Архивы Инквизиции: Инцидент при Драконьем Клыке

Baltasarii

Архивы Инквизиции: Инцидент при Драконьем Клыке

Пролог

Боль. Боль охватила все его тело, добравшись, казалось, до каждого закоулка страдающего куска плоти. Она захлестывала волнами, заставляя захлебываться в накатившем горе, горечи и в слезах, непрошено хлынувших из почти не видящих глаз. Вокруг что-то происходило, кто-то о чем-то говорил, смеялся, но все было не важно. Ведь там, впереди, куда тянулась корчившееся от боли сознание, душевной боли, той, что во много раз сильнее пыточной, ушли в пламя его сокровища. Те, кого он любил сильнее жизни. Те, кто были его жизнью. Его смыслом. Оставляя вместо чувств сочащиеся сукровицей несправедливости мира ожоги. Сжигая еще живое сердце в муке невосполнимой потери.

Взгляд с трудом сфокусировался на кончике клинка, играющего в пяди от его шеи. В лицо прилетел плевок, вокруг раздался приглушенный болью глумливый хохот. И тогда боль вдруг приняла другой оттенок. В том месте, где теперь располагалось пепелище сердца, стала подниматься ярость, не менее обжигающая, чем страдания до этого. Ярость на тех, кто посмел лишить его всего. Ярость и желание кары наполнили его сознание и, на секунду замерев в пике напряжения, прорвались тьмой. Послышались неуверенные крики, переходящие в какие-то дикие животные вопли. Вопли агонии. И ярость медленно отступила, оставив за собой лишь пустоту, заполненную одиночеством, черной тоской, сожалением и желанием уйти следом за потерянными, но такими любимыми. Чтобы просто забыть, без надежды на еще одну встречу, без света, без счастья. Просто забвение, сладкое ничто, где нет страданий.

Вокруг потемнело, утративший краски в момент осознания мир поблек еще сильнее. Навалилось безразличие и слабость. На лоб опустилась чья-то прохладная ладонь, слегка приглушив мертвую зыбь тоски. Перед залитым слезами взором появилось женское лицо, размытое, незнакомое.

— Я могу помочь тебе, — прозвучало чувственное контральто, в котором звучало участие и сожаление. — Удержать их. Но тебе придется заплатить.

Казалось, что в измученной душе уже нет места для ярких красок и чувств. Но безумная, бешеная надежда взорвалась внутри, в считанные мгновения добралась до его губ, и те сами собой прошептали, боясь опоздать еще раз:

— Все, что угодно. Все, что только могу.

— Ну, столько не надо, — грустная ласковая улыбка тронула красивое лицо женщины. — Но кое-что мне понадобится. Контракт?

— Контракт.

Глава 1

Курт.

Каждый, кто хотя бы раз ночевал в лесу, знает, что несмотря на время года, температуру, погоду и, пожалуй, расположение небесных тел, под утро наступает время Всепроникающего Холода. Это явление проникает через любые плащи, теплые носки и спальные мешки для того, чтобы с упоением вцепиться в пальцы ног разумного. Курт довольно точно уловил момент пробуждения по состоянию вышеописанных многострадальных частей своего тела. Поняв, что поспать уже не получится, сел и расстегнул застежку спальника. В одних портках он на четвереньках выбрался из низкой палатки, встал на покрытую утренней росой траву и, сладко потянувшись, глубоко вдохнул ароматный холодный утренний воздух.

Выпустив парок изо рта, Курт, довольно прищурившись, осмотрелся. Вчера палатку пришлось ставить уже в потемках, и было как-то не до окружающих видов. Однако сегодня, в лучах утреннего солнца, пред Куртом открылась пастораль, прекрасная в своей природной простоте. Край векового хвойного леса за спиной переходил в обширное разнотравье, то здесь то там разбавленное небольшими рощицами берез. Все дышало покоем и тихой радостью нового утра: и высокие сосны, величаво покачивающиеся на несмелом утреннем ветерке, и цветы в поле, и лениво несущая свои воды речушка недалече, и череп, и закутавшиеся в пушистые облака далекие горы, и… так, стоп. Череп?

Сонная одурь мгновенно вылетела из головы Курта, не забыв прихватить с собой истому. Уперевшись в охранный купол, молча и неподвижно стоял скелет. Стоял совершенно самостоятельно, буравя Курта багровыми огоньками, мерцавшими в глубине пустых глазниц. Скелет Курту не понравился. Даже не фактом своего самостоятельного передвижения, а иначе как бы этот представитель неживых оказался около его, Куртовой, палатки. А, скорее, нестандартностью своего внешнего вида. Кости скелета были черные. Не грязные, а именно черные, цвета глубокой безлунной ночи. Опять же — огоньки в глазницах, да. Вдобавок ко всему, фаланги пальцев оканчивались дюймовыми когтями. Тоже черными, глянцевыми.

«Твари сии по силе своей значатся как середние и нарекаются Потрошителями. Одиночную особь ведающий жнец сдюжит без труда, ано для селянина зело опасна. Вельми крепок и подвижен, ядовит. Охотятся стаями от двух до пяти особей. Умны аки псы дворовые», — всплыли в памяти слова из «Описания нежитей и тварей, душ человеческих жаждущих». Значит тварь не одна. Выманивает, да. Курт спокойно, с профессиональным интересом, посмотрел на потрошителя. Потрошитель посмотрел на Курта и скрипнул челюстями. Ситуация складывалась патовая. Скелет будет тут стоять столько, сколько потребуется. Купол, заряжаемый через посох жнеца, который вертикально парил между палаткой и кострищем, Курт мог поддерживать бесконечно долго. Конечно, если не отвлекаться на такие «маловажные» вещи как пища и вода.

Мысленное усилие — и по телу пробежал привычный озноб, эмоции угасли, потеряли остроту, оставив чувство абсолютного, всепоглощающего покоя. Время замедлилось, окружающие краски выцвели, как поздним вечером, угасли звуки. Ну, здравствуй, Тень[1]. Плавным шагом жнец скользнул в сторону скелета, перехватив по дороге посох. Купол, издав тихий звон, пропал, и потрошитель по инерции шатнулся вперед.

Посох жнеца — произведение искусства. Металлический заостренный конец можно использовать и как надежную опору, и как колющее оружие. Увесистый двухметровый гладкий шест из заговоренной сумеречной древесины в верхней трети изгибался резными позвонками. Оголовье же выполнено в виде человеческого черепа из цельного куска горного хрусталя, и неплохо дробило кости. Кроме того по желанию жнеца череп мгновенно выпускал широкое туманное лезвие, и тогда посох превращался в самое грозное оружие ближнего боя, известное в мире — косу жнеца.

Это самое лезвие и принял на грудь неудачливый потрошитель, когда Курт поймал его на встречном движении. Не успели еще две половины, уже окончательно упокоенного скелета, упасть на землю, как Курт, продолжая замах, вогнал лезвие в землю, упокоив второго потрошителя, спрятавшегося в высокой траве. С левой руки жнец, обернувшись, небрежно стряхнул печать[2]тлена[3]на третьего скелета. Скелет, как раз, летел в сторону Куртовой шеи, раззявив неожиданно большую зубастую пасть и, встретившись в полете с клубящейся тьмой печати, рассыпался прахом.

Курт оглядел кучки праха на траве. Подошел к еще копошащимся половинкам первого потрошителя, и, начертав тому на лобной кости печать безвременья[4], отсек череп и убрал его в походный мешок. Проверил окрестности чутьем жнеца и, спокойно выдохнув, погасил посох. Пора собираться, завтракать и в дорогу. Нужно разобраться с тем, что происходит в этой местности. Потрошители не имеют свойства вызревать спонтанно, на деревенском кладбище. Кто-то их призвал, подготовил, напитывал силой. Или что-то. Ответы жнец собирался узнать в ближайшей ратуше, которая имелась на всю округу только одна. Маленький город, или большая деревня, Драконий Клык ждет его, Курта, явления. И явление грядет, трепещите селяне. И селянки, да.

Когда солнце поднялось в зенит, Курт стоял на главной площади Драконьего Клыка. Такое колоритное название селище получило от относительно недалеко расположенной скалы, торчащей вертикально на высоту саженей пяти-шести, и напоминало, по мнению Курта, совсем даже не клык, а кое-что пониже. И не менее драконье, да. Где-то там, на вершине каменного… клыка, располагался вход в пещеру, в которой, по легенде, в древности жил дракон. Дракона извели древние же герои, а… клык остался. Остальные же деревни в округе, за неимением интересно залегендированных предметов ландшафта, носили более прозаичные названия, такие как Гнилые Горшки или же Дырищи. Несмотря на пафосное название, деревня представляла собой часто встречающийся выкидыш большого села, согрешившего с маленьким захолустным городком. В наличии имелись: частично мощенные улицы; много самых обычных деревянных подворий, плавно переходящих к центру городка в двухэтажные баракообразные жилища для шахтеров; небогато, но опрятно одетые редкие горожане. Этакая помесь пограничной заставы и шахтерского городка. Ну, и вездесущий запах сена и навоза, куда же без этого атрибута, да.

Ратуша Драконьего Клыка представляла собой замечательный образчик деревенской архитектуры, то есть отличалась от большого сарая только наличием резных наличников на редких оконцах и башенки. Ну какая же ратуша и без башенки-то? Монументальные двери, тоже драконьи — судя по размерам, были заперты на засов. Снаружи. А сам засов приколочен гвоздями к дверной коробке. Сняв капюшон дорожного плаща, Курт почесал затылок. Безотказное средство подсказало, что нужно брать языка. Оглядев небольшую, но такую главную, площадь, Курт остановил взгляд на кучке детворы, играющих во что-то на пыльной деревянной мостовой. Дети гоняли двух здоровенных, отливающих металлом жуков по импровизированной арене. Нещадно галдя, постоянно двигаясь и пихаясь, ребятня воображала то ли ипподром, то ли гладиаторские бои.

— Кхм, — сказал Курт, подобравшись поближе. Дети продолжали увлеченно заниматься своими делами. Курт решил закрепить свой успех:

— Привет!

Лучшие ищейки императорской тайной службы поумирали бы от зависти. Только что перед жнецом было чуть больше дюжины детей — миг — и вот уже пустая площадь. Под ногами копошатся несколько жуков, а в десяти шагах стоит бронзоволосая девочка и с интересом наблюдает за Куртом. Попробуем еще раз:

— Привет.

— Привет, — девочка продолжала смотреть на Курта крупными зелеными глазищами. — А ты кто? Колдун?

— Жнец.

— Самый настоящий жнец? Самый-самый? А не врешь? — строго спросила девочка, слегка дернув себя за рыжий хвостик.

— Жнецовее не бывает, да. — Курт потер подбородок. — Меня зовут Курт. А тебя, юная леди?

— Деда говорит, что с незнакомыми дядями говорить нельзя. Вот. А жнецы едят маленьких девочек?

— Только по праздникам. А до следующего еще две недели, да. — заявил Курт, пытаясь удержать на лице ускользающую суровость.

— А что это у тебя за спиной, — девочка разглядела чехол с посохом.

— Ратуша, — сказал Курт и принялся рыться в объемной дорожной сумке, висящей на боку. Достал из нее два здоровенных цветастых леденца и показал их девочке. Девочка не стала скрывать свой энтузиазм:

— О! Это мне? Хочу такой! Хочу-хочу!

— А тебе деда не говорил, что нельзя брать конфеты у незнакомых дядей?

— Ты зануда, — отрубила девочка. — Давай уже леденец. Или оба.

— Мила, — добавило это рыжее чудо, и, подбежав, выхватило леденцы из руки Курта. Присев на корточки он дождался, когда подошедшая девочка освоится с леденцом и спросил:

— Мила, а не подскажешь, где мне найти войта[5]? — и, увидев ставший подозрительным взгляд Милы, торопливо добавил. — Мне по делу.

— В «Нетрезвом шахтере» конечно же, — Мила посмотрела на Курта, как на человека, не знающего элементарных вещей.

— Трактир?

— Ага.

— Проводишь?

— А еще конфеты есть? — поинтересовалась Мила с совершенно невинным выражением лица и щербато улыбнулась. Что-то задумала, егоза.

— Много, — слегка приподняв уголки губ, сказал Курт.

— Ребзя! — неожиданно громко крикнула Мила. — Он совсем не страшный! И у него конфеты!

Мигом налетевшая ребятня осадила ничуть не растерявшегося жнеца, и вся дружная компания, весело шумя и смеясь, двинулась в сторону трактира.

Глава 2

Михей.

Яркие лучи полуденного солнца освещали небольшой зал одного из трех существующих в Драконьем Зубе трактира «Нетрезвый шахтер». В лучах света лениво плавали редкие пылинки. Вкусно пахло едой с кухни. В трактире сегодня было пусто, что неудивительно в такое-то время. То ли будет вечером, когда подтянутся пропыленные рабочие из Волчьей шахты и крепкие, уставшие за день, крестьяне с окружающих полей. Войт Михей стоял за стойкой, как и полагается хозяину заведения, и скучал. Скука навевала некоторую тревожность в организме, и светлое пиво, которое Михей лениво потягивал, эту самую тревожность победить не могло. Помнится, когда Михей заскучал в прошлый раз, началось вторжение перворожденных ублюдков, и Михей потерял почти всю семью. Нет, понятно, что скука Михея тут ни причем. Но, с тех пор, войт считал скуку предвестником «приключений» и, как и любой ветеран Имперского Легиона, нехилых таких проблем. Однако ничего не предвещало…

Со скуки Михей стал протирать и без того блестящие от чистоты кружки и слушать вялые разговоры клина[6] дармоедов, которые выполняли полицейские функции в его деревне по контракту с Имперской Гильдией Наемников. Ага, как же. Только и делают, что целыми днями дуют дармовое пиво. На самом деле, Михей был доволен ребятами. Бойцы они славные, ссор в деревне не допускали, не шалили, разбойников в округе повывели, контролировали поголовье опасных зверей. Пару раз даже не побоялись выйти против неживых, низших правда, но все же. И вышли победителями, без потерь, а это дорогого стоит. Однако начальству всегда больно смотреть, как его подчиненный ничего не делает. Вот, Михей и крепился, чтобы чего лишнего не сказать, ни к чему с ребятами отношения портить. И все же — сколько в них помещается!

От скуки, тревоги и раздражения Михея отвлек усиливающийся шум за входной дверью. Галдели явно дети, чем-то сильно возбужденные. Дверь распахнулась и в трактир ввалилась шумная толпа детей, буквально облепившая какого-то мутного типа в плаще с капюшоном, который вел себя с детьми совершенно по-свойски. Среди детей то и дело мелькала рыжая головка внучки. Ребятня, не прекращая общения, подтащила посетителя к большому столу. Когда все расселись, от стола послышался пиратский рык, сдобренный детским хохотом:

— Выпить моим друзьям, я угощаю!

— Выпить! Выпить! — тут же стали весело скандировать дети.

От абсурдности ситуации войт на мгновение оторопел. А Слав, командир воинов, подобрался, подобно охотничьему псу. Мутный тип похоже совсем с ума сошел, пытаясь напоить детей в местном же трактире. Однако, как оказалось, Михей зря думал плохо о неожиданном посетителе:

— Трактирщик, — взревел по-новой путник. — Где наш морс! Ягодный давай! И только попробуй мне разведи!

— И сладостей! — поддержали мужика в плаще дети.

— И сладостей, — повторил гость.

— Сейчас все будет в лучшем виде, — включился в игру Михей. — Не извольте беспокоиться. Лучшего морса, чем в «Нетрезвом шахтере» не найти.

У войта отлегло от сердца. Мужик в плаще, похоже, просто гениальный отец. И вся эта ситуация — всего лишь игра. Даже вяканье некой рыжей засранки: «а как же пиво и винище», было аккуратно задавлено. Судя по румяному лицу Милы, мужик успешно растолковывал непослушной девочке тему о пагубном влиянии алкоголя на неокрепший молодой организм. Тем временем подавальщицы споро расставили по столу кружки и кувшины с морсом, тарелки с сушеными фруктами и два блюда с большими черничными пирогами. Шум, создаваемый детьми, превратился в неясный гул, сопровождаемый дружным чавканьем. Мила же, выпрыгнув из-за стола, потащила непонятного посетителя к стойке, и Михей смог, наконец-то, рассмотреть его. Высокий широкоплечий посетитель двигался плавно и хищно, плащ скрывал большую часть подробностей. В руке дорожный мешок, за спиной длинный чехол. Похоже, их городок посетил воин, возможно наемник. Судя по чехлу — лучник или мастер-копейщик.

— Вот. Мой деда, — заявила рыжая егоза.

— Пусть осветит твой путь звезда, деда. Меня зовут Курт, — представился посетитель и протянул руку, затянутую в черную кожаную перчатку, усеянную серебристыми заклепками.

— Дорога твоя да будет прямой, Курт. Михей, местный войт, — пожал протянутую руку деда, и, посмотрев на перчатку Курта, уточнил: — Жнец?

— Жнецовее не бывает, да, — звонко заявила непоседа. Курт улыбнулся и выложил на стойку золотой.

— Иди к друзьям, Мила, дай взрослым поговорить, — сказал Михей, отсчитывая сдачу и передавая её жнецу.

— Ну во-от, сейчас же самое интересное начнется, — заныла Мила.

— Где-то тут наша любимая розга… — полез под стойку дед. Курт моргнул — Мила оказалась за столом среди других детей. Магия, не иначе. Михей посмотрел на жнеца, справа подсел Слав.

— Пусть осветит твой путь звезда, жнец. Ты зря пришел. В округе все спокойно, — произнес Слав. Он вообще не говорил, а изрекал, монументально и основательно.

Курт снял капюшон, пригладил короткие каштановые волосы, разбавленные седыми прядями, мельком оглянулся на пирующих детей и, прищурив серые глаза, ответил:

— Дорога твоя да будет прямой, наемник. Ты не прав, — и, обратив внимание на нарочито недовольно скривившегося Слава добавил. — Могу доказать, но без лишних глаз.

— Идем, — махнул Михей рукой. Жнец не лжет, они вообще не лгут — не та порода. Вслед за ними поднялись и бойцы, кроме одного, оставшегося следить за детьми.

Поднявшись на второй этаж, Михей достал ключ и открыл ближайшую к лестнице дверь. Зашел в чистую светлую комнату, все убранство в которой состояло из монументального дубового стола и не менее монументальных стульев. Такую комнату Михей держал специально для переговоров, собраний, пятиминуток и подобного. Драконий Клык закладывался как шахтерский городок, но на данный момент представлял из себя, чего уж там, большое село. Потому, в стандартной ратуше, построенной при основании города, все аж целых пять высших чиновников могли запросто потеряться. Вместе с посетителями. Потому Михей сочетал приятное с полезным. Содержал трактир, имея при этом неплохую добавку к государственному жалованию, и выполнял обязанности войта в более располагающей обстановке.

Заняв место во главе, Михей дождался, когда все рассядутся, и вопросительно взглянул на жнеца. Курт порылся в сумке и выложил на стол череп. Необычный такой, антрацитово-черный, клыкастый, с мерцающим сложным рисунком на лбу. Тишина за столом из выжидательной стала напряженной.

— И что это? — спросил Михей. Ответ прозвучал с неожиданной стороны. Объяснять взялся Слав:

— Череп потрошителя. Довольно сильная нежить. Крестьяне бы не справились. Ходят группами. Сколько их было?

— Трое.

— Ну ты силен, жнец.

— Ты забыл сказать войту самое главное.

— Ну да, — Слав хмуро посмотрел на Михея. — Такие твари сами по себе не появляются.

— Это значит, что в деревне обосновался некромант? — По спине Михея потоптались мурашки. Он понял, что скучал не зря.

— Или высшая нежить, — произнес Курт. — Или и то и другое.

Тишина за столом стала мрачной.

— Убереги нас Единый, — тяжело вздохнул Михей. — Что мы можем сделать наличными силами?

— Ну, если некромант, то я справлюсь. Если высшая нежить, то там от вида зависит. А вот третий вариант… — жнец отрешенно потер подбородок. — Даже с такими молодцами, как твои наемники, не потяну, да. Эвакуация и запрос помощи из столицы. Причем запрос можно уже отправлять. И голубем, и гонцом, и магпочтой[7]. Мало ли…

— С чего ты решил, жнец, что мы будем в этом участвовать, — отрубил Слав. — Это, вообще-то, твоя работа.

— То есть ты оставишь детей и женщин на съедение нежити? — Курт вопросительно приподнял бровь.

— Не дави на совесть, жнец. Ты прекрасно знаешь, что нам не выстоять против высшего.

Михей с беспокойством наблюдал за развитием разговора. Обстановка за столом накалилась. Формально Слав был прав, нежить — удел жнецов. Но при этом командир наемников, да и его ребята, ни за что не оставили бы в беде мирное население, даже если такое мероприятие грозило бы клину преждевременной встречей с Госпожой. Слав чего-то добивается, но вот чего?

— Провоцируешь? — на мгновение Михею показалось, что лицо Курта изменилось: стало бледным с сероватым оттенком, глаза заполнила тьма, а голос стал низким, горловым. Откуда-то дунул ледяной сквозняк. Войт потер пальцами глаза — нет, все со жнецом в порядке. А вот воины — воины поднимались из-за стола и обнажали оружие. А жнец, не обращая на это никакого внимания, продолжал:

— На Поле Крови вы неплохо справлялись.

Под ошарашенным взглядом Михея Слав и его воины опустились на правое колено и отдали жнецу воинский салют, вскинув мечи:

— Прости нас, господин. Не распознали сразу, — произнес Слав. — Располагай нашими жизнями по своему разумению.

Единственный, кто, как и войт, не участвовал в выходке своих товарищей по оружию и, похоже, тоже ничего в происходящем не понимал, был Зоран — племянник Слава и самый молодой воин в отряде. Но сидел молча и ждал разъяснений от командира.

— Может кто-нибудь что-нибудь объяснит? — раздраженно бросил Михей.

— Они начали, пусть и объясняют, — отмахнулся Курт. — И поднимитесь уже, прощаю я вас.