Помоги проекту - поделись книгой:
Олег ненавидит красные платья, красную помаду, красный лак для ногтей, а я сегодня — девушка-дурной вкус: яркая, праздничная, вся в алом.
— Сказала бы, что тебе надо платье. Поехали бы выбрали вместе.
Я молча застёгиваю серёжку, твёрдо намеренная не подбрасывать дров в огонь ссоры. Глаза накрашены, двадцать минут потрачено на то, чтобы превратить бледные пеньки ресниц в густые чёрные опахала, — рыдать нельзя.
— Почему ты не хочешь надеть зелёное?
Я тянусь к расчёске и пытаюсь понять, нормально ли говорить такое жене, насколько вообще размылось за годы брака моё понимание допустимого?
— Опять игноришь?
Боже, хотя бы сейчас можно не начинать? Можно не доставать меня хотя бы по праздникам?
Взгляд невольно падает на зеркало, и я вижу то, чего не замечала в магазине и во время сборов, — выпирающий живот. Может, Олег прав и платье неудачное, но зелёное я не надену из принципа. Это обесценит мою утреннюю победу.
Олег вздыхает. Я знаю, что он не отступит, но намерена держаться из последних сил — не дать ему довести меня до слёз. Тушь на глазах обязывает. Скоро приедет заказанное такси.
Только бы не разрыдаться, только бы не разрыдаться.
Я предвидела, что покупка Олегу не понравится. Возвращалась домой, напряжённая, в предвкушении грозы, которая непременно разразится. И потом — когда открывала шкаф, снимала платье с вешалки, застёгивала пуговицы — дрожала, как студентка перед экзаменом: всё ждала, когда заметит, когда прокомментирует.
Неужели нельзя было промолчать?
Я часто моргаю, широко распахиваю глаза — так ущерб будет минимальным: слёзы заденут только нижние ресницы, а их я не крашу. Чёрные дорожки аккуратно сотру ватным диском, а уголки глаз промокну салфеткой.
Почему другим жёнам мужья говорят комплименты, а мне… Чем я хуже? Почему позволяю так с собой обращаться? Почему простые вещи — то, что люди делают и не замечают, — для меня настоящий стресс? Я всего лишь купила платье! Всего лишь купила платье! Из-за такого не нервничают!
В груди словно взрывается пламенный шар. Я со злостью швыряю на стол расчёску — вся киплю, горю, вот-вот выплесну наболевшее, пошлю муженька к дьяволу. К чёрту ресторан! К чёрту такую жизнь!
Кулаки сжимаются. Я — вулкан, готовый извергнуться. Слишком долго копила в себе обиду, слишком много её, этой обиды, внутри. Каждая несправедливость, жалящая фраза, ссора, невыносимая ситуация, мои рождённые в браке комплексы, унизительная беспомощность, постоянное напряжение — я переполнена, словно бурлящий котёл, накрытый крышкой. Взорвусь — мало не покажется.
— Ты… — выдавливаю сквозь сжатые зубы.
И меня обнимают со спины. Руки Олега обвивают сильно и нежно.
— Извини, — шепчет супруг. — Просто зелёное платье очень нарядное и тебе идёт. А красный цвет мне никогда не нравился. Давай не будем ссориться, — он наклоняется и целует меня за ухом. — У меня для тебя подарок. Не первый попавшийся. Я специально искал, чем тебя порадовать.
Словно ведро воды выплёскивается на костёр.
Подарок?
Мы давно не делаем друг другу сюрпризов…
Я смотрю, как Олег роется в прикроватной тумбочке, и медленно расслабляюсь. Воображаемые тиски разжимаются, но только до определённого предела: я напряжена всегда, каждую минуту своей жизни, в той или иной степени. Как человек, годами закованный в кандалы и уже не помнящий, каково жить без них. Но сегодня пинков можно не опасаться. Угадайте, за что я люблю праздники?
Олег возвращается с подарочным пакетом в руках — на картинке плюшевый медведь с сердцем. Внутри картонная коробка с мою ладонь.
Я чувствую приятное волнение и немного — стыд: ответить нечем, я даже не думала ничего дарить — эта традиция умерла на втором году брака.
Олег светится, словно действительно счастлив меня порадовать, и я думаю, что, возможно, заблуждалась на его счёт. Что не такой он плохой. Что наши ссоры — результат недопонимания, и если постараться, найти правильную линию поведения…
В коробке обычная белая кружка, но надпись на ней трогает до слёз.
В груди разливается тепло. Я, как ребёнок, прыгаю до потолка, скачу по комнате, улыбаюсь, обвиваю шею мужа руками, целую его в щёки, в губы.
Он всё-таки меня любит. Любит! Не может не любить человек, способный так тонко чувствовать.
Ни цветы, ни золотые украшения, ни пылкие признания не привели бы меня в такой восторг, как эти два слова, написанные на кружке. В них — понимание, обещание лучшего, принятие меня и моих увлечений.
Я вспоминаю день нашего знакомства, первый безмятежный год встреч, чувство безграничного, переполняющего счастья.
Отматываю назад девять лет семейной жизни — девять безрадостных лет. Представляю их в виде серой кассетной плёнки. И мысленно переношусь в самое начало. В нашу первую осень. Золотую, почти без дождей. Воспоминания похоронены под тоннами грязи, но всё ещё чистые и сверкающие. Ничто не способно их запятнать.
Мы идём среди берёз — другие Олег и Наташа, не имеющие отношения к нам теперешним. Двигаемся как единый организм. Медленно, потому что Олег обнимает меня сзади. Его скрещенные руки — на моём животе. Затылком я касаюсь его плеча. Солнце слепит. Под ногами шуршат опавшие листья. Их вокруг стволов целые сугробы. Пахнет свежестью, приближающейся зимой. Мы идём. Просто идём, но каждая секунда ощущается остро, полно, и я точно знаю: этот момент врежется в память. Никогда я не чувствовала себя живой настолько — настолько наслаждающейся убегающими мгновениями.
Между страницами «Великого Гэтсби» до сих пор хранится засохший берёзовый лист.
Я провожу пальцем по кружке. Хочется верить, что эти люди — эти Олег и Наташа — ещё живут где-то в нас.
И тихо читаю надпись: «Моей писательнице».
Глава 8
В ресторан я еду в приподнятом настроении, радостная, но по привычке встревоженная, не до конца доверяющая благодушию мужа.
Вишневские уже сидят за столиком в укромной части зала, отделённой от танцпола сквозной деревянной перегородкой. И конечно, я сразу обращаю внимание на Дашу. С такой фигурой она может позволить себе не только облегающее платье, но и пайетки, сверкающие в динамичном клубном свете и визуально добавляющие несколько килограммов. Это не значит, что она красива: волосы перепаленные, лицо лошадиное. Я специально ищу в ней недостатки, хотя и презираю себя за это, — никогда не оценивала чужую внешность. Никогда, но…
Вишневскую мне регулярно ставят в пример. Не женщина — кладезь всевозможных достоинств: работает, занимается спортом, таскает сына по секциям и кружкам, готовит изумительные пироги, которыми угощает голодных коллег в радиусе трёх кабинетов. Её ребёнку четыре, он декламирует стихи и собирается выиграть школьную олимпиаду по математике. А в будущем наверняка решит уравнение Навье-Стокса.
Я иду к столику, убеждая себя, что быть худой, как вешалка, некрасиво. И прекрасно осознаю причину моей неприязни. Даша — хороший человек, но её длинные ноги, тонкая талия, плоский живот бесят до дрожи в пальцах.
Даша стройная, Даша хозяйственная, Даша всё успевает. Диме с Дашей повезло.
С Дашей мы могли бы подружиться, если бы между нами не стояла стеной её слепящая идеальность. Сверкающий над головой золотой нимб.
Но я — женщина, у которой в квартире бардак. Мать, забывающая делать с сыном уроки. Хозяйка, чьи пироги не поднимаются, а молочный суп убегает, заливая плиту. Дурочка, ночами сидящая за никому не нужными «рассказиками».
Что ж… в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии я не обещала быть примером для подражания.
Но сегодня я стараюсь не думать о том, что нас с Дашей сравнивают, что утягивающие колготки — исключительно мой удел.
Из колонок сладкоголосый мужчина на английском поёт о любви, и мне хочется прикрыть веки, отдаться музыке и танцевать, танцевать, танцевать...
Забыть обо всём.
— Что будем пить? — спрашивает Даша. — Хватит на троих двух бутылок вина?
Склоняемся над меню. Мужчины заказывают себе виски — сорок долларов за бутылку. Для нас, меркантильных женщин, это дорого: мы привыкли экономить.
— Шампанское дешевле. Или можно вино, — тычет пальцем в цену Вишневская.
Внутренняя установка не позволяет шиковать. Тем более одной бутылкой мужчины не ограничатся — хотя бы кто-то на этом празднике жизни обязан оставаться благоразумным.
— Всем привет!
К нам присоединяется Саша Литвин. Без жены.
Мы с Дашей удивлённо переглядываемся. Оборачиваемся — ищем Марину глазами среди танцующих. Может, отстала? Задержалась в гардеробе? Зашла в уборную?
— А где жена? — спрашивает Олег.
Марину я люблю: ей сорок, и она толще меня на размер.
Боже, как стыдно за свои мысли! Как мерзко, как противно осознавать себя такой — закомплексованной, приученной сравнивать себя с другими женщинами.
Саша плюхается на диван и сразу тянется к бутылке.
— Детей не с кем оставить. Тёща в последний момент соскочила. Дела у неё. Да просто с внуками сидеть неохота.
Теперь я переглядываюсь уже с Олегом. Тот момент, когда понимаешь, почему не разводишься: для мужа ситуация тоже дикая. Бросить жену с детьми и отправиться в ресторан праздновать день влюбленных с друзьями...
Даша неодобрительно поджимает губы.
— Красавчик, — смеётся Вишневский, и получает от жены заслуженный подзатыльник.
Олег сдержанно улыбается.
Если бы не муж, не его давящее присутствие, я бы высказалась — о, какой возмущённой тирадой разразилась бы! В некоторых случаях тактичность — не про меня. Но времена правды-матки прошли. Настала эра прикушенных языков и боязливой осмотрительности.
Но я знаю, что, когда мы останемся вдвоём, Олег разделит моё негодование.
— Ну что, за любовь? — предлагает Дима, и Даша, улыбаясь, поправляет юбку. — За самых красивых девушек на свете. Желаю им ценить своих мужей.
Чокаемся, принимаемся за салаты. Мужчины пьют. После третьего тоста Саша отправляется к соседнему столику — приглашает на медленный танец блондинку в синем брючном костюме.
— Вот козёл, — шепчет Даша чуть слышно.
Олег навеселе. Редко я вижу его пьяным настолько, но на наших отношениях это сказывается наилучшим образом. Глаза Олега блестят. Взгляд расфокусирован. Алкоголь на голодный желудок сделал своё чёрное дело. Непривычно раскрепощённый, муж тянет меня танцевать. Подхватывает на руки, кружит, пьяно улыбаясь. И уже неважно, сколько я вешу и что красный цвет не самый его любимый.
— Хорошо выглядишь.
Было время, когда комплименты сыпались как из рога изобилия и простое «люблю, красивая» не впечатляло. Хотелось сказать: «Надоело. Придумай что-нибудь оригинальное». Прошло десять лет — и те же слова наполняют восторгом, заставляют трепетать.
Я смеюсь, пьяная, кокетливая. Вместе с Олегом изображаю танец Джона Траволты и Умы Турман из «Криминального чтива». Со стороны это, наверное, выглядит нелепо, но бутылка виски — отличное средство от комплексов.
Рядом Даша под музыку вяло переставляет ноги. На лице — явная обида: Дима за столиком переписывается по телефону. Саша у барной стойки клеит сразу двух незнакомок. Я смотрю на его розовую лысину в обрамлении редких волос, вспоминаю оставшуюся дома с детьми Марину, и меня наполняет чувство превосходства: мой муж лучше. Этим вечером и Даша, и Марина могут мне завидовать. Вишневский не пригласил жену ни на один медленный танец, а Саша…
Боже упаси, связать жизнь с таким человеком.
Я счастлива.
Олег наклоняется и затягивает меня в поцелуй.
лава 9
Весь день я чувствую, как растёт напряжение. Олег ходит угрюмый, не отвечает на вопросы, не смотрит в мою сторону. Движения подчёркнуто резкие: вовремя не уйдёшь с дороги — заденет плечом. Не больно и словно ненарочно. Подумаешь! Спешит человек досмотреть сериал.
— Можно с тобой?
— Иди сиди в своих рассказиках.
Нервы на пределе. Над головой сгущаются тучи, и в горле скребёт нарастающее волнение.
Я знаю, в чём моя сегодняшняя ошибка: проснулась на час позже мужа, потом сорок минут пряталась с телефоном по углам. Меня настигло то самое упоительное состояние, знакомое всякому автору, — состояние, когда пальцы, набирающие текст на виртуальной клавиатуре, не успевают за скоростью мыслей и фразы рождаются в голове легко, без малейшего усилия.
Гасить вдохновение мучительно, но я это делаю и, виноватая, выхожу к завтраку. Поздно. Олег с раздражением на лице складывает тарелки в посудомоечную машину, а Ваня доедает последний кусок омлета. В воздухе витает ощущение надвигающегося скандала.
Любым способом я пытаюсь разрядить обстановку, избежать катастрофы. В гостиной пристраиваюсь на диване рядом с Олегом и обнимаю за окаменевшие плечи, прошу прощения сама не знаю, за что. Телефон на тумбочке. Смотри: я его не трогаю, мои время и внимание в твоём распоряжении.
Пожалуйста, хватит дуться! Невыносимо жить с ощущением, будто ходишь по краю вулкана, собирающегося рвануть.
Час за часом я жду, когда грянет взрыв. Чувствую себя на проклятой пороховой бочке. Олег по-прежнему либо рявкает, либо невнятно бурчит себе под нос. Но, вернувшись из магазина, разражается недовольной тирадой.
— Эта колбаса для всех. Слышишь? Для всех, а не только для тебя.
Сервелат он заворачивает в пергаментную бумагу с видом, будто отвоевал его у дракона, а не купил в мясной лавке за углом. Я наблюдаю за его действиями, пытаясь понять, в чём опять провинилась?
— Знаю я тебя, — продолжает Олег. — Всё сожрёшь, другим не оставишь.
От обиды и возмущения у меня заканчиваются слова. Он считает, будто я способна прикончить 300 граммов колбасы в одиночку?
— Хочешь сказать, что я вас с Ваней объедаю?
— Да. Именно так.
— Объедаю?
Качаю головой — не могу поверить, что он это сказал. Какого чёрта? Какого чёрта? Я заработала себе на еду! Или у нас в стране дефицит и в магазинах пустые полки?
Спорить бессмысленно. Внутри грызёт пустота. К его долбанной колбасе я даже не притронусь, пусть подавится. Следую маминому совету — стараюсь не обращать внимания. Разворачиваюсь и иду в детскую — делать с Ваней упражнения к школе.
Поделиться книгой: