания и следствия, условия и обусловленного, причинности и так далее. Как в категорическом суждении выступила в своей понятийной форме субстанциальность, так в гипотетическом суждении в этой форме выступает связь причинности. Это отношение и все остальные подчинены ему, но здесь они уже перестают быть отношениями самостоятельных сторон, а последние выступают, по существу, лишь как моменты одного и того же тождества. Однако они в нем еще не противопоставлены согласно определениям понятия как единичное (или особенное) и всеобщее, а выступают пока что лишь как моменты вообще. Гипотетическое суждение имеет постольку скорее вид некоторого предложения; подобно тому как партикулярное суждение имеет неопределенное содержание, так гипотетическое суждение имеет неопределенную форму, поскольку его содержание не носит характера отношения субъекта и предиката. В себе, однако, бытие, так как оно есть здесь бытие другого, есть именно поэтому единство самого себя и другого и тем самым всеобщность; этим самым оно есть вместе с тем, собственно говоря, лишь некоторое особенное, так как оно есть определенное и в своей определенности не только с собой соотносящееся. Но положена здесь не простая абстрактная особенность, а, в силу той непосредственности, которой обладают определенности, моменты указанной особенности выступают как различные; вместе с тем в силу их единства, составляющего их соотношение, особенность выступает также и как их тотальность. Поэтому то, что поистине положено в этом суждении, – это всеобщность как конкретное тождество понятия, определения которого не имеют самостоятельного устойчивого наличия, а суть лишь положенные в ней (во всеобщности) особенности. Таким образом, оно есть разделительное суждение.

с) Разделительное суждение

В категорическом суждении понятие выступает как объективная всеобщность [с одной стороны] и некоторая внешняя единичность [с другой стороны]. В гипотетическом суждении на фоне этой внешности понятие выявляется в своем отрицательном тождестве; через это последнее его моменты получают теперь в разделительном суждении положенной ту определенность, которой они в непосредственном виде обладают в гипотетическом суждении. Разделительное суждение есть поэтому объективная всеобщность, положенная вместе с тем в соединении с формой. Оно содержит в себе, следовательно, во-первых, конкретную всеобщность или род в простой форме, как субъект; во-вторых, содержит в себе эту же всеобщность, но как тотальность ее различенных определений. «А есть или В или С». Это есть необходимость понятия, в которой, во-первых, тождественность обоих крайних членов представляет собой одни и те же объем, содержание и всеобщность; во-вторых, они различаются по форме определений понятия, но так, что в силу этого тождества она выступает как голая форма. В-третьих, тождественная объективная всеобщность (в качестве рефлектированной в себя в противоположность несущественной форме) выступает поэтому как содержание, которое, однако, обладает в себе самом определенностью формы – в одном отношении как простой определенностью рода, в другом отношении как той же определенностью, развитой в ее различие; взятая как эта последняя, она есть особенность видов и их тотальность, всеобщность рода. Особенность в ее развитии образует предикат, так как она есть постольку более всеобщее, поскольку она содержит в себе не только всю всеобщую сферу субъекта, но и ее расчленение на особенности, ее обособление.

При ближайшем рассмотрении этого обособления мы убеждаемся, во-первых, что род образует собой субстанциальную всеобщность видов; поэтому субъект есть как В, так и С. Это «как – так и» обозначает положительное тождество особенного с всеобщим; это объективное всеобщее сохраняется полностью в своей особенности. Виды, во-вторых, взаимно исключают друг друга; А есть или В, или С; ибо они составляют определенное различие всеобщей сферы. Это «или – или» есть их отрицательное соотношение. Но в последнем они столь же тождественны, как и в первом соотношении; род есть их единство, как определенных особенных. Если бы род был некоторой абстрактной всеобщностью, как в суждениях наличного бытия, то виды тоже следовало бы брать только как разные и безразличные друг к другу; но он есть не такая внешняя всеобщность, возникшая лишь через сравнивание и отбрасывание, а их имманентная и конкретная всеобщность. Эмпирическое разделительное суждение не обладает необходимостью: а есть либо В, либо С, либо D и т. д. потому, что В, С, D и т. д. были преднайдены: тут нельзя, собственно говоря, высказать никакого «или – или»; ибо такие виды образуют собой лишь как бы субъективную полноту; один вид, правда, исключает другой; но «или – или» исключает всякий дальнейший вид и замыкает в себе некоторую тотальную сферу. Эта тотальность имеет свою необходимость в отрицательном единстве объективно-всеобщего, каковое последнее имеет внутри себя единичность растворенной и имманентной себе в качестве простого принципа различия, посредством которого виды определяются и соотносятся. Напротив, эмпирические виды находят свои различия в какой-либо случайности, которая есть некоторый внешний принцип или (в силу этого) не их принцип и, стало быть, не имманентная определенность рода; они поэтому по своей определенности и не соотнесены друг с другом. Но именно благодаря соотношению своей определенности виды образуют собой всеобщность предиката. Так называемые контрарные и контрадикторные понятия должны были бы, собственно говоря, найти себе место именно здесь; ибо в разделительном суждении положено существенное различие понятия; но они вместе с тем имеют в нем также и свою истину, заключающуюся в том, что сами контрарное и контрадикторное различаются между собой и в контрарном, и в контрадикторном смысле. Виды контрарны, поскольку они лишь разны, а именно имеют некоторое в-себе-и-для-себя-сущее устойчивое наличие через род, как представляющий собой их объективную природу; они контрадикторны, поскольку они друг друга исключают. Но каждое из этих определений, взятое само по себе, односторонне и лишено истины; в «или – или» разделительного суждения положено их единство, как их истина, согласно которой указанное самостоятельное устойчивое наличие, как конкретная всеобщность, само есть также и принцип того отрицательного единства, в силу которого они взаимно исключают друг друга.

В силу только что вскрытого тождества субъекта и предиката по их отрицательному единству, род определен в разделительном суждении как ближайший род. Это выражение указывает прежде всего на некоторое только количественное различие, на большее или меньшее число определений, которые некоторое всеобщее содержит в себе по сравнению с обнимаемой им особенностью. Согласно этому остается случайным, что́, собственно, служит ближайшим родом. Но, поскольку род понимается как такое всеобщее, которое образовано только путем отбрасывания определений, он, собственно говоря, не может образовать разделительного суждения; ибо в таком случае является делом случая, осталась ли еще в нем та определенность, которая составляет принцип «или – или»; род был бы вообще представлен в видах не по своей определенности, и эти виды могли бы обладать лишь случайной полнотой. В категорическом суждении род имеет по отношению к субъекту ближайшим образом лишь эту абстрактную форму, и поэтому он не необходимо представляет собой ближайший для субъекта род, и постольку он внешен. Но когда род выступает как конкретная, существенно определенная всеобщность, то он, как простая определенность, есть единство моментов понятия, которые в указанной простоте лишь сняты, но имеют в видах свое реальное различие. Поэтому род постольку есть ближайший род некоторого вида, поскольку последний имеет свое специфическое различение в существенной определенности первого и виды вообще имеют свое различённое определение как принцип в природе рода.

Только что рассмотренный пункт составляет тождество субъекта и предиката со стороны определенности вообще – стороны, положенной гипотетическим суждением, необходимость которого есть некоторое тождество непосредственных и разных и поэтому выступает существенным образом как отрицательное единство. Это-то отрицательное единство и отделяет вообще субъект и предикат, но теперь оно само положено как различённое, в субъекте как простая определенность, а в предикате как тотальность. Упомянутое отделение субъекта и предиката есть различие понятия; но и тотальность видов в предикате равным образом не может быть каким-либо другим различием. Тем самым получается, стало быть, определение терминов разделительного суждения по отношению друг к другу. Это определение сводится к различию понятия, ибо лишь понятие разделяется и в своем определении открывает свое отрицательное единство. Впрочем, здесь вид принимается в соображение лишь согласно его простой определенности понятия, а не по тому образу, который он получает, вступая из идеи в дальнейшую самостоятельную реальность; этот образ, конечно, отпадает в простом принципе рода; но существенная дифференциация должна быть моментом понятия. В рассматриваемом здесь суждении, собственно говоря, положено теперь через собственное дальнейшее определение понятия самое его разделение, положено то, что при рассмотрении понятия получилось как его в-себе-и-для-себя-сущее определение, как его дифференциация на определенные понятия. Так как понятие теперь есть всеобщее, представляя собой как положительную, так и отрицательную тотальность особенных, то оно само, именно вследствие этого, непосредственно есть также и один из своих разделительных членов; другим же членом служит эта всеобщность, разложенная в свою особенность, или, иначе говоря, определенность понятия как определенность, в которой именно всеобщность являет себя (sich darstellt) как тотальность. Если разделение какого-либо рода на виды не достигло еще этой формы, то это служит доказательством того, что оно еще не возвысилось до определенности понятия и выросло не из него. «Цвет бывает или фиолетовый, или темно-синий, или голубой, или зеленый, или желтый, или оранжевый, или красный»[40]; такое разделение сразу же выдает свою, даже эмпирическую, невыдержанность и нечистоту; рассматриваемое с этой стороны, оно уже само по себе заслуживает того, чтобы назвать его варварским. Если цвет постигают как конкретное единство светлого и темного[41], то этот род имеет в себе самом ту определенность, которая образует принцип его разделения на виды. Но из них один[42] должен быть безоговорочно простым цветом, содержащим в себе противоположность уравновешенной, заключенной в его интенсивности и подвергнутой в ней отрицанию; а на другой стороне должна явить себя противоположность отношения между светлым и темным, к каковому отношению, так как оно касается феномена природы, должна еще прибавиться безразличная нейтральность противоположности[43]. Принятие за виды таких смесей, как фиолетовый и оранжевый цвет, а также степенных различий вроде темно-синего и голубого, может иметь свое основание лишь в совершенно необдуманном способе рассуждения, который даже для эмпиризма обнаруживает слишком мало размышления[44]. Впрочем, здесь не место распространяться о том, какие различные и еще ближе определенные формы имеет разделение, смотря по тому, совершается ли оно в стихии природы или в стихии духа.

Разделительное суждение имеет прежде всего в своем предикате члены разделения; но оно в неменьшей мере и само разделено; его субъект и предикат суть члены разделения; они суть моменты понятия, положенные в своей определенности, но вместе с тем и как тождественные – как тождественные (α) в объективной всеобщности, которая в субъекте выступает как простой род, а в предикате – как всеобщая сфера и как тотальность моментов понятия, и (β) в отрицательном единстве, в развернутой связи необходимости, по каковой связи простая определенность субъекта расщепилась в различие видов и именно в этом расщеплении есть их существенное соотношение и себе тождество.

Это единство, связка этого суждения, в котором крайние члены, в силу их тождества, слились воедино, есть, стало быть, само понятие, и притом как положенное; простое суждение необходимости тем самым возвело себя в суждение понятия.