— А как же?..
— А так же, — подключился Миха, — взял тару, и гоу ту ручей.
— Да ладно, что вы завелись? Будто свет клином на этой воде сошелся. Если тебе жалко, так и скажи. В конце концов будет же она рано или поздно!
Ребята опять переглянулись, Миха покачал головой, Артём вздохнул.
— Кстати, забыл сказать. Тебя, Саня, тоже касается. В полдень общее собрание района. Будем решать, как жить дальше. Кто не придет, пусть потом пеняет на себя и не говорит — надо так или эдак. Есть предложения — приходи. Не придешь — делай, что решило большинство.
— Куда приходить-то?
— Традиционно, к школе.
Что-то буркнув, сосед скрылся своей дверью, клацнул замок.
После завтрака Артём, дав задание жене собрать походные вещи, отправился выполнять поручение. Попутно решил пополнить запасы мытьевой воды, но в этот раз не стал таскать баклажки в руках, а набил ими свой огромный рюкзак. В приступе соседского расположения даже позвал с собой Сашку, но тот, прикрывшись какими-то невнятными отговорками, отказался. Не забыв, правда, попросить и на его долю захватить баклажку-другую.
Поход занял часа три. Сначала разведал дорогу, по которой можно будет подкатить прицеп. Неожиданно это оказалось не так просто: кратчайший путь к лесу, где можно напилить нормальных дров, а не ограничиваться ивовым хворостом, был пешеходным. Лишь на обратном пути зашел за водой.
Обратно шел нагруженный, как мул. Район словно вымер, люди на улицах почти не попадалось. Усмехнулся про себя — антураж прямо для съемок постапокалиптических фильмов. Сейчас из-за угла ка-а-ак полезут зомби, а он с тяжеленым рюкзаком и без оружия. Грустно усмехнулся: похоже, их предположения сбывались, правда, пока без мародеров и мутантов, но лиха беда начало. Что там впереди?
Пустые провалы окон уже много где были закрыты. Местами, как и у него, шторами для ванн, местами парниковой пленкой. Попались один или два, забитые фанерой. Интересно, как там люди живут в полной темноте? И наконец в соседнем с ним доме три окна, сверкающие свежим остеклением. Ну да, для стекольщиков сейчас золотые денечки. Еще месяц, и зарядят дожди, за шторкой из ванны не отсидишься.
— Тём, а мы можем взять мои платьица?
Он вздохнул:
— Малыш, ну где ты собралась в них ходить? По лесу? Медведям показ мод устраивать?
— Но они совсем-совсем мало места займут, вот смотри, — она показала небольшой сверток. — Ты пойми, я же девочка, мне нужны платьишки.
Артёму показалось, или в уголке ее глаза мелькнула влага? А сверток действительно небольшой, ну как тут отказать! Внезапно он почувствовал сильный приступ нежности. Вот ради кого он должен быть сильным, у него есть ради кого выжить! Шагнул, сгреб в охапку и сжал в объятиях так сильно, будто стремился втиснуть ее внутрь себя, чтоб защитить, оградить от всего мира.
Из глубин объятий пискнуло:
— Артём, ты меня раздавишь.
Спохватившись, ослабил хватку, поцеловал в ушко.
— Ну, конечно, малыш. Кидай в стопку, что в мой рюкзак пойдет. И обязательно что-нибудь из косметики прихвати, будешь у меня самая красивая!
— Среди медведей? Поверь, это будет несложно. Я лучше гигиенических средств прихвачу.
Ближе к полудню Артём постучал в дверь соседа снизу. Тот сказал, что догонит. Догнал его уже на проспекте. Артём стоял, молча созерцая все еще горящий город.
— Ух ты! Да сколько же он гореть-то будет?
— Я читал, что Москва в восемьсот двенадцатом году горела четыре дня. И Гамбург во время так называемого великого пожара тоже, по-моему, четыре.
— Так Москва тогда была вся деревянная. А Гамбург? Это во время войны, когда бомбили?
— Нет, тоже в девятнадцатом веке. Но согласен, сейчас дерева в строительстве фактически нет. Хотя если прикинуть, мебели в домах много. Опять же центр был весь засажен деревьями. Короче, — Артём раздраженно махнул рукой, — что я, пожарный что ли? Откуда мне знать, сколько он еще гореть будет!
Потом повернулся к приятелю:
— А у тебя прогресс?
— В смысле?
— Судя по тому, что ты меня снова не пустил в квартиру, та подруга все еще у тебя?
— Вот ты Шерлок Холмс доморощенный! Ну да. А куда я ее дену? Ей теперь идти некуда, — и кивнул на пожар.
— То есть она сейчас у тебя дома? Не боишься?
— Чего, что она хату обнесет? Артём, не смешите мои подковы, как говаривал конь в одном мультике. Что у меня брать?! Макбук? Домашний кинотеатр? Представляю, как она плазму от стены отвинчивает и, шатаясь с ней в обнимку, по лестнице спускается. Это теперь мусор никому не нужный!
Друзья повернулись спиной к горящим развалинам и неторопливо пошагали по проспекту. Артём усмехнулся:
— Может, тогда пришла пора знакомить с друзьями?
— Стесняется она.
— Стесняется? — пришла пора удивляться Артёму, — что-то я вас с трудом понимаю. Поехать домой к парню, которого первый раз видишь, она, видите ли, не стесняется…
— Слушай, давай об этом не будем, — Мишка схватил соседа за руку, — по-братски прошу. Мне и самому во всей этой фигне тошно.
— Ладно, извини. Как думаешь, у Кирилла получится?
Мишка некоторое время помолчал, хмуро взглянул на приятеля, покачал головой.
— Мне бы этого очень хотелось, но… — вздохнул. — Кирилл мужик хороший и правильный, но он застрял в советском прошлом. Он верит в коллектив, в какое-то общественное сознание.
— А ты? Судя по всему, не веришь?
— Артём, я работаю в торговле, за день встречаю очень много людей. У нас, конечно, попадаются вменяемые люди, но очень много таких, как твой соседушка.
— Саня? — понимающе переспросил Артём
— Ага. Потребитель как он есть. Сам ничего сделать не хочет, но все ему должны. Ты предлагал ему за водой вместе сходить? Так ведь нет, у него ребенок маленький, у него теща, жена, прочие отмазы. Но воды ты ему принеси. Почему? Так ведь ему все должны! Кто-то должен обеспечить его водой, потом кто-то будет должен ему продуктов. А ты что за голубая кровь такая, а? С какого-такого перепугу тебе все должны, а ты никому?
— Миха, не заводись, шут с ним, с Сашкой. Он безвредный…
— Да, безвредный пока сидит в своей норе и теща с женой ему мозг выедают. Но попомни мое слово, когда их много… — махнул рукой. — Знаешь, как в Афинах поступили с Мильтиадом?
— Это кто?
— Вот те здрасте, чему тебя, двоечника, в школе учили?! Это тот, под чьим руководством греки персов под Марафоном разбили. Ты хоть в курсе, что это было сродни чуду? Персидская империя тогда была на подъеме, а Греция — разрозненные полисы. Персы высадились у Марафона — это город такой. Войско афинян и их союзников платейцев управлялось десятью стратегами. Короче, что делать — нападать в поле или отсидеться за стенами — эти стратеги договориться между собой не могли. Демократы фиговы. Тогда Мильтиад уговорил их все-таки биться здесь и сейчас. Ну а стратеги свалили на него всю ответственность: дескать, хочешь битвы, тогда давай, рули, инициатива, как известно, имеет инициатора. Тот порулил, да так, что персов вынесли на пиках, их военачальник погиб.
— Хм, честно говоря, я помню, что была какая-то битва и гонец пробежал расстояние в сорок два с хвостиком километра до Афин, чтоб рассказать о победе. Я тогда все удивлялся, почему нельзя было на коне доскакать. Лишь потом узнал, что на длинных дистанциях человек обгоняет лошадь. Прикинь?
— Да ладно, правда что ль? Ну, тебе лучше знать. Я о другом. Знаешь, как народ отблагодарил Мильтиада, когда тот заикнулся, что ему как полководцу было бы неплохо какой-нибудь знак отличия, например масличный венок. Один из граждан в народном собрании встал и заявил: «Когда ты в одиночку побьешь варваров, вот тогда и требуй почестей для себя одного». Представляешь?! То, что чувак угадал с правильным моментом для битвы, фактически руководил боем — это все фигня. Типа того, что у нас любой гражданин от рождения на все способен, хоть стратегом, хоть кем. И вообще народ сам победил, без участия всяких мильтиадов и прочих примазывающихся.
— М-да, — протянул Артём, — это как раз знакомо. Если какой косяк на работе, ну там график погрузки-выгрузки сорвали, с накладными напутали — это ты как начальник смены облажался. И пофиг, что на электрокарах акумы год как менять надо было или зепе кладовщиков порезали и все грамотные разбежались, приходится набирать вчерашних школьниц. А если все о'кей, то при чем тут ты?
Мишка бросил на него взгляд, вздохнул
— Ну да, где-то так.
Проспект в силу своей ширины оказался завален не сильно: мелкий хлам, кое-где поваленные столбы, кое-где вывороченные прямо с корнями деревья. Виднелись проплешины от огня, но район не из «зеленых», гореть особо нечему. По пути прошли громаду торгового центра «Звездный» — безвкусный бетонный куб. На удивление, здание пострадало мало. Его как будто заранее планировали к подобным катаклизмам. В сторону центра обращена глухая стена, перед которой располагалась открытая автостоянка. Еще одна парковка находилась непосредственно под «Звездным», во весь первый этаж. Стена, обращенная к проспекту, имела небольшие вытянутые в высоту окна-бойницы. Стекла в большинстве на удивление уцелели. Стеклянный фасад, обращенный в сторону небольшого палисадника, имел некоторый наклон наружу, нависая козырьком над высоким крыльцом в половину ширины здания. На фасаде также виднелось много целых стекол. Как минимум весь первый этаж их сохранил, видать, витринное стекло оказалось не по зубам ослабленной ударной волне. На крыльце прохаживалась пара охранников.
За палисадником, сохранившим в тени «Звездного» все деревья, начиналась территория районной средней школы. Площадь перед школой меньше автостоянки за «Звездным», но по традиции собирались именно на ней. Обычно администрация ТЦ без понимания относилась к идее пожертвовать парковкой ради массовых гуляний.
Школа, конечно, пострадала. Стекла в окнах отсутствовали: еще бы, это вам не витринное антивандальное стекло. Кое-где даже переплетов не было. Листы железа на двускатной крыше лохматились гигантскими завитками. В середине здания крыша вообще отсутствовала. Но стены, выложенные из силикатного кирпича, устояли. Следов пожара тоже не видно. Цело было и высокое крыльцо, почти вполовину человеческого роста, выступающее сейчас трибуной.
Народу собралось много. Конечно, не весь район — кто-то так и не пришел. Ну а кто-то не пережил прошедшую ночь. Мужчины, женщины, всех возрастов. Артём осмотрелся — ни одного человека в форме, заметил несколько человек в форменных брюках, но все накинули сверху гражданское.
В центре, на крыльце, страсти разгорались нешуточные. Несмотря на расстояние, было слышно, что орут там не щадя связок, пытаясь задавить оппонентов децибелами. Смысл, в общем-то, понятен — как обычно, нашлось несколько «специалистов», совершенно точно знающих, что делать. К несчастью, их виденья не стыковались между собой, а попытаться услышать чужую точку зрения оказалось выше всяческих сил.
Среди орущих Артём, нисколько не удивившись, разглядел приснопамятного Родионыча, жестикулирующего рукой, замотанной какой-то тряпкой. На лице хорошо различимы ожоги. «Допожарничался», — проскользнула злорадная мыслишка.
Сутулый мужчина, стоявший чуть впереди, повернулся, пропуская Мишаню, и Артём узнал в нем одного из тех соседей, что пошли с Родионычем тушить пожары.
— Валентин Семеныч, как вы?
Сосед обернулся, приветливо кивнул Артёму. Правая рука оказалась туго забинтованной от локтя до кончиков пальцев. Все те же следы ожогов на лице.
— Я-то ничего, Федька обгорел сильно. Мы одну дверь вышибли, а оттуда как полыхнуло! На нем одежда загорелась, пока сбивали… эх, — Валентин вздохнул. — Толик с первого этажа ногу распорол, ходить не может. Вот такая оказия.
Тем временем долетел крик Родионыча:
— Товарищи, перед лицом надвинувшейся на нас опасности мы все как один должны объединиться. Надо немедленно провести инвентаризацию запасов. Выбранная комиссия должна пройти по домам и переписать наличные запасы: продукты, медикаменты, инструменты. Все ресурсы нужно объединить в каком-нибудь надежном месте, можно в спортзале школы…
Толпа зашумела, один из оппонентов Родионыча, энергичная тетка в брючном костюме и со сложной прической перешла на ультразвук, и окончание фразы потонуло.
— Ну и зачем народ звали? Эти демагоги все равно никого слушать не будут, между собой собираются наше будущее решать.
— Видимо, мы им для массовки нужны, так сказать, легитимация принятых решений, — подмигнул ему стоящий рядом мужик, — чтоб потом говорить: «Вы же все имели возможность высказаться!».
Он был на полголовы ниже и значительно старше Артёма, крепкий, короткостриженый — эдакий гриб-боровик, с расстегнутым до середины груди воротом темно-синей рубашки, сквозь который красовалась массивная золотая цепочка. Довершали образ элегантные офисные очки в тонкой золотой оправе.
— И кто у нас теперь вершители судеб?
— Старого клоуна не знаю, — мужик показал подбородком на Родионыча, — эта коза в брюках, Антипова, районная депутатша. С ней все ясно: мозги заточены только на то, как что спионерить да устроиться потеплее. Вон чуть пониже, слева, Марков пристроился, директор наших коммунальщиков. Туп, как пробка, в кресло директора благодаря тестю плюхнулся, который в мэрии за коммуналку отвечал. Надеюсь, сейчас в аду ему устроили теплую встречу. Ну и Расулов, замнач нашего ОВД, вон внизу тихарится как обычно. Небось, дежурил, вот и пережил ночку. Так-то они с шефом в центре живут… Жили.
— Странно, там из нашего дома должны были быть.
— Да в самом начале какие-то деятели пытались вставить слово, но разве этих тренированных горлопанов переорешь? — крепыш усмехнулся. — Это только у старого хрыча удается. Тоже горлопан знатный, правда он-то часто дельные вещи предлагает. А потом этих ребят вообще дружина оттерла в сторону, и они где-то потерялись.
— Какая еще дружина? — удивилась стоящая рядом сухонькая старушка в платочке и очках.
— Видишь, мать, на нижних ступеньках ребята молодые? Вот они и есть эта самая дружина.
— Когда их назначили? Я здесь с самого утра, ни о какой дружине не говорили.
— Они сами себя назначили, — проворчал еще один стоящий рядом мужчина лет сорока, в гражданке, но с характерной выправкой и уставной прической, — им без разницы с кем, лишь бы с властью.
— Вот уж точно, — поддержал его крепыш, — всегда лучше босса охранять, чем на заводе горбатиться, какие-никакие крошечки с хозяйского стола перепадают. Какая власть без верных нукеров!
Мужчина с военной выправкой поморщился, но ничего не сказал.
— И чего решают? — поинтересовался Артём.
— Как обычно, кто виноват и что делать, — военный говорил, не отрывая прищуренного взгляда от «трибуны».
— Ну так и чего делать-то предлагают?
— Сейчас только то, кто будет главный, — крепыш сплюнул на асфальт, — а уже потом, наверное, эти главные придумают, как нами рулить.
— Кстати, не говорили, что все-таки случилось?
— В начале прозвучало, что по нам ударили американцы, — обронил военный, — говорят, нанесли удар сразу по воинской части и по химкомбинату. Остальное последствия.
— А вот в этом я сомневаюсь, — включился очкастый крепыш, — химичка давно пиндосам принадлежит, и НПЗ «Шелл» строил. Зачем им по своим же активам бить? Это же ущерб чистой воды!
— Кто знает? — пожал плечами военный. — Может, решили, что допустимые потери. В любом случае на ядерный удар похоже.
— Вы… уверены?
Так что же все-таки оно? Артём прислушался к собственным ощущениям. Странно, не сказать, чтоб громом поразило, только усталость какая-то появилась. Впрочем, решил он, это же не точно.
— Ой, батюшки, так у нас же радиация, — запричитала старушка, — нас же надо эвакуировать!
— Успокойтесь, мамаша, сейчас ядерные боеприпасы достаточно чистые, остаточная радиация минимальна. Так что до смерти от радиации, скорее всего, ни вы, ни мы не доживем. Раньше от голода загнемся или перебьем друг друга.
— И правда, — взмахнула руками старушка, — а вы не знаете, торговый сегодня откроется? Надо же крупки купить, соли опять же.
— Это, мать, сейчас, наверное, всех беспокоит, пойду-ка я лучше гляну, что там у нас с торговлей, — и крепыш начал пробираться к выходу из толпы в направлении «Звездного».
Старушка пристроилась к нему в кильватер, а за ними и Артём, решив, что делать на «собрании» больше нечего. Тут он внезапно сообразил, что почти все средства на пластиковой карте. Не было привычки таскать много наличных, дескать, так целее будут. Вот они и уцелели на счете в банке. И пусть его деньги — это не реальные бумажки, выгорающие в банковском хранилище, а набор кодов в компьютерной базе, только получить к ним доступ в обесточенном мире не представлялось возможным.
Около «Звездного» Артём нос к носу столкнулся с соседом Саней.
— Как там собрание?
Артем только махнул рукой, обсуждать не хотелось.